Текст книги "Новый год в России. История праздника"

Детские елки в СССР
XX век

Мир советского ребенка был подчинен тем же общественным законам, что и мир взрослых. Дети ходили вместе с родителями на демонстрации, читали стихи со сцены в дни больших партийных праздников и выслушивали политинформацию по школьному радио. Но был один праздник, который принадлежал исключительно детям. Хотя сценарии советских елок были четко регламентированы и подчинялись определенным схемам, все же они оставались самыми фольклорными, не затронутыми пропагандой областями жизни.

Вместе с властью в Стране Советов сменился и календарь. С традиционным летоисчислением Октябрьская революция обошлась куда бережнее Французской: никаких искусственных новых месяцев, никакого переформатирования (если не считать экспериментов с пятидневной неделей в 30-х). Наоборот, реформаторы даже избавились от старого юлианского груза и зашагали с миром в ногу по григорианскому календарю. Попутно родился уникальный праздник-парадокс – старый Новый год. Но на один новый неофициальный день приходилось множество новых официальных: составители советского календаря попытались заменить праздники церковные праздниками светскими. Календарная сетка нового государства также состояла большей частью из праздников – реже общегосударственных, чаще узкопрофессиональных. В этом власти не хотели отставать от церкви, у которой каждый день был праздником какого-нибудь святого.

Тему советских праздников неплохо раскрывает Юлиан Бромлей в статье «Новая обрядность – важный компонент советского образа жизни». Он отмечает, что народные обычаи, складывающиеся долгими веками, оказываются очень живучими. Но их содержание можно без особого труда заменить новым, сохранив форму. А иногда и это не нужно. Как мы знаем, многие христианские праздники фактически оказались переосмысленными языческими, с частичным сохранением внешней формы, но новой «идеологической базой». В советское время со «старыми» формальностями поступили таким же образом. Чего стоит «рыбный день» советского общепита, четверг, который формально противостоит православной традиции постных среды и пятницы, а фактически стал их заменой!

Что же до детских праздников, то они примерно совпадали с общенародными (не считая «профессиональных» – школьных праздников в честь окончания учебного года или четверти, а также октябрятских и пионерских праздников). Однако особенно важным для детей был Новый год. После забвения в первые десятилетия советской власти, когда новогоднее празднование было не в чести (об этом мы рассказывали в главе про антиелочную кампанию), он стал официальным советским праздником всенародного масштаба. Возможно (как и в случае с рыбным четвергом), это было сознательное отвлечение внимания от традиционного Рождества.

Новый год в детском саду, 1969 год

Кремлевская елка – главная елка СССР, 1989 год

В пользу этой версии говорит и расположение праздника (после реформы календаря Новый год оказался как раз между католическим и православным Рождеством), и его атмосфера. Праздник стал одновременно личным, семейным – и общественным, то, что называется «соборным». С одной стороны, Новый год в СССР принято было встречать дома, в кругу семьи. С другой, в центре внимания обязательно был телевизор. По телевидению показывали развлекательные программы и особо полюбившиеся фильмы, «Голубой огонек», набор новогодних тематических фильмов. И обязательно телевизор включался в тот момент, когда звучало обращение Генерального секретаря или общее от руководства СССР и главный временной ориентир – бой курантов.

Таким образом, телевизор выступал как средство объединения. В каждом доме знали, что в соседних квартирах и домах люди тоже смотрят «Голубой огонек» и ждут боя курантов, чтобы чокнуться бокалами с «Советским шампанским». Традиционной была и кухня – в первую очередь салат оливье. Новый год воплощал в себе всю соборность советского образца.

Кроме «телевизионного» праздника, немало было и реальных празднеств для взрослых и детей. Взрослые собирались на производственные праздники (аналог сегодняшних корпоративов, только куда более скромный), проходившие в последних числах декабря. Для детей проводились новогодние елки, которые обычно следовали за Новым годом. График елок строился так, чтобы рационально использовать все время зимних каникул. Обычный советский ребенок успевал в течение каникул побывать на пяти-семи елках. Кроме родной школы или детского сада, елки проходили на площадях, во Дворцах пионеров, на работе у родителей, в детско-юношеских клубах.

