Текст книги "Психика и сознание: два языка культуры. Книга 1. Капли океана"

Но не все так просто. Жизнь не случайно породила своего антипода-могильщика. Мудреем-то мы к старости, к смерти. Чем меньше в нас клокочет жизни – тем более становимся мы умудренными. Однако в пору зрелости ум, слуга вечности, оттеняет глупость жизни, придает ей космическое самосознание. Действительным дитем природы, как ни странно, ощущают себя умные люди. Так интеллект повенчан с жизнью, он не только не мешает ей, но вносит новые, удивительно «терпкие» краски в палитру глупости-жизни.

Если же ум губит жизнь или противостоит ей, не находя точек соприкосновения, – это еще не основание для того, чтобы вынести «холодному» уму приговор, который бы узаконивал отлучение его от неконтролируемой жизненной стихии. Противостояние психической энергетике еще не превращает ум во врага жизни. Все зависит от того, как будет интеллект нести свою опасную службу. Для иных интеллектуальная защита является единственным спасением.

Да, не всякий ум уживется с жизнью. Только философский, мудрый ум, не переставая быть самим собой, может в то же время не мешать глупой жизни, но даже поощрять ее.

Прожить жизнь «с умом» – это высшая задача, стоящая перед человеком. Все остальное – или приспособительная психологическая «шелуха» (которую, впрочем, можно назвать просто жизнелюбием), или жалкая маскировка эрудиции под интеллект, эксплуатирующая лозунг: знание – сила.

* * *

Ум специализированный, используемый в практической деятельности, в науке, отличается от ума универсального, востребованного в полном объеме только лишь в философии, тем, что задачи первого и второго несопоставимы; следовательно, несопоставима и их личностная значимость.

Специализированный ум, доведенный до совершенства, делает человека гением; а интеллектуальный гений – это всего лишь способность оперировать специальной информацией, способность обнаруживать и выстраивать взаимоотношения структурных элементов в системах. Это ум – системный. Причем, закономерности одной системы не распространяются на все остальные, аналогии здесь весьма условны.

Отсюда парадоксальный результат: чем более разбирается специализированный ум в своей узкой сфере, чем больше у человека уходит на это времени и сил – тем менее он представляет из себя что-либо достойное внимания как личность.

Универсальный интеллект прежде всего видит ограниченные возможности системного подхода как такового. Противоречия системы и целостности, противоречия всех составляющих универсума – в центре внимания этого «божественного» по возможностям интеллекта. Самое важное – всеохватный ум вынужден решать главную задачу: проблему возникновения, функционирования и развития духовного мира человека. Духовный мир как момент универсума открывает свои тайны могучим всеобъемлющим умам и личностям.

Гении – духовно скудны, хотя к гораздо более авторитетны, чем философы. Это и понятно: гений в конечном счете специализируется на все более и более совершенном извлечении материальных благ. Ему – слава и почет. Ум универсальный только объясняет жизнь, смерть, человека, космос, честно признавая свои скромные возможности серьезно что-либо изменить в этом лучшем, но далеком от совершенства мире. «Пользы» от такого ума куда меньше – соответственно, меньше признания.

Неразграничение двух типов ума, двух разных по возможностям субъектам познания мира на руку только тем, кто абсолютизирует первый и боится второго.

* * *

Чистая мысль, – освобожденная от идеологических примесей, дистанцированная от потребностей мыслителя – если рассмотреть ее сквозь призму человеческих интересов, превращается в страшное оружие или в беспомощное блеянье, в истину либо заблуждение, в пророчество или лепет безумца; но никогда чистая мысль не остается равной себе.

Очищенная от интересов мысль никому и не интересна. Гораздо более похожа на истину мысль идеологическая, представляющая интересы многих, очень многих людей. За такие мысли (т. е. за свои потребности) – в огонь и в воду; они охотно подхватываются, тиражируются, комментируются. Таким мыслям верят (или не верят, что означает: верят другим идеологическим мыслям, выражающим контринтересы); такие мысли дарят надежду, с ними любовь превращается в инструмент достижения счастья.

Вера, надежда, любовь, счастье – на одной чаше весов; на другой – чистая мысль, осуществляющая божественный, но бескорыстный к безотносительный к каким бы то ни было интересам, акт прикосновения к истине. Надо утратить чистоту, неангажированность мысли, чтобы предъявить людям претензию за их малодушное отречение от чистой мысли: они всего лишь предпочитают то, без чего нельзя прожить, тому, без чего прожить можно.

