Текст книги "История русской балерины"

Глава 4
«Жар-птица»

Мне всегда везло на людей. Сейчас я очень хорошо это осознаю. Особенно, конечно, во всем, что касается профессии. Ведь балет – очень консервативный вид искусства, в котором мастерство и понимание передаются из рук в руки или, точнее, из ног в ноги. Например, при подготовке балета «Жар-птица» мне посчастливилось работать с двумя чрезвычайно интересными и талантливыми людьми – Изабель Фокиной и Андрисом Лиепой. Честно говоря, без них этот балет и невозможно было бы восстановить на сцене Мариинского театра настолько близким по исполнению к первоначальной версии.

Замечательная музыка была написана Игорем Федоровичем Стравинским, для которого «Жар-птица» стала первой ласточкой в череде поистине «русских» музыкальных произведений, в которых фольклор приобрел самоценное художественное звучание. Эту сказку я знала с детства. А музыку Стравинского узнала и полюбила позднее.

Именно в то время стали проводиться «Русские сезоны» Сергея Дягилева, не только открывшие русский балет европейскому зрителю, но и подготовившие после революции 1917 года с последующей эмиграцией многих артистов за рубеж распространение «русской школы» по всему миру. Анна Павлова со своей труппой, балетмейстеры М. М. Фокин, Б. Ф. Нижинский, Дж. Баланчин, Б. Г. Романов, С. М. Лифарь создавали театры и школы во многих странах Европы и Америки, оказав огромное влияние на мировой балет.

В 1993 году с разрешения Олега Михайловича Виноградова и «благословления» президента «Дягилев-центра» Юрия Яковлевича Любашевского Андрис Лиепа стал восстанавливать «Жар-птицу» на прославленной, дорогой моему сердцу сцене Мариинского театра. Вообще все мои, наверное, самые основные, красивые роли создавались в Мариинском театре. Конечно, в подготовке мне очень помогал сам Андрис, который и стал моим первым партнером по спектаклю.

Я считала для себя большой честью танцевать с этим великолепным мастером, ведь я только что закончила Академию балета и делала первые шаги на сцене. Получить такого партнера, как Андрис Лиепа, было настоящим подарком судьбы!

Много интересных моментов подсказала и Изабель Фокина, внучка Михаила Фокина. Кстати, она еще помогла тем, что сама, как ни странно, была похожа на птицу. Ее движения были настолько резки и настолько напоминали птичьи, что я очень много взяла именно у нее для этого образа. А вот стать и царственная грация в этой роли – от Инны Борисовны Зубковской. Она была очень грациозной и статной – это присуще только петербургским танцовщикам, – поэтому во все мои роли вносила много благородства, изыска и утонченной чувственности. Мне кажется, что я всегда выступала такой ученицей-отличницей, которая с благодарностью «ловит» и запоминает все подсказки, которые ей «бросают» учителя, люди и жизнь.

Партия Жар-птицы была достаточно сложной: в этой роли приходилось делать много «длинных» прыжков, приводящих к быстрому утомлению. А в целом должно было создаваться впечатление, что балерина парит над сценой. Приходилось прикладывать очень много физических усилий, чтобы зрителю видны были только легкость и воздушность, причем в течение всего спектакля, потому что Жар-птица практически не покидает сцену.

Я видела, как была счастлива Изабель, когда в Лондоне после спектакля к нам за кулисы пришел Джон Ноймайер – выдающийся немецкий балетмейстер – и выразил нам свой восторг. Изабель объяснила мне позже, что Джон Ноймайер никогда не приходит к другим артистам за кулисы, и что это надо понимать как нашу большую победу. К сожалению, в то время я не могла еще это оценить.

Балет «Жар-птица» был одним из первых, в котором я училась быстро реагировать на неожиданные ситуации, возникающие на сцене, и мгновенно находить из них выход.

