Текст книги "Цветок и Буря"

Юань I. Дым, веер и запертый дух.

Известно: сокол не летает в стае,

Так исстари на свете повелось.

И как квадрат и круг несовместимы,

Так два пути враждуют меж собой.

Цюй Юань, «Лисао».

Бабушку нельзя было подводить ни при каких условиях: сама Мать Богов говорила, что ценить желание старших есть величайшая благодетель, а уж если эта самая благодетель неразрывно связана с твоим счастьем и будущим, покорпеть стоило вдвойне.

Юань посмотрела на дамэнь так, словно за роскошными главными воротами скрывалась какая-нибудь очередная разбойница; из пяти проемов были открыты лишь три центральных, и девушка, закусив губу, внимательно прочитала благословения над каждым из них.

Первый, с табличкой «следуй божественной воле», наверняка предназначался для знатных особ, хозяек дома и долгожданных гостий, второй – «шествуй по дороге, усыпанной лепестками тишины» – для юношей и мужчин со знатной фамилией. Третий, «бытие полезной определяет пригодность души и тела», использовался служанками, случайными гонцами и путницами, которых здесь, разумеется, не слишком-то ждали.

Юань посмотрела на первый проход, потом – на третий и, повинуясь своей сумасбродной натуре, нарочно воспользовалась вторым, едва сдерживая смех нашкодившей девчонки. Никто, разумеется, этого ужасающего нарушения не увидел: врата дамэнь защищались особым заклинанием, создававшим невидимый барьер, на дворе стоял поздний вечер, и маленький квадратный дворик, откуда открывался вид на длинную протоптанную дорогу, окруженную зачарованными цветами тинг, стоял абсолютно пустой – лишь тени плясали по недавно выкрашенным стенам.

Юань ожидали здесь к следующему утру в сопровождении эскорта, однако так уж вышло, что пять ее верных стражниц пали от рук разбойниц, а все добро, включая дары Главе Клана, оказалось в их загребущих грязных лапах. Такое время от времени случалось на неспокойных дорогах, но после падения семейства, фамилию которого ныне все пытались навсегда забыть, случаи заметно участились.

Хорошо, что с шеи Юань не сорвали священный оберег, благословение на котором было зачаровано особым образом и служило приглашением в клан. Иначе она, разумеется, даже не попала бы внутрь, оставшись по ту сторону барьера на всю ночь.

Вторые ворота, эрмень, жутко выглядывали из мрака, отданные в полную власть пляшущим теням. Однажды Юань играла в этом внутреннем дворе, будучи маленькой: тогда он казался ей огромным, как целый мир, и таким же красивым. Пока бабушка говорила с госпожой Цветок, девочка радостно носилась туда-сюда, беззастенчиво пугая своего будущего мужа.

Она не видела Тина с тех пор, а потому запомнила его несуразным, некрасивым и болезненным ребенком, огромные синяки под глазами которого напоминали темные озера, отражающие беззвездное небо.

Юань осторожно пригладила длинные волосы, выбившиеся из прически, и, вытянув ладонь, заметила на ней запекшуюся кровь.

«Разве я ранена? – невольно удивилась она. – А может, это кровь одной из разбойниц, попавших под мою горячую руку?»

Она плохо помнила свое странствие, полное хаоса, крови и боли. Оказавшись здесь в окружении преданных стражниц и эолов героической отваги, Юань должна была выглядеть не просто презентабельно, но великолепно и торжественно, дабы не опозориться в глазах всего клана Цветка и предстать перед Главой подходящей кандидатурой в невестки – к несчастью, теперь без сторонней помощи это было попросту невозможно.

Девушка бросила взгляд на сакральный экран инби и болезненно прикусила губу, чувствуя себя лишней в этом месте: она прибыла невовремя, выглядела грязной и неухоженной, словно уличная попрошайка, нацепившая вышедшее из строя одеяние знатной женщины; рукава парадного ханьфу стали серо-красными от пыли и крови, покрытое ссадинами и ранками тело нещадно болело, а на руках осела дорожная пыль. Ее она и преподнесет в дар Главе Клана вместо тех красивеньких шкатулок, что завещала передать бабушка.