Проблема (как видится это чистому мышлению) заключается не в предпочтении «истины» – «счастью» (или наоборот), а в совмещении несовместимых полюсов. Проблема в том, что только чистые мыслители знают истинную цену психоидеологическим химерам – и потому не отвергают их. Проблема в том, что потребность совмещения реальности и ее иллюзорного отражения, и даже сама постановка вопроса в такой плоскости, возможны только со стороны мыслителя. Ревнители идеологических отношений не видят смысла в совмещении, поскольку своим главным врагом они всегда принципиально считали, и не могут не считать, чистую мысль, направленную на нейтрализацию идеологии как таковой. Идеологическое отношение не знает отношений чистой мысли.

Вот почему нет ничего выше и гуманнее чистой мысли, хотя, на первый взгляд, она не спешит защищать интересы человека, «предает» их.

Чистая мысль – кому парадокс, кому трагедия, кому красная тряпка, кому идеологическая чума, кому руководство к действию, кому созерцание…

* * *

Стремление человека отыскать «философский камень», с помощью которого можно было бы объяснить «все», – психологически вполне объяснимо. Психология как служба жизни требует возможности контролировать ситуацию, подчинить себе мир, для чего необходимо сводить сложность к простоте, хаос к порядку и при помощи чего-то «одного», главного, разъяснить «все». Попытки отыскать такой абсолют не прекращались в истории философской мысли. Само понятие Бога – эквивалент философского камня.

Философия действительно и вполне оправданно главным своим предметом считает универсальные законы, лежащие в основе как целостности мира, так и его моментов. И законы эти – диалектические законы – обнаружены. Иное дело, что поиски абсолютной истины не увенчались успехом; однако удалось поменять само представление об абсолютной истине. Абсолютной истины, согласно логике диалектики, – нет, но есть бесконечное множество истин относительных, в которых парадоксально воплощается то, чего нет – истина абсолютная. Отсутствие последней означает лишь то, что полнота реализации абсолюта – в бесконечном множестве относительных истин; вместе с тем представления о мире, а с ним и о совокупности относительных истин, непрерывно множатся, что свидетельствует об относительном приближении к истине абсолютной.

Такой подход позволяет сотворить что-то вроде карты познания, где каждому мыслителю, как правило, абсолютизирующему ту или иную истину относительную, уготовано свое место.

Несмотря на то, что единой и самодостаточной истины найти не удалось, вполне удалось создать ту методологию, с помощью которой можно если не отыскать истину, то хотя бы объяснить, почему ее нельзя отыскать. Методология – вот служба истины.

Какой простор для отчаяния, сколько поводов для гносеологических голошений и рыданий, которые неизменно кончаются героико-стоическими поисками нового абсолюта, укреплением веры в то, что человеку не дано познать самое «тайное» – философский камень. Остается предположить, что он надежно сокрыт в Чьих-то руках.

С точки зрения методологии, такое хождение по замкнутому кругу на карте познания можно обозначить как абсолютно бесперспективное, хотя и сулящее горстку относительных истин, подтверждающих, что человек обречен на поиски философского камня до тех пор, пока поиском будет заниматься служба жизни, а не служба истины.

* * *

Закон маятника – залог обновления души

Жизнь человека, в том числе и духовная жизнь, представляет собой сложный, многокомпонентный, постоянно находящийся в движении и изменении коктейль, состоящий из архетипов. Боюсь, что можно даже определить и назвать основные из них. Их не очень много. Бесконечное, содержащееся в них, находится в конечном.

В каждый конкретный момент жизни человека актуализируется какой-либо один культурный архетип. В целом жизнь человека также определяется одним (иногда – несколькими) доминирующим архетипом-программой.

Думаю, зависимость между архетипами, взятыми со стороны их качества и количества, и духовной жизнью человека такова: чем более культурных пластов сформировалось в человеке – тем более он реализован как личность, тем привлекательнее как человек. О таких говорят, что у них широкая душа, что у них широкий умственный горизонт, им свойственен широкий взгляд на вещи. Фанатики всех мастей, в том числе моралисты и святоши, ограничиваются простеньким набором культурных программ, что позволяет им пафосно трубить о стоической верности принципам. