Текст книги "Ложный король"

Глава 11 Пленники

Первое, что почувствовал Марций, когда к нему вернулось сознание, был сильный запах. Запах? Нет, вонь. За месяцы, проведённые в крошечном закутке в темнице Туренсворда, его ноздри так и не привыкли к царящему в подземелье смраду. Кислая моча, гнилая солома, сырость, грязь. Тьма. Отец в дальней камере пел ставшую гимном валящих лес дааримов «Орестиллу».

Раздался удар палкой о железные прутья.

– Заткнись!

– Да пошёл ты, жертва выкидыша, мать твоя шлюха, и жена твоя шлюха, и дочери твои будущие шлюхи!

Марций привстал на подушке из вонючих тряпок. Свет от далёкого факела за углом, висящего в железном захвате над столом стражников, отбрасывал слабую тень решётки на пол. Посередине тени сидела тощая крыса и грызла плешивый бок.

Марций выругался.

– Очухался?

Это был Калхас. Брат стоял в углу у решётки и справлял малую нужду прямо на стену. Длинные огненные волосы эвдонца с косичками и деревянными украшениями давно пожирнели и висели зацмоктанными сосульками вдоль спины, густая борода запуталась и стала похожа на взъерошенное гнездо, а одежда превратилась в оборванные вонючие лохмотья, кожу покрывала грязь и липкий пот.

– Наконец-то, – хмыкнул он, застёгивая штаны. – Я уж думал, ты и не очнёшься. Прибили тебя.

– Что случилось? – прокряхтел Марций. Он сел и облокотился спиной о стену из грубо отёсанных камней.

– Ты ещё спрашиваешь?

– Я не помню. Ах, проклятье… Голова разламывается.

Калхас сел у стены напротив брата.

– Ещё бы. Вспоминай.

Марций отёр ладонью лицо и огляделся. В противоположном от того угла, который только что окроплял мочой Калхас, лежало нечто, похожее на кучу тряпок и железа. Нет. Он увидел лежащую на полу руку с грязными ногтями. Это было тело.

Точно!

Вчера ближе к ночи сторожевой, один из орды кадерхана, которую перед битвой за Паденброг королю оставил Тонгейр, нажрался горькой и начал хвалиться через решётку, как они с другим таким же упырём убивали наследницу трона. Пьяный был, берегов не видел, вошёл в клетку, решил, что цепи на руках эвдонцев короткие, а на ногах не стоял, орал, как имел девчонку и туда и сюда, а Марций слушал его тихо, не слова не говоря, а потом вдруг встал и так же, без слов, накинул касарийцу цепь на горло и свернул ему шею, как утке.

Стражников тогда в клетку набежало, как тараканов на мёд. В ход пошли дубинки и плётки. Вчетвером бешеного эвдонца от трупа оттаскивали. Калхас вступился за брата, когда тому стукнули по виску. Впрочем, этот вывод пришёл Марцию на ум не потому, что он это видел, а потому что в пучке слабого света узрел на лице брата совсем свежие синяки и ссадины, будто того совсем недавно от души поваляли по полу.

– Ну? Вспомнил?

– Вспомнил, – буркнул Марций, потрогав разбитую губу. – А почему труп не убрали? Нам оставили вместо еды?

– Надо понимать, что да, – хмыкнул Калхас. – Так и будет здесь гнить – крыс собирать и червей нам на радость. Но ты тоже хорош, братец. Нашёл, с кем бодаться.

– На моем месте ты бы поступил точно так же.

Калхас, ранее никогда ничего не имеющий против хорошей драки, и особенно хорошей драки за дело, посмотрел на брата с неодобрением.

– Не спорю, – прокряхтел Калхас. – Слушай, её больше нет.

– Я знаю.

– Вот и не теряй голову. Она упокоилась, а нам ещё жить. Или типа того.

Марций помолчал, уставившись себе на ногу. На плече всё ещё саднила старая рана, полученная в проигранном бою.

– Я обещал её защитить, а эта свинья…

– Брат?..

