Текст книги "Цветок и Буря"

Громкий смех эхом несся по туманной вечности, наполняя воздух болезненным ядом.

– Кажется, ты упустила одну важную деталь: у тебя не один противник, а много, – издевательски протянул юноша, и Юань, из последних сил устремив свой взор вниз, с ужасом отшатнулась: вместо пары ног, выглядывающих из серых клубов дыма, перед нею тянулся длинный ряд одинаковых туфель, будто бы в ряд выстроилась целая крохотная армия. – Что, уже растеряла свою спесь, великая дочь клана Бури?

Гэтю громко расхохотался внутри ее разума.

«Пожалуй, этот случай действительно можно считать за исключение, – сказал дух снисходительно, и Юань почувствовала странное бурление инородной ци внутри себя. – Вне всяких сомнений, я просто обязан показать ничтожному выродку его место!»

Ци, берущее свое начало у энергии бури, и неведомая мощь древнего создания, заключенного внутри фамильного оружия, слились в единое целое, и Юань, чувствуя невероятный прилив сил, легко взмыла в воздух, раскинув руки. Длинные рукава ее ханьфу теперь походили на крылья птицы, что слабо трепетали на освежающем ветру, разгоняющем дым – а вокруг, накаляясь и потрескивая, рождалась фиолетовая буря.

«Направь свою ци внутрь сосуда, – распорядился Гэтю. – И позволь мне преобразовать ее в нечто большее».

Дышать было на удивление легко и приятно, присутствие неведомого противника где-то неподалеку более не страшило; не смея поверить, что строптивый слуга наконец решился оказать помощь своей новой хозяйке, Юань смело одолжила ему солидную часть восстановленной после недавней схватки энергии; Гэтю принял ее, фамильное оружие закололо пальцы и задрожало в руках.

«Что происходит? – с удивлением спросила Юань, чувствуя странную тревогу. Буря вокруг нее все разрасталась, ее фиолетовая энергия поглощала дым, и девушка испугалась, что такими темпами может ненароком уничтожить какую-нибудь деталь внутреннего сада, а может, и вовсе снести стены. – Ты контролируешь этот процесс?»

«Когда я осваивался в этом ужасно несправедливом мире и постигал его сложную философию, Мать Богов еще ходила среди смертных, – усмехнулся дух. – Думаешь, я неспособен владеть собой и отвечать за собственные действия?»

«Учитывая, что за многочисленные проступки перед человечеством тебя заперли внутри шеста – не думаю».

Гэтю расхохотался, но в энергии, что он направил к своей хозяйке, был лишь задор, никакой обиды.

«Возможно, мы поболтаем после того, как покажем ублюдку, на что способны, если работаем сообща?»

«И то верно. Направь мою руку. Научи меня всему, чему сможешь – я слишком долго ждала этого, чтобы отступать сейчас».

Покалывание в пальцах стало невыносимо болезненным, и девушка, опустив глаза долу, с удивлением приоткрыла губы: вместо традиционного шеста она сжимала сверкающую золотую молнию, потрескивающую от переполняющей ее энергии ци.

«Гэтю, – обратилась к духу Юань. – Я его не вижу».

– А вот и мой старый добрый друг! – раздался за спиною ледяной голос, полнящийся ядом. – Я мечтал снова увидеть тебя в деле.

«Двое юношей, любящих войну в мире, где это считается отнюдь не мужским делом, просто не могут не встретиться хоть однажды, дабы бросить друг другу вызов, – ответил Гэтю, и незнакомец усмехнулся, очевидно, услышав его слова. – К несчастью, ты просчитался: я не использовал свои силы долгие годы, копя их ради страшной схватки будущего, в которой тебе, к сожалению, не судьба принять участие».

Незнакомец в красном халате рассмеялся, пульсируя в белесом воздухе; его дым клубился вокруг изящного тела, вплетался в черные волосы белоснежными лентами, подобными лунным лучам.

– Это еще почему?

