Текст книги "Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой"
Автор книги: Анат Гарари
Жанр: Зарубежная психология, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Элла
В конце встречи Маргалит легко касается моего плеча и, грустно улыбаясь, спрашивает:
– Вы спешите? Может, выпьем кофе?
– С удовольствием! – сразу соглашаюсь я. Вот и новая подруга!
Мы прощаемся со всеми, и Маргалит уверенно направляется к выходу. Я иду за ней следом, бросаю прощальный взгляд на мам и на Нири, а внутри звенят фанфары: из всех она выбрала именно меня!
Она заходит в небольшое кафе тут же, в начале аллеи.
– Вы не против разделить со мной пирожное? – спрашивает Маргалит. – Что-то мне вдруг страшно захотелось чего-нибудь сладенького. После того, как поплакали, можно себя и побаловать!
Мы заказываем яблочный пирог и два кофе. Маргалит просит вдобавок два стаканы воды и выпивает их залпом один за другим, как бы пополняя свой водный запас, пострадавший от обильных слез.
Теперь я могу рассмотреть ее поближе. Темно-коричневые гладкие короткие волосы; нежная кожа, почти прозрачная. Голубоватая оправа очков оттеняет глаза, придавая им глубину. У нее мягкий добрый взгляд, он меня притягивает.
«Как естественно она себя ведет, – думаю я. – Даже не пытается скрыть свои чувства. У нее четверо детей, и при этом она находит время еще и для меня. Может, когда-нибудь мы будем сидеть и вспоминать нашу «первую встречу» в кафе и нас, свежих напуганных бабушек – вспоминать и смеяться… И познакомим наших дочек и внучек, и, может, даже проведем вместе короткий отпуск на природе, три женских поколения. Малышки будут играть, а мы будем сидеть с нашими дочками и рассказывать им о тех днях, когда они были такими же маленькими, и вспоминать детские песенки, которые они потом смогут петь своим дочкам. А затем сфотографируемся на память. И каждый год будем фотографироваться все вместе в той же самой позе. А через двадцать лет мы будем перелистывать альбом и улыбаться тому, как мы все изменились».
– Вкусно! – говорит Маргалит и слизывает с пальца крем, словно маленькая.
Я спешу присоединиться к ней – гулять так гулять!
– Расскажите, как это у вас, – просит она.
– Как у меня что? – переспрашиваю я.
– Как это быть бабушкой! Про себя мне уже больше нечего рассказывать, – смеется она.
Я поглаживаю ложечкой кремовую горку, сооружаю из нее что-то вроде клумбы, беру дольку яблока, располагаю ее в центре и улыбаюсь.
Маргалит смотрит на улицу, по-прежнему оживленную, несмотря на поздний час, и произносит:
– Я еще должна обдумать то, что сегодня услышала. Честно говоря, не ожидала, что в группе будет так интересно. Не знаю, что из этого получится, но это открывает некоторые вещи совсем с другой стороны. Человек не может измениться за одно мгновение, даже если он этого хочет и знает, что ему это необходимо.
Она продолжает.
– Я все время думаю, что́ заставило Михаль записать меня в эту группу. Если честно, она необыкновенная девочка – и всегда была такой – не по годам взрослая, умница; мне часто кажется, что она старше меня. Бывает, я еще не успеваю подумать, а она уже понимает, что к чему. Иногда мне даже стыдно, что она такая умная и способна анализировать вещи, подходить ко всему с точки зрения логики, а у меня – сплошные эмоции! Можете себе представить, я чувствую себя рядом с ней инфантильной дурочкой?!
– Вы боитесь ее разочаровать, – замечаю я.
– Да. И именно сейчас, когда я наконец-то на правах старшей могу ей помочь, поддержать ее, кое-что подсказать, оказывается, что я не в состоянии этого сделать. Я опять чувствую себя такой маленькой под ее всепонимающим взглядом, и я уверена, что где-то в глубине души она действительно очень разочарована. Я понимаю, что должна быть сейчас рядом с ней, а я все время занята только собой. А ведь и она потеряла бабушку, об этом тоже нельзя забывать! Хорошо, что хотя бы муж ей помогает. Вы замужем?