По либретто Иван-царевич в погоне за Жар-птицей проникает в сад злого царя Кощея Бессмертного через высокую каменную ограду. Всюду натыкается он на окаменелых витязей. Это юноши, проникшие в страшное царство, чтобы освободить, спасти своих невест, похищенных злым Кощеем. Все они погибли, но Иван-царевич, ослепленный Жар-птицей, не боится заколдованного места. Он ловит ее, а потом, пожалев, отпускает. В благодарность Жар-птица дарит царевичу волшебное огненное перо. Прячет перо за пазуху царевич и уже хочет перелезть через забор, но тут открываются двери замка и появляются двенадцать прекрасных царевен, а за ними самая красивая – царевна Ненаглядная Краса. Иван-царевич влюбляется в нее и следует за девушкой в замок, где попадает в руки Кощея. Тот хочет превратить Ивана в камень, как и всех остальных, но царевич выхватывает волшебное перо, и на его зов прилетает Жар-птица. Она околдовывает всех врагов и заставляет их танцевать до упаду. А когда Кощей со своим войском в бессилии засыпают, Иван-царевич по совету Жар-птицы находит смерть Кощееву. В дупле – ларец, в ларце – яйцо, в яйце – смерть Кощея. Достает царевич яйцо, разбивает его о землю – Бессмертный и рассыпается. Исчезает его царство. А вместо него вырастает славный русский город.

Но вернемся к сказочному атрибуту – волшебному перу, с помощью которого царевич призывает Жар-птицу. В балете это происходит следующим образом. Обычно в балетную красную пачку Жар-птицы, украшенную мелкими перышками и бусинками, костюмеры вшивают небольшой потайной кармашек. В него перед спектаклем прячут перо приличных размеров. В течение действия после исполнения большой вариации и адажио Жар-птица выхватывает перо из кармашка и в танце после нескольких красивых взмахов вручает его Ивану-царевичу.

Но однажды во время спектакля, который мы танцевали с Андрисом Лиепой, я обнаружила, что костюмеры забыли положить «волшебное» перо в карман. Уже заканчивается адажио, и я вижу вопрос в глазах Андриса. И тогда я нахожу единственно возможный выход – а это нужно было сделать быстро и естественно, – я решительно отрываю одно из маленьких перышек, пришитых на мою пачку, и грациозно передаю его в руки Ивану-царевичу! Надо было видеть выражение лица Андриса! А потом уже во второй части спектакля Иван-царевич вышел на сцену с «настоящим» большим пером и, размахивая им, вызывал Жар-птицу на помощь.

После спектакля мне многие говорили, что это выглядело как находка хореографа, усиливающая обыкновенное сказочное волшебство: то есть маленькое «птичье» перышко само по себе превращалось в большое волшебное перо. Но это, конечно, не более чем досадная мелочь, потому что, если вспоминать премьеру балета «Жар-птица» в 1910 году на сцене парижской «Гранд-опера», Сергею Дягилеву приходилось решать проблемы гораздо более серьезные. Например, в соответствии с либретто после развала замка Кощея Бессмертного, когда Жар-птица помогает Ивану-царевичу победить злого Кощея, на месте этого замка вырастает православный город. Перед премьерой не успели сделать декорацию, и спас спектакль сам Сергей Дягилев: он изменил последний эпизод – вывел на сцену сто двадцать человек массовки в костюмах из «Бориса Годунова», который был поставлен в Париже за год до «Жар-птицы». Финал получился грандиозным!

Другой случай, произошедший во время спектакля «Жар-птица», вызвал у меня даже какой-то мистический шок. Мы тогда танцевали в «Метрополитен-опера» в «Линкольн-центре». Среди критиков и фотографов присутствовал очень талантливый, очень интересный и известный в мире балета человек – Нина Аловерт. Я бы сказала, что Нина знает каждого второго деятеля ленинградско-петербургской культуры 1960—1990-х годов и каждого из эмигрантов того же времени. Подробно я не буду о ней рассказывать, достаточно просто процитировать Сергея Донатовича Довлатова:

 
О! Если б мог в один конверт
Вложить я чувства, ум и страсти
И отослать его на счастье
Милейшей Нине Аловерт!..
Тогда бы дрогнул старый мир
И начался всеобщий кир!
 