«Ты выглядешь выжатым, подобно дырявой половой тряпке, забытой где-то в углу забывчивым слугой, – неучтиво объяснил Гэтю, посмеиваясь. – В плену же, беспомощного и жалкого, тебя вряд ли пощадят».

– Ничтожная выскочка, порочная скверна! – выругался красавец и, взмахнув руками, понесся прямо на Юань.

Фиолетовая буря принялась рвать серый дым на куски с такой ужасающей легкостью, что девушка почувствовала легкий укол совести: на мгновение прекрасное лицо юноши отразило испуг, а затем молния вонзилась прямо ему в сердце, заставляя беспомощно всхлипнуть, отшатнуться назад и бесследно исчезнуть в клубах растворяющегося дыма; несколько долгих мгновений девушка по-прежнему болталась в невесомости, а затем буря, постепенно утихая, наконец опустила ее на землю, где время снова пошло, а звуки живой природы и голосов заменили пронзительную тишину.

– Сюда, все сюда! – кричала Юань, прижимая к груди трескучую молнию. Гэтю молчал, сердце билось как сумасшедшее, ци била в висках и наполняла тело нечеловеческой мощью. От отчаяния и растерянности девушке хотелось плакать, ведь никогда прежде она не испытывала такого страха перед собственными силами и потенциалом. – Кажется, я его убила!

Прекрасный незнакомец лежал на дорожке, раскинув руки в стороны; длинные рукава его халата трепетали на серых камнях, будто окровавленные крылья.

Пыточные комнаты и тюремные камеры находились там же, где оружейные, а также помещения для хранения жаровен в теплые сезоны – под землей. Черные коридоры, таинственные и тихие, соединяли между собою отдельные постройки сыхэюань, дабы послужить путями отступления в случае внезапного нападения на членов правящего семейства. Госпожа Цветок, слегка взволнованная происходящим, но при этом весьма довольная, шагала впереди небольшой делегации оставшихся боевых монахинь и тащила Юань за рукав, отчего та чувствовала себя провинившейся девочкой-подростком – хотя из уст тараторящей женщины сыпались одни лишь похвалы:

– Поверить не могу, что Вы, дорогая моя невестка, справились с этим подлецом в одиночку! Несомненно, он представляет из себя крайне ценного пленника, а потому я считаю расточительством преждевременное убийство безо всякого допроса – согласны со мною? Ох-ох-ох, клянусь перед лицом Матери Богов в тысячный раз: Ваше обучение у Великого Ока Разума и госпожи Бури не прошло стороной!

– От чистого сердца…

– Даже произносить не смейте слова благодарности – это я должна бить Вам поклоны, дорогая Юань, ибо победить в схватке с существом, способным обращать ци в отравляющий воздух и останавливать время, действительно тяжелая задача!

«Эх, знали бы Вы, что это целиком и полностью не моя заслуга, – подумала девушка с ноткой печали. – Без Гэтю я по-прежнему всего лишь малолетняя неумеха, которую стыдно назвать взрослой женщиной, способной постоять за себя и своих близких».

Они остановились напротив голой стены, заполненной таинственными знаками; одна из монахинь выступила вперед и, изобразив пальцами неизвестную Юань руну, направила в нее свою ци легким усилием воли. С пальцев сорвался витиеватый символ розового цвета, который, ударившись о нанесенные на поверхность знаки, разлетелся светящимися искрами. С тяжелым шумом стена отъехала в сторону, открывая тайный проход, из которого в тот же миг пахнуло сильной сыростью.

– Там располагается особая камера, – доверительно склонившись к уху девушки, сказала Глава Клана. – Из нее негодяю будет куда сложнее убежать, воспользовавшись своими мерзкими талантами.

– Гэтю сказал, что этот юноша опасен даже без сознания, – ответила Юань. Она скользнула за спину госпожи Цветок, и они с боевыми монахинями направились по узкому проходу друг за другом, стараясь реже вдыхать влажный и затхлый воздух, разъедавший ноздри и глаза. – Он изъявил желание остаться подле него, пока преступник не будет казнен или хотя бы допрошен. Сила фамильного оружия клана Бури слишком велика, чтобы пренебрегать ею – а потому я смиренно прошу Вашего позволения оставить мерзавца под бдительным надзором своего духа.