Вопрос Маргалит застал меня врасплох.
– Я? Нет.
Интересно, что за последнюю неделю это уже второй раз, когда интересуются моим семейным положением. Сначала Яир в кабинете у доктора Машаля, а теперь – Маргалит.
– Я никогда не была замужем. Если честно, то мужчина, от которого я забеременела, даже ничего не знает об этом до сегодняшнего дня.
– Вы это сделали специально?
– Нет, я вообще тогда об этом не думала. Мне было двадцать два года, мы даже с ним по-настоящему не встречались. Так, вышли в один вечер; не знаю, что на меня напало. Короче, случилось то, что случилось, и я решила сохранить беременность. У меня была соседка Далья, в то время она была моей самой близкой подругой; мы мечтали, как будем вместе ее растить. Я была абсолютно уверена, что у меня дочка, и так и оказалось.
– И что, вы никогда не хотели выйти за него замуж? – не сдается Маргалит.
– Нет. Я получила от него самый дорогой подарок – Эйнав, дальше он меня уже не интересовал. Я родила Эйнав, и нам было хорошо вдвоем. Мы были прекрасной парой! – горько усмехаюсь я, но Маргалит не замечает моего настроения и весело улыбается мне в ответ.
– Я не могу представить себя без Мордехая. Мы вместе еще со школы. У меня нет друга ближе его, я за ним как за каменной стеной; и я всегда могу выплакаться ему в жилетку, а ведь это такая редкость для мужчины! А что теперь?
На меня смотрят два слегка прищуренных голубых глаза, а я пытаюсь сообразить, о каком «теперь» она говорит.
Маргалит улавливает мое недоумение.
– Сейчас, когда у Эйнав уже своя семья, вы ведь остались одна! И вы по-прежнему не хотите с кем-нибудь познакомиться?
– С кем-нибудь познакомиться? – повторяю я за ней, и у меня такое чувство, будто это не я сижу здесь, в кафе, а какая-то актриса декламирует хорошо заученный текст. Я слышу себя, отвечающую вопросом на вопрос:
– А что, у вас есть кто-то на примете?
– Надо подумать…
Маргалит откидывается на спинку стула, а я изображаю на лице терпеливое ожидание.
– Я подумаю и, кроме того, спрошу Мордехая. А сейчас…
Маргалит бросает взгляд на часы на запястье.
– Мне очень жаль, но я должна идти. Завтра у меня очень напряженный день, и я хочу еще кое-что сделать дома.
Маргалит направляется в туалет, а я прошу принести счет и спешу расплатиться.
В следующий раз – приглашает она, дописываю я продолжение сценария.
* * *
Из всех дней рабочей недели я предпочитаю понедельник: в этот день клиника закрыта после обеда. Дни становятся все теплее, скоро начнется настоящая жара. Я пытаюсь представить себе лето, но мне не удается ощутить заново душную влажную тяжесть раскаленного тель-авивского воздуха, выносить которую с каждым годом становится все труднее. Когда я была девочкой, первые жаркие дни радостно сообщали мне о приближающемся лете, о долгожданных каникулах; какой это был кайф в той, прежней, жизни, пока не исчезла мама… Аллея полна родителями с колясками. Я неожиданно вспомнила, как как-то ранним утром по дороге в ясли я вдруг остановилась, глядя на тебя, Эйнав, сидящую себе в коляске – такая сладкая, милая, пухленькая, – и ты, поймав мой взгляд, шаловливо заулыбалась мне в ответ, обнажив два белоснежных зуба; и чувство такого безмерного счастья переполнило меня, что я даже вскрикнула. Моя самая любимая, самая красивая, как мне хорошо с тобой! А тебе хорошо со мной? Я помню, как мой отец сидел со мной на кухне и пытался убедить меня уехать в дальний, богом забытый городок и сразу после родов отказаться от тебя, отдать в какую-нибудь семью. А я смотрела ему в глаза и думала, абсолютно уверенная в своем выборе, что я справлюсь там, где он спасовал. Моя девочка будет счастлива, и ей будет достаточно меня одной; нам не нужен никакой папа, мне не нужен папа. И я радовалась своей беременности ему на зло и совершенно не боялась. Я приготовила для тебя маленький уголок рядом со мной в моей квартирке и стала ждать. Каждый вечер я вытягивалась на диване напротив раскрытого окна, гладила живот и пела тебе песни, которые когда-то пела нам бабушка Оры.