Но возвращаюсь к спектаклю «Жар-птица». Здесь надо упомянуть об одной моей давней традиции. Перед началом спектакля (особенно если постановка ответственная и сложная) я зажигаю на столике в гримерной комнате церковную свечку. В тот раз, как обычно, я зажгла свечку перед иконкой и отправилась танцевать. А в антракте Нина Аловерт пришла ко мне на сцену, поздравила и сказала, что у нее есть замечательная фотография, где я танцую в «Лебедином озере». Фотографию она уже оставила для меня в гримерной на столике. Я поблагодарила ее и побежала переодеваться.

В тот вечер на сцене после спектакля столпилось множество людей, среди них были известные личности, артисты, присутствующие на премьере в Нью-Йорке, каждый хотел сказать мне что-то личное. Хорошо, что я не осталась на сцене дольше, выслушивая комплименты и впечатления о спектакле… Когда я открыла дверь гримерной, мне в лицо сразу ударил специфический едкий дым. Принесенная Ниной Аловерт фотография благополучно догорала, и оставалось благодарить Бога за то, что я вернулась вовремя и огонь не успел распространиться дальше.

Я так и представила размашистые заголовки нью-йоркских газет: «Жар-птица Волочкова сожгла „Метрополитен-опера!“»

* * *

Журналисты любят называть меня гламурной балериной. Я думаю, что пришла пора высказать свое мнение об этом. Я не отношу себя к людям гламурным, поскольку мастерство для меня превыше благ, приобретенных благодаря мастерству. К тому же я не ориентируюсь на стандарты одежды и жизни, рекламируемые в женских и мужских глянцевых журналах, предпочитая надевать не то, что модно, а то, что мне к лицу. Мой стиль находит понимание не у всех. Да я и не стремлюсь к этому. Я просто всегда стараюсь выглядеть безукоризненно (опять же, в моем понимании). И, честно говоря, не вижу ничего плохого в том, чтобы стремиться к чеховской «прекрасности», обладать хорошими манерами и уметь отстаивать свое право на оригинальность и непохожесть. Могу даже по-учительски отослать ревнителей непонятных для меня и неизвестно кем придуманных правил того, как должна выглядеть балерина и что она обязана делать, к Пушкинскому: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей».

Я люблю внимание людей, люблю быть на виду, получаю свою «порцию адреналина» от общения с журналистами и зрителями. Мне приятен интерес не только к моей профессиональной деятельности, но и к личной жизни. Я люблю известность и славу за ту огромную ответную любовь, которую мне дарят зрители и поклонники. При этом я не стараюсь быть «модной» и не подчиняюсь так называемым современным требованиям шоу-бизнеса. Мне кажется, что единственный советник в выборе стиля одежды, макияжа, рациона, в принципе стиля жизни, – это чувство меры. Я еще вернусь к этой теме в одной из глав, потому что очень часто слышу вопросы о том, например, какой диеты придерживаюсь, какой образ жизни веду.

Вообще, мне кажется, что одна из самых сильных черт моего характера – это внутренняя готовность к разного рода неожиданностям и трудностям. Говоря современным языком, я в любой момент готова к экстриму. Возможно, в физическом плане это выражается в бесконечной любви к смене температур. Я обожаю контрастный душ – непременный атрибут моего утреннего моциона. И с неменьшей фанатичностью люблю русскую баню в сочетании с ледяной водой. Меня иногда дразнят «грозой банщиков», потому что я люблю париться очень долго, и люди, которые меня парят, зачастую сами не выдерживают того интенсивного жара, который я могу спокойно переносить. Кстати, этой традиции я не изменяла и во время беременности. Три раза в неделю посещала русскую баню с последующим погружением в бочку с ледяной водой. И до сих пор сразу после сольного концерта, если есть такая возможность, еду в баню, парюсь, а после уже позволяю себе поужинать. Для меня это – обязательный элемент образа жизни, который, как я не раз убеждалась, воспитывает готовность к быстрому принятию решений, к мгновенной смене обстоятельств.

