Текст книги "Путешественница во времени. Воспоминания о будущем"

Я согласно кивнула, Анабелл сохраняла молчание, а Хогарт махнул рукой, обращаясь к остальным присутствующим:

– Продолжайте!

На сцену поднялись несколько человек для следующего акта, а мы, следом за режиссёром, вышли из зала.

Кабинет Хогарта оказался небольшим, но обставленным добротной мебелью. На письменном столе был завал из бумаг, а сбоку скромно стояла пузатая бутылка бренди и пара бокалов. Судя по количеству остававшегося в ней напитка, директор был не прочь сырым английским вечером принять добрый глоток горячительного.

– Я смею надеяться, что вы обдумали мои слова, мисс Барнс, – обратился ко мне Хогарт, тщательно прикрыв за собой дверь.

– Ну не знаю, – иронично вставила Анабелл, глядя на меня. – Если у вас такие концерты, как сегодня, проходят регулярно…

Директор только махнул короткопалой рукой.

– Маргарет – великолепная актриса. Невероятно талантливая. Для нашего театра огромная удача, что она играет у нас. Мне очень жаль, что ваше знакомство с нашим театром началось именно с этой пренеприятной сцены. Но, как у всех талантливых людей, у Маргарет свои… привычки. Ни одна премьера у нас не обходилась без скандала во время репетиции. Таким образом она настраивается, готовится к роли, – последние слова он произнёс с неким благоговением.

Путешественница тихо фыркнула, но директор всё равно её услышал и пожал плечами.

– Все привыкли и просто терпят. Гроверу – нашему ведущему актёру – конечно, приходится тяжелее остальных, потому что именно ему чаще всего адресованы её нападки. Но у него свои особенности, и нам – простым смертным – остаётся только смириться.

– Мистер Хогарт, – решила перейти к делу я, – ваши вчерашние слова меня заинтересовали. Однако прошу вас принять во внимание, что я по-прежнему связана светскими условностями, и время, которое я могу провести здесь, весьма ограничено.

– Я всё прекрасно понимаю, мисс Барнс, – на этот раз директор театра выглядел вполне серьёзным. – Разумеется, я приложу все силы для того, чтобы наше сотрудничество вышло как можно более плодотворным.

Он так и сказал – «сотрудничество», и я взглянула на него внимательнее. Интересно, всё это театрально-манерное поведение – это просто маска? Так сказать, издержки профессии?

– Итак, – Хогарт предложил нам присесть и сам расположился за письменным столом. – В театре мы стараемся чередовать серьёзные, трагические пьесы с бытовыми, комическими пьесками. Но сейчас у нас, если можно так выразиться, «трагический период», и мы ставим пьесу французского драматурга Расина «Федра».

– Я её читала, – бездумно отозвалась я, даже не вдумываясь в собственные слова. Анабелл бросила на меня предупреждающий взгляд, у директора удивлённо приподнялись брови, а я прикусила язык. М-да, и не объяснишь ведь, что через сто тридцать лет Расин будет обязательным к прочтению в курсе зарубежной литературы…

– Что ж, – прервал режиссёр затянувшееся молчание, решив не заострять на нём внимание, и снова вытер лоб платком. – Превосходно. Премьера уже состоялась, хотя мы собрали, к сожалению, далеко не такой полный зал, как нам бы того хотелось. Даже некоторая скандальность постановки не помогла… Маргарет Уилфред – наша звезда, но до лавров Сары Бернар она, конечно, не дотягивает… Сама по себе пьеса весьма психологична и, по мере развития, страсти в ней всё больше накаляются. Мне кажется, что ваше, мисс Барнс, выступление в антракте смогло бы довести напряжение до ещё более высокой точки. Разумеется, при тщательно подобранном репертуаре.

Он замолчал, ожидая от меня какой-то реакции, но я лишь кивнула.

– Понимаю.

– Репетиции проходят с утра и днём, и, насколько я могу судить, именно на них вы сможете приезжать без особых проблем.