«Перезагрузка» зимних праздников включала и смену парадигмы. Многие привычные образы были переосмыслены. Скажем, звезда на елке теперь отсылала к советской символике (а не к путеводной звезде над Вифлеемом, как в рождественской традиции). Изменились и персонажи. Самым подходящим для советского пользования оказался Дед Мороз – славянский фольклорный образ зимнего старца, известный в литературе с середины 1840-х годов. Как мы уже говорили, «раскрутка» Деда Мороза в качестве рождественского персонажа началась еще в Российской империи. Однако в советское время он был лишен всякого родства с Николаем Чудотворцем (равно как с Рождеством) и выходил прямо из фольклорной традиции. Советский Дед Мороз – образ сказочный и условный, идеологически безвредный, но с огромным, как его мешок, развлекательным потенциалом.

Первым советским Дедом Морозом в 1937 году стал известный конферансье Михаил Гаркави. Он поздравлял и детей на елке в Колонном зале Дома союзов, и взрослых: да еще каких взрослых! Как живой символ Нового года, Дед Мороз присутствовал даже на встрече Сталина и руководства КПСС со стахановцами. Это означало полную легализацию и поддержку образа на самом верху. Символично, что в том же году начали выпускать и «советское шампанское», которое Дед Мороз – Гаркави разливал тогда по бокалам.

Советский праздник – дело государственное. Не для того легализовали Новый год с его новыми традициями, чтобы пускать его на самотек. Для проведения праздников выходили специальные методические разработки и типовые сценарии, многочисленные, но в целом следовавшие одной основной линии. В 1936 году Наркомат просвещения РСФСР одобрил статью Улицкой «Праздник елки», которая содержала рекомендации по украшению елки, организации игровой части праздника, раздаче подарков, даже по музыке, сопровождающей праздник. Эта статья вошла в «Сборник статей о проведении елки», вышедший в 1936 году в Учпедгизе – а значит, одобренный на самом высшем уровне.

Начиная с 50-х годов в помощь организаторам выпускался репертуарный сборник «С Новым годом». Тематические статьи публиковались в зимних номерах «Вожатого», «Затейника», «Молодежной эстрады», «Клуба художественной самодеятельности» и других изданий для воспитателей. Хотя генеральная линия праздника была общей, детали его проведения отличались очень заметно. В некоторых случаях достаточно было двух-трех страниц текста, в других – расписывались подробно все роли, действия, декорации, реквизит. Сценарии отличались друг от друга так, как отличались елки. Одно дело – столичные праздники: в Москве это Кремлевская елка, в Ленинграде – елка во Дворце пионеров имени Жданова. Другое – праздники провинциальные и локальные, скажем, в отдельно взятом детсаду или школе. Отличается и количество приглашенных, и размах события, и степень ответственности. На большой елке с несколькими тысячами гостей все проходило централизованно, а если детей два десятка, то можно немного импровизировать и дать им самим определенную свободу. Тем не менее для советского Нового года существовали четкие «правила игры», определенные для любого места. Более того, даже формулировки стихов, поздравлений и диалогов были четко прописаны на уровне ритуала.

Дети в костюмах союзных республик, 1970-е годы

Дед Мороз на детском празднике, 1970 год

Первым делом акцентировалась особенная ситуация – новый год сменяет старый. Это время подведения итогов: как правило, прошедший год оценивали как сложный, а его итог – как позитивный. Детали менялись в зависимости от положения дел. Также озвучивались ожидания от следующего, нового года. Стандартная формулировка из уст ведущего звучала примерно так:

 
Минувший год был годом славным.
Но время торопливое не ждет,
Листок последний сорван календарный,
Навстречу нам шагает Новый год!
 