«Есть ли во всем этом моя вина?»

Поспешно отступив назад и присев на один из камней с самым беспардонным видом, девушка, пока никто ее не видел, принялась ковыряться в ногтях, избавляя их от запекшейся крови и грязи. Представать в таком виде перед будущей свекровью представлялось кощунственным, однако усталость нещадно сдавливала виски, а голова того и гляди собиралась разболеться.

Юань решительно поднялась и отряхнулась, затем, отбрасывая в сторону ребячество, гордо подняла голову и опустила глаза. Закат сменялся чернотою, первые звезды уже появились на сумрачных небесах, и их едва заметное свечение коснулось бледных щек, очертило выпирающие скулы. В крови Юань тек сам ураган, и она просто не могла вести себя подобно беззаботному летнему ветерку.

Особенно сейчас, когда она вот-вот станет взрослой женщиной.

«Разумеется, я виновата».

Она должна была отправиться назад, сидя рядом с супругом и ласково сжимая его ладонь в своей. В скромной изысканности истинного богатства ей следовало бы вернуться в родной клан, дабы представить взрослого Тина своему семейству и с гордостью отметить, что дорога была приятна, а на пути им не встречалось никаких трудностей. Под их отстутствием, конечно же, разумелась мастерская способность преодолевать любые неприятности, включая вооруженные нападения на окропленных багрянцем крови дорогах.

«Я должна была сражаться так, чтобы привести сюда хотя бы жалкие остатки своего небольшого эскорта. Я отвечала за них как за своих вассалов».

Девушка сложила руки за спиною и неспешно, расправив плечи, направилась по уводящей вправо дорожке к тени скрюченных деревьев, усыпанных зачарованными плодами. Маленькая птичка, покачиваясь на ветке, смерила ее пронзительным взглядом. Девушка подняла глаза к очаровательному созданию, которое отчего-то предпочло бодрствовать в такой час, и на всякий случай поклонилась, выставив вперед руки и сплетя пальцы обеих ладоней в руну Солнца. Эту руну очень любили использовать в клане Цветка во время церемоний или высокосветских бесед, ведь она символизировала жизнь для всего сущего и материального, а значит, и для всех цветов тоже.

Птичка громко зачирикала и стремглав улетела прочь, растворившись во мгле.

«Кажется, это была крохотная стражница порядка, – раздосадованно подумала девушка. – Эх, вот бы из-за меня не подняли на уши весь сыхэюань!»

Главный дом, где обитала Глава, ее любимые мужья и дети, а также хранились важнейшие артефакты Клана, обыкновенно располагался на северной стороне – сянфан же, в одном из которых жила жрица здравия, находились по обе стороны от чжэнфана. Госпожа Нинг, чьи таланты были столь же неординарны, сколь и капризы, селилась в западном флюгеле и наотрез отказывалась покидать его без значимой причины, а потому Юань, предположив, что здешняя жрица здравия имеет те же предпочтения, бездумно последовала по привычному маршруту, думая, что непременно наткнется на знакомое «тигриное ухо».

Однако темнота ветвей все сгущалась у нее перед глазами, а дорога все петляла и петляла, пока наконец не вывела девушку в маленький внутренний двор; подобный миниатюрной версии тех галерей, что обыкновенно располагались внутри главного дома, служа продолжением комнат под крышей, он заставил сердце Юань забиться чаще, а уголки губ – приподняться в улыбке. Бамбуковые деревца, огражденные низкими заборчиками, искрящимися от переполнявшей их магии, источали энергию жизни, расчищенная дорога приятно скрипела под ногами. Дворик был пуст и оканчивался каменной горкой, по обеим сторонам от которой росли цветы тинг, служившие одним из традиционных символов Клана. Карликовые деревья с разноцветными кронами, из которых на девушку также глядели таинственные птички, обладали аурой столь мощной и пугающей, что Юань ни на секунду не засомневалась: их накачивали энергией время от времени, дабы те могли служить ушами и глазами вечных свидетелей происходящего на территории сыхэюань.