Мы продолжаем свой путь. Я высвобождаю твое маленькое тельце из коляски и поднимаю тебя высоко над головой – твои глаза напротив моих глаз – и твой ликующий смех звенит надо мной как волшебный колокольчик в руках сказочной феи. Я обнимаю тебя, прижимаю к себе обеими руками и внезапно решаю: я – лошадь, а твои ручки, обхватившие мою шею, – вожжи; и я пускаюсь в галоп, и мы хором визжим от восторга; и все смотрят на нас и думают, как им здорово вместе, какая молодая и красивая мама; и я скачу и скачу, и вдруг – падаю. Мои сандалии зацепились один за другой, и мы растянулись на земле. Как мгновенно сменяется твой смех на плач! Мы лежим на горячем асфальте, и я плачу вместе с тобой. Я поднимаю тебя, но на этот раз, подобно кенгуру, прижимаю к животу, а ты все плачешь и плачешь.
Остановившиеся прохожие уходят, подходят другие, с любопытством разглядывают испачканного плачущего ребенка и его беспомощную маму. Я сажаю тебя в коляску и бегу оттуда; твой плач сопровождает нас как сирена, но мне уже все равно. Я не слышу, не слышу, не слышу! Мы заходим в ясли, нянечка протягивает к тебе руки, и я невнятно шепчу что-то в свое оправдание.
А кто утешит меня?
Нири
Дорога в Хайфу. Целая семья набилась в машину по пути на кладбище, расположенное на склоне горы у моря, и мечтает только об одном – чтобы этот путь никогда не кончался. Мама сидит рядом со мной на заднем сиденье будто она одна из нас, детей. Наша боль заполнила все пространство, не оставив воздуха для дыхания. Я смотрю на нее и вижу себя: мы делим одно горе на двоих. Дорога слишком короткая. Мы останавливаемся у одной из бензоколонок, как обычные люди, которые делают остановку на полпути, чтобы передохнуть. Я выхожу из машины и чувствую, как холод обжигает мне щеки и сушит слезы. У меня болит голова, я это знаю, но ничего не чувствую.
Все собираются на кладбище, стоят группками, говорят шепотом. Иногда бросают взгляд на море, отвлекаясь на миг от страха смерти, парящего над этим местом. Пара за парой они подходят ко мне, осторожно целуют меня в макушку, тяжело вздыхают. Я как именинница: все толпятся возле меня, пытаются заглянуть мне в глаза. «Ты справишься, вот увидишь, все будет хорошо, – говорят они мне, а потом озабоченно спрашивают: – А вот что будет с мамой? Как она сможет жить дальше?»
Я смотрю на тебя, мама, оставшуюся без надежного панциря, и не могу решить, какая ты – старшая или младшая? Моя мама – дочь, только что потерявшая мать. Я смотрю на твои руки и представляю себе их маленькими, детскими, ухватившимися за руку твоей мамы, моей бабушки. Со временем руки взрослеют, обретают форму ногти, и вот уже молодая женщина держит за руку свою стареющую мать. И как кадры в фильме, один год сменяется другим, но рука остается в руке, пока внезапно, в один еле уловимый миг, они разъединяются. Я смотрю на мою маму, замершую над свежей могилой: ее глаза ищут, на чем задержаться, за что удержаться.
Наконец-то моя мама принадлежит только мне.
Встреча пятая
Виртуальная бабушка
Элла стояла на другой стороне аллеи напротив Дома матери и ребенка, стояла и никак не могла решить, что же ей делать.