Интересно, что в постановочных сюжетах наступление Нового года вовсе не было неизбежным. Из-за неожиданных проблем или происков врагов Новый год мог становиться под угрозу. Его могли украсть (как вариант – похитить Деда Мороза или Снегурочку), время могло застыть в результате колдовства, могли случиться и «технические» проблемы (скажем, замерзают стрелки часов). Момент оттягивается, теряется его неизбежность, а следовательно, его наступление становится еще более желанным. Непременный элемент новогоднего сюжета – замершие в ожидании дети, для которых наступление Нового года настоящее волшебство. Здесь мало что изменилось с елок XIX века.

ВСЕ ОДНОВРЕМЕННО – С ПОПРАВКОЙ НА ВРЕМЕННЫЕ ПОЯСА – САДИЛИСЬ ЗА СТОЛ, ЕЛИ БОЛЕЕ ИЛИ МЕНЕЕ ОДИНАКОВУЮ ЕДУ И ЗАПИВАЛИ ЕЕ ОДНИМ И ТЕМ ЖЕ «СОВЕТСКИМ ШАМПАНСКИМ». НОВЫЙ ГОД СТАНОВИЛСЯ АПОФЕОЗОМ КОЛЛЕКТИВНОГО СОЗНАНИЯ.

Особая роль праздника для детей подчеркивалась текстом:

Ведущий:

 
Любой из нас, конечно, ждет
Веселый праздник Новый год,
Но больше всех на свете
Ждут этот праздник дети.
 

Воспитатель:

 
Для всех несет он в каждый дом
Веселья пламя яркое,
И елку, скованную льдом,
И щедрые подарки.
 

Здесь включался воспитательный момент. Праздник, как выяснялось, предназначался только для «правильных» детей, соответствующих нормам и требованиям.

1-й ребенок:

 
Говорят, под Новый год,
Что ни пожелается –
Все всегда произойдет,
Все всегда сбывается.
 

2-й ребенок:

 
Могут даже у ребят
Сбыться все желания,
Нужно только, говорят,
Приложить старания.
 

3-й ребенок:

 
Не лениться, не зевать
И иметь терпение,
И ученье не считать
За свое мучение.
 

Образ идеального ребенка, к которому приходит Новый год, – это ребенок с примерным поведением, который в течение года прилежно учился, слушался взрослых и соответствовал критериям маленького советского человека (октябренка, пионера). Такой ребенок заслужил свой праздник.

 
Мне на днях сказала мама:
«Если все отметки «пять»,
Значит, ты имеешь право
Елку весело встречать».
 

Кремлевская Елка

Впервые Новый год в Кремле начали отмечать в 1954 году – сценарий первой елки писали Лев Кассиль и Сергей Михалков. В то время еще не было построено здание Дворца съездов, поэтому праздничные мероприятия проходили в Большом зале Кремлевского дворца, елку наряжали в Георгиевском. После окончания строительства Дворца съездов новогодние празднества переместились в него. Первые елки в Кремле были крайне идеологическими – главными героями их становились рабочие и колхозники, красноармейцы и большевики, которые разговаривали цитатами из трудов идеологов коммунистической партии. Но постепенно елки оттаивали – в 60-е годы в разработке программы стали принимать участие молодые режиссеры и сценаристы театра «Наш дом» (Эдуард Успенский, Аркадий Хайт и Александр Курляндский). Они придумывали волшебные сказки, которые ставились с большим размахом (бюджетов на главную елку страны никогда не жалели). Весь праздничный период елки в Кремле шли потоком, по три представления в день. Чаще всего билеты выдавали в профсоюзных комитетах, по месту работы родителей, но спрос был всегда гораздо выше предложений. Награждались билетами и лучшие ученики Москвы и других городов. Взрослых на елку не пускали, а дети могли попасть туда только после шести лет. Встречали их старшие школьники и разводили по секторам гигантского зала, перед этим проследив, чтобы малыши ничего не потеряли в гардеробе.

