Текст книги "Цветок и Буря"

Комната была светлой и просторной, ее бело-розовые тона казались свежими и непривычными: выросшая в доме, где все вокруг было темно-фиолетовым или черным, на территории клана Цветка девушка чувствовала себя так, словно пребывала в небесном дворце у самой Матери Богов.

Приблизившсь к распахнутому окну, она выглянула наружу, туда, где пейзаж расцветал с медленным наступлением весеннего дня; пропитанные магической энергией деревья, способные послужить хорошими боевыми помощниками, ныне мирно покачивали кронами, и их листки перешептывались друг с другом, словно секретничающие подруги.

Двери приоткрылись, и внутрь тихо скользнул юноша в легких разлетающихся одеждах. В клане Бури женщинам всегда прислуживали исключительно женщины, однако после того, как госпожа Цветок послала к своей гостье мальчиков для помощи в облачении, Юань уже ничему здесь не удивлялась.

– Госпожа Буря. – Слуга коротко и быстро поклонился, даже не озаботившись изобразить руну пальцами. – Меня послали спросить, нуждаетесь ли Вы в помощи или каких-либо других услугах, а также оповестить о вечере изящных искусств, который будет проводиться в Павильоне Драконицы сегодняшним ужином. Его подготовили заранее, не ведая, в каком состоянии Вы прибудете в наш клан, а потому госпожа Цветок извиняется, если ведет себя с излишней настойчивостью, и просит сообщить, сумеете ли Вы…

– Нет нужды откладывать ритуальное действо, – коротко ответила Юань, складывая руки на животе. – Ступай и передай Главе Клана искреннюю благодарность за внимание к моему самочувствию. Я приду и постараюсь никому не доставлять лишних неудобств.

– Конечно. Что-нибудь еще?

– Распорядись принести мне что-нибудь из трудов госпожи Ксиаоли Иллюзии, если таковые имеются в библиотеке клана. Подойдет любая ее работа.

Слуга быстро кивнул.

– Иные пожелания?

– Ничего более. Я сама переоденусь в ночное, однако подожду, пока мне принесут книгу, дабы не смущать юных слуг столь недостойным видом.

Юноша посмотрел на нее с едва скрываемым изумлением. Должно быть, с ним никогда не обращались так чопорно и строго.

– Есть, госпожа Буря, – опомнился он, снова поклонился и, хлопнув дверьми, помчался прочь.

Девушка осталась одна. Глядя в окно и наблюдая, как нежно касается ветер крон зачарованных деревьев, она впервые в жизни чувствовала себя взрослой.

Юань II. Безграничность красоты и ее сакральная опасность.

Вдруг тьма сгустилась, будто при затменье,

Я замер с орхидеями в руке…

Как грязен мир, как слеп и неразборчив!

Там губят все и завистью живут.

Цюй Юань, «Лисао».

Юань отчаянно хотелось влезть на крышу: ужасная детская привычка опять дала о себе знать, причем весьма некстати.

Выспавшись и окончательно придя в себя, она приняла решение отобедать в своих гостевых покоях, сидя у окна и читая труды любимой мыслительницы, которые, к слову, нашлись в богатой коллекции клана Цветка.

Читать, одновременно поглощая пищу, было ужасно некультурно и весьма опасно: на бумаге могли остаться следы жира или корявые пятна, способные размыть чернила или навечно стереть фрагмент бесценной рукописи, однако девушка старалась нарушать правила как можно осторожнее, дабы последствия не аукнулись на ее пока что чистейшей репутации среди здешних людей.

На обед ей подали густую похлебку из муки да вареный рис с маленьким кусочком свинины: еда буквально таяла во рту, поднимая настроение и заставляя с куда большим рвением вчитываться в философские тексты Ксиаоли, которая, должно быть, при жизни была невыносимой занудой даже по меркам клана Бури: запретов, которые она налагала на «сгнившее и порочное человеческое бытие», было во много раз больше, чем советов об этом самом бытии и его подробностях. Изучать громоздкие изыскания большой давности, тем не менее, Юань была просто обязана: Великое Око Разума сказала, что понимание идей Ксиаоли привело ее к величию, а Юань, несомненно, страсть как хотела быть великой.