Войти? Можно зайти в последнюю минуту, быстренько занять свое место и попросить Клодин сказать всем, что она плохо себя чувствует и что у нее сел голос. Во время встречи она будет тихонько сидеть и молчать, а когда все, наконец, закончится, не задерживаясь, вернется домой и – в кровать. Она видела, как подошла Нири – еще издали она узнала ее по спокойной размеренной походке – каштановые волосы заколоты блестящей заколкой, выбившиеся пряди спускаются на плечи. У входа она остановилась с одной из местных сотрудниц, та оживленно ей что-то рассказывала; и Элле было видно, как Нири обняла женщину, на мгновение прижала ее к себе, а затем, помахав рукой, вошла в здание.
«Самое лучшее для меня – это вернуться домой, – заключила для себя Элла, отводя взгляд от того места, где только что стояла Нири. – Я не хочу никого видеть; не хочу, чтобы меня рассматривали; не хочу, чтобы расспрашивали; не хочу, чтобы жалели; не хочу, чтобы на меня обращали внимание. Ведь даже если я буду молча сидеть всю встречу, они все равно догадаются по моему лицу, что у меня что-то случилось. У меня уже нет сил держать все это в себе».
Элла решительно зашагала по аллее, – со стороны могло показаться, что она неожиданно вспомнила о чем-то и теперь вынуждена прервать свою вечернюю прогулку, – но внезапно остановилась и неловко опустилась на стоящую под акацией скамейку; закрыла ладонями лицо, будто пыталась остановить, загнать назад рвущийся наружу плач.
«Господи, за что же такая боль, – беззвучно плакала она. – Зачем я сюда пришла? На что мне сдалась эта группа бабушек? Нет у меня с ними ничего общего, ничего! Мне надо встать и идти домой», – второй раз подумала она, постепенно успокаиваясь. Вытерев глаза и лицо краем наброшенной на плечи шали, Элла устало поднялась со скамьи.
И вновь она стояла перед тем же зданием, рассматривая двор, в котором резвились малыши, витрину кафе, сквозь которую были видны невысокие столики и стулья, предназначенные специально для детей. «У домов, как у людей, есть характер, – думала она. – Вот и у этого есть своя жизнь; я ощущаю его ритм, чувствую энергию красок. Но моей частицы в нем нет, это жизнь других людей, других мам и других бабушек».
Несмотря на невеселые мысли, Элла все-таки вошла внутрь и стала медленно подниматься по лестнице. Все, что ей нужно, – это немного сочувствия. Возможно, она и возвращается сюда раз за разом, потому что надеется найти здесь, в кругу женщин, покой. Они по-матерински утешат, отогреют, убаюкают ее; и боль отступит.
Часы показывали три минуты девятого, когда Элла вошла в комнату. Нири как раз закончила свое вступительное слово и, улыбаясь, указала на единственный оставшийся не занятым Эллин стул. Было в ее улыбке – так во всяком случае показалось Элле – что-то личное, адресованное только ей; что-то похожее на близость между дочкой и мамой. Она села и, не поднимая глаз на сидящих в кругу женщин, слегка откашлялась, прикрывая рот краешком шали. По-прежнему глядя перед собой, она почувствовала обращенные на нее взгляды и сердито подумала: я же знала, что так будет! Незачем мне было сюда приходить!
– Послушайте, что со мной произошло на этой неделе! – говорит Мики, поправляя на пальцах кольца после того, как намазала руки кремом, и не обращая внимания на все еще устраивающуюся Эллу. – Я купила новую стиральную машину и на этот раз решила позвать техника, чтобы он объяснил, как ею пользоваться. У меня никогда не хватает терпения читать инструкции, и в результате я пользуюсь одной и той же программой для всех видов белья.
– Но это же неправильно! – вскакивает Клодин и даже протягивает руку в сторону Мики, будто пытаясь предупредить ошибку.
– Согласна, поэтому я и решила заранее ознакомиться со всеми программами, тем более что купила последнюю модель, очень продвинутую. Короче, приходит техник, молодой парень, очень приятный – все время улыбается и выглядит хорошо. После того как он все распаковал и установил, я как прилежная ученица спрашиваю его про каждую кнопку, пока мы не доходим до кнопки, на которой написано «pump». И я, наконец-то увидев знакомое слово, – а то до этого я чувствовала себя полной идиоткой – говорю…
Тут Мики встает и, высоко задирая голову, со смущенной улыбкой обращается тонким детским голоском к невидимому, но явно высокому, собеседнику:
– Это специально для памперсов, для пеленок, правильно?