Вспоминается такой случай. Как-то раз мы поехали с «Жар-птицей» на гастроли в Японию. Причем танцевать в спектакле я должна была через несколько дней после нашего приезда в Токио. Нас поселили в шикарном отеле, который располагался на солнечной стороне. Прямо в гостинице на открытом воздухе находился большой бассейн. Погода была очень теплая, и я решила в свободные дни (у меня их было три до спектакля) позволить себе позагорать и поплавать в бассейне. Хотя, на самом деле, все педагоги, массажисты и доктора в театре советовали мне этого не делать, потому что солнце и вода обычно расслабляют ноги, тело и не позволяют потом быстро собраться и выйти на сцену в нужном тонусе. Тем не менее я так соскучилась по солнцу и воде, что решила рискнуть, к тому же была уверена, что впереди три свободных дня. А где-то через два часа после такой интенсивной солнечно-водной процедуры ко мне подошла заведующая балетной труппой Мариинского театра и огорошила известием о том, что балерина, которая должна была танцевать в этот же день вечером, заболела. И я срочно должна ехать в театр для того, чтобы танцевать в спектакле.

Если честно, меня охватил настоящий ужас. Я уже настолько расслабилась морально и физически, что почти засыпала. И совершенно не представляла, как в этом состоянии после безумной жары можно собраться и танцевать спектакль. Я тогда поняла, что мне волевым усилием предстоит фактически обмануть свой организм и настроить его на то, что солнце и вода, которые, как правило, расслабляют, в данный момент, наоборот, придали ему необходимые силы, зарядили энергией для отличного выступления. Именно с таким настроем я поехала в театр и, представьте, с большим успехом станцевала. По крайней мере после него была очень хорошая пресса, и я получила высокую оценку от Андриса Лиепы. Во всяком случае, в тот момент я навсегда поняла, что тело человека способно творить чудеса, он может сам себя настроить и дать своему телу нужный сигнал, вне зависимости от сложившихся обстоятельств.

* * *

Азакончить эту главу мне хотелось бы уж совсем анекдотичным случаем, который тоже связан со спектаклем «Жар-птица». Я хочу, чтобы мои читатели понимали, что на сцене возможно все, и далеко не всегда удается «сохранить лицо» и спасти положение. В таких случаях остается только смеяться и стараться изо всех сил не показывать зрителю, что происходит что-то из ряда вон выходящее.

Спектакль, о котором пойдет речь, мы танцевали с Андреем Яковлевым. Во время адажио, после которого Жар-птица передает волшебное перо Ивану-царевичу, есть момент, когда партнер держит балерину на руках, то есть она как бы летает, держась за его шею. И в этот момент крючком своей пачки я зацепилась за край русской рубашки, в которой танцевал Андрей. Все адажио мы были с ним «связаны» и никак не могли отцепиться друг от друга. При этом нас обоих просто разрывал смех. Я в течение всего танца пыталась отсоединить крючок от рубашки своего Ивана-царевича. А ему в то же время приходилось придумывать какие-то невообразимые движения, какие-то поддержки, чтобы я всегда была рядом. То есть все адажио, которое длилось минут восемь, мы провели, буквально слепившись, я летала исключительно на руках бедного Андрея.

Последней каплей явилось очередное отсутствие волшебного пера в потайном кармашке, как потом оказалось, оно просто вывалилось в процессе наших усилий по освобождению друг от друга. А Жар-птица, как вы помните, должна была вручить перо и улететь со сцены. Поскольку улететь я все равно никоим образом не могла, мы уже даже не стали что-то выдумывать с пером, а просто упорхнули вместе, точнее, Андрей унес меня за кулисы, где мы потом смеялись до слез.