Она снова осторожно поклонилась, не опуская, тем не менее, лихорадочно горящих глаз. Мало того, что она пришла сюда раненая и безо всяких даров, так еще и умудрилась заблудиться! Клан Цветка всегда славился своей любовью ко всему необычному, а потому странную планировку, мало соответствующую философии всех вещей, следовало ожидать с самого начала.

– Прошу прощения, если вторглась туда, где мне запрещено находиться по воле Главы Клана, – сказала девушка вслух, оглядывая собравшихся. Некоторые птицы улетели, другие нахохлились, несколько потянувшись вперед и внимательно слушая. – Мне лишь хотелось найти сянфан – по обычаям Клана Бури, там живет жрица здравия, а я крайне нуждаюсь в помощи. К несчастью, мой путь был долог и сложен…

«Не смей давить на жалость, мерзкая девчонка! – Юань дернула головою, как от пощечины. Бабушка наверняка избила бы ее за столь дерзкие слова. – Ты сплошь виновата и не должна требовать от других понимания».

Она склонилась, сплетя пальцы руной Солнца, и медленно выпрямилась, чувствуя на своей спине пристальный взгляд пары тяжелых глаз. Полумрак наполнился серебристым сиянием, черная тень вытянулась и заплясала по серым камешкам дороги. Девушка осторожно обернулась, готовая снова склониться и рассыпаться в почтительных извинениях, когда прямо в нее полетела ледяная вспышка, ослепляющая своей мощной энергией.

Растерянная столь жестоким приемом, Юань едва успела отпрыгнуть в сторону. Оставшиеся на ветвях птицы, разом вспорхнув, полетели прочь, из крон деревьев вперед скользнули золотые нити энергии, дабы оплести нападавшую – гостья стояла, окутанная тенями, и из сумрака выделялся лишь хищный взгляд раскосых черных глаз, подведенных кроваво-алым – однако в тот же миг рассыпались жалкой пылью, что осела на камнях.

Деревянный гунь с посверкивающими железными обручами на концах медленно пульсировал в воздухе, и слабый ветерок, вдруг поднявшийся в павильоне да пустивший по коже Юань непрошенные мурашки, укачивал его, будто новорожденного.

Как эта женщина проникла сюда? Что ей было нужно? Все это уже не имело никакого значения, ведь путь преступницы должен был окончиться среди бамбука, там, где клан Цветка властвовал безраздельно.

У Юань осталось слишком мало сил, чтобы сражаться с помощью рунного искусства, а потому она, дернув рукою, призвала свой фамильный шест, пропитанный энергией бури. Сейчас, когда ее ци ослабла, оружие лишь слабо покалывало пальцы, а его дух, своевольный Гэтю, не желал отзываться, погрузившись в собственные думы. Он никогда не дарил своей хозяйке собственную энергию, а та, будучи гордой и самодовольной, не желала умолять о содействии собственного слугу.

Дым поднялся в воздух, заклубился тяжелыми завитками, сливаясь с ветром; чувствуя, как страшные воспоминания прошлого слова грозятся предстать перед внутренним взором, девушка отпрянула назад, и слезы в ее глазах смешались с яростью души.

Проклятая и отвергнутая, одна из последних представительниц своего павшего рода явилась сюда, дабы получить по заслугам – и она получит.

Густая субстанция, клубящаяся и вязкая, заставила Юань приподняться над камнями, закружиться на одном месте, теряясь в пространстве, которое теперь являло собою завораживающий вьющийся дым. Воздух запах пеплом, и у девушки закружилась голова: она помнила похожую вонь, помнила высокие клубы, что поднимались над крышами, скрывали фонарики, сады и галереи.

Незнакомка напала внезапно и бесшумно, появившись совсем рядом из обнимавшего ее серого дыма; свой шест женщина крепко сжимала в руках. У Юань кружилась голова, ее ноги не чувствовали камней, однако пальцы продолжали судорожно сжимать фамильное оружие, которое по-прежнему отказывалось делиться со своей хозяйкой накопленной ци.