Правда вот, пока что слова мыслительницы шли вразрез с тем, что ее наставница говорила и делала, и это вводило девушку в еще большее смятение духа:

«Таковы слова мои ныне, и таковы они будут во все времена, пока существует грех на земле человеческой:

Всякий раз, видя, как женщина пьет байцзю в окружении других женщин, и те деляет его с нею, будто улов или дичь, да направь свою ци, чтобы разбить бутыль их;

Всякий раз, когда прекрасный юноша манит тебя тем, что скрывает под своими одеяниями, и всякий раз, когда думаешь ты о нем дурное и постыдное, ударяй себя по щекам и спине или вели ударять матери, дабы мысли твои не обращались к греху и не оскверняли других;

Всякий раз, когда учение твое вызывает смех или порицание невежд, приноси им просветление; ежели те не берут его, порицают или насыщают ци гневом, обращенным к тебе, порази их, и будет тебе прощение самой Матери Богов;

Всякий раз, когда подруга говорит тебе пойти иной дорогой, задавай себе вопрос, каков твой путь и чист ли он; ежели чист, направь свою подругу следом или откажись от ее общества;

Всякий раз, когда супруг говорит тебе…»

Последняя рисинка растаяла во рту, и девушка недовольно отложила труд в сторону, чувствуя себя совершенно никчемной и непонимающей – а как иначе, если мнение великой мыслительницы было в ее глазах столь далеким и неправильным? Она по-прежнему слишком юна и глупа, чтобы принять его и осознать, слишком ветрена для пути героини.

Ей никогда не стать подобной Великому Оку Разума без понимания философии Ксиаоли, на которой, по словам старухи, строилась вся ее жизнь.

«И почему же тогда, интересно, наставница все время пила, заглядывалась на парней, даже будучи морщинистой и седой, а также равнодушно относилась к порицанию, словно не слышала его вовсе?»

Девушка ощутила ци Гэтю, который отчего-то предавался безудержному веселью, и материализовала свой фамильный шест, дабы дать ему высказаться. Тот возник рядом со своей хозяйкой и замер, опершись ей на бедро.

«Ты что, снова решил потревожить меня, чтобы поиздеваться?»

«Я больше не могу наблюдать за твоими жалкими подугами разобраться в словах наставницы, – отсмеявшись, ответил дух. – Полагаю, маленькая девочка, и та поняла бы, что имела в виду Великое Око Разума».

«Что же?»

«Какая же ты глупая, честное слово! Говоря, что труды Ксиаоли Иллюзии стали фундаментом ее жизни, наставница давала им отрицательную рекомендацию: все, чему эта зануда говорила «нет», становилось незыблемым «да» для Великого Ока Разума, и этот подход к жизни, лишенный ограничений и полный легкости, сделал ее той, кто она есть на данный момент – одной из величайших воительниц и мыслительниц в истории человечества».

Юань задумалась. Это действительно звучало как правда.

«Значит, мне следует пуститься во все тяжкие и продолжать сидеть на крышах, когда вздумается, несмотря на запреты клана Бури?»

Гэтю рассмеялся у нее в голове.

«Не думаю, что в трудах Ксиаоли есть что-то про сидение на крышах».

Девушка дернула рукою, и шест снова растворился в воздухе. Ей определенно не хватало сообразительности. Какая досада.

Жаль, что Гэтю ни за что не высказал бы свои предположения относительно содержимого шкатулок: он вообще не любил делиться серьезными тайнами или фактами, способными серьезно повлиять на решение своей хозяйки. Наглый и неукротимый дух, который действовал исключительно так, как ему самому нравился, оставался таковым, даже когда Юань пыталась быть с ним суровой.