Глава 5
«Шехерезада»

Если на сцене мужчина и женщина – это уже сюжет. Если на сцене женщина и два мужчины – это целая история.

Джордж Баланчин

На сцене Мариинского театра балет «Шехерезада» шел в один вечер с двумя другими одноактными балетами Михаила Фокина.

Я уже рассказывала о своем участии в балете «Жар-птица». Этот балет у нас в театре ставили последним в трилогии. Поэтому, готовясь к своему выступлению, я всегда старалась из-за кулис, насколько это было возможно, следить за происходящим на сцене в «Шехерезаде». Оба спектакля – и «Жар-птица», и «Шехерезада» – вызывали восторг у публики своим очень ярким, колоритным сценическим оформлением.

Все великолепное убранство сцены и фантастические костюмы были созданы превосходными художниками, представителями «Мира искусства» Александром Яковлевичем Головиным и Львом Самойловичем Бакстом. Костюмы для «Шехерезады» по эскизам Бакста были настолько необычными по фасону и сочетанию красок, настолько яркими и откровенными, что шокировали первых зрителей. Я имею в виду парижскую публику, посещавшую Дягилевские «Русские сезоны». В нашем театре все костюмы в балетах Фокина были тщательно воссозданы по авторским эскизам. За этим внимательно следила Изабель Фокина – внучка великого балетмейстера.

Если вы посмотрите на классическую театральную программу, то заметите, что обычно первым в списке значится «Петрушка», потом – «Жар-птица», и завершает его «Шехерезада», красивый, эротичный и очень изысканный балет. Что касается меня, то, танцуя Жар-птицу, я мечтала когда-нибудь появиться на сцене в роли Зобеиды, главной героини балета «Шехерезада». Я думаю, что еще это было связано, конечно, и с национальным контрастом. Оба спектакля очень колоритны. Но если «Жар-птица» – балет в так называемом народном «русском духе», то в «Шехерезаде» властвовали восточная традиция и арабские страсти из сказок «Тысячи и одной ночи».

В роли Зобеиды я просмотрела многих балерин. Но мое предпочтение было безоговорочно отдано Алтынай Асылмуратовой.

Эта восхитительная балерина была очень органична в роли любимой жены Шахрияра. Потрясающая восточная красота Алтынай и мягкая, завораживающая пластика ее танца производили чарующее впечатление. Надо отметить, что созданный ею образ Зобеиды заметно отличался от того, что я видела в исполнении других балерин.

Трактовка Асылмуратовой, по словам Фокиной, была ближе всего к замыслу хореографа.

По сюжету Зобеида любит своего мужа шейха Шахрияра. Их любовь взаимна. Но коварный брат Шахрияра разжигает в нем недоверие и ревность, желая ослабить влияние Зобеиды на мужа. Он разрабатывает хитрый план, для осуществления которого оба брата внезапно отправляются на охоту. Зобеида обижена и оскорблена неожиданным отъездом мужа. В отместку она решает принять участие в пиршестве, устроенном другими женами и одалисками, которые впускают в свои покои рабов. Зобеида тоже открывает двери влюбленному в нее красавцу рабу. Начинается великолепное чувственное адажио. Но по той трактовке, которую я видела у Алтынай, со стороны Зобеиды нет настоящей любви к рабу. Она скорее забавляется и играет его чувствами.

Внезапное появление Шахрияра и его брата вызывает панику у обитателей гарема. Разгневанный Шахрияр приказывает своим янычарам расправиться с любовниками. Погибает раб Зобеиды. Она ждет, что и ее постигнет та же участь. Однако Шахрияр колеблется, он все еще любит Зобеиду и готов ее простить. Видя его смятение, Зобеида бросается к ногам мужа, клянясь в любви к нему, и молит о пощаде. Но брат Шахрияра, непреклонный в своей злобе и ненависти, требует казни Зобеиды. Видя растерянность мужа и понимая свою обреченность, Зобеида закалывает себя кинжалом.