– Вечера и меч-то толком держать не умела, – светлые глаза воззрились на побитое лицо Калхаса. – Научилась у Лаэтана, этого сопляка, паре приёмов, которым место на турнирах перед дамами хвост распускать, и в бой. Согейр, я, остальные оттесняли её назад как могли, закрывали собой, а когда на нас опрокинули масло, я её потерял. Понимаешь? Просто потерял её из виду!

– Здесь нет твоей вины.

– Есть. Только моя вина и есть.

– Ты всё равно ничего не смог бы сделать. Помнишь, какая мясорубка тогда началась? Всюду огонь, быки. Бросились врассыпную, а касарийцы нас потом как прижали, забыл? Забыл, сколько наших у стен тогда полегло? Вот и не надо себя винить, брат. Боги решили, что пришло её время.

– Не пришло! – с жаром возразил Марций. – Неправильно, что она умерла, погибла вот так! – эвдонец вскочил на ноги. – В грязи, во мраке, униженная. Я ей говорил, что всё будет не так. Моя это смерть, моя, не её! – он ударил кулаком по стене. – Не надо было её слушать, запереть надо было на ключ или силой увезти в Полулунную башню – осталась бы жива! А теперь что? Лежит в яме одна, не отпетая, брошенная. Так нельзя, Калхас!

– Нельзя, – согласился брат, почесав недра косматой рыжей бороды. – Но сейчас-то что ты можешь сделать? Ничего.

– Её нужно достать из Змеиной ямы.

Рука Калхаса замерла в задеревеневшей от грязи бороде.

– Что? – он не поверил своим ушам.

– Я достану её оттуда.

– Хорошо тебя приложили. Совсем с головушкой дружить перестал?

– Я не сошёл с ума. Я её оттуда вытащу.

– Вытащишь? И как же?

– Как всё вытаскивают из глубоких ям – только добраться надо дотуда.

Калхас вскочил с места, как укушенный шершнем, и схватил помутившегося в своей скорби рассудком брата за плечи. Заговорил тише.

– Слушай, даже если всё удастся, даже если пройдёт, как мы задумали, бежать нам будет нужно. Бежать без оглядки и подальше от этого места, на самый край света, а не в Редколесье! Или ты предлагаешь нам всем рискнуть шкурой из-за покойницы?!

Марций спокойно убрал руку брата с плеча.

– Я уже не маленький мальчик, и ты мне не мать. Это моё решение.

– Нет, ты сошёл с ума! Опомнись!

– Ты меня не отговоришь. Я уже всё решил.

– Решил? И как, расскажи мне на милость, ты решил пробраться в Редколесье? Ловчие-то не спят!

Марций поднял на брата суровое лицо, и тот понял со всей очевидностью, что тот не отступит.

– Как воин – мечом и кровью, брат. Ты меня знаешь.

– Знаю, – закивал Калхас, – знаю. Просто подумай о последствиях, – воззвал он к разуму Марция, – мамаша нашего нового короля уговорила сыночка вздёрнуть Гаала, а парней его сжечь, будто они поросята на вертеле, представляешь, что она сделает с тобой, после второго-то побега?

– Нас не поймают. А им не нужно было прятаться в бочках. Глупый побег – глупо и попались. Мы будем действовать умнее – Ловчие нас не найдут.

– Не найдут, если успеем убежать до самого Пустодола, а до Ямы-то отсюда рукой подать! Опомнись! Пусть Ловчие тебя не пугают, подумай, кого ещё за нами могут послать? Воинов этого придурка из Озёрного замка? Огненосцев, – Калхас вдруг перешел на шёпот, – или кого похуже? Подумал?

– Прекрати.

– Ты видел, что ЭТИ делают с такими, как мы. Скажешь, нет? Ты сам во время битвы сшиб с одного из них маску. И что ты там увидел, помнишь? А помнишь, что произошло, когда ты отрубил проклятому уроду его проклятую голову? Напомнить, что ЭТО сделало с Вайесом у тебя на глазах? А напомнить, где, по словам наших охранников, Кукольник своих солдат держит, пока не нужны? В подземелье прямо под нами, где нет ни света, ни воздуха, а только сырость и мрак. Не люди это, Марций, как ты не поймешь?! И не люди те, кто ими управляют! И лучше пусть ЭТИ меня выпотрошат, когда я буду бороться за свою свободу, чем когда буду рисковать шкурой в битве ради покойницы, которой уже всё равно, где гнить: в Долине, земле или бездонной яме!