Великое Око Разума, обучавшая Юань, говорила так: «Обретя контроль над собою, ты найдешь гармонию в другой, и так низвергнешь ее». Глаза старухи хитро поблескивали из-под густых седых бровей, жидкие волосы лежали на плечах, укутанных в черно-фиолетовое ханьфу, будто полоски на шкуре Тигрицы Теней, легенды о свирепости которой до сих пор передавались из уст в уста. Даже будучи запертой внутри морщинистого и немощного тела, Великое Око Разума могла в одиночку победить небольшую армию, лишь наблюдая за ней с возвышения и лениво попивая байцзю, которым, к слову, никогда не пренебрегала. Когда же она спускалась, и стопы ее касались земли, нигде нельзя было скрыться от мощи ци, что бурлила внутри смертного сосуда и окружала вечно юную и твердую в своих намерениях душу.

Юань всегда хотела стать подобной своей наставнице, однако проваливалась раз за разом. Подумать только, она даже не уберегла свой собственный эскорт от треклятых разбойниц, оружие которых было украдено и нечестиво!

Вблизи противница казалась до удивительного молодой: лишь крошечные мимические морщинки залегли в уголках проницательных глаз. Издав грубый рык, мало соответствующий изящной внешности аристократки, она быстро перевела свой шест в вертикальное положение, отбивая резкий удар наотмашь, который Юань задумала нанести ей сбоку.

«Шест вправо, – мысленно закончила за противницу девушка, чувствуя себя ничтожной слабачкой. – Вертикальный блок. Я слишком предсказуема, меня можно прочесть даже с закрытыми глазами».

– Женщина, – говорила Великое Око Разума, сидя в чжунтан и с гордым видом попивая свой алкоголь прямо на глазах у Главы, что-то писавшей за своим столом, – истинно велика тем, что непредсказуема. Удивительная в своей многогранности, она может быть и тигрицей, и самкой богомола: как жестока да кровожадна бывает первая, так она, в свою очередь, мягка, когда рука доброжелателя касается шерсти; вторая же, хоть и мала на вид, поглощает плоть своей любви во имя будущего, а челюсти ее мощнее меча-дао.

«Непредсказуемость».

Великое Око Разума действовала, следуя пути женского ци, хаотичного и гениального, как и все, что было создано на этом свете высшей силой. Юань инстинктивно перешла в дзэнкуцу-дати, пытаясь взять оружие противницы под свой контроль и направить его вверх, однако в руках незнакомки оказалось столько мощи, что выполнять необходимые действия, параллельно направляя собственный шест против часовой стрелки, оказалось неописуемо тяжело.

Незнакомка улыбнулась, ее подведенные алым глаза засверкали неожиданным восторгом; резкий порыв ветра разжал пальцы Юань, которые сжимали шест крепче крепкого, и тот исчез в неподвижном сером вихре, заставив девушку скривиться от отчаяния; она представила, как ее драгоценное фамильное оружие с запертым внутри духом ломается мощными лапами неведомой стихии, а Гэтю улетает прочь, чтобы снова творить несправедливость и жить во имя греха.

Оскалившись, Юань нацелилась противнице в живот кулаком, однако та, не мешкая, отставила левую ногу и легко отклонила руку своей противницы с помощью вертикального блока. Рука девушки коснулась заряженного ци оружия, лишенного личного духа, но необычайно сильного; от внезапной боли у нее потемнело в глазах, и та, пошатнувшись, на мгновение утратила концентрацию. Воспользовавшись моментом, незнакомка дернула свой шест наверх способом моротэ-цуки, ударив по подбородку; кусочек шеста снова коснулся кожи, стреляя неведомой энергией, наполненной яростью взбешенной тигрицы.

Голова девушки дернулась вверх, ноги, болтавшиеся в невесомости, отчаянно попытались сделать шаг назад, однако дым схватил ее осязаемыми руками, холодными, будто прикосновение мертвеца, и сжал в своей хватке. Только тогда, видя бледное лицо совсем рядом и чувствуя приближающуюся смерть, Юань вспомнила о пульсирующем в воздухе гуне с обручами – кажется, наставница звала его бан.