– Но ведь я думала приставить к нему парочку монахинь, что в нынешних условиях само по себе невероятное расточительство, – растерянно пробормотала госпожа Цветок.

– Если Гэтю станет сторожить пленника, боевые монахини подле него уже не понадобятся, – заверила женщину Юань. – Я знаю его нечеловеческую силу, поскольку была избрана еще с раннего детства.

– Хм, – задумалась Глава Клана. – Что ж, тогда я смогу задействовать тех двух монахинь в чем-нибудь еще! Звучит разумно, я согласна с твоим предложением.

– Госпожа Цветок, – тихо окликнула свою хозяйку одна из женщин, несшая на руках прекрасного юношу без сознания. – Мы пришли.

Узкий коридор заметно расширился, и теперь по нему, держась за руки, вполне могли пройти двое людей среднего телосложения. Справа на стене расположилась приоткрытая полукруглая дверца, из-за которой наружу выглядывала зловещая чернота без малейшего блика или хотя бы серого пятнышка. Девушка невольно поежилась, представляя, как делает шаг в эту леденящую кровь мглу, и на ходу принялась проделывать дыхательную гимнастику, чтобы успокоиться.

Глава Клана бесстрашно ступила внутрь, открывая дверь шире, и Юань закашлялась от мерзкого зловония, наполнявшего камеру. Пока она стояла в полной растерянности, не зная, что предпринять, боевые монахини скользнули следом за своей госпожой, разжигая на стенах неведомые девушке символы с помощью вложения в них своей ци и прекрасных светящихся рун – также секретных. Впрочем, у каждого клана были свои особые приемы и методы, которые члены семейств не скрывали, однако предпочитали держать при себе, словно редкие драгоценности.

Девушка облокотилась о стену и прикрыла глаза, пытаясь абстрагироваться от влажного зловония подземелий, однако мысли путались, а медитировать не получалось.

– Призовите фамильное оружие, госпожа Буря, – обратился к ней незнакомый женский голос, и девушка, приоткрыв глаза, увидела боевую монахиню, что стояла на пороге, прижимая к груди безвольного пленника в алом халате. – Кажется, Вы говорили, что господин Гэтю согласился сотрудничать.

– А?.. Да, разумеется! – В руке мгновенно материализовался деревянный шест, и девушка почувствовала злорадное ликование своего слуги, полное желчи и ненависти к противнику. – Что ж, вот он. Прошу.

Монахиня, равнодушно кивнув, ступила за порог со своей ношей; ее сестра по призванию, следующая на очереди, благодарно приняла из рук девушки ее фамильное оружие и коротко поклонилась, прижимая к груди сосуд Гэтю, словно тот был не шестом, а хрупкой вазой или кувшином с водою.

– Мы от чистого сердца благодарим Вас, госпожа Буря, за содействие и героизм, – сказала она серьезно. – Клан Цветка счастлив иметь на своей стороне столь отважных и сильных людей.

Юань церемонно поклонилась в ответ, не забыв сложить пальцы рук в руну Солнца.

– Моя благодарность соразмерна Вашей, госпожа монахиня, ибо Глава Клана доверила мне в супруги своего прекрасного сына, душа которого чище горного ручья, а глаза светлее лазурных небес.

На этом обмен формальностями был окончен, и спустя несколько коротких секунд Юань осталась одна в коридоре. Монахини и госпожа Цветок возились в зловонной камере, проверяли работу защитных рун на стенах, читали какие-то мантры, использовали свою ци, дабы помешать злодею выбраться на волю.

«Ну как ты там, герой? – спросила девушка, чувствуя странную беспомощность без Гэтю под рукой. – Наслаждаешься смрадом?»

«Духи не чувствуют запахов, если не хотят, – ответил тот жизнерадостным тоном. – К тому же, никакая вонь не способна перебить мое счастье от победы над этим высокомерным ублюдком. Будь моя воля, я бы целую вечность лицезрел его унизительные страдания в заточении».