– Да, ей всё равно, а мне нет! – с пылом, не терпящим возражений, воскликнул Марций. – Один раз я её уже бросил, больше я этого не сделаю! Я не прошу тебя идти со мной. Если всё удастся, беги в Пустодол, плыви на кораблях контрабандистов на острова, куда угодно, найди покой там, а моя дорога – в Редколесье!

Калхас покряхтел, трогая ушибленное накануне ребро, и в отчаянии махнул на брата рукой, как на безнадёжного:

– И в кого ты только такой упёртый, а? Точно мать тебя нагуляла, как отец говорил. Как упрёшься рогом – не сдвинешь. Не наша кровь, ой, не наша.

Марций брызнул смехом.

– Может, и нагуляла.

Они помолчали. Вдалеке кто-то закричал, было похоже на голос Войкана. Братья прислушались, но больше криков не последовало. Послышалось только эхо далёкого детского смеха. Это была Флавия. Братья сразу узнали остренький смех младшей сестры. Потом последовал звон разбитого стекла, вздох и детский плач, который, впрочем, очень быстро стих. Звук доносился со стороны чуть севернее и выше, со стороны второй кухни. По всей видимости, сестрёнка опять что-то разбила. Защемило в груди.

Мимо прошёл Алмекий, алхимик и врачеватель нового короля. Он частенько бывал в темнице, перевязывая раны пленников. Прошёл и как-то странно посмотрел в камеру братьев, прямиком в лицо Марцию. Замедлил шаг. Странный взгляд, будто запечатлевающий в уме лицо побитого накануне эвдонца. Он всегда на него так смотрел, когда проходил мимо.

– Вам нужна какая-то помощь? – вдруг спросил алхимик, остановившись.

В руках он держал склянку и отрезок испачканной в крови ткани.

– Не от твоей поганой руки, паршивый ma’allor! – гаркнул откуда-то из недр темницы Калхас. Алмекий вгляделся в темноту по ту сторону решётки, но не увидел хозяина голоса.

– Нет, – спокойно отказался от предложенной помощи Марций. – Спасибо.

– У вас разбита голова. У меня с собой антисептик.

– Само заживёт. Мы, эвдонцы, живучи, как сорняки. Лучше бы труп отсюда убрали. Иначе, не ровен час, мы с Калхасом опустимся до каннибализма.

– Калхас? – косматые рыжие брови взмыли вверх. – Так ты Марций. Вы сыновья Иларха и Делии Рейес.

– Они самые, ma’allor! – буркнули из темноты. – А тебе-то что?

– Калхас, заткнись, – Марций грозно посмотрел на брата. – А вам какая печаль?

– У вас милая сестра, – произнёс алхимик, спрятав в карман склянку с обеззараживающей смесью. – Если хотите знать, то у них с вашей матерью всё хорошо. Их никто не обижает. Флавия сегодня опять спала в одной из конюшен в пустой секции, где раньше была Велиборка, но её нашла мать, а потом девочка разбила коленку, когда бегала по коридору, но дети бьются постоянно. Недавно она смастерила из хлопковых обрезков куклу, говорит, что это вы. Всюду носит её с собой, спрашивает, где вы. Если хотите, я могу её привести.

– С чего бы вдруг?

– Как-никак, мы всё же земляки.

– А земляк не хочет принести нам ключики от темницы? – пробурчали из тьмы. Послышался плевок.

– Калхас, замолкни. А брат дело говорит. Раз мы земляки, что ж вы не похлопочете за нас перед королём?

– Боюсь, вы переоцениваете моё влияние на его величество. Я могу действовать только в рамках своих полномочий. Продезинфицировать рану, выхлопотать свидание.

– Маловато полномочий.