Смерть Зобеиды, отчаяние Шахрияра и торжество брата-злодея – вот финал спектакля.

Мне было чрезвычайно интересно сыграть роль жены султана Шахрияра, которая любит двоих мужчин одновременно – и своего мужа, и любовника-раба. В этом драматическом спектакле женщина буквально разрывается между двумя мужчинами и ничего не может с собой поделать, предлагает мужу убить ее – только бы сохранить жизнь любовника. И одновременно она очень любит султана и страдает от того, что сама стала источником его мучений. Именно так я понимала роль, которую мне очень хотелось станцевать.

Махар Вазиев все-таки предложил мне танцевать в «Шехерезаде», но со странным условием: подготовиться к выступлению за четыре дня. Вопрос был поставлен ребром: или сейчас, или никогда. Причины этого требования, к сожалению, я не знаю до сих пор, правда, могу высказать догадку: Махар знал, что мне очень хотелось танцевать этот балет (тем более с Фарухом Рузиматовым, в которого я тогда была влюблена), поэтому решил проверить мой характер на стойкость. Есть такой способ обучения плаванию, когда учат в экстремальных условиях, на глубине, по принципу: захочешь жить – выплывешь. И здесь аналогично: сможешь подготовиться в кратчайшие сроки – танцуй.

Конечно, я согласилась. Не в моих правилах отказываться от предложений. В чем была сложность? Все действие балета длится сорок минут, но помимо первых выходов на сцену есть еще и основное адажио с партнером длительностью четырнадцать минут. Выучить за четыре дня балет на самом деле непросто, поскольку это характерная партия, в которой нужно отточить каждую восточную позу, положение кистей рук, положение стоп, положение тела. И пластика совсем другая должна быть – восточная, предполагающая совершенно иную графику движений, нежели в классических балетах. Как я уже говорила, для меня идеалом в исполнении этой партии была Алтынай Асылмуратова, партнерша Фаруха Рузиматова. Вместе они являли неповторимый и слитный дуэт. Собственно, с помощью видеокассеты, на которой было записано, как они танцуют адажио, я предварительно и выучила свою партию.

Конечно, подобной самостоятельной тренировки было мало, требовалась непосредственная помощь человека, хорошо знающего балет «Шехерезада». Я попробовала (во второй и последний раз в моей жизни) обратиться за помощью к Ульяне Лопаткиной, попросив объяснить один небольшой фрагмент адажио, но получила резкий отказ, причем в обидной форме: Ульяна сказала, что не помнит, как танцуют эту партию, хотя исполняет ее очень давно, без перерывов. В театре знали, что у Ульяны плохая память. Но ведь не настолько!

Я даже не знаю, что меня обидело больше: отказ или ее фальшивое желание «сохранить хорошую мину при плохой игре». Не хочешь помогать – не надо, но зачем же врать? В конечном итоге я навсегда приняла решение не надеяться на помощь и взаимовыручку так называемых «коллег по цеху». На свою удачу, я встретила в коридорах Мариинского театра Изабель Фокину, которая приехала в Петербург по каким-то своим личным делам. И я попросила ее:

– Изабель, пожалуйста, вы не могли бы посмотреть, как я исполняю адажио из балета «Шехерезада»? Мне нужно знать, имеет ли право на существование мое исполнение или нет?

Изабель, к моему счастью, согласилась.

И она не только показала мне весь порядок движений, позы, позиции, она еще и убедила меня, что я смогу станцевать этот балет, несмотря на кратчайшие сроки, данные на подготовку, и на то, что мне приходилось репетировать в одиночку: с Фарухом у нас состоялись даже не две, а полторы репетиции. Если посчитать с пристрастием, то я подготовила балет за три с половиной репетиции: «полторы» – с Фарухом Рузиматовым, одну – с Изабель Фокиной и одну – самостоятельно, дома. Тем не менее Изабель оказалась права: получилось очень хорошо. И мне кажется, дело было даже не в подготовке и не в том, что мы с Фарухом составляли очень красивую пару, а в тех эмоциях, которые мы испытывали, в тех переживаниях, которые выплескивались на сцене в наших с ним танцах.