Мики, довольная, хохочет и, садясь на место, обводит мам взглядом, убеждаясь, все ли смеются вместе с ней. И действительно все смеются; все, кроме Эллы.
– Что с вами, Элла? – поворачивается к ней Нири.
– Я не очень хорошо себя чувствую; может, я уйду сегодня немного пораньше.
Элла отвечает почти шепотом, радуясь, что ей не придется больше ничего объяснять. Мне, действительно, нехорошо, – вдруг доходит до нее.
– Приготовить вам чаю? – дотрагивается Клодин до ее плеча, уже привстав со стула, готовая к действию.
– Нет, нет, спасибо!
Элла на мгновение с благодарностью поднимает на нее глаза, но тут же переводит взгляд на пол прямо перед собой. А может, все-таки хорошо, что я здесь?
– Ну, что скажете?! – восклицает Мики, глядя на Анну, которая все еще продолжает смеяться. – Хорошо, что он решил, что я шучу. Я потом несколько минут сидела и смеялась в голос сама над собой: «Ну, бабка, ты даешь! Совсем с приветом!»
Женщины продолжают пересмеиваться под впечатлением услышанного. Маргалит рассеянно поправляет шляпку и терпеливо выжидает, из приличия сохраняя на лице чуть заметную улыбку. Наконец, она позволяет себе обратиться к Нири:
– Я и сегодня хочу поделиться своими мыслями по поводу нашей предыдущей встречи. Если, конечно, нет никого другого, кто хотел бы начать.
Она делает паузу и, не получив ответа, продолжает.
– На прошлой неделе мы говорили о нашей готовности к новому статусу. О том, как именно мы готовимся, что при этом думаем и чувствуем. По дороге домой я вдруг поняла, что, в принципе, всю жизнь знала, что наступит день, когда я стану бабушкой, но до недавнего времени это меня абсолютно не занимало. То есть, если бы, скажем, тридцать лет тому назад меня бы спросили, какой бабушкой я хочу быть, я уверена, вы получили бы полный ответ!
– Ну, конечно! С такой бабушкой, какая была у вас, вы, естественно, хотели быть похожей на нее! – говорит Орна, не отрывая глаз от края юбки, которым она протирает очки.
– Не обязательно! Я не уверена, что ожидала от себя быть похожей на бабушку: у нас слишком разные характеры, но не в этом дело, – поворачивается к ней Маргалит, но Орна, по-прежнему, занята очками.
– Я хочу сказать, что вдруг мне стало ясно, что где-то в глубине души я всегда знала, что наступит день, и я стану мамой, а затем точно так же бабушкой; это, как…
Маргалит устремляет взгляд вверх, подыскивая правильное определение, затем задерживается на Мики.
– Это как кнопка в программном управлении! – почти вскрикивает она и продолжает в нарастающем темпе, как человек, спешащий поделиться только что сделанным, важным для него открытием. – Ну да! Это как у вас, Мики! Как в стиральной машине с различными программами, которые включают по мере надобности. Так и у меня: есть во мне разные программы действия – мама, жена, подруга, тетя, социальный работник – и есть отдельная кнопка «бабушка», на которую я должна нажать в нужный момент!
Мики смотрит на Маргалит и молча кивает.
– Вы хотите сказать, что для каждой роли в нашей жизни отведено определенное время? – переспрашивает Това без особого интереса, одновременно передвигая стул в сторону, подальше от настроенного на холод кондиционера.
– Вот именно! И что все эти кнопки встроены в нас с рождения – по крайней мере, у меня это так – и находятся в дремлющем или отключенном состоянии до нужного момента, – воодушевленно продолжает Маргалит.