В этот момент я окончательно убедилась, что, несмотря на милую внешность доброго дядюшки, Хогарт в первую очередь оставался коммерсантом. Ему было прекрасно известно, что «мисс Барнс» носила траур, и его это нисколько не беспокоило. Приятно иметь дело с деловым человеком.

– Сами выступления, разумеется, вечером, – продолжил он. – Но ведь вряд ли кто-то ждёт, что вы появитесь в театре, мисс Барнс?..

Режиссёр замолк, ожидая от нас с Анабелл потока праведного возмущения, но мы обе молчали, и он повеселел.

– Так что, полагаю, мы сможем найти компромисс. Вам, мисс Барнс, необходимо взять псевдоним и изменить внешность. Вы уже выбрали себе сценическое имя? Если да, то можно представить вас остальной труппе именно под псевдонимом, и хоть сейчас перейти к обсуждению деталей.

Вопрос был весьма актуальным, хотя о псевдониме я начисто забыла, больше размышляя о том, как можно было бы изменить внешность.

Директор и Анабелл продолжали смотреть на меня, ожидая моего ответа. Директор – с доброжелательным интересом, Анабелл – с лёгкой насмешкой. Ну и почему, когда срочно надо что-то выдумать, в голову никогда не приходит ничего путного?

– Пускай будет «мисс Бетси», – ляпнула я, когда тишина стала слишком уж звонкой. По крайней мере, к «Бетси» я уже слегка привыкла, и не буду забывать на него отзываться.

– Прекрасно, – совершенно спокойно согласился директор и снова потянулся за платком. – «Мисс Бетси» так «Мисс Бетси». Ваши жалованье будет составлять три фунта за каждое выступление.

Совершенно не представляя, много это по здешним стандартам или мало, я посмотрела на Путешественницу. Анабелл слегка склонила голову, и я с умным видом кивнула.

– Хорошо.

– Превосходно! – он даже хлопнул в ладоши и вскочил на ноги. – Тогда прямо сейчас я познакомлю вас с труппой. Я очень надеюсь, что вы поладите с актёрами…

И повёл нас обратно в зал. Меня постепенно захватывало ощущение какой-то нереальности происходящего. Уже не особо отдавая себе отчёт, я последовала за директором, но до зала мы дойти не успели.

Из двери с табличкой «Костюмерная» вдруг показалась та самая пожилая дама, с которой скандалила Маргарет при нашем появлении, и сразу же бросилась к Хогарту, на ходу рассказывая о каких-то проблемах в костюмерной. Директор извинился перед нами, попросил подождать его пять минут, и убежал следом за миссис Браун – так он представил нам костюмершу. Мы с Анабелл переглянулись, пожали плечами и зашли в костюмерную, чтобы не ждать в коридоре.

Внутри нам открылись длинные ряды одежды, и у меня немедленно разбежались глаза от обилия красок и фасонов. Я словно попала в точку пересечения самых разных эпох – здесь были и платья с кринолинами, и военная форма, и греческие тоги, и рыцарские кольчуги, и средневековые туники… У окна стоял рабочий стол, на котором лежала гора ярко-красной ткани. В ней я опознала платье Маргарет. Сбоку от стола начинался ряд манекенов, на которых были парики и головные уборы.

– Как ты собираешься изменить внешность? – поинтересовалась Анабелл, разглядывая золотое платье Клеопатры на одном из манекенов. – Грим?

– Не хотелось бы, – задумчиво отозвалась я, изучая своё лицо в зеркале.

Мне доводилось читать, что в косметике раньше использовали ядовитые вещества, вроде свинцовых белил, что приводило к жутким заболеваниям кожи и общим проблемам со здоровьем. По крайне мере, во Франции семнадцатого-восемнадцатого века подобное было точно. Однако проверять на собственном опыте, из чего делали косметику в Англии конца девятнадцатого века, у меня не было ни малейшего желания.

– Здесь нужно что-то другое…

Пройдя вдоль манекенов с париками, я нашла глазами тот, на котором волосы выглядели наиболее натурально – он был ярко-рыжий, – и попыталась надеть его. На мою собственную причёску он не налезал, и я принялась вытаскивать из светлых волос шпильки. Анабелл открыла было рот, чтобы разразиться возмущённой тирадой, но только махнула рукой, справедливо рассудив, что спорить бесполезно.