Самой впечатляющей частью праздника было, как ни странно, не само представление, а возвращение детей родителям – чтобы они не потеряли друг друга, мальчиков и девочек строем выводили на Соборную площадь (где уже мерзли родители) и пускали кругом. Так они ходили под светом прожекторов, пока папа или мама не находили своего отпрыска и не забирали его. Процесс был жутковатым для обеих сторон, но вынужденным – по-другому справиться с несколькими тысячами галдящих перевозбужденных детей было бы сложновато.

Подарки на Кремлевской елке тоже были особенными. Коробка из красной пластмассы в виде «ласточки» Кремлевской стены или Спасской башни, наполненная дефицитными сладостями (конфетами «Стратосфера», суфле, грильяжем в шоколаде, «Ну-ка отними» и, конечно, «Мишкой на Севере») вызывала зависть одноклассников и детей, ехавших в метро с более «простых» елок. Такие коробки трепетно хранились много лет.

Непременный элемент встречи Нового года – непростая дорога к празднику. В сюжете обязательно присутствуют нехорошие персонажи, желающие сорвать торжество. Для этого «плохиши» могут украсть подарки либо самих Деда Мороза и Снегурочку, остановить ход времени или пустить его вспять. Иногда помехи не персонифицируются: к примеру, Дед Мороз и Снегурочка просто опаздывают из-за плохой погоды. Снегурочка (к Деду Морозу): «Дедушка! Ты самый большой и добрый волшебник! Всю землю ты убрал в снежный белый наряд! Люди ждут прихода Нового года. Малышам снятся твои подарки. Они с нетерпением ждут в гости тебя и меня. Может, мы поторопимся? Как бы не опоздать!»

Как правило, вредителем выступает другой популярный сказочный персонаж – Баба-Яга. Иногда ее подручные – лешие и кикиморы, вышедшие из того же фольклора, или хищные звери. Иногда это черти, которые, будучи вытащенными за хвост из христианского контекста, становятся обычными сказочными «плохишами».

Никакой моральной относительности здесь не предполагается. Плохиши – несомненные силы зла (вспомните ту же Бабу-Ягу, которая по определению «против»). Поэтому их победа в новогоднем сюжете исключается, даже в порядке эксперимента.

Не менее важный воспитательный момент: для подлинной победы над отрицательными героями их нужно перевоспитать и перетянуть на сторону коллектива. Если черти будут уничтожены или сбегут, для праздника это будет моральным поражением. Так проявляется один из постулатов советской педагогики: даже отрицательный персонаж, желающий сорвать праздник, втайне все же мечтает приобщиться к нему, войти в коллектив и радоваться вместе со всеми. Если он так и останется в стороне, это не будет его личным поражением: это будет поражением коллектива, которое недопустимо.

Классическая развязка новогодней постановки: плохие персонажи (те же черти) осознают бесплодность своих усилий и просят прощения. Дед Мороз их, разумеется, прощает, и все празднуют вместе. Существуют варианты постановки, где персонажи изначально неспособны сменить позицию. Как правило, это не человеческие или антропоморфные герои, а чистые воплощения зла: часто встречаются Сквозняк и Простуда как символы частых зимних неприятностей. Им, разумеется, на празднике нет места, их необходимо отторгнуть от ритуала. Иногда это необходимо, чтобы перетянуть на свою сторону всех, кого только можно.

Для поражения антагонистов порой достаточно одного появления Деда Мороза. Понимая, что праздник сорвать не удастся, они капитулируют или разбегаются. Иногда противостояние проходит в форме конкурса или игры и носит ритуальный характер: исход предопределен, отрицательные персонажи обязаны проиграть и покинуть праздник. Отличить отрицательных персонажей можно по внешности. Самый частый вариант – «цветовая дифференциация». Дед Мороз и Снегурочка одеты в традиционные зимние наряды, где белый цвет сочетается с красным и синим. Отрицательные персонажи одеваются в темное. Другой маркер «плохишей» – неприемлемое, хамское поведение даже по отношению друг к другу, что недвусмысленно показывает их отрицательность. Иногда им присущи и физические недостатки – они могут быть одноглазыми, хромыми, перекошенными, иметь лишние части тела (реализация зависит от реквизита и фантазии авторов). Интересно, что структура советского праздника пережила строй, при котором она сформировалась. Сегодня в старые сценарии могут приходить новые персонажи, не только идеологически нейтральные, но и более интересные современному ребенку. На смену героям Гайдара приходят персонажи «Гарри Поттера», с персонажами советских мультфильмов – домовенком Кузей, Дядей Федором и его друзьями – рядом встают трансформеры, покемоны или ученицы школы Monster High. А сюжеты вроде диснеевского «Холодного сердца» ложатся на праздник и вовсе идеально.