«Отчего же ты, Гэтю, так сильно его ненавидишь?»

«У нас своя история, ты не поймешь».

Ну конечно, все как всегда: ее дух в очередной раз нагло утаивает информацию, потому что так ему вздумалось. Юань снова прикрыла глаза и сосредоточилась на своем чрезмерно быстром и поверхностном дыхании, выравнивая его одновременно с мысленным чтением мантры. Избавляя разум от лишних мыслей, великие странницы умудрялись совершать невероятное даже без помощи магии, задействуя лишь силу медитации и единения с Высшим Я, навечно принадлежащим Матери Богов.

Все, что требовалось – находиться в состоянии блаженного равнодушия как можно больше, культивируя в себе абсолют спокойствия.

Юань поморщилась, удивленная внезапной мыслью о Тине: юноша был так очарователен, когда забывал о правилах этикета, невольно ускорял шаг или растерянно глядел в никуда, задумавшись о чем-то.

«Да что это с тобою? Прекрати».

Она снова сосредоточилась на очищении мыслей, на полной отстраненности от бренных реалий, их условностей и оков, однако каждый раз, стоило ей достичь почти что идеального транса, как образ жениха все портил, навязчиво возникая перед глазами и заставляя глупо улыбаться, как малолетнюю влюбленную дурочку. Решив, что на сегодня дневные молитвы и даже медитации, видимо, отменяются, Юань глубоко вдохнула, задержала дыхание и осмелилась нырнуть в зловонный сумрак камеры, которая, судя по всему, пустовала уже очень давно.

К несчастью, запах оказался столь сильным, что уже через полминуты пребывания внутри девушка сдалась и задействовала немного ци из восстанавливающегося энергетического сосуда: легкий трескучий ветерок поднялся вокруг ее тела, развевая полы и рукава ханьфу. Это, разумеется, совсем не соответствовало приличиям и правилам поведения в кругу соратниц, однако запускать собственное достояние и превращать подземные ходы в зловонный кошмар тоже не считалось нормальным, так что госпожа Цветок и Юань были квитами.

Монахини разожгли таинственные символы на стенах, полу и потолке, так что теперь в комнате было не настолько темно, как поначалу: окон внутри не было, а единственным предметом мебели оказалось каменное возвышение, похожее на жертвенный алтарь. Вокруг возвышения символы кустились особенно часто – предположительно, выполняя защитную функцию и мешая преступнику сбежать – а рядом с опущенным на него телом юноши уже лежал фамильный шест с запертым внутри Гэтю.

«Что, хорошо я смотрюсь рядом с поверженным врагом? – спросил он задорно, едва завидев Юань. – Красивый ветерок. Не хочешь добавить к композиции серого дымку́? Слышал, сейчас это модно среди молодежи».

Девушка только молча огрызнулась: шутить о вещах, напрямую связанных со смертью Дэйю, казалось ей омерзительным. Монахини тем временем уже заканчивали свою работу, сковывая тело и без того беспомощного юноши крепкими цепями, наполненными той же энергией ци, что и призрачные доспехи Главы Клана; сама госпожа Цветок сорвалась со своего места и бросилась к Юань, едва завидев ее. Глаза женщины блестели от восторга, губы расплылись в льстивой улыбке.

– Слов подобрать не могу, какая же Вы талантливая! – всплестнула руками она, и девушка благодарно поклонилась, хотя спину уже сводило от этих бесконечных формальностей. – Я, кажется, говорила, как восхищаюсь Великим Оком Разума и Вашей бабушкой? Воистину, прекрасные женщины воспитали будущую великую воительницу, что запомнится истории как талантливейшая из своего рода – попомните мое слово!

Юань не могла не почувствовать легкий укол раздражения.

«Моя мать, хоть и не отличается суровым нравом или талантами к войне, по-прежнему великая женщина и талантливый дипломат, – подумала она, в который раз примеряя фальшивую улыбку и кивая с видом благодарного ребенка. – К тому же, крайне нетактично пророчить мне превосходство над талантливыми родственницами. Не думаю, что в клане Бури такое словоблудие кому-нибудь пришлось бы по вкусу».

– Как думаете, что спросить у пленника, когда он придет в себя? – продолжала тараторить госпожа Цветок, стискивая плечи Юань своими мощными ручищами. На плечах девушки грозились остаться синяки, повторяющие прикосновения цепких пальцев неугомонной Главы Клана. – О, точно: а как мы узнаем, что он пришел в себя?

– Птицы, деревья и священные цветы тинг энергетически связаны с каждым уголком сыхэюань, госпожа, – тихо ответила одна из монахинь. – Активировав руны и наполнив их ци, мы связали со стенами тюремной камеры силы самой природы. Живые создания почувствуют активность пленника и сообщат о происходящем Вам лично с помощью коротких мыслеобразов.

«А еще я мог бы просто сказать».

Юань едва заметно кивнула замершему в глубоком полумраке оружию.

«Сообщи мне, когда он придет в себя. Нужно быть готовой ко всему».

«Не беспокойся, великая воительница, – шутливо поддел ее Гэтю. – Когда я рядом, ты в полной безопасности. Когда я не рядом, кстати, тоже: ты отлично умеешь стоять за себя, хоть и сама не до конца этого признаешь».

Девушка невольно зарделась.

«Ну-ну, довольно комплиментов. И почему же, интересно знать, ты столь внезапно вызвался работать со мною после долгих лет абсолютного равнодушия?»

Гэтю как-то нервно усмехнулся, а затем поставил ментальный блок на свой разум, полностью закрывшись от хозяйки. Ну конечно, у духа опять недомолвки да секреты. Ничего нового, однако Юань это его скрытническое поведение всякий раз выводило из себя, как в первый.

– Ох матушки, какая же Вы, дорогая Юань, пыльная и усталая! – воскликнула госпожа Цветок, снова отвлекаясь от созерцания пленника. Боевые монахини уже заканчивали свою работу, а Юань стоило больших усилий безопасно расходовать свое ци, дабы трескучий ветерок светло-фиолетового цвета не доставлял больших неудобств крутившейся рядом женщине. – Вечер изящных искусств с каждой минутой все ближе, а Вы торчите в этой вонючей дыре вместо того, чтобы томиться радостным предвкушением и переодеваться.

– Предвкушение тем сильнее, чем дальше ты от желанного, – улыбнулась Юань. – Господин Цветок далеко, лицо его ускользает из воспоминаний, а потому я, несомненно, еще сильнее тоскую, желая поскорее увидеть возлюбленного, подхваченного энергией танца.

– Какие красивые слова! – восхитилась Глава Клана. – Даже я, и то не сказала бы лучше!

– К несчастью, парадные облачения, которые мы везли с собою в Ваш клан, были украдены вместе со шкатулками. Я пришла сюда одна, без единой монетки на руке или мешка за спиной.

– Мы уже одолжили Вам прекрасное ханьфу и ночные одежды, – ответила женщина с рвением любящей матери. – В мире, где ци способно влиять на реальность, подогнать любой наряд под подходящий размер и форму не составит большого труда. Смею надеяться, что Вам придется по вкусу ритуальное лунпао, в котором я сама лицезрела танец своего супруга много и много лет тому назад.

– Вы одолжите мне свое ритуальное лунпао времен ранней юности? – искренне изумилась Юань; от благодарности у нее даже перехватило дыхание. – Какая честь!

– Ну что же Вы, право, – повела плечами Глава Клана. – Это для нас большая честь принимать здесь будущую легенду.

Бабушка нередко рассказывала им с сестрами истории о своей юности, важной частью которой, несомненно, был обширный гарем: будучи молодой, сильной и пассионарной, она могла не спать ночами напролет, приглашая к себе юношей. В спальне у нее хранился ларец с нефритовыми жетонами, выгравированные на которых имена принадлежали ее наложникам, и, дабы позвать к себе одного из них, ей приходилось совершать целый маленький ритуал: лишь прочитав очистительную мантру и поблагодарив Мать Богов за предоставленную ей роскошь, Глава Клана могла ударить в настольный гонг, дабы протянуть хранительнице гарема выбранный жетон с именем полюбившегося парня.