Это был, не побоюсь сказать, самый чувственный спектакль в моей жизни. К тому же партию Шахрияра исполнял Владимир Пономарев, очень опытный и известный в Петербурге танцовщик. Он умеет удивительно танцевать именно характерные роли. По крайней мере на сцене я чувствовала, что действительно разрываюсь между двумя настоящими мужчинами, я больше чем играла, даже, скорее, проживала драматический сюжет. И то, какими аплодисментами нас наградили зрители после спектакля, конечно, запомнится навсегда! Зал не отпускал нас в течение получаса, и мы двенадцать раз выходили на поклоны перед занавесом. В этот момент я была упоительно счастлива.

За кулисами, счастливый от нашего успеха, Фарух шутил по поводу неутихающего восторга зрителей:

«Наверно, в предыдущем антракте они уже хорошо отметили День театра».

Мне теперь кажется, что тогда меня посетило некое предчувствие, что, в отличие от моей героини, я обязательно буду счастлива в личной жизни, и, возможно, это как-то даже мистически будет связано с балетом «Шехерезада». Как потом оказалось, предчувствия меня не обманули… Но об этом – чуть позже.

Надо сказать, что кроме приятных воспоминаний, связанных со спектаклем «Шехерезада», есть в моей памяти и нечто такое, что мне хотелось бы забыть.

Я была приглашена в Киев для участия в балете «Шехерезада» осенью 2003 года, в самый разгар моих судебных разбирательств с дирекцией Большого театра. Перед началом спектакля в мою гримерку постучали и вошли два молодых человека. Они внесли огромную корзину цветов. Видимо, благодаря этой корзине их и впустили за кулисы театра.

Я приняла их за обычных поклонников и начала благодарить за цветы. Но вдруг один из вошедших вытащил нож и с угрожающим видом разразился чудовищной бранью в мой адрес. Сначала я так испугалась, что не могла ничего понять. Постепенно до меня дошло: они требуют от меня, чтобы я немедленно забрала из суда иск к директору Большого театра Иксанову.

Мне стало очень страшно. Я решила, что они действительно могут меня убить, и испугалась не на шутку. Сказать, что было страшно, – ничего не сказать.

Но, несмотря на сковавший меня страх, я вдруг поняла и другую цель их «визита». Люди, пославшие этих наемников, рассчитывали довести меня до такого морального состояния, при котором мой провал на киевской сцене был бы обеспечен. Осознание этого факта вмиг меня отрезвило. Должна сказать, что не существует препятствий, которые помешали бы мне выйти на сцену и станцевать с полной отдачей. Такое отношение к своей профессии сумела навсегда привить мне Дудинская. Она называла это профессиональным долгом русской балерины.

С этого момента я начала говорить с «визитерами» спокойно и уверенно. Я попыталась достучаться до их совести. Я говорила откровенно, объясняя им ту сложную и несправедливую ситуацию, в которой оказалась. Я сказала, что понимаю: они пришли не по своей воле. И, наверное, у них есть свое мнение о той войне, которую ведут против меня и в которой мне приходится защищать себя. И они должны видеть, насколько неравны силы.

Постепенно выражение их лиц начало меняться. Нож был спрятан. Они внимательно выслушали меня и наконец сказали, что моя храбрость, хоть и кажется им безрассудной, достойна уважения. После чего они пожали мне руку. Уходя, они просили никому не рассказывать об их визите. Я обещала. И только теперь, по прошествии шести лет, я позволила себе вспомнить эту историю.

Что касается спектакля, то он прошел прекрасно. Я была счастлива, что сумела перебороть страх и привести себя в нужное состояние перед выходом на сцену.