Новогодние фильмы
XX век

Телевизор стал неотъемлемой частью встречи Нового года не только потому, что по нему передавали бой курантов и обращение к народу. Семьи собирались перед экраном, чтобы снова и снова посмотреть любимые фильмы. «Бедные вы, бедные, – говорила Барбара Брыльска в одном интервью. – Как можно каждый год смотреть один и тот же фильм». Ей трудно понять ритуальную мощь, которая заставляла сопереживать ее героине из «Иронии судьбы», смеяться над бюрократом давно ушедшей эпохи из «Карнавальной ночи» и погружаться в магию Александра Роу вместе с «Морозко».

Первый по-настоящему «новогодний» фильм был снят Эльдаром Рязановым в 1956 году, и им стала всеми любимая «Карнавальная ночь». В это время советский кинематограф в целом переживал не лучшие времена, а уж жанр комедии вообще был в глубоком упадке – существует даже термин «период малокартинья». В конце предыдущего десятилетия работы Александрова и Пырьева поддерживали какое-то движение в жанре, но к началу 50-х годов сошло на нет и их творчество. Однако все изменилось с «хрущевской оттепелью».

Эльдар Рязанов – один из тех, кто появился в советском кинематографе именно в этот период, молодым и полным идей. Изначально в концепции «Карнавальной ночи» не было ничего особенного: фактически это был киноконцерт из тринадцати номеров, совершенно стандартный продукт своего времени. Причем сам Рязанов не горел желанием снимать подобный фильм – настоял Иван Пырьев, директор «Мосфильма». Тогда никто еще не знал, насколько невероятным будет успех картины, столь удачно подхватившей общее настроение ожидавшего радостных перемен народа.

Позже Рязанов признавал, что сам по себе сценарий фильма был чрезвычайно слаб: вместо настоящих, «живых» образов герои представляли собой совершенно «картонные» стереотипы: бюрократ, простачок-оптимист, робкий влюбленный… Если бы не усилия Бориса Ласкина и Владимира Полякова, прекрасно разбирающихся в комедиях, никакого успеха бы не было – они добавили в сценарий массу новых, смешных реплик и ситуаций.

Фильм в одночасье сделал звездой Людмилу Гурченко, исполнившую главную роль, – она покорила аудиторию своим шармом, энергией и задором. Некоторые критики уже тогда поспешили сравнить Гурченко с самой Любовью Орловой. Но она была далеко не единственной актерской находкой в составе. Рязанов хотел придать фильму социальную остроту, сатирическую составляющую, зло высмеяв бюрократию, – и удалось ему это в первую очередь благодаря тому, что роль чиновника Огурцова сыграл Игорь Ильинский. Вообще-то Иван Пырьев, который настаивал на его кандидатуре, был уверен, что обличать в фильме никого не будут. Он ожидал очередную задорную комедию, а получил пародию чуть ли не на самого себя: Огурцов ведь бюрократ именно от искусства. Его противопоставляют молодым героям картины, олицетворяющим новые времена и все то, что так занимало умы во время «оттепели». По сути, «Карнавальная ночь» показывала победу молодости, с ее энергией, запалом и оптимизмом, над закостенелостью, ханжеством и занудством. После мрачного сталинского времени такой фильм оказался жизненно необходим. Можно смело сказать, что «Карнавальная ночь» породила «шестидесятников» и сделала Эльдара Рязанова их путеводной кинозвездой.