Укутанные в ритуальное покрывало из пуха цапли, наложники являлись к ней, исполняли свой долг и исчезали с рассветом, оставляя после себя лишь слабый флер приятных воспоминаний. Бабушка говорила, что никогда не запоминала их лица – только имена на треклятых нефритовых жетонах.

Говорить с младшими родственницами о науке любви и ее философии не было запрещено законами клана Бури: в то время как для юношей существовали специальные учителя, наставлявшие их на путь истинного наслаждения и обучавшие страсти, девушки должны были узнавать о мужчинах из уст старших родственниц, имеющих опыт и свою точку зрения.

– Тогда я считала, что всякий мальчик на этом свете создан исключительно для страсти и удовольствия, что сама Мать Богов наградила его особой чувствительностью к любви и научила возводить физическую страсть в культ своего наслаждения, – вздыхала бабушка, сидя на возвышении и глядя сверху вниз с видом раскаивающейся грешницы.

Такие задушевные монологи о страсти и отношениях, обыкновенно происходившие поздними вечерами и после занятий, смешили и слегка пугали сестер, однако они просто не могли встать и уйти, проявив неуважение к Главе; приходилось сдерживать себя, стоя по струночке и вздрагивая от каждого случайного шороха, от каждого слова, произнесенного слишком громко в гнетущей закатной тишине.

– Мне чудилось, – говорила старуха, заламывая руки, – что для мужчины нет ничего важнее удовлетворения своих сердечных нужд, что мысли его заняты исключительно своей привлекательностью да наполнением женского начала энергией жизни, запертой внутри него, как внутри сосуда: то было чудовищное заблуждение, стоившее юношам, коих я знала, слез, порванных одеяний и бессонных ночей. Какая жалость; я даже не помню, как выглядели те бедолаги, что пытались заовевать меня, но навечно сгинули в пучине воспоминаний!

Бабушка терзала себя сожалениями о прошлом, и с каждым годом их становилось все больше. Она страдала оттого, что бывала жестока с дочерью, страдала оттого, что отправила ее сражаться в первых рядах с бунтовщицами и тем самым позволила единственной наследнице утратить способность ходить; она жалела юношей, которых жестоко использовала и выгоняла за дамэнь, жалела, что не может снова сделаться молодой, безгрешной девчонкой, глядящей в будущее с энтузиазмом и надеждой.

Раз за разом Глава Клана напоминала своим внучкам об имеющемся у них бесценном даре: времени. Впереди у них была целая жизнь, которую те могли прожить с честью и достоинством, так, чтобы потом ни о чем не жалеть.

Юань сглотнула и поудобнее устроилась на своем месте, чувствуя себя слегка неловко под гнетом чужих восхищенных взглядов и непрошенных комплиментов.

«Ни о чем не жалеть».

Что ж, вечер изящных искусств был традиционным ритуальным действом, во время которого души жениха и невесты сплетались узами любви: первый, являя глазам или ушам возлюбленной свое истинное изящество, пробуждал в ее сердце пыл и страсть, в то время как вторая, проникаясь чувствами, впервые открывала для себя счастье быть женой и ощущать на себе супружеские заигрывания. В некотором роде, вечер изящных искусств служил также прощанием с юностью, первым неловким шагом по дороге, залитой кровью и усыпанной лепестками – дороге женщины, которая, в отличие от девочки, несет ответственность за свои действия и слова.

Юань должна была стать хорошей женой и отличной матерью, однако мысли ее, встревоженные и взбаламученные, все не желали успокаиваться, становиться степенными, как у всякой взрослой. Тут и там мелькали белоснежные силуэты и длинные светлые рукава, горели розовые фонарики, однотонные одеяния дочерей Главы выступали из сгущающегося сумрака, и эта цветовая гармония из светлых полутонов рождала в сердце девушки странную тревогу.