– Соглашусь.

– Не надо вести сюда Флавию.

– Что ж не надо? – не унимался Калхас в своём желании высказать раздражение, по большому счёту, не причастному к их плену алхимику. – Пусть ведёт, пусть сестра полюбуется, что сделали с её братьями король и его эта чумазая девка!

Алмекий едва заметно кивнул.

– Да, Делия была права, вы, Марций, совсем не похожи на остальных братьев. К сожалению, я не имел чести общаться с Актеоном…

– Не смей произносить его имя! – рявкнули из тьмы. – Ты его убил!

Алхимик не согласился:

– Насколько мне известно, его убила Ночная Гарпия. В равном бою.

Из темноты выплыло искажённое злостью лицо Калхаса. Он оттеснил брата от решётки и вцепился в ржавые прутья.

– Равный бой, говоришь? Хорош равный бой: всадник против пешего. Не был это равный бой!

– Что же, тогда меня ввели в заблуждение.

– Брату отсекли голову, как курице, а твой Огонь оставил от его тела только обугленные угли! Даже похоронить было нечего!

Калхас ударил ладонями по решётке и вернулся вглубь темницы.

– Примите мои соболезнования насчет вашего брата, – обратился с достоинством Алмекий к более настроенному на конструктивный диалог Марцию.

– Знаешь, куда свои соболезнования засунь? – прорычал Калхас.

Марций пнул по направлению к брату пучок соломы.

– Спасибо, – кивнул он Алмекию.

Алхимик сделал шаг в сторону, собираясь покинуть пленников, как вдруг снова остановился и снова внимательно посмотрел на Марция.

– У вас ко мне что-то ещё? – не понял его поведения кирасир.

Глаза Алмекия сощурились, и он хотел уже было что-то сказать, но вдруг передумал.

– Нет. Нет, это неважно.

Постояв так ещё пару секунд, алхимик ушел.

– Странный какой-то, – пожал плечами Марций и вернулся в свой угол.

Калхас тыкал прутиком соломы крысиную тушку у стены.

– Говоришь, Гаала повесят? – тихо спросил Марций, садясь.

– Да, – гнев Калхаса начал затухать. – Его и ещё троих ребят. Всех на тот свет. Завтра.

– Проклятье, – кирасир сплюнул, почувствовав металлический привкус во рту. – А Согейр?

– Не слышал. Наверное, всё там же. Случись что, нам бы первым сообщили. Как уж им не похвалиться, если нашего легата сломают?

Снаружи, на улице, что-то тихо застучало, будто рядом прошла кобыла.

Эвдонцы замолчали. За углом кто-то матерился, выли псы, пищали крысы. В крохотном окошке под потолком было темно – вечер или ночь. Марций подошёл к окну, встал на носочки и посмотрел наружу. Во дворе не было никого. Вернее, почти никого. Он вытянул руку и тихо поскрёб ногтем по каменной выкладке у ржавого прута решётки. В темноте что-то шевельнулось, будто тень, блеснула рябь на луже, появились ноги в старых затоптанных сапожках с подошвами в навозе.

Инто тихо опустился на колени и устремил взгляд в окошко, огляделся. Знаком показал, что вокруг пусто. В его шестипалой руке появилась фляжка с водой. Он быстро протянул её Марцию и снова огляделся. Эвдонцы быстро опустошили флягу и вернули хозяину. В окошко протиснулся моток. Внутри лежала свежая булка.

– Это от Данки и Вальдариха, – прошептал мальчишка. – Осторожнее.

Калхас не понял.

Марций отобрал у него свёрток и надломил сдобу. Внутри оказался небольшой ножик, не больше ножа для фруктов.

– Только спрячьте.

Марций быстро сунул лезвие за пояс. Половины булки мгновенно исчезли в эвдонских желудках. Боги, как же долго они не ели. До тошноты, до рвоты захотелось ещё.

Послышались шаги. Узники притихли. В окошке показалась вторая пара ног в высоких сапогах. Мелькнули изумрудные копыта Лагора.

– Ты что делаешь? – раздался знакомый голос с сильным гирифорским выговором.