Не нуждаясь в чужом внимании, он спокойно пребывал в невесомости, подобно личной птице, и отчего-то не участвовал в драке, предоставив хозяйке справляться с обыкновенным шестом.

«Внутри бана находится дух-подчиненный, – спешно размышляла Юань, зажатая в плену чужой хватки. – Что если борьба – всего лишь попытка отвлечь меня, пока враг совершает нечто преступное и непростительное?»

Однако могла ли она помешать? Слабая, израненная, выдохшаяся в дороге… Теперь, глядя застывшими глазами на смеющееся лицо незнакомки, Юань понимала: противница не сражалась в полную силу, а лишь шутила с нею – так, как способна пошутить только кошка, завидевшая хромую мышь.

Невдалеке раздался шум, и дым рассеялся, являя взору небольшой отряд, возглавляемый невысокой коренастой женщиной в магических полупрозрачных доспехах, сотканных из ци прямо поверх ночных одежд. Дородная и довольно высокая, она выбросила мускулистую руку вперед, втягивая в ладонь чужеродную ци серого дыма, что, подчиняясь воле победительницы, ныне наполняла прозрачный доспех, делая его еще крепче.

Ноги Юань заболтались в воздухе, и она, осознав, что больше не принадлежит энергии стихии, с тихим всхлипом упала на камни, сжавшись калачиком и поскуливая, будто раненая шавка. Как унизительно и ужасно это было! Она зашла сюда, смеясь, как девчонка, расправила плечи, отругав себя за несостоятельность и трусость, но когда пришла пора увидеться с самой Главою Клана (а женщиной в доспехах из ци была именно она), судьба сыграла злейшую из шуток: тело отказывалось подниматься без сторонней помощи, немощь пронзила все тело, а из глаз сами собою полились горькие слезы.

«Я подвела свой род, свою семью. Хуже просто быть не может!»

Заискрилось фамильное оружие, из пальцев, сложенных в руну атаки, полилась видоизмененная ци, впиваясь в незнакомку, заставляя ту отступить. Из последних сил Юань приподнялась на локте, наблюдая, как та спешно обороняется, стоя одна против маленького строя, и вдруг, изящно взмахнув рукавом, исчезает в остатках серого дыма, который, клубясь, тихо стелется по земле, подобно туману после долгого лесного дождя.

Где-то в отдалении, там, где тени ночи были совсем густыми, мелькнул тонкий мужской силуэт – не успела девушка предостеречь Главу и ее людей о возможном нападении сзади, как тот испарился, словно бы его никогда и не было. Локоть уперся в острый камешек, его пронзило болью.

«Мне уже мерещится! Какой стыд!»

Она вытянула перед собою дрожащую руку и призвала шест. Тот, вылетев прямо из декоративной клумбы, которую, к несчастью, весьма помял, скользнул в слабую ладонь. Девушка услышала топот ног и тихие разговоры; нужно было вставать, и она, вцепившись в свое оружие, принялась подниматься, кусая губы до крови от головной боли и слабости. Прикосновения к зачарованному шесту противницы лишили ее тех жалких остатков ци, что она хотела направить на бодрый внешний вид, изящность аристократки и подходящие манеры, отработанные вплоть до мельчайшего шажочка. Что ж, вышло, как всегда, не очень.

Она почти поймала равновесие, когда ее наконец подхватили под руки и осторожно повели к Главе; две женщины средних лет, налобные повязки которых говорили о принадлежности к отряду цветочных боевых монахинь, мягко склонились к ушам девушки и осторожно заговорили по очереди – к несчастью, смысл сказанного ускользал от несчастной, как ни старалась она связать все нити воедино.

Увидев Главу Клана вблизи – доспехи по-прежнему поблескивали поверх ночного одеяния – девушка вырвалась из слабой хватки монахинь и бессильно упала на колени, прямо к ногам женщины, что слабо склонила голову в знак добродушного приветствия. Девушка направила энергию ци, если это еще можно было назвать хоть какой-то энергией, в свои руки: те вытянулись вперед и сложились в руну Солнца.