Приложив определённые усилия, мне удалось спрятать волосы под парик, и теперь я с интересом разглядывала в зеркале ярко-рыжее отражение.

– Этого мало, – занудным голосом немедленно вставила Анабелл. – Тебя всё равно можно узнать, пусть и не с первого взгляда.

– Вижу… – задумчиво пробормотала я. Осмотревшись по сторонам, я вдруг зацепилась взглядом за предмет, который мог бы оказаться именно тем, что мне было необходимо. С напольной стойки я сняла шляпку, к которой была прикреплена полупрозрачная вуаль. Надела её, расправила вуаль и посмотрела в зеркало. Единственным ярким пятном на мне оставался рыжий парик, который проглядывал из-под вуали. Полупрозрачная вуаль слегка мешала обзору. Я повернулась к Анабелл, ожидая её вердикта.

– Знаешь, а это уже интересно, – сообщила она, рассматривая меня со всех сторон. – Ты предлагаешь не просто спрятать внешность мисс Барнс, но вовсе не показывать своё лицо, чтобы никто из зрителей не знал, кто поёт на сцене? В этом что-то есть. Но чего-то всё равно не хватает…

Она осмотрелась по сторонам, ничего не нашла, а затем открыла сумочку и достала из неё какой-то тюбик. Я сообразила, что это, только когда уже Анабелл схватила меня за подбородок тонкими, стальными пальцами и принялась деловито красить мне губы.

– Стой спокойно! – прикрикнула она, когда я протестующе замычала и попыталась вырваться. – А то криво получится…

Я невольно отступила назад, когда она наконец-то отпустила меня, и с трудом подавила в себе желание немедленно стереть помаду.

– Из чего она хоть? – неприязненно поинтересовалась я. Опасения за собственное здоровье никуда не делись.

– Олений жир. От него не умирают, – она критически рассматривала результат своих действий, а потом развернула меня лицом к зеркалу. – Посмотри. Так лучше. Только помаду пускай тебе Хогарт покупает.

Изучая собственное отражение в зеркале, я была вынуждена с неохотой согласиться, что Анабелл права. Вуаль не скрывала черт лица, но слегка искажала их. Посторонний взгляд невольно должен был задерживаться именно на ярко-алых губах или рыжем парике, которые мешали мысленному воссозданию моего портрета. Пожалуй, это действительно было то, что нужно. Затем я повернулась и с удивлением увидела, как на лице Анабелл впервые за весь день появляется одобрительная улыбка.

Глава 10

Вернувшимся вскоре Хогарту и миссис Браун мы объявили, что одолжим у театра на неопределённый срок часть реквизита. Директор, которому мы продемонстрировали мой новый сценический образ, пришёл в восторг и распорядился, чтобы миссис Браун подобрала мне одежду в тон к шляпе и парику. Следующие полчаса помощница костюмерши – молодая невзрачная серая девушка в таком же невзрачном сером платье – снимала с меня мерки, пока сама миссис Браун работала над ярко-красным платьем Маргарет, попутно руководя действиями помощницы. К концу этой процедуры я уже чувствовала себя порядком уставшей, на что Анабелл только фыркнула – мол, ты сама на всё это подписалась, так что теперь не жалуйся. Она была права, и я прикусила язык.

Когда костюмерша наконец-то позволила мне уйти, на лестнице меня снова подхватил мистер Хогарт и повёл в зрительный зал – знакомиться с труппой. Анабелл именно в этот момент вспомнила, что оставила дома невыключенный утюг (на самом деле она упомянула встречу с портнихой, о которой совсем забыла, но смысл был примерно тот же), и поспешно распрощалась, напоследок шепнув мне, что будет ждать в карете. Её явное нежелание встречаться с актёрами было совершенно открытым, но я решила добиться от неё правды позднее. Директор театра учтиво проводил её до дверей, и, едва Путешественница скрылась из поля зрения, я почувствовала неуверенность, впервые оставшись наедине с совершенно незнакомым мне миром. Всё-таки присутствие чопорной и хладнокровной Анабелл, пусть и безгранично преданной Путешественникам, неплохо меня успокаивало.