В древних сказаниях любое покоренное создание, запертое в оружии, представляется безропотным слугою – видимо, ученые жены, их писавшие, имели очень скудный жизненный опыт, особенно в том, что касается духов. Потому что Гэтю был для Юань кем угодно, но только не слугой.

Двери снова распахнулись, и девушка, испугавшись, что ее застали за крайне неприличным и опасным делом, быстро спрятала книгу за вырезом одеяния и поднялась на ноги. Никому нельзя было знать, что она держала книгу на столе, пока ела – в конце концов, так ей самой было бы спокойнее.

Благо, неожиданными визитерами оказались слуги, заглянувшие в комнату гостьи, дабы забрать у нее обед и справиться о нынешнем состоянии. В клане Бури к прибывшим членам других семейств было принято приставлять одних и тех же компаньонов, однако клан Цветка, как обычно, плевать хотел на этикет – девушка знать не знала этих юношей и была точно уверена, что в следующий раз ей снова пришлют кого-то нового. Впрочем, не сказать, чтобы такая непосредственность ее угнетала; в ней даже было свое особое очарование.

В коридоре раздались непривычно громкие шаги: ковры на полах скрадывали грохот даже самой грубой походки, а потому девушка удивилась, когда вместо кого-нибудь огромного и широкоплечего на пороге возник тот самый худощавый мужчина с ониксовыми волосами и тонкими бровями, которого она видела за завтраком в компании своего будущего супруга. Мужчина пронзил слуг тяжелым взглядом, и те, разом поклонившись, бросились прочь; один из них прижимал к груди опустевший поднос, другой – тряпочку для столешницы.

– Звать меня Джанджи, – сказал он, склоняясь перед Юань. – Я присматриваю за господином Цветком и наставляю его.

– Несомненно, ты проделал большую работу, – благодарно кивнула девушка, не понимая, чего он от нее желает. – Мой жених ведет себя так, словно только что вышел из объятий Матери Богов и напитался ее учением.

Мужчина слабо ухмыльнулся; его некрасивое лицо, подобное высеченному из камня древнему идолу, недвижными черными глазками осмотрело комнату. Девушка, вспомнив про книгу у себя за воротником, неспешно направилась к своей постели, как бы намекая, что желает побыть одна. Джанджи, однако, вошел, бесцеремонно покашливая.

– Господин просил изъявить Вам свое желание отобедать в его компании, – сказал он наконец, и Юань едва сдержала пораженный возглас. – Он решил оттрапезничать раньше обычного, а затем присоединиться к Вам в любой из галерей на выбор, дабы развлечь своей игрой на гучжэне.

– Я… – Повернувшись спиной к гостю, девушка извлекла книгу и мягко опустила ее на постель, после чего обернулась и спешно направилась по направлению к дверям. – Несомненно, я была бы очень рада столь теплой компании, не будь истощена и утомлена после тяжелого пути. К тому же, ни для кого не секрет, что сегодняшний ужин ознаменуется вечером изящных искусств, на котором досточтимый жених будет исполнять танец клана Цветка.

Мужчина скрестил руки на груди, да так, словно это он был здесь гостем, а она просила у него одолжения.

– К тому же, – негромко добавила Юань, держа себя в руках из последних сил, – совсем недавно я уже насладилась пищей в плодотворном одиночестве. Обед в мои покои принесли раньше намеченного времени, и я уже не нуждаюсь в повторной трапезе.

– Значит, Вы отказываетесь? – бесцеремонно спросил Джанджи.

Девушка позволила себе вздернуть бровь в ответ на его прямой взгляд.

– Разумеется, отказываюсь. Передайте господину Цветку, чтобы он поберег себя и свои руки. Пальцы ведь можно поранить о струны.

Наставник коротко поклонился, не опуская глаз. В них затаилась странная угроза.

– Ну разумеется, госпожа Буря. Так я ему и передам.