– Великая Глава Клана Цветка, я приветствую Вас и прошу прощения. Мой п-путь… – С краешка губ по подбородку скользнула кровавая капля, и девушка, почувствовав во рту неприятный привкус праха, едва сдержалась, чтобы не сплюнуть прямо на обувь хозяйки. – На своем пути я встретилась с разбойницами, которые…

Язык заплетался. Сил, чтобы формулировать предложения, больше не осталось. Она осмелилась поднять глаза на улыбающуюся женщину, которая стояла, уперев мощные руки в бока, и дружелюбно наблюдала за подугами несчастной вымолвить хоть слово. Таким, как она, позволялось пренебрегать любыми манерами сколько вздумается – Главы Кланов создавали правила, а не следовали им. Торс девушки пошатнулся, и она, забыв обо всем на свете, рухнула вперед, в тошнотворные объятия мрака, припасшего для нее уйму ночных кошмаров.

Ей снова снилось детство – то самое чувство радости и превосходства, когда ты, забравшись на крышу, тайком наблюдаешь с нее за миром внизу. Старшая сестра, которая, как и всякая аристократка в ее возрасте, силится противодействовать правилам и не спит в столь поздний час, блуждает туда-сюда по дороге и репетирует дурацкие речи, пока наконец, задрав голову, не замечает тебя.

– Ты что там забыла, дурочка-Юань?

– А ты что забыла здесь? Неужто уже стала Главой Клана и придерживаешься своей собственной философии?

– Не смей говорить так, будто бабушка уже умерла!

– Ха-ха, насмешила! Да она еще нас переживет!

Тишина. Глаза сестры так далеко, но пляшущие в них огоньки яростной тревоги не спутать ни с чем.

– Да как ты вообще залезла туда, дурочка-Юань? Это ведь опасно, живо слезай, не то я три шкуры с тебя спущу и повешу над орхидеями! Для блаженства симметрии там как раз не хватает композиции над столиком!

– Сначала заберись, неповоротливая Дэйю!

Развернувшись, сестра спешно уходит прочь, чтобы позвать среднюю, Киао, и наверняка вытащить ее из постели. Такие выходки всегда заканчивались кляузами матери и многочисленными наказаниями – битье линейкой с благословениями было нежнейшим из них – однако ночь за ночью выходки все повторялись, и сестры ссорились, как берег с двумя волнами, загрязняя и размывая души друг друга.

А потом случился дым. Глубокий и клубящийся, темный и потусторонний, он тянулся по улицам к крыше, на которой сидела Юань. Там, внизу, на дороге, были трупы, задыхающиеся люди поскальзывались об их длинные рукава и сами падали ничком, ударяясь о камни лицами. Все это походило на неумелое кукольное представление, полное хаоса и какофоний – если крики вообще можно считать за музыку, пусть и дурную.

И вот внизу появляется Дэйю в окружении боевых монахинь бури; окружив себя плотным защитным куполом из ци, она смело идет вперед, разрубая дым энергией, всасывая его в себя, дабы напитаться таинственной мощью. Тут и там раздаются крики да стоны, люди, задыхаясь, рвутся в купол, который грозит раздуться и взорваться мыльным пузырем.

А потом жених Дэйю – его имя и лицо полностью стерлись из памяти – возникает из ниоткуда совсем неподалеку. Юань отчетливо помнила лишь веер, что тот сжимал в своей руке: на нем была репродукция гохуа, созданная мастерицей дорогой подделки. Горы, на которые, простирая руки, с материнской гордостью взирала Мать Богов, искажались из-за изломов и формы, больше напоминая непокорную водную гладь.

Дым схватил его за глотку, поднимая в воздух, и Дэйю, позабыв обо всякой осторожности, вынырнула из пузыря. Ее пальцы заискрились, выводя атакующие руны, распахнутый рот изверг беззвучный вопль, в котором, тем не менее, было больше ярости, чем во всех бурях и молниях этого мира. Юноша прижал веер к груди и упал замертво, а затем – в одно мгновение – дым, напитавшись его ци, прикончил и самоотверженную влюбленную.