– Я… Я ничего, – растерялся парнишка и сразу поднялся на ноги.

– Что ты им дал?

– Ничего.

– Я видел. Ты просунул туда свёрток!

– Я… Я просто дал им еды. Сеар, послушай…

Удар. Инто заскулил и упал на землю. Следующий удар был ногой в живот.

– Сеар, ты там совсем страх потерял? – гаркнул Калхас в окно над головой, брызнув слюной. – Сюда спустись, мы с тобой потолкуем!

– Не сметь, – прошипел подручный Влахоса избитому, пнул в окошко земли прямо в лицо Калхасу и ушёл.

– М-да, – фыркнул разочарованный неудачей с предложением набить Ловчему морду Калхас, отряхиваясь от грязи. – Быстро же друзья становятся паскудами.

Марций вернулся на своё место и уселся на солому. Уставился на тень от решётки. Тихо. За углом храпел охранник. В руке сам собой появился новенький нож. Марций наклонился, счистил сено с плоского камня в полу под ногой и поддел его ногтями. Камень тяжело сдвинулся с места, поднялся. Под ним оказалась небольшая ямка глубиной в три фаланги и размерами пяди две на три. На дне лежала Летучая Мышь одного из Ловчих. Марций положил рядом с ней новый ножик и прикрыл тайник камнем. Ждать осталось недолго. Осталось только решить…

Вдруг тишину прорезал жалобный тягучий крик, сначала совсем не похожий на крик человека. Он будто пробился сквозь каменные стены темниц, прозвенел в коридорах, застряв в решётках. Марций и Калхас невольно вздрогнули и переглянулись, замерев в том положении, в котором их застиг этот ужасный вопль, сомневаясь, может ли этот крик вообще принадлежать человеку.

Мог.

Это был Согейр.

– Не скажешь?

Влахос стоял посередине небольшого зловещего помещения, которое от соседней комнаты отделял тяжёлый бурый занавес, и потирал ушибленные костяшки пальцев. Напротив него, привязанный к стулу, между столиками с различными инструментами для выпытывания у жертв нужных сведений и пыхтящей жаровней лежал опрокинутый навзничь ударом легат.

Было душно. Воняло потом, сыростью и горелым воском. Потёкшие свечки в грубой кованой люстре под потолком трещали, как бенгальские огни, и плевались искрами.

– Я всегда знал, что тебе нельзя доверять. – Согейр сплюнул на пол кровь и поморщился. Выглядел он паршиво. Всюду ссадины и ушибы, не хватало пары зубов, косматый, как дикарь, и грязный. Глаза горели, как у безумца.

– Где Грот? – настойчиво ещё раз спросил уже порядком уставший Влахос и достал платок – вытереть кровь, проступившую на ссадине на сбитой костяшке.

– Когда только увидел тебя в долине близ Стрельцовых башен… Сразу видно – гирифорец. Оборванец. Чужак. Сказал, что наёмник, а подпруга у коня в изумрудах. Много ли наёмников могут позволить себе купить своим клячам такие подпруги?

– Где Грот?

Влахос нагнулся и ударил Согейра кулаком по лицу. В шее хрустнул позвонок. Легат застонал.

– Сразу понял, что врёшь ты все… И про армию, и про… Гирифор. А когда королю не стал кланяться, так всё на свои места сразу стало. Ты ж Осе… ровня.

Влахос схватил стул за спинку и вернул легата в вертикальное положение.

– Только, чтоб ты знал, паршивая твоя душа, короли склоняют друг перед другом головы в знак почтения к власти друг друга, но не ты, – из разбитого лба потекла кровь и защипала глаза. – Даже… даже, когда ты короля спас и королевских детей из той кареты во время бунта. Даже когда ты кланяться ему начал, когда стал ему служить, я знал – врёшь ты всё, сволочь ты паршивая!

– Ещё раз повторяю – где Грот?

– Ты же не думал, что когда начнётся битва за Паденброг, я послушаю тебя и не отправлю к покоям Осе своих людей, когда его будут защищать твои шавки? А? Не думал? Или тебя ослепило чувство, что ты умнее? Это Ангенор, недоносок, а я его легат!