Когда мужчина ушел, Юань почувствовала себя гораздо легче. Читать труды Ксиаоли Иллюзии ей больше не хотелось, праздное бездействие начинало изрядно раздражать. Она с огромным удовольствием потренировалась бы в саду камней, прямо перед инби, позабыв обо всяких приличиях – которые, по правде говоря, мало интересовали кого-либо в этих краях – но физическое состояние оставалось плачевным, а скудный запас ци позволял разве что призывать фамильное оружие, дух внутри которого принципиально не желал делиться с хозяйкой своей энергией в критический момент.

Ей оставалось сидеть здесь и ждать, пока что-нибудь случится. Перед обедом она всегда медитировала (полдень, когда солнце высоко стоит над крышами домов, считался священным временем), однако члены клана Цветка вряд ли уделяли какое-либо внимание молитвам, предпочитая ограничиваться простыми медитациями перед сном. Во всяком случае, день становился все ярче, а коридоры по-прежнему оставались тихими; стены не тряслись от знакомых песен и топота ног, военные кличи не раздавались в промежутках между громкими напевами.

Девушка пригладила слегка взлохмаченные волосы и вышла наружу, в коридор, стены которого рассказывали таинственные истории давно прошедших времен; большинство дверей, как обычно, были открыты, стражницы дежурили лишь рядом с запертым кабинетом, где наверняка трудилась Глава – только сейчас Юань осознала, что поселили ее в чжэнфане, прямо рядом с центральном комнатой чжунтан, где обыкновенно собирались всей семьей, проводили торжественные собрания и молились.

«Так значит, эти закрытые двери и есть…»

Что ж, Глава Клана была еще более сумасбродной и необычной женщиной, чем могло показаться на первый взгляд: выселив свою старшую дочь в какой-нибудь жалкий сянфан (а может, и в хоучжаофан, со здешней-то поразительной безнравственностью!), госпожа Цветок выделила гостье из клана Бури одну из самых роскошных спален вместо того, чтобы отвести ей гостевые покои! От неловкости у Юань потемнело перед глазами, и она, подняв голову, неспешными шагами приблизилась к двум скучающим стражницам с мечами-дао. Девушка едва сдержала вздох зависти, вспоминая, как легко вращала точно такое же оружие Великое Око Разума – а оно, на минуточку, весом превосходило молодого мужчину!

– Госпожа Буря, – разом поклонились стражницы. Голоса у них были тихие, какие-то даже заговорщические. – Чем можем служить?

– В нашем клане есть традиция молиться перед обедом, – ответила девушка спокойно. – Волею милосердной Главы Клана мне было дозволено оттрапезничать раньше в своих покоях, однако я все равно желала бы провести полдень в молитве, дабы возблагодарить Мать Богов за пищу, здравие и снисхождение, что она дарует мне своей всепрощающей рукою.

– Вы стоите у дверей чжунтан, – сказала одна из стражниц серьезно. – Госпожа Цветок и ее дочери молятся там прямо сейчас.

«Так тихо? – удивилась Юань. – Позор мне! Я и впрямь не знала, что члены клана Цветка не поют и не исполняют ритуальных танцев во время поклонения богине».

– Однако женщинам других семейств вход туда строго воспрещен, – закончила за приятельницу вторая стражница, потрясая мечом-дао с крайне жестокой улыбкой, в которой девушка вновь прочитала скрытую угрозу. – Это самый строгий запрет в этом доме. Гостьям дозволено практически все, кроме присутствия в чжунтан во время молитвы.

– Значит, встречи с официальными делегациями или Главами других кланов проходят в иных помещениях? – невежливо осведомилась Юань.

Стражницы покачали головами.

– Комнату можно посещать в любое время, кроме молитвенного полудня.

– Благодарю вас! – улыбнулась девушка, делая шаг назад. – Вне всяких сомнений, мне следовало бы побольше узнать о правилах вашего клана, прежде чем ступать на его земли. Премного благодарна вам за то, что просветили.

Стражницы коротко поклонились, не выпуская из рук оружие.

– Могу я прогуляться в одиночестве? – спросила у них девушка. – Или стоит разыскать тех стражниц, что сопроводили меня к завтраку утром?