Дэйю упала, протягивая руки к телу жениха.

Она почти успела схватиться за его веер.

Каждый раз сон замедлялся на этом моменте, дым становился гуще, а Юань становилось тяжело дышать. Силясь преодолеть себя и забывая о том, что все происходит не взаправду, она спрыгивала с крыши вниз, легкая, как перо, и летела вперед, дабы спасти сестру, но всякий раз терпела неудачу. Она падала прямо у ее ног, раз за разом протягивая руку к вееру, а затем, не успевала девушка вложить в безвольную ладонь Дэйю вещь любимого, как все размывалось, теряло формы, обращаясь в хаотичный бред безумной.

«Будь осторожной, дурочка-Юань! Ты опозоришь весь наш род, если взглянешь на досточтимого гостя с таким вожделением!»

«Эй, дурочка-Юань, где это ты раздобыла такое пойло?! Неужто украла его у самой наставницы?»

«Когда-нибудь Мать Богов накажет тебя за такое отношение к старшим и традициям – возможно, я и веду себя разнузданно, но не настолько же, чтобы потом краснеть от одного только упоминания своего имени!»

Девушка увидела себя стоящей в просторной комнате напротив распахнутого окна. Высокая аристократка, крупноватая, но дородная и разодетая, с сильными руками и изящно расправленными плечами, задумчиво лицезрела вид на хоучжаофан, откуда доносились громкие юношеские голоса.

– Как оскорбительно, – сказала она, посмеиваясь. – Они гомонят так, словно узнали, что я беременна!

Юань сделала короткий шаг вперед. Сестра по-прежнему стояла к ней спиною, ее густые черные волосы были уложены в сложную прическу и украшены покачивающимся буяо.

– А разве это не правда, неповоротливая Дэйю? Жрица здравия сказала, ты в положении – вскоре станет виден живот, а ци твоего ребенка уже струится внутри твоего тела.

Та весело расхохоталась, задрав голову и раскинув руки в стороны крайне театральным жестом; воздух в комнате стал спертым, пространство начало искажаться.

– Да что ты такое говоришь, дурочка-Юань! Как же я рожу, если давным-давно мертва?

Она резко обернулась, и жуткие черные отметины на ее лице, покрывшиеся горелой коркой, выстрелили едким дымом. Глаза-карбункулы без зрачков и белков быстро заморгали, буяо вылетело из роскошных волос и обратилось золотым змеем.

– Сестра, я пыталась спасти тебя! Пыталась спасти жизнь внутри тебя, пыталась спасти твоего возлюбленного!

– «Пыталась»? – издевательски спросил голос, искажаясь. – Но где же результаты твоих трудов?

– Я спасу в следующий раз! – закричала Юань, рывком дергаясь вперед и медленно осознавая, что никакого «следующего раза» у нее никогда не будет.

Занимался рассвет, теплое свечение сумрачно окутывало стены и пол приятным флером таинства. Постель, в которую любезная Глава положила свою не оправдавшую ожиданий гостью, отличалась роскошью, крайне свойственной Клану Цветка: кровать походила на отдельную комнату, попасть в которую из комнаты побольше можно было лишь через округлую арку, задернутую расшитой шелковой тканью. Постель окружали три внутренние стены лазурного цвета, украшенные золочеными узорами; на той из них, что выходила в комнату и располагалась по левую руку от спящей, тянулась узкая картина с изображением двух влюбленных, окруженных множеством рук Матери Богов, тянущихся к ним, дабы присоединиться к объятиям.

Родной Клан Бури (ее бабушка – в первую очередь) счел бы такое изображение в высшей степени недостойным для повсеместной демонстрации, однако клан Цветка славился своей любовью к одному из центральных ритуалов человеческой жизни: ритуалу призыва душ в этот мир с помощью обрядовых действий влюбленных. Цветы, в конце концов, символизировали жизнь, и ничто не могло ассоциироваться с рождением очевидней, чем…

«Мать Богов, пощади!»