– Но это как раз то, о чем мы говорили на прошлой неделе, – равнодушно замечает Това. – Что определение, какой именно бабушкой мы хотим быть, заготовлено нами уже давно, а теперь пришло время, и мы «нажимаем на кнопку», «получаем» заготовленную нами формулу, и все, что нам остается, это внести дополнения и исправления. Это совпадает с тем, что говорила Орна. По ее словам, если бы жизнь сложилась иначе, она с радостью была бы «приходящей бабушкой», балующей внуков, берущей их на выходные или на праздники, когда ей это удобно, а не занимающейся их воспитанием изо дня в день. То есть с годами в ее воображении уже сложился определенный образ бабушки, а теперь она должна его откорректировать в соответствии с действительностью. Звучит совершенно логично. Так что же, собственно, нового вы здесь открыли?!
Това даже не пытается скрыть своего раздражения.
– Не знаю, – испуганно отвечает Маргалит. – Ладно, не важно…
Она облокачивается на спинку стула и упирается глазами в пол.
– Я обратила внимание, – говорит Нири, обращаясь к Маргалит, – на то, что вы очень активно участвуете во всех наших обсуждениях. вы подробно рассказывали о вашей бабушке; вы переживаете по поводу того, что все еще не чувствуете себя причастной к рождению внука. По всему видно, как важна для вас эта тема. Теперь вы еще рассказываете, как вдруг поняли, что изначально в вас был заложен – назовем его условно – «код бабушки». Я, в свою очередь, хочу вас спросить, почему вам так важно сознавать, что в вашем пульте управления существует эта самая специальная кнопка «Бабушка»? Маргалит задумывается.
– Почему мне это важно? Я уже сказала Тове, что не знаю; бывает, что у вас вдруг появляется какая-то мысль… Я ведь просила не обращать на это внимания, давайте поменяем тему…
Она смущенно скользит взглядом по группе в надежде, что, может, кто-то возьмет слово.
Но Нири не сдается:
– Вы говорите, не важно, но по всему видно, что вы очень взволнованы. Почему вас так волнует все, что связано с вашим становлением бабушкой? Почему вам так важно доказать самой себе, что природа уже заранее позаботилась заложить в вас все необходимое для этой функции?
– Мне кажется, – нерешительно начинает Маргалит, – что я вам всем уже надоела, что вам уже не терпится сменить тему…
– Я действительно чувствую, что с меня хватит, – говорит Рут, машинально поглаживая камень, украшающий ее перстень, – но я предлагаю вам ответить на вопрос Нири, и больше мы к этой теме не возвращаемся, согласны?
После этих слов группа явно оживляется, и Това спешит поддержать Маргалит:
– Ну вот и хорошо! Не стесняйтесь, я, правда, не хотела вас прерывать.
– Может, вы все-таки уделите себе еще пару минут? – спрашивает Нири.
Маргалит задумывается на мгновение, а затем обращается к группе:
– Я обещаю больше к этой теме не возвращаться, я только закончу свою мысль.
Она обращается к Нири:
– По-моему, сознание того, что во мне уже заранее заложен «код бабушки» успокаивает и прибавляет уверенности в себе. Это подобно тому, как говорили нам в молодости: не бойтесь, что вы не сможете быть мамами; это инстинкт, и когда понадобится, у вас все появится – и чувства и знания, что и как делать. Так вот… я, конечно, не думаю, что инстинкт матери можно сравнить с инстинктом бабушки, но мне совершенно ясно, что мы не становимся бабушками в тот момент, когда мы ими становимся. Мы не начинаем с «нуля».
Нири слушает с большим вниманием, и как только Маргалит делает еле заметную паузу, задает свой очередной вопрос:
– Вы сказали, что это вас успокаивает; чем же вы так встревожены?
– Я не хотела бы сейчас слишком вдаваться в подробности, – улыбается Маргалит. – Я не могу сказать, что я от этого не сплю по ночам, но мне очень важно справиться со своими новыми обязанностями на «отлично», хотя вы знаете, как нелегко мне было взять их на себя. Возможно, это потому, что я перфекционистка; возможно, из-за того, что у меня самой была такая особенная бабушка, а, может быть, потому что я знаю, что, если я в чем-то сплоховала как мать, то сейчас у меня есть шанс это исправить. А вот если я напортачу как бабушка, тогда что? Тогда – конец! Этого уже не исправишь, это – моя последняя обязанность в семье! Я не верю, что доживу до прабабушки, хотя, кто знает?!