– Не думаю, что они сейчас свободны. Мы укрепили охрану по всему периметру сыхэюань, а также срочно отправили небольшие отряды своих женщин в принадлежащие клану города и деревни, окруженные зачарованным барьером.

– Понимаю и разделяю ваши страхи, – не вдаваясь в подробности, ответила Юань, и зашагала прочь.

Вот так просто идти по коридору, не имея за спиной надежных охранниц, было довольно странно: раньше ей приходилось убегать и хитрить, чтобы хотя бы немного побыть наедине с собою и погулять по саду, не чувствуя на себе пристальных взглядов стоящих поодаль женщин.

«И все же, здесь происходит нечто странное, – подумала она, вглядываясь в закрашенный силуэт отверженной прародительницы на одной из стен. – Клан Цветка столь равнодушно относится к условностям, древним правилам и этикету, но при этом запрещает кому-либо из числа гостей молиться в комнате, предназначенной для молитв – и это после того, как вышеуказанных гостей буквально обслуживают на уровне с хозяевами!»

Три шкатулки, суть которых была для нее загадкой. Комната чжунтан, открытая к посещению в любое время, кроме молитвенного. Прекрасный юноша с веером из павлиньих перьев, не удостоивший Юань и единым словом. Быть может, все эти тонкие ниточки были связаны в единый узел с самого начала?

Девушка остановилась и сделала короткую дыхательную гимнастику. Что ж, она проведет здесь несколько дней, обменяется с Главой Клана еще несколькими любезностями, а затем покинет эти места вместе с будущим супругом, чтобы сыграть торжественную свадьбу уже на территории клана Бури. Не было нужды ломать голову над вещами, с которыми имеют дело люди вроде Великого Ока Разума или ее бабушки – в конце концов, они были мудрыми и смелыми, способными на такое, что Юань в силу ее возраста и опыта даже не грезилось.

«Сами разберутся».

С первой минуты своего пребывания здесь девушка поняла, что планировка сыхэюань Главы Клана Цветка сильно отличается от традиционной: там, где должен был находиться один из флигелей, расположился декоративный сад, огражденный разноцветными стенами и полный магических деревьев, галереи и павильоны попадались в местах, предназначенных для служебных зданий, а предназначение некоторых построек, видимых из окон покоев, по-прежнему оставалось для девушки загадкой. Тем не менее, философия Матери Богов во многом касалась и обустройства жилища, а потому девушка сомневалась, что госпожа Цветок, как и многие ее предшественницы, смело отвергала абсолютно все предписания и нормы без разумных исключений.

Она находилась в центральной части чжэнфана, прямо рядом с его сердцем – комнатой для многолюдных встреч и молитв. По всему выходило, что первая официальная беседа с Главой у Юань состоялась в ее кабинете, который в связи с излишней роскошью обстановки вызвал неправильное впечатление и запутал девушку, заставив ту принять его за чжунтан. Восточная часть чжэнфана традиционно считалась владениями первого и любимого мужа Главы, а также избранных наложников, пользовавшихся особой популярностью. Западная часть главного дома, в свою очередь, отходила признанным дочерям, их личной прислуге и мелким наставницам – только старшая наследница селилась в центре, тем самым напоминая окружающим о своем превосходстве.

Восточный и западный флигели отводились жрице здравия и фамильной мыслительнице, если таковая имелась. Порою случалось так, что странница, познающая этот мир через путь войны или мира, изъявляла желание остаться в клане надолго или навсегда – и, если у семейства на тот момент не было такого рода гостьи, ей не имели права отказать. Странно подумать, но однажды, задолго до рождения Юань, клан Бури точно так же пустил на порог Великое Око Разума, о которой в те годы уже ходила невероятная молва.

Южный дом пустовал до момента отхода Главы от дел и официального вступления в брак старшей дочери: стоило первой взвалить на свои плечи бремя власти, как вторая отправлялась в южный дом в компании любимого супруга и нескольких избранных наложников, которые продолжали служить ей до конца своих дней. Остальные члены гарема предавали себя ритуальному самосожжению с помощью особой медитации или, если желали, отправлялись в города и деревни, принадлежащие клану, дабы начать новую жизнь – тем, кто искренне желал этого, всегда давали рекомендации и небольшие суммы денег.