Ну, ладно. Разберусь сама.

На сцене полным ходом шла репетиция. Маргарет, одетая на этот раз в платье винного цвета, нервно вышагивала из угла в угол, всем лицом выражая сильнейшие душевные терзания. Наконец, не выдержав напряжения, она бросилась на кушетку, и к ней немедленно подбежала седая кормилица (если я помню правильно, в пьесе её звали Энона) и принялась причитать над убивающейся царицей, параллельно пытаясь выяснить причину её мучений. В отличие от ведущих актёров, одетых современно, на остальных действующих лицах были тоги. Я так и не поняла причин этого различия – то ли сценические костюмы главных героев находились в стирке, то ли это была такая смелая режиссёрская находка.

Зато именно сейчас я наконец-то сообразила, почему Хогарт назвал постановку скандальной – во-первых, у всех актрис были слишком открыты плечи, спины и грудь, и было очевидно, что под сценическими костюмами нет тонн нижних рубашек, сорочек и так далее. А во-вторых, скандальной была сама пьеса. Действительно, ставить в викторианской Англии с её моральными устоями действо про то, как царица влюбляется в собственного пасынка, позабыв о муже, долге, ребёнке, и не может совладать с этой страстью – это очень смело.

– Господа! – торжественно провозгласил Хогарт, когда сцена подошла к концу, и Федра с кормилицей спустились со сцены вниз. Возглас Хогарта привлёк внимание всех остальных, и теперь на нас смотрели все присутствующие в зале. – Господа! Для меня огромное удовольствие представить вам сегодня нового члена нашей труппы!

Эти слова произвели магическое воздействие. Все разговоры немедленно стихли, и теперь на меня смотрели уже пристально, изучая со всех сторон. Самым пронзительным оказался взгляд ведущей актрисы – Маргарет оценивающе изучала меня с ног до головы, что-то прикидывая в уме. Пожалуй, этот интерес был мне понятен – чисто коммерческий, ведь появление новой фигуры в устоявшемся коллективе актёров должно было так или иначе нарушить уже сложившийся порядок, хоть в финансовом плане, хоть в том, как теперь будут распределяться роли. Я была уверена, что эту мысль Маргарет сейчас и выскажет вслух, но первым об этом заговорил совсем другой персонаж:

– Не могу не спросить, Хогарт – и на какую же роль вы берёте новую актрису? В нашем спектакле все роли уже разобраны. Конечно, если мне не изменяет память…

Издевательские слова принадлежали ведущему актёру, которого директор назвал Гровером. В отличие от прочих актёров, подтянувшихся поближе, чтобы получше меня рассмотреть, он продолжал сидеть в первом ряду партера, лениво развалившись в кресле. О скандале с Маргарет уже ничто не напоминало, и он как ни в чём не бывало рассматривал меня, особое внимание уделив груди и бёдрам, хотя я с трудом могла представить, как он мог разглядеть хоть что-то под моим наглухо закрытым платьем.

На колкость Гровера директор не обратил никакого внимания.

– Мисс Бетси будет петь в антракте, – радостно сообщил он, словно делился какой-то невероятно приятной новостью. Я даже покосилась на него с удивлением – не думала, что моё присутствие может кого-то привести в такой неописуемый восторг.

– Но мы никогда не ставили музыкальные номера, – удивлённо заметила Маргарет. Теперь она стояла близко ко мне, и я, пользуясь случаем, изучила её внешность. Это оказалась жгучая брюнетка, которую я в жизни бы не приняла за англичанку, несмотря на вполне английское имя. Больше всего она была похожа на испанку или итальянку – высокая, смуглая, черноволосая, с живыми тёмными глазами. Очень красивая женщина, и в Лондоне она со своей экзотической внешностью точно должна была иметь толпу поклонников. После увиденного утром я была готова к тому, что сейчас она закатит ещё один скандал – на этот раз из-за появления совершенно новой фигуры. Но актриса выглядела вполне спокойной.