– Так всю жизнь вы готовитесь к этой роли только для того, чтобы наконец-то отличиться? – иронически переспрашивает Това, но постепенно легкое пренебрежение сменяется на любопытство. – И вы успокаиваете себя тем, что все, что вам необходимо, это всего лишь нажать на нужную кнопку?
– Может, для вас всех это выглядит как идея фикс; вам кажется, что я слишком много думаю, но меня действительно напрягает, что это моя последняя возможность быть…
– А по-моему, Маргалит права! – объявляет Мики. – Я тоже много думала о нашей прошлой встрече, и я тоже думаю, что сейчас, когда я бабушка, у меня есть возможность вести себя иначе и не повторять ошибок, которые я делала со своими детьми. Я приведу вам пример. Когда дети были маленькими, мы – мой муж и я – были очень заняты. На каком-то этапе моя дочка начала говорить очень-очень торопливо, и я не могла понять почему. Позже до меня дошло, что это из-за меня, из-за того, что у меня не было терпения ее слушать; я все время куда-то спешила. вы понимаете, до чего дошло?! Она научилась излагать все, что хотела донести до меня, кратко и точно для того, чтобы я ее выслушала до конца! Мне стало очень стыдно, когда я это поняла. Будьте уверены, с внуком этого не повторится!
Группа молчит, тишину нарушает Анна:
– Да! Вот так история!
– Как представлю, аж сердце сжимается – присоединяется к ней Орна.
Мики отвечает им легкой улыбкой и переводит взгляд на присоединившуюся к ним Рут.
– Меня тоже очень тронул ваш рассказ, но я бы хотела сказать вам, Маргалит, вот что, – говорит она. – вы сегодня находитесь совсем в другом положении, чем тогда, когда вы были мамой. Потому что сегодня, кроме той кнопки, которая, возможно, существует, возможно – нет, неважно, у вас еще есть и опыт, и больше свободного времени, и масса других вещей, которых, скорее всего, не было тогда. И кроме того, – она кладет сцепленные пальцами руки перед собой на колени, – по-моему, вы что-то путаете.
– Что вы имеете в виду? – спрашивает Маргалит.
– Бабушка – это не мама! – серьезно продолжает Рут.
Светло-коричневый оттенок ее глаз сильно контрастирует с бледной кожей лица и пастельными цветами блузки.
– Вам не предстоит быть снова мамой. И вам, тоже, – она смотрит на Мики. – Вы по-прежнему матери своих детей и бабушки своих внуков. Просьба не путать!
Она опять переводит взгляд на Маргалит.
– Если вы собираетесь исправлять какие-то свои ошибки, то не забывайте, что речь идет о внуках, а не о детях. Если у вас остались какие-то проблемы с детьми, то и решайте их с ними, а не с внуками!
– Мне кажется, что и для внука важно – еще как важно! – чтобы он знал разницу, где мама, а где бабушка, – слова Клодин сопровождаются нежным звоном браслетов. – Это два разных мира, и пусть он имеет удовольствие от обоих! А мы будем продолжать быть мамами наших дочек – этого нам хватит на всю нашу жизнь – и станем бабушками для наших внуков.
«Мамами дочек и бабушками внуков», – мысленно повторяет Элла слова Клодин, и спазм сжимает ей горло. Еще немного, и плач вырвется наружу. Губы смыкаются в одну тонкую полоску, она прижимает к ним ладони и опускает лицо, пытаясь сосредоточиться на темном пятне на полу, которого она раньше почему-то не замечала. Но голоса все равно доходят до нее, пробивая все защитные стены, которые она построила на их пути. «У меня больше нет сил, – понимает она, чувствуя, как нестерпимая боль сжимает сердце, сушит рот и наполняет слезами глаза».