Бабушка говорила, что старые наложники чаще всего заканчивали продавцами риса или погибали в дешевых борделях, что всегда заставляло Юань чувствовать себя виноватой. В детстве Дэйю всегда говорила, что у нее будет всего один муж. Да и зачем женщине еще? Это ведь даже неприятно!

Однако традици всегда оказывались сильнее личных предпочтений, и со временем старшая сестра смирилась, ведь таково было желание Матери Богов, а с ее волей никак нельзя спорить. Отчасти Юань радовалась своей роли младшей сестры семейства: иметь нескольких мужей ей не дозволялось предписаниями этикета и божественного закона.

Задний дом, хоучжаофан, предназначался для сыновей Главы, а также непризнанных дочерей-бастардов от опальных наложников или заезжих мужчин-гостей: такого рода курьезы случались гораздо чаще, чем хотелось бы. Первые жили как господа в окружении личных слуг, вторые занимались домашней работой и медитировали, дабы очиститься от врожденного греха. Там же, за запретными стенами, проживали неженатые наставники-мужчины, преподававшие юношам из клана нормы этикета, заветы Матери Богов, правила поведения в компании женщин и законы совершенного танца.

В отдельно стоящих зданиях, окруженных невысокими декоративными заборами с символами, благословениями и рунами, традиционными для семьи, располагались казармы боевых монахинь, денно и нощно стороживших сыхэюань, а при случае – и территории Клана за его пределами. Боевыми монахинями частенько становились дочери-бастарды в случае, если открывали в себе таланты к магии и взаимодействию с ци, а также одаренные женщины из числа личных учениц мыслительницы Клана, которых та приводила из деревень и городов, руководствуясь зовом сердца.

Тренироваться во внутренних дворах, на кривых мостиках, пересекающих декоративные речушки, в галереях и садах считалось признаком бескультурия: для этого существовала специальная площадка, расположенная за несколькими рядами двориков нэйюань, украшенных фонариками, крошечными беседками в нишах и колоннами с золочеными благословениями и наставлениями Матери Богов – так члены клана извинялись перед своей небесной повелительницей за то, что вынуждены практиковаться в резне себе подобных ради выживания и счастья.

Площадка была огромной и светлой, по ее периметру тянулись замершие близко друг к другу хуабяо – гордые лица драконов и фениксов с человеческими глазами, полными мудрости и спокойствия, глядели прямо перед собою; их вид должен был напоминать сражающимся, что они отнюдь не животные, а война – лишь вынужденная мера, рука об руку с которой всегда должно следовать раскаяние.

Сыхэюань клана Цветка сильно отличался от сыхэюань клана Бури, а потому Юань, наконец отыскав выход из главного дома в один из уютных внутренних двориков, снова заблудилась, не зная, куда ей идти, чтобы размяться и потренироваться с шестом – ну, хотя бы самую малость, чтобы не забыть, как работать с оружием и применять основные техники.

К ее удивлению, дворик вовсе не пустовал: в крошечной беседке, сидя в тени тусклых синих фонариков, сидел молодой юноша в роскошных одеяниях и обмахивался веером с павлиньими перьями. На нем по-прежнему был танчжуан и роскошный кровавый халат, один лишь вид которого вызвал у девушки тошноту. Длинные черные волосы тяжело лежали на плечах, совершенное лицо с надменным взглядом, исполненным холодного презрения, казалось лицом злого божества.

– Хочешь позвать на помощь, госпожа Буря? – спросил он насмешливо, заметив, как девушка замерла на месте, готовясь броситься обратно в дом. – Или, вернее сказать, дурочка-Юань?

Он поднял свой веер к устам, будто пародируя правила этикета ее клана. Холодные глаза продолжали осматривать девушку, и в них не было ни мягкости, ни нежности, что так свойственна всему юному и живому. Юань решительно шагнула вперед и скрестила руки на груди. Она не сбежит; не в этот раз.