– Где король? – Влахос почувствовал, что снова начал терять терпение.

– На троне, где же ему ещё быть? – Согейр кивнул в сторону двери. – Отсюда по лестнице наверх, налево в красную дверь, по коридору, направо и дальше к тронному залу. Тебе ли не знать? Ты ж все коридоры в Туренсворде за пять лет излазал, нет? Как крыса.

– Упираешься, значит?

– Ангенор и Гирифор не зря грызлись между собой ещё во времена Ардо Первого. Вы всегда лезли на нашу территорию с мечом и огнём. Хорошо, что первые короли предков твоих заткнули и графов подселили в старые замки, чтобы сразу вас ловить, если нос покажете за пределы Скрытой реки!

– Вот только не строй из себя ангенорца – ты для здешних земель такой же чужак, как и я, – Влахос вытер пот со лба, прошёл к небольшому, грубо отёсанному столику в углу и налил себе из кувшина воды, перед этим подразнив легата, которому воды не давали уже третьи сутки.

– Да, я чужак, – согласился легат, жадно смотря на кружку, но решительно не давая жажде победить себя. – Чужак по крови, но я предан этой земле, королю!

– Ага, скорее королеве, – змеиные губы ехидно искривились в усмешке. – О, неужели я вижу удивление? Даже твоя жена знает, что делит тебя с кем-то ещё. А Суаве об этом знала? Брось, надо быть слепым, чтобы не видеть, как ты на неё смотрел. Не короля ты спасаешь своим молчанием, а королеву. – Влахос осёкся и поразмыслил, припав к кубку губами. – Бывшую королеву.

– Пошёл ты! – выругался легат и плюнул в Ловчего кровью. Кровавый плевок упал, не долетев до мишени.

– В этом, кстати, мы с тобой похожи, – Влахос облокотился бедром о столик. – Мы оба готовы пойти на всё ради тех, кого… любим. Назовём это так. И я тебя за это уважаю.

– Подотрись своим уважением!

Влахос с яростью швырнул кубок о стену.

– Я просто хочу вернуть жену! Понимаешь ты это или нет?!

Лицо Влахоса через мгновение оказалось рядом с лицом Согейра. Легат закатил глаза.

– Неужели ты ещё не понял? Твоя жёнушка останется в лапах короля, независимо от того, притащишь ты сюда Осе или нет! Влахос, опомнись! Ты видел Петру? А Улиссу? Эти бабы держат короля за яйца, и он ничего не сделает против их воли. Думаешь, нет? Они не дадут ему отпустить Меланту.

– Мы подписали договор!

– Прекрасно! Очень полезная вещь! Можешь кинуть им в Огненосцев, когда они запрут тебя в соседней камере, если ты приведёшь сюда Осе и потребуешь обещанное. Не увидишь ты Меланту! Никогда! Можешь хоть сутками устраивать со мной свои пляски.

Влахос яростно завопил, сшиб легата, снова опрокинув его за спину.

– Не смей! Не смей! – он обрушил на легата поток из ударов. В руке раздался хруст. Влахос схватился за запястье. – Проклятье!

– Думаешь ты такой умный, да? – приподнял голову легат. – Не дашь себя обмануть? Ты уже дал. Пять лет назад дал. Хочешь проверить? Попробуй покинуть город, ночью или при свете дня. Попробуй. И ты поймёшь, что находишься в такой же ловушке, что и я, только твоя камера чуть просторнее.

Влахос сел на пол, выровнял сбитое дыхание.

– К твоему сведению, я могу покинуть город когда захочу.

– Ну-ну.

Гирифорец потрогал саднящие от удара пальцы. Рука болела так жутко, что не оставалось сомнений, что он получил вывих.

– Значит, говорить не будешь? – едва отдышавшись, произнёс он.

– Я не скажу, где Осе, – повертел головой легат. – Можешь хоть всего меня измордовать.

– Это хорошая идея.