Она прощалась с юностью, вставала на путь женщины. Все вокруг глядели на нее, словно на какую-то диковинку – впрочем, она и была диковинкой, ведь прибыла забрать мужа из странного и далекого клана Бури, не знавшего иных цветов, кроме фиолетового и черного, и забывавшего о милосердии, когда речь заходила о несоблюдении норм этикета и пренебрежения суровой дисциплиной.

Юань смотрела на свое тело, оглядывала руки и ноги, не смея поверить в происходящее: ритуальное лунпао госпожи Цветок сидело на ней как влитое, талию перехватывал сверкающий полупрозрачный пояс из ци, созданный Тином для будущей супруги. После празднества невеста должна была оценить красоту и изящество своего жениха, преподнеся тому ответный подарок из своей ци – чаще всего это бывала сияющая шпилька или коллекция тонких браслетов, переплетенных друг с другом.

– Вы выглядите встревоженной, – склонившись к уху невестки, заговорщически произнесла госпожа Цветок. – Что, треклятый преступник все не желает выходить из головы?

– Что Вы, не беспокойтесь за меня, – негромко ответила Юань. – Мое волнение приятно, ведь совсем скоро празднество начнется, и я наконец-то снова увижусь со своим возлюбленным.

Глава Клана, отстранившись, окинула ее внимательным взглядом, после чего опустила плечи и вздохнула. Девушка догадывалась, что со стороны выглядела весьма безрадостно, однако даже представить не могла, что настолько плоха в сдерживании истинных эмоций.

– Вставать на путь женщины всегда непросто, дорогая Юань, – изрекла наконец госпожа Цветок. – Ваши пальцы дрожат, Ваши колени трясутся под лунпао. Я знаю это чувство; совсем скоро оно уляжется, оставив после себя лишь горькое послевкусие.

Девушка посмотрела на свои руки и ужаснулась: пальцы онемели настолько, что продолжали непослушно дрожать, даже когда она осторожно подула на них, поднеся к лицу. Весенний вечер был приятным и прохладным, однако Юань ощущала себя так, словно очутилась среди заснеженных горных вершин в одном драном ципао. Даже недавние схватки с таинственной воительницей и зловещим красавцем теперь казались всего лишь скучными бытовыми ситуациями, на которых не следовало заострять внимание.

Все самое главное начиналось здесь, под навесами, среди роскоши одеяний и ниспадающих за спиною шелков, среди скользящих туда-сюда фигур, завершающих приготовления к вечеру изящных искусств, который имел обыкновение длиться до самого рассвета, и сверкающих голубых фонариков, исписанных благословениями.

Еще несколько минут, и она станет женщиной. Ритуал соединит ее душу с душою Тина, возложит на молодые плечи ответственность, с которой в свое время не справилась даже ее великая прародительница.

«Жить с честью и достоинством, так, чтобы потом ни о чем не жалеть, – повторила девушка горькие слова бабушки, вжимаясь короткими ногтями в ладони. – С этого момента и до самого победного конца».

Она подняла глаза к загнутым крышам, окружавшим ее – крышам, на которых так любила сидеть, взирая на мир сверху вниз – и поджала губы, вспоминая, с какой эгоистичной радостью нарушала правила, забывая о возложенных на нее обязанностях и порядках. Теперь она не имела права вести себя как ребенок. Ранние годы, занятые подготовкой к взрослой жизни и женскому пути, остались за спиною немыми воспоминаниями, полными света и боли.

По обеим сторонам от лестницы, ведущей на площадку, где восседала Глава Клана в компании своей невестки, уже расселись разодетые наложники с музыкальными инструментами; парочке из них на вид было столько же лет, сколько госпоже Цветок, однако остальные были юными и прекрасными, их лица, преисполненные восторгом и надеждой, то и дело обращались к возвышению, словно там расположилась сама Мать Богов. Один из них так сильно волновался, что то и дело задевал трясущимися пальцами струны своего цисяньсиня; черные пряди волос, выпущенные из прически, падали ему на глаза, что сияли от восторга, ужаса и предвкушения.