Мистер Хогарт, как мне показалось, с трудом сдержал вздох облегчения и немедленно обмахнулся платком.

– У мисс Бетси прекрасные вокальные данные, – заверил он Маргарет. – Полагаю, что в этом случае музыкальный номер себя оправдает. Она не будет участвовать в основном действии вместе с вами, и вам не придётся узнавать манеру игры друг друга и подстраиваться. Полагаю, что трудностей быть не должно.

Эти слова, похоже, удовлетворили всех присутствующих. Только дирижёр, выглядывавший из оркестровой ямы, смотрел теперь с любопытством.

– «Мисс Бетси» – а дальше? – поинтересовалась «кормилица». Присмотревшись повнимательнее, я заметила, что это была ещё молодая женщина. Просто на ней был седой парик и грим, изображавший морщины.

– Просто мисс Бетси. Без фамилии, – спокойно пояснила я.

Актёр средних лет в пробковом нагруднике, выкрашенном золотой краской, которая должна была означать благородное золото, хмыкнул и что-то сказал на ухо своей соседке – светловолосой актрисе невыразительной наружности. Гримёр с помощью косметики попытался сделать её лицо более ярким, и, возможно, из зрительного зала результат смотрелся неплохо, но вблизи девушка выглядела размалёванной, как страшная ведьма из сказки. Остальные же посмотрели задумчиво, прикидывая, кем я могу быть, но однозначного ответа из моей внешности они бы не получили. Одета я была по-прежнему скромно, а держаться как благородная леди я пока так и не научилась, несмотря на все старания Анабелл, так что узнать настоящую меня они бы не смогли.

– Ну, мисс Бетси так мисс Бетси, – наконец вполне равнодушно отозвалась Маргарет, словно вынося общий приговор, и актёры перестали изучать меня с таким интересом.

– Всё равно музыкальные номера – это глупо, – отозвался Гровер и с небрежным изяществом вновь открыл сценарий. – Мы же не какое-то парижское кабаре… Впрочем, нашему дорогому Хогарту, разумеется, виднее.

Судя по интонации, будь его воля, Гровер немедленно выставил бы за порог непонятную певичку и не тратил бы более своё драгоценное время на подобную ерунду, однако был вынужден подчиниться обстоятельствам. Он вновь углубился в чтение сценария, и весь его вид выражал снисходительное презрение к черни, которая ничего не понимала в высоком искусстве. Женщина, исполнявшая роль кормилицы, и ещё две девушки, судя по костюмам, игравшие служанок-наперсниц, смотрели на него с обожанием. Пожалуй, не без причины – выглядел ведущий актёр сейчас очень по-байроновски, а на подобных романтических героев барышни западали регулярно.

– Мисс Бетси, – обратился ко мне Хогарт, которого поведение ведущего актёра нисколько не задело. – Я представляю вам нашу труппу. Мисс Маргарет Уилфред – наша ведущая актриса, исполнительница главных женских ролей. Томас Гровер – наш ведущий актёр, исполняет главные мужские роли. Сара Уотсон и Фред Мастерс – актёры основных второстепенных ролей, – девушка в ярком гриме и мужчина в пробковом нагруднике кивнули. – А также Дугал МакКинли, Лилиан Бейкер, Билл Карлтон и Анна Уоррен. И, разумеется, мистер Скотт, руководитель нашего оркестра.

Все актёры кивали, когда их называл директор, даже Маргарет. Один Гровер так и не поднял головы, когда его назвали. Я же вежливо улыбалась, стараясь не подать виду, что бо́льшая часть имён пролетела мимо меня, никак не отложившись в памяти. Позже постараюсь их всё же выучить. Теперь, как я понимала, меня ожидала последняя часть экзамена, от которой будет окончательно зависеть, стану я «актрисой» или нет. Не оплошать бы сейчас перед всеми присутствующими… Ведь одно дело – петь дома, где тебя почти никто не слышит, и совсем другое – перед толпой народа. И это при том, что во время настоящего представления слушателей явно будет во много раз больше.