– Тогда развяжи меня, чтобы бой был честным. Или боишься, что в честной схватке проиграешь?

Влахос засмеялся.

– Неужели история тебя ничему не учит, Согейр? Гирифорцы никогда не сражались честно, и начинать сейчас явно нет смысла. Брат моей Меланты стал главой родового гнезда Ду Шан, когда спустил на своего пьяного старшего брата во время пира в честь его дня рождения голодных псов. Я сел на трон Гирифора, задушив отца гарротой, я втёрся к королю в доверие, захотел бы – и дуру Ясну затащил бы в постель и испортил. У гирифорцев нет чести, Согейр. Так что нет нужды к ней взывать.

– Наверное, Меланта тобою гордится.

– Мы с ней слишком похожи, чтобы упрекать друг друга в отсутствии морали.

– Подобное к подобному.

– Не скажи. Тебя здесь держат уже два месяца. Интересно, а твоя Нила выдержит столько же?

– Не трогай мою жену!

– О, пока не трогаю. И тебе стоит иметь это в виду. Ведь только благодаря мне Нила и Има ещё живы. Но стоит мне щёлкнуть пальцами, и головы обеих твоих девок Дитя принесёт тебе на блюде, а голые, измазанные мёдом для мух тела свесит за ноги с моста королевы Сегюр. Уж Дитя знает толк в глумлении над трупами, как и в пытках. Можешь спросить Иларха. Он когда стражнику горло перегрыз, Дитя его через минуту на дыбу с лебёдкой подвесило на сутки. Думали, сдохнет, а он живёхонек остался, только руки теперь его не слушаются. Или спроси Марция. Дитя неделю его держало на дне колодца и поливало водой и горячей кровью быков и свиней, когда тот устроил свой первый бунт, а когда сразу после этого он пересчитал все зубы одному из охранников, сказать, что оно с ним сделало с помощью щипцов?

– А мне без разницы, раз даже щипцы не помогли этой девке размалёванной приструнить двух мужиков.

Влахос растянул узкие губы в улыбке. Улыбка вышла весьма скверная.

– Значит, говорить не будешь?

– Никогда.

Влахос резко встал и пнул Согейра. Легат согнулся, насколько это позволяли верёвки, и прокряхтел.

– Чтоб тебя, Согейр! Какой в этом толк?! Суаве всё равно никогда не будет с тобой! Ей вообще никто не нужен, кроме её драгоценного покойника Эдгара!

– Верность. Сказать, что это такое?

– Верность? – прошипел Влахос. – О, поверь, я знаю, что это такое. Может быть, мне стоит просветить твою жену? Не она ли преклонила колено перед Теабраном сразу после битвы, как и все её семейство?

– Дурак.

– Почему же?

– А потому, что это я её об этом попросил перед тем, как отправиться в бой. Я прекрасно знал, что не сделай она этого, её и Иму сразу отправят в грязную камеру, как пленниц, а раз она и вся её семья приняли короля, то делать это незачем. А ведь она не хотела. Хотела сидеть здесь со мной, как верная жена. А что твоя верность, Влахос? А? Что твоя верность? Верность Меланте? А она знает, что ты спал со служанкой, пока она томится в Ровенне под замком у солдат Теабрана? Грош цена твоей верности, змеиная твоя душа.

– Nasqudimaso tache chi-ennohar! – выкрикнул Влахос и со всей силы ударил легата сапогом под дых. – Ты об этом ничего не знаешь! Ты и твоя клятва жене, Суаве – ничто рядом с тем, что меня связывает с моей женой! Это больше, чем клятва, больше, чем долг! Пять лет! Я жду её пять лет! Вдали! Chi-ennohar! Скажи, где проклятый Грот?!

– Нет, – холодно сказал легат. – Никогда.

– Тогда в том, что будет дальше, только твоя вина.

– Угрожаешь мне? Угрожай. Только учти при расчётах, Ловчий, моя жена – леди Ревущего холма, и она находится под защитой нового короля как его придворная, и ни ты, ни твои люди не сможете ничего ей сделать.

– Я нет, но я знаю, кто сможет.