Вечер изящных искусств считался значимым праздником, не только играющим важную роль в жизни юной невесты, но и способным положить начало истории любви ее досточтимой свекрови – если, разумеется, сильно постараться. Юноши из гарема, приглашенные на ритуальное празднование в качестве танцоров, музыкантов или столовых прислужников, пытались кокетничать с Главой, чтобы запасть ей в сердце и завоевать хороший титул.

На небольшой резной столик из дерева, расположившийся перед Юань, уже накрывали ее личный ужин; госпожа Цветок, не дожидаясь начала празднества, бессовестно и открыто уминала поданные ей яйца, пока юноша, крутившийся вокруг ее столика, выспрашивал, не желает ли она чего еще. Кажется, он даже осмелился назвать ей свое имя безо всякого оправдывающего это контекста – впрочем, женщина не пыталась приструнить наглеца или поставить на место, а, напротив, веселилась и подшучивала, давая доверчивому наложнику обманчивую надежду.

– Прошу прощения, Глава, – негромко обратилась к женщине Юань, когда юноша, наконец признав свое поражение, направился прочь. – Мне не хотелось бы показаться нетактичной или чрезмерно любопытной, однако…

– М? – Женщина быстро облизнулась, дабы убрать с губ крошки от желтка. – Разумеется, дорогая Юань, я с радостью отвечу на любой Ваш вопрос.

– За время своего прибывания в гостях у славного клана Цветка я ни разу не удостоилась чести увидеться с Вашим досточтимым супругом, – продолжила девушка уже смелее. – Мне не довелось даже поздороваться с ним по прибытии, ведь обстоятельства, при которых я проникла на территорию сыхэюань, были не слишком подходящими для длительных светских бесед.

К удивлению девушки, госпожа Цветок неуютно поерзала на своем месте; случайная тень, отбрасываемая одним из фонариков, упала ей на лицо, искажая черты, делая их угрожающими и монструозными. Юань вздрогнула, пальцы ее снова похолодели и затряслись.

«Пожалуй, я откажусь от ужина, не то меня вывернет наизнанку прямо во время празднования».

– Дело в том, что… – Она собралась с силами и расправила плечи, стараясь не смотреть на Главу Клана, что по-прежнему молчаливо взирала на невестку, будто затаила на нее смертельную обиду. – Я тревожусь за здоровье своего свекра, а потому, если сегодня он не явится на вечер изящных искусств, желала бы передать ему наилучшие пожелания через Вас или с помощью письменного послания.

– Не стоит утруждать себя, дорогая Юань, – одернула девушку госпожа Цветок. – Моему супругу вот уже месяц нездоровится, а потому он безвылазно пребывает в своих покоях. Жрица здравия носит ему лекарства в постель, однако ни они, ни мои попытки передать ему часть своей ци не приносят никаких результатов.

– Ох, мне…

– Несомненно, Вам жаль. Понимаю. – Женщина недовольно зыркнула на свою невестку, и та поежилась, удивленная быстрой смене настроения свекрови. – Я и сама, бывает, не сплю ночами да ломаю голову, пытаясь понять, что же происходит с первым из супругов.

– Быть может, ему следует чаще бывать на свежем воздухе и гулять по сыхэюань хоть иногда? – мягко спросила девушка. – Любая болезнь становится еще хуже, когда ее носитель недвижен круглые сутки.

– Вы не знаете, о чем говорите, дорогая Юань. – В глазах женщины встали слезы. – Ибо даже представить себе не можете, насколько он плох.

Девушка слабо кивнула, выражая свое почтение, и снова уставилась на скользящие туда-сюда силуэты, которые потихоньку растворялись в сгущающихся тенях. Что ж, по всему выходило, что странное томление Тина было связано не только с взрослением и грядущей свадьбой, но и с тяжелой болезнью отца, наверняка занимавшей его мысли унылыми днями и ночами, полными однообразной рутины.