Юань поудобней уселась на своей постели и пригладила волосы; они оказались слегка влажными и абсолютно чистыми. Тело, медленно восполнявшее средний запас ци, неприятно заныло в ответ на резкие действия. Девушка откашлялась, игнорируя боль, и юноша, все это время лицезревший вазу, изящно повернул голову с вопросительным видом – словно это вовсе не он был лишним в женской спальне, а она.

Незнакомец был облачен так, словно собрался на светскую прогулку, если не на собственную свадьбу: танчжуан со стоячим воротником, множество сверкающих застежек, длинный халат кроваво-красного цвета – все было чистым и совершенным настолько, что, даже приглядевшись, девушка не заметила ни единой лишней складки или жалкого залома. Короткая куртка явно выполняла декоративную функцию: на дворе цвела и дышала свежестью благоуханная весна, готовая вот-вот превратиться в теплое лето. Шпилька с аппликацией из металла и перьев самки зимородка сияла насыщенно-голубым, сливаясь с цветом многочисленных колец и тяжелых бус, свисающих до живота.

Передние пряди длинных черных волос были скручены в крошечный пучок сзади, однако остальная грива свободно спускалась по спине, доставая юноше почти до бедра; клан Бури никогда не поощрял такие прически у мужчин, считая их знаком распущенности, однако здесь, как видно, была несколько иная мода.

Глаза незнакомца холодно коснулись ее тела, и Юань невольно поежилась; от него исходила странная энергия надменной скованности, свойственной почти всем аристократам, что она знала.

«А вдруг это Тин, мой жених? – напряженно подумала она, едва сдерживаясь, чтобы не поморщиться. – Если так, то он, определенно, вырос в гордеца и красавца, не слишком знающего элементарные правила этикета».

Ей, разумеется, судить юношу не следовало бы: в конце концов, она потеряла дары, не уследила за эскортом, вошла в неправильный проем дамэнь шутки ради, упала в обморок перед Главой, упустила опасную противницу – и все в течение каких-то нескольких дней. Вздохнув, девушка не выдержала и потянулась. Юноша сделался размытым пятнышком перед ее глазами, а затем снова собрался в одно надменное целое.

– Кто ты такой? – спросила она без излишних церемоний. – Прошу прощения, но я не звала никаких гостей и уж тем более не желаю видеть незнакомца, смеющего глядеть мне в глаза с таким самодовольством, словно это его комната, а я посмела ворваться сюда безо всякого приглашения.

Черные волосы юноши всколыхнул легкий ветерок, и в его левой руке материализовался веер с павлиньими перьями, которым тот принялся неспеша обмахиваться. Он сделал несколько маленьких, крайне изящных шажков в направлении Юань, и та, вскочив с постели, призвала свой фамильный шест.

«Гэтю, – позвала она мысленно. – Не соизволишь откликнуться хотя бы сейчас?»

«Соизволю, разумеется, – ответил тот наигранно-приторным голоском, явно заигрывая со своей хозяйкой. – Вот только своей энергией делиться не стану».

«Из-за твоего бездействия вчера я могла умереть!»

«Но не умерла же, в конце концов».

Девушка прикусила нижнюю губу до крови, пытаясь всколыхнуть ци, но ее жизненные силы все еще были на исходе. Юноша с веером мягко прошествовал к постели и опустился на нее, продолжая глядеть на девушку с нескрываемым удовольствием; презрительная усмешка расцветала на прекрасном лице, преобразуя идеальный рот в широкий звериный оскал.

А потом он вдруг исчез – растворился в воздухе с громким свистом ветра, который, вылетев в окно, спугнул сидевших на веточках птиц; чувствуя, как по телу вновь разливается слабость, а желудок сводит от голода, Юань лениво вернулась в постель и улеглась на нее, стараясь не думать о том, что рассвет с минуты на минуту сменится ранним утром, а вместе с ним начнутся многочисленные расспросы, встречи и оправдания.