Ничего. Ты справишься. Вся твоя жизнь после перемещения в прошлое больше похожа на какой-то странный спектакль, чем на настоящую, и это – лишь его продолжение. Так что вперёд.

– Мисс Бетси, – обратился ко мне режиссёр, когда с церемонией знакомства было закончено, – не будете ли вы так любезны что-нибудь нам всем исполнить?..

* * *

Следующая неделя из-за репетиций пролетела незаметно. В театр я ездила чуть ли не каждый день, отправляясь туда сразу после обеда (Анабелл намертво стояла на том, что по утрам я должна оставаться дома – на случай, если кто-нибудь из знакомых семьи всё же захочет прийти с визитом). Однако знакомые с визитами не торопились, и нас навестили лишь уже знакомые мне мисс Оливия Вейлор с матерью, а также ещё одна пожилая леди, задержавшаяся на чай. Анабелл продолжала обучать меня; сэр Перси по-прежнему пропадал где-то со своими друзьями, а потом и вовсе уехал по приглашению одного из них куда-то за город. Так что сразу после обеда я отправлялась в театр и оставалась там до вечера. С актёрами я постепенно перезнакомилась заново, хотя близко ни с кем не общалась. Да и виделись мы не слишком часто, потому что репетиция самого спектакля проходила по утрам.

Анабелл на спешила объяснять, на что именно я должна была обращать внимание в театре, а сама я пока не обнаружила ничего подозрительного. Конечно, у актёров были свои странности, особенно у Маргарет и Гровера, но мне казалось это вполне естественным: актёры – натуры творческие, что с них взять. За исключением истерик, которые Маргарет закатывала перед спектаклем, чтобы настроиться на нужный лад – обычно поводом к этому служила любая мелочь, и обвинить во всех смертных грехах она могла любого, – других тараканов у Маргарет в голове я не заметила. Из всех актрис в театре она единственная могла позволить себе роскошный яркий гардероб, передвигалась в собственном экипаже и жила в собственном городском доме. Как на следующий же день сообщила мне Сара Уотсон, у Маргарет был богатый любовник из лондонской знати, не жалевший денег на её содержание. Сама Сара без грима оказалась остроносой девушкой, в чьих чертах сквозило что-то лисье, которая обожала совать нос не в свои дела. Мне показалось, что она постоянно, страстно и неутомимо завидовала Маргарет, всеми силами пестуя эту зависть. Томас Гровер же на деле оказался избалован женским вниманием, которое он принимал как должное. Все актрисы, горничные, помощница костюмерши – абсолютно все были влюблены в него, и я поначалу никак не могла понять, почему. Лично мне Гровер показался обычным нарциссом, который был в неописуемом восторге от собственной персоны. Это продлилось до того момента, пока я не увидела их с Маргарет, репетирующими сцену, в которой Федра признаётся в любви Ипполиту. Они оба играли с такой страстью, искренностью, что даже я на какое-то время поверила, что передо мной на сцене находились ожившие герои трагедии. Всю нервность и богемность Гровера как рукой сняло, а в его растерянность и смущение в этой сцене поверил бы самый опытный театральный критик. А если в пьесах, где главный герой влюбляется, он с такой же выразительностью объясняется в любви… Понятно, почему всё женское население театра было от него без ума.

Приехав на очередную репетицию, я поспешила в гримёрную. Она была у меня общей с прочими актрисами, личная полагалась только Маргарет, учитывая её статус примы. Перебросившись парой слов с Сарой и Лилиан, я надела парик, накрасила губы, приладила шляпу с вуалью и поспешила обратно в зал. В таком виде я репетировала теперь постоянно, привыкая к новому образу. Вуаль была неплотной, обзору почти не мешала, и я почти перестала её замечать.