* * *

Немногие знают, что премьера балета Фокина на музыку Н. А. Римского-Корсакова «Шехерезада» в парижском театре «Шатле» (во время Дягилевских «Русских сезонов») стала поворотным моментом в истории моды. Я уже говорила, что декорации и костюмы к балету создал художник Лев Бакст. Большой любитель восточного искусства, он и на сцену перенес яркий азиатский колорит. Парижский дизайнер Поль Пуаре раньше других начал разрабатывать восточную тему, и в 1910–1913 годах его дизайнерские находки оказались в центре внимания публики.

Он первым снял с женщин корсет и предложил им шаровары и туники, а также платья-рубашки прямого покроя без акцентированной талии. Не пропуская ни одной Дягилевской премьеры, он не раз заимствовал пестрые цвета и их сочетания у художников «Мира искусства»: ярко-синий или розовый в сочетании с желтым, оранжевый – с изумрудно-зеленым. Его привлекал контрастный декор упрощенных геометризированных форм. Для таких моделей Пуаре мог использовать ткани, которые любил: прозрачный газ, золотую и серебряную парчу, бархат.

Однажды в саду своего дома он организовал показ под названием «Тысяча вторая ночь, или Торжество по-персидски», где была воссоздана атмосфера балета «Шехерезада». Именно Полю Пуаре пришла в голову мысль устраивать показы мод, подобные спектаклям или маскарадам. Также он впервые в истории моды стал создавать коллекции аксессуаров для дома, выпустил дизайнерский парфюм. И, наконец, Пуаре первым стал ездить в мировые турне с труппой из девяти манекенщиц, устраивая показы в целях рекламы, и основал самый эпатажный журнал своего времени – «Журнал изысканного тона».

Не могу назвать себя большой приверженкой восточного стиля, хотя мои друзья знают меня как любительницу кальяна. Честно говоря, кальян для меня – один из самых изысканных и действенных способов снятия стресса. После ответственных премьер, после физических нагрузок я могу даже пожертвовать ужином, раскуривая кальян с ароматами винограда или клубники. Самые ароматные кальяны делают в Арабских Эмиратах, поэтому каждый раз, когда мне удается попасть в Дубай, стараюсь пройти какой-нибудь новый мастер-класс по приготовлению кальяна. И потом с удовольствием готовлю его дома, причем используя вместо чубука (керамической чашки, в которую забивают табак) фрукты: яблоко, грейпфрут или лимон. Только ананас мне пока неподвластен, с ним умеют справляться только профессионалы. Смею заметить, что кальян, возможно, наносит вред здоровью, но в нем не содержится ни смолы, ни никотина. Я не злоупотребляю этой привычкой, а искусство кальяна дарит мне такое наслаждение и радость, что я не хочу себе в этом отказывать.

Если же говорить о моем стиле, то я далека от Востока – предпочитаю классику и элегантность.

Люблю широкие брюки, расклешенные книзу, которые подчеркивают фигуру, красивые блузки и джемпера. На торжества, званые ужины или балы я предпочитаю надевать длинные вечерние платья, особенно с кринолином. Не приемлю короткие юбки и джинсы, не люблю кричащие, вызывающие цвета. Я вообще противница вульгарности как в одежде, так и во внешности. Мне кажется, что люди меняют естественный цвет волос на зеленый, красный, фиолетовый, сиреневый, одеваются вызывающе только потому, что не могут иначе привлечь внимание к своей персоне. А мне нравится, когда одежда и макияж подчеркивают внешность, а может быть, даже и черты характера, присущие человеку. Я никогда не пойду на поводу у модных течений, даже если они продиктованы самыми популярными, самыми лучшими дизайнерами. Оскар Уайльд говорил: «Мода – это то, во что одеваемся мы сами. Немодно то, что носят другие». Это, конечно, шутка, но мне кажется, что нужно стремиться к тому, чтобы выглядеть естественно и приятно для себя самого. Чтобы одежда подчеркивала достоинства внешности и скрывала недостатки.