– Оглянись вокруг, дурочка-Юань, – продолжал подшучивать над нею незнакомец, и его ледяной голос пускал по ее коже холодную дрожь, подобную морозному зимнему эолу. – Разве ты не понимаешь, что никто не придет на помощь?

Он манерно дернул рукою, отбрасывая в сторону свой прекрасный веер; тот дематериализовался, не долетев до пола – растворился в воздухе, словно его никогда и не было. Юань поджала губы, следя за каждым действием неприятеля.

«Сомнений нет, – сказала она себе наконец. – Это настоящее оружие, а не какая-то там жалкая безделушка».

– Что, не хочешь помолиться своей ненаглядной Матери Богов напоследок – а, дурочка-Юань? Впрочем, не думаю, что она удосужится тебя послушать: я вот, например, взывал к ней с самого детства, и все без толку, представляешь? – Он залился неприятным смехом, и девушка осторожно повернула голову, всматриваясь в замершие кроны деревьев. – Вижу, ты наконец поняла! Странно: как твои мать и бабушка, будучи женщинами отнюдь не среднего ума, породили и воспитали создание столь узколобое и невнимательное?

Ничто, кроме юноши в красном халате, не шевелилось: замерли птицы на деревьях, листья в пышных зачарованных кронах, силуэты в окнах и соседних дворах. Время остановилось, зациклившись на единственной доле секунды, и Юань оказалась заперта внутри ужасающей пустоты вместе со своим прекрасным неприятелем.

– Не тебе судить меня, незнакомец, – спокойно ответила девушка, возвращая свое самообладание. – И не тебе насмехаться. Желаешь сразиться и покончить с этим бессмысленым гневом навсегда? Что ж, наберись храбрости и выйди из своего угла – я научу тебя манерам.

– Как мы заговорили, подумать только! И что же ты представляешь из себя, девчонка?

Юань сдвинула брови. Всякий раз, когда Великое Око Разума спрашивали, кто она такая – обычно это происходило за несколько секунд до гибели поверженной противницы – та отвечала: «Я есть рука смерти, которую ты по глупости попыталась отрубить». Впрочем, ей, мыслительнице и великой страннице, уничтожавшей преступниц, озлобленных безумных и проклятых членов семейства Костей, позволялось бросаться столь самодовольными фразами: они были более чем заслужены.

Но кем была Юань, чтобы представляться подобно великой героине? Она не смогла даже защитить свой эскорт – мысль же о том, что разбойницы были посланы бабушкой от лица клана Бури, неведомым образом делала ситуацию еще постыднее. Девушка откашлялась и строго произнесла:

– Я дочь клана Бури, Юань, постигающая искусство лухэгунь и магию ци, юная мастерица рун, мечтающая стать подобной своим досточтимым родственницам.

– Как много пафоса, – ответил юноша, плавно поднимаясь и направляясь прямо к ней. На его лице играла самодовольная улыбка из числа тех, что не красят, а лишь уродуют людей. – Этим ты очень похожа на свою мертвую беременную сестрицу.

Девушка издала тихий рык, подобный рыку раненой тигрицы, загнанной к обрыву. Мысли ее перемешались, страшный сон, в котором Дэйю погибает среди серого дыма, снова предстал перед глазами. Эти образы, настойчивые и ужасные – темные клубы, падающие люди, веер в руках неподвижного юнца – было невозможно окончательно вытеснить из сознания. Даже когда Юань не вспоминала о том дне, он все равно был где-то рядом, дожидался нужного момента, чтобы снова вызвать у нее недостойные воительницы слезы.

– А ты кто такой? – прорычала она, сжав кулаки.

– Я? – переспросил юноша, склоняя голову набок – и в тот же миг его длинные черные волосы приподнялись в воздух силой таинственного ветра, идущего из самых недр ци. – Ах, не думай об этом, дурочка-Юань! Ты не заслуживаешь даже знать моего имени.