В зале царила суматоха – как выяснилось, с самого утра никто не мог найти Гровера, и репетиция зашла в тупик. Актёры прогнали сцены, в которых не был задействован ведущий исполнитель, но теперь он был необходим просто позарез. Я быстро поздоровалась с остальными, только что закончившими собственную репетицию, и Хогартом, после чего поспешила занять своё место на сцене. Петь перед пустым залом у меня получалось неплохо, по крайней мере, Хогарт не уставал повторять, что я принесу театру неслыханный успех. Это порядком раздражало Маргарет, Гровера и остальных, но к счастью, испортить мне жизнь они пока не пытались. Правда, Гровер никогда не упускал случая ядовито заметить, что моё участие в представлении выглядит, как пятое колесо в телеге, и все его почитательницы всецело разделяли эту точку зрения, однако решение Хогарта оспорить никто не пытался. Несмотря на несколько комичную внешность и манеры, директор управлял театром твёрдой рукой, умудряясь одновременно режиссировать спектакли, и все актёры без вопросов признавали его авторитет. Таким образом, в театре сохранялся строгий порядок.

Мы же не какое-то парижское кабаре!..

Краем глаза я успела заметить, как в дверях зала появилась высокая фигура, к которой с радостным восклицанием устремилась Маргарет, а затем мистер Скотт взмахнул палочкой, оркестр заиграл, и я позабыла обо всём на свете, сосредоточившись на нотах.

После долгих раздумий Хогарт остановился на грустной старой английской песне о конфликте долга и желаний, которая как нельзя лучше подходила к пьесе по настроению. Репетировала я теперь не только в театре, но и дома – Анабелл любезно пошла мне навстречу и аккомпанировала на фортепьяно. Голос мисс Барнс никогда не подводил, и я должна была следить только за попаданием в ноты и собственными движениями на сцене. Они, к слову, были весьма скупыми, но здесь от певицы и не ожидали никаких танцевальных номеров.

Высоко дотянув последние слова песни, я замолчала. Оркестр доигрывал последние секунды, я привычно поклонилась пустому залу и начала искать глазами Хогарта в ожидании дальнейших указаний, но тут тишину разорвали одиночные хлопки, услышать которые я совершенно не ожидала.

– Браво! – воскликнул знакомый голос, и я изумлённо вытаращилась на его обладателя. – Брависсимо! Просто прекрасно!

В непосредственной близости от сцены обнаружились Маргарет и тот самый человек, который пришёл в начале моего выступления. Вспомнив о приличиях, я перестала таращиться и теперь лишь задумчиво рассматривала Майкла Фостера, который смотрел на меня с вполне искренним восхищением. Маргарет держала его под руку, прильнув к нему всем телом, что в высшем обществе считалось совершенно недопустимым, но здесь остальные присутствующие выглядели спокойными.

– Вы совершенно правы, виконт! – пылко согласился Хогарт, выскакивая, словно чёртик из табакерки, от полноты чувств размахивая рукой, в которой был зажат платок.

– У вас обворожительный голос, мисс, – продолжил Майкл, обращаясь ко мне. – Кажется, Хогарт нашёл настоящее сокровище!

– Она не актриса, – несколько ревниво вставила Маргарет, пристально наблюдая за лицом Майкла. – Только поёт в антракте.

М-да. Так вот, получается, чьей содержанкой она является? Даже стало как-то обидно за Розмари.

– Уверен, вас ждёт небывалый успех, мисс… – Майкл сделал паузу, и Хогарт немедленно подсказал:

– Бетси.

– Мисс Бетси, – послушно повторил Майкл и улыбнулся мне. Поразительно, но он не узнавал меня. Значит, наша с Анабелл задумка сработала, и меня не раскрыли…

Кстати о птичках. Уж не это ли Анабелл имела в виду, когда велела мне внимательнее глядеть по сторонам?

Двери зала громко хлопнули, и внутрь ввалился Гровер, которого с самого утра никто не мог найти. Выглядел он ещё более нездоровым, чем обычно, на белых впалых щеках горели лихорадочные пятна, волосы растрёпаны. Шёл он, качаясь из стороны в сторону, и был, судя по всему, мертвецки пьян.

– Какие люди почтили нас своим появлением, – прокомментировал МакКинли, а Хогарт лишь сухо осведомился:

– Мистер Гровер, вы в состоянии работать?

– Вполне, – заверил тот, прошествовал мимо нас к сцене, обдав запахом перегара, и едва не свалился в оркестровую яму. Однако, поднявшись на сцену, он удивительным образом преобразился – в глазах появился блеск, шаг стал ровным и более плавным. На нас он посмотрел уже вполне осмысленным взглядом.

– Ладно, будем считать, что в состоянии, – со вздохом сказал Хогарт. – Начинаем со второго акта!

Актёры разбежались по своим местам, а Маргарет, поправив то самое красное платье, заново перешитое костюмершей, повернулась к Майклу:

– Надеюсь, вы извините меня за эту задержку? Мы с самого утра не могли репетировать из-за того, что Гровер не появлялся…

– Конечно, дорогая, – Майкл улыбнулся, и я только про себя вздохнула. Ну как ему удаётся быть настолько красивым? – Я подожду тебя.

– Бетси, извините нас, – слегка устало обратился ко мне Хогарт и утёр неизменным платком пот со лба. – Но, похоже, ваша репетиция на сегодня окончена. Сами видите, что происходит…

– Разумеется.

Анабелл, конечно, ещё не приехала, чтобы забрать меня. Но оставаться я не хотела, и потому отправилась в гримёрную. По дороге мне никто не встретился, и в нужном коридоре было пусто. Пребывая в своих мыслях, я уже нажала на ручку, но тут заметила, что дверь в гримёрную Маргарет была приоткрыта, и из-под неё пробивался свет. И более того – внутри явно кто-то был и ходил, отчего в полосе света проскальзывали тени. Интересно. Актриса сейчас внизу, в компании своего любовника. А тут кто? Сара ищет компромат на приму? Или подсыпает ей толчёное стекло в туфли?

Совершенно не думая, что делаю, я приоткрыла дверь. Она двигалась совершенно бесшумно, и человек в комнате ничего не заметил, поскольку стоял ко мне спиной, быстро перебирая предметы на столике. Его лицо отражалось в зеркале, и я чуть слышно ахнула. Либо у меня начались галлюцинации, либо здесь и в самом деле находился Джеймс Блэквуд, который увлечённо копался сейчас в вещах Маргарет.

Что бы он тут ни делал, мне стоит исчезнуть. Он маг, а я застала его фактически на месте преступления… И он меня не знает. Не стоит связываться.

Осторожно, медленно, я начала пятиться назад. Половицы не скрипнули, но какой-то посторонний звук маг всё же уловил, потому что резко вскинул голову и в ту же секунду увидел в зеркале моё отражение.

Мне показалось, что этот миг растянулся на вечность.

Затем он стремительно обернулся ко мне. На его лице не было смущения из-за того, что его застали за столь неприглядным занятием. На человека, срочно пытающегося придумать оправдание, он тоже не походил. На меня маг смотрел спокойно и пристально, пытаясь разглядеть моё лицо, и я отчаянно пожалела, что на мне была лишь полупрозрачная вуаль, хотя никаб[2]2
  Мусульманский женский головной убор, закрывающий лицо, с узкой прорезью для глаз.


[Закрыть] в данный момент был бы гораздо уместнее. Только бы не узнал, только бы не узнал…

– Если вы ищете мисс Уилфред, то она внизу, на репетиции, – как я ни пыталась, скрыть нотки иронии в голосе мне не удалось, и Джеймс их, конечно, расслышал. Должно быть, он ожидал, что я подниму крик или позову на помощь. Моё спокойствие удивило его, и теперь он посмотрел на меня по-новому. Оценивающе.

– В самом деле? – он огляделся по сторонам, словно пытался найти Маргарет, и снова посмотрел на меня. В тёмных глазах читалась издевательская насмешка. – Благодарю за помощь. Я бы сам не додумался.

– Я к тому, что, если вы хотите что-то найти в её вещах, вам было бы лучше спуститься и спросить её саму, – продолжила я, словно меня кто-то тянул за язык. – Возможно, она помогла бы вам это отыскать.