Людмила Гурченко в фильме «Карнавальная ночь», 1956 год

Картина Александра Роу «Морозко» – один из немногих советских фильмов, который широко признан не только в странах Варшавского договора, но и на Западе. Картина завоевала главный приз на Венецианском международном кинофестивале детских и юношеских фильмов, была в прокате в США. Более того, использованные в фильме, если можно так выразиться, спецэффекты сильно повлияли на становление киноискусства в Голливуде – это признает даже Стивен Спилберг.

В 1964 году, когда и вышел на экраны «Морозко», Роу уже был прекрасно известен советским зрителям благодаря целому ряду фильмов-сказок. «Морозко» в этом списке стал тринадцатой, и самой успешной из всех картиной.

Здесь как раз со сценарием все было хорошо: он органично сочетал несколько бытующих оригиналов одноименной сказки и сюжет другой – «Об Иване с медвежьей головой». Его авторами были Николай Эрдман и Михаил Вольпин, маститые комедиографы и знатоки русского фольклора.

Роль самого Морозко досталась Александру Хвыле – одному из любимых актеров Роу, Ивана сыграл Эдуард Изотов, а на роль Настеньки утвердили вовсе не имеющую никакого опыта в кино Наташу Седых. До съемок в «Морозко» она занималась фигурным катанием и балетом, да к тому же была существенно младше, чем требовалось, – ей было только 16. Худсовет практически единогласно был против, но Александр Роу настаивал на своем – и в результате победил.

Для Георгия Милляра роль Бабы-Яги в «Морозко» стала уже восьмым экранным воплощением образа – к этому времени он уже был «профессиональной Бабой-Ягой». Но его героиня была все равно очень не похожа на предыдущих злых старух – постаревшая, растерявшая львиную долю сил, разочарованная в себе ведьма вызывала жалость у зрителя. Любопытно и то, что Милляр в прямом смысле слова спас фильм.

Кадр из фильма «Карнавальная ночь», 1956 год.

Кадр из фильма «Ирония судьбы», 1976 год

Съемки проходили в деревне Гигирево под Звенигородом в течение всей зимы, при этом весь отснятый материал хранился в подвале дома, где жила бóльшая часть съемочной группы. В конце февраля, когда съемки уже подходили к концу, случилось ЧП: труба в подвале прорвалась, и хранящиеся в обычных коробках пленки начало заливать водой. Милляр первым услышал о случившемся, прибежал на место, умудрился выломать дверь – ключей от нее вовремя не нашли – и вынес все бобины на улицу.

Именно с «Морозко» началась блестящая кинокарьера Инны Чуриковой, которая в то время еще была студенткой Театрального училища имени Щепкина – но это не помешало ее быть утвержденной на роль Марфушеньки. По словам Чуриковой, ее заметила ассистентка Роу, а пробы прошли на удивление гладко. Впрочем, при этом конечный результат Чуриковой очень не понравился: она сочла, что сыграла «дурочку», и чуть было совсем не разочаровалась в кино.

Отдельного разговора заслуживают спецэффекты – весьма впечатляющие для докомпьютерных времен. Александр Роу владел этим тонким искусством в совершенстве, и именно в «Морозко» его талант проявился в полной мере. При помощи сложного монтажа, «обратной съемки» и множества других хитростей постановщик фильма подарил зрителям удивительные для того этапа развития кинематографа сцены. На экране растворяются в воздухе персонажи, мгновенно замерзают деревья, из ниоткуда появляются предметы и люди… Эпизод с санями-самокатами снимали методом «обратной съемки», впервые примененным Роу еще в 1937 году в сказке «По щучьему велению». Использовались и другие сложнейшие приемы, например наложение с двойной экспозицией – именно так снимали сцену, в которой Настенька притрагивается к посоху Морозко. А избушка Бабы-Яги двигается благодаря специальным рычагам. Причем отдельное устройство работало на то, чтобы она поворачивалась из стороны в сторону, а другое отвечало за прыжки.