– Подводя итог тому, что мы сейчас услышали, – говорит Нири, обращаясь к группе, – я прихожу к заключению, что, по мнению некоторых из вас, став бабушками, вы получаете возможность кое-что изменить, в том числе исправить и больше не повторять ошибок, сделанных вами по отношению к детям; и это вас в чем-то утешает и даже вселяет надежду. Но с другой стороны, на одной из наших предыдущих встреч мы обнаружили, что среди нас есть бабушки, которые вовсе не так уж и рады своей новой должности. Мне кажется, что нам надо задержаться на этом подольше, чтобы выяснить, что именно вас отпугивает.
В комнате воцаряется тишина, никто не спешит с ответом.
– Ну вот, опять я, – явно смущаясь, не выдерживает Маргалит и добавляет, оправдываясь, – просто больше никто не желает говорить.
Она делает паузу, но, убедившись, что все по-прежнему молчат, робко продолжает:
– Есть еще кое-что, что меня смущает и о чем я часто думаю в последнее время. Я все чаще думаю о второй бабушке.
– О вашей второй бабушке? – переспрашивает Анна.
– Не о моей второй бабушке, – отвечает она уже более уверенным голосом, – а о второй бабушке моего внука. О том, что есть вторые бабушка и дедушка, с которыми я должна буду делить моих внуков, и которые тоже будут стараться изо всех сил быть самыми лучшими.
– Это точно! Мама у нас одна-единственная, а вот бабушек может быть и две! – смеется Това и переводит взгляд на Рут, которая сосредоточенно ищет что-то в своей цветной матерчатой сумке; шуршит и постукивает, выуживая и возвращая назад всякую мелочь.
– Я понимаю, что ребенок только выигрывает от того, что у него есть еще одна бабушка, – морщит лоб Маргалит, – но я не представляю, как все сложится, когда он подрастет; как все это будет – не знаю!
– А что, вы думаете, может быть? – прерывает ее Нири.
Маргалит медлит с ответом и нерешительно продолжает:
– Я не слишком над этим задумывалась, но иногда у меня возникает мысль: «Подожди, подожди, ты тут не единственная бабушка!» Может, я боюсь конкуренции?
– Всегда существует конкуренция, – подает голос Клодин. – Точно так же, как существует борьба между братьями-сестрами или внуками за внимание родителей или бабушек-дедушек.
– Возможно, но лично я никогда ни с кем не соперничала, так как была старшей дочкой, и ко мне всегда относились по-особому; и среди внуков я занимала особое место, причем без каких-либо усилий с моей стороны. А вот насчет того, какой матерью я была для Михаль, у меня до сих пор есть сомнения. А теперь к этому прибавляется неуверенность, смогу ли я быть достаточно хорошей бабушкой, особенно если учесть, что у второй бабушки есть больше времени и сил, чем у меня. Кроме того, она очень ждала этого внука, потому что муж моей дочки – ее единственный сын; он давно ушел из родительского дома, и с тех пор она не может дождаться, когда же, наконец, появятся внуки. Может, проблема в том, что я слишком требовательна к себе и слишком много думаю, но я все время боюсь, а вдруг она будет более преданной и хорошей, будет именно такой, какая нужна внукам. Уже сейчас я вижу, что она проводит с ним больше времени, чем я, и это уже сейчас влияет на связь между ними. А вдруг он будет улыбаться ей, а мне – нет; или протянет к ней ручки, а ко мне не пойдет? Если я сравниваю вторую бабушку и себя, мне кажется, что она больше меня…
– Послушайте, вы – это вы, и я уверена, что вы будете отличной бабушкой! Может, вам просто нужно больше времени, чтобы привыкнуть, – прерывает ее Орна.
– Есть такая английская пословица, – улыбаясь говорит Мики. – Если тебе кажется, что трава у соседей зеленее твоей, поинтересуйся, как дорого они платят за воду.
Женщины смеются, даже Маргалит не может удержаться от улыбки.
Рут, успевшая за это время найти в своей бездонной сумке бутылочку с водой, нацеливает ее в сторону Маргалит.
– Слушайте, что я вам скажу! Меня тоже вначале занимали мысли о том, какой должна быть настоящая бабушка.
Рут говорит громко и уверенно, но в ее голосе заметна ирония.
– Что она, конечно, должна стоять на кухне и жарить котлеты.
Отпив из бутылки, она ставит ее на пол.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?