Его веер снова материализовался в изящной руке, и юноша быстро взмахнул им; воздух обратился в дым, который, клубясь, потянулся к ногам Юань. Фигура незнакомца растворилась, словно ее никогда и не было, и девушка легким усилием мысли призвала свой фамильный шест, чувствуя, как заинтересован и возбужден Гэтю.

«Слушай, бесполезное создание, – грозно обратилась к нему Юань. – Ты много лет копил силы, не растрачиваясь на пустяки. Помоги же прикончить этого ублюдка, что так мерзко отзывается о моей погибшей сестре!»

«А? Что? Погибшая сестра? – передразнил дух. – Прости, мне что-то плохо слышно. Если ты хотела, чтобы я оставался в стороне, то так тому и быть».

«Не смей…»

Может ли время идти для человека, запертого внутри единственного мгновения? Юань показалось, что минуло около минуты, а юноша все не появлялся, будто выжидая. Воздух становился горьким на вкус, он прожигал нос и оставался на языке; белесые клубы, словно руки, касались горла и тела, обжигая их, прижимаясь к беспомощной коже. Не зная, с какой стороны ожидать внезапного удара, девушка сделала глубокий и крайне болезненный вдох, задержала дыхание, а затем принялась выполнять традиционный элемент ухуа, изящными прыжками двигаясь вперед и кружась, как наложник во время танца.

Так она надеялась создать вокруг себя некое подобие «мертвой зоны», способной помешать противнику приблизиться к ней на опасное расстояние и нанести неожиданный удар. К несчастью, юноши по-прежнему нигде не было видно, и только отравляющий воздух медленно пробирался через ноздри в глотку, щипал язык, заставлял слезиться глаза.

«А может, он скрылся и выжидает? – запоздало подумала девушка, по наитию двигаясь мимо выплывающих из серой дымки клумб. – Едва я потеряю сознание, этот паршивец развеет свое заклятие и убьет меня. Ну, в лучшем случае я отправлюсь с ним в качестве пленницы, что тоже далеко не лучший вариант. Что же мне делать?»

В теории быть великой воительницей, идущей по пути высшей истины, казалось легко. На практике же, куда ни сунься – сплошные подробности, неожиданности и сложности. В мире, где существуют люди с особой предрасположенностью к магии и взаимодействию с ци, не может существовать полного списка возможных приемов врага, ведь из года в год новые гении сочиняют для себя индивидуальные способы борьбы.

«Жаль, что мне, похоже, до гения далеко».

Из заинтересованного и насмешливого Гэтю медленно становился нервозным.

«Используй свою ци для того, чтобы наполнить шест энергией бури! – кричал он, мешая сознанию сосредоточиться на успокоительной медитации. – На крайний случай, заряди руну и метни в него энергией, чтобы не зазнавался!»

«Я не могу растрачивать свою жалкую ци, направляя удары в пустой дым, и ты это прекрасно знаешь, – одернула духа Юань. – Парочка атак – и меня окончательно разморит… На этот раз, должно быть, мне действительно пришел конец».

Воздух стал настолько тяжелым, что даже держать глаза открытыми стало невыносимо тяжело. Вокруг не было видно ни клумб, ни беседки, ни стен главного дома, отвратительный ядовитый душок заставлял кашлять; опустив глаза на свое одеяние, девушка едва успела рассмотреть тусклые пятнышки крови. Невдалеке, но вместе с тем, казалось, за тысячи ли отсюда эхом раздался неприятный юношеский смех: он звенел тут и там, сводя с ума, заставляя беззвучно кричать от беспомощности и боли.

Когда совсем рядом показались задранные мыски красных туфель, выглядывающие из-под сверкающих подолов, девушка уже едва стояла на ногах. Дернувшись вперед, она, едва находя в себе силы сжимать в руках фамильное оружие, принялась слепо размахивать шестом, используя элемент хуагань – шест скользил по ногам, однако всякий раз промахивался, хотя незнакомец, казалось, просто стоял на месте.