«УЖЕ НА КИНОПРОБЕ БАРБАРА БРЫЛЬСКА ПРОДЕМОНСТРИРОВАЛА УДИВИТЕЛЬНУЮ ДЕЛИКАТНОСТЬ В ИНТИМНЫХ СЦЕНАХ. В НЕЙ УГАДЫВАЛАСЬ, КАК ЭТО НИ СТРАННО, ПОДЛИННО ЛЕНИНГРАДСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ!»

Западные кинематографисты оценили находки Роу по достоинству, но вот зрителей картина скорее удивила и испугала. Для них фильм, основанный на русском фольклоре (с которыми они просто не знакомы), оказался слишком непонятным, исполненным иллюзорного сюрреализма. Когда «Морозко» показали в середине 90-х годов в программе одного кинофестиваля, то отзывы оказались совершенно не лестными. Настеньку называли «малолетней аутисткой», Иванушку – «похотливым деревенским дурачком», а всю стилистику «порожденной больной фантазией».

1 января 1976 года на советском телевидении был впервые показан фильм, который с тех пор демонстрируется под каждый Новый год – «Ирония судьбы, или С легким паром!». Как и в случае с «Карнавальной ночью», режиссер Эльдар Рязанов (к тому времени уже маститый и широко известный) вовсе не ставил перед собой целью снять классику советского кинематографа. По его собственным словам, он и известный сценарист Эмиль Брагинский просто хотели немного заработать. Поэтому они придумали идею, которую можно будет воплотить буквально в паре декораций и всего с несколькими актерами – тем самым минимизировав затраты на производство.

За основу была взята нехитрая история какого-то знакомого, напившегося под Новый год в бане и уехавшего благодаря злой шутке друзей на поезде из Москвы в Киев. Окончания истории Рязанов и Брагинский не помнили, но основа для сценария была готова, и работа закипела. Пьеса «С легким паром! или Однажды в новогоднюю ночь…» была закончена в 1969 году, и Рязанов и Брагинский предложили ее Театру имени Вахтангова. Там пьесу высоко оценили, но ставить не захотели – пришлось пойти по провинциальным театрам, где она была принята на ура. После того как ее включили в свой репертуар больше сотни театров, Рязанов справедливо рассудил: нужно снимать кино!

Однако на «Мосфильме» были иного мнения и на предложение Рязанова об экранизации весьма успешной пьесы ответили отказом. Тогда режиссеру пришлось пойти другим путем, обратившись в Гостелерадио и убедив тамошних функционеров выделить средства на реализацию проекта. К счастью, это удалось, и после появления денег на съемки у «Мосфильма» уже не было возражений: проблема оказалась только в них.

«На Тихорецкую состав отправится…»

Автор слов, Михаил Львовский, вспоминает историю создания песни: «Как раз была «оттепель». И я написал пьесу «Друг детства». Сюжет ее в том, что одного мальчика берут в армию, он очень плохо служит, потому что интеллигентный, щупленький, что для армии не подходит, но своей бывшей однокласснице, которую в школе звали «Царица Ирина» и в которую он влюблен, врет про свои похождения в армии. А в него влюблена подруга «Царицы Ирины». Это она поет: «На Тихорецкую состав отправится, вагончик тронется – перрон останется…»

Станция Тихорецкая, сейчас город Тихорецк, находится в часе езды от моего родного города Краснодара, с которым я связываю все, что пишу. ‹…› На моем экземпляре стоит дата – 1962 г….

Пьеса ставилась в двух театрах: «Ленкоме» в постановке Ролана Быкова с музыкой Таривердиева и в «Современнике» в постановке Виктора Сергачева с музыкой Геннадия Гладкова. В Москве песню больше пели с музыкой Таривердиева, а в Ленинграде – с музыкой Гладкова. В своих сольных концертах ее исполняла Майя Головня, которая потом записала эту песню на моей авторской пластинке. Когда пьесу запретили, Таривердиеву жалко было песню, и он ее вставил в оперу «Апельсины из Марок-ко» по Аксенову».

Кого только не пробовали на роль Жени Лукашина – были среди кандидатов и Петр Вельяминов, и Станислав Любшин, и даже сам великий Андрей Миронов, но всех их Рязанов отмел. Андрей Мягков, игравший тогда в театре «Современник», поначалу у Рязанова восторга тоже не вызывал. Однако после проб он мгновенно изменил свое мнение и решительно утвердил Мягкова на роль. Для актера «Ирония судьбы» стала настоящим прорывом в карьере: его начали узнавать на улицах, он превратился в настоящую звезду всесоюзного масштаба.

Непростым был и выбор актрисы для роли Нади Шевелевой. Называли и Людмилу Гурченко, и Алису Фрейндлих, и Светлану Немоляеву. Но вместо них Рязанов совершенно неожиданно пригласил польку Барбару Брыльску. По его словам, актриса запомнилась ему по роли в «Анатомия любви» 1972 года выпуска. Именно она на пробах показала то, что искал режиссер, – настоящую петербургскую интеллигентность, точное попадание в им же созданный образ. Проблема с Брыльской была одна: она говорила с сильнейшим акцентом. Так что озвучивать Надю пришлось Валентине Талызиной, а все песни за нее спела Алла Пугачева. Для певицы эта задача тоже стала испытанием – вся музыка была совершенно далека от ее амплуа, но справилась она великолепно. Потом Пугачевой много раз предлагали повторить успех и начать петь песни на стихи русских поэтов, но она отказывалась, говоря, что в одну реку дважды не вступают.

С ролью Ипполита тоже вышла непростая история. Вообще-то играть неудачного жениха Нади должен был Олег Басилашвили, для него уже даже были готовы съемочные костюмы. Но тут случилось несчастье: прямо накануне съемок у актера умер отец. Пришлось срочно искать замену, и она, в лице Юрия Яковлева, оказалась очень достойной – ему сопереживали не меньше главных героев. Впрочем, Басилашвили в какой-то степени все же «сыграл» Ипполита в фильме – из-за оплошности реквизиторов. В сцене, где Лукашин выбрасывает в окно фотографию Ипполита, фигурирует именно снимок Олега Басилашвили, приготовленный для съемок заранее. Это очень хорошо видно в тот момент, когда Надя находит и поднимает фото. Рязанов ошибки изначально не заметил, а при монтаже возможности переснять уже не было – оставили все как есть.

Барбара Брыльска на съемках «Иронии судьбы», 1976 год

Людмила Гурченко и Юрий Белов в фильме «Карнавальная ночь», 1956 год

Новогодние марки

Первая новогодняя марка была выпущена почтмейстером Дании Эйнаруом Холбеллу в 1904 году. Она не имела номинала и могла быть использована только для поздравлений. Идея оказалась хорошей, и такие марки стали выпускать сначала по всей Скандинавии, а потом и в мире. Сюжеты первых марок были узнаваемо праздничные – новогодние елки, дети с подарками, лыжники и снеговики.

Номинал новогодняя марка получила в 1931 году в Парагвае, а в СССР она появилась только в 1962 году. Зато с тех пор выпускалась ежегодно. В конце прошлого, 2013 года в продажу были пущены олимпийские марки – их авторами стали М. Расторгуева (марки), О. Прядкина (оформление полей), а героями – олимпийские персонажи Белый медведь, Заяц и Леопард.

Вот что рассказывает об истории своих съемок в картине Ольга Науменко, исполнительница роли Гали: «Рязанов нашел меня по мосфильмовской картотеке. Когда я изучила сценарий, то сразу поняла, что этот фильм понравится зрителям. На самом деле вся съемочная группа и все актеры уже в процессе съемок догадывались об огромном успехе». Изначально образ Гали существенно отличался от того, что мы в итоге увидели на экране: «По первому варианту сценария моя героиня была однозначно отрицательным персонажем. Однако потом Эльдар Александрович рассудил, что образ следует изменить и играть Галю нужно как несчастную женщину. Чтобы зритель ее пожалел!» И Галю жалели – актриса уверяет, что к ней до сих пор подходят на улице со словами: «Он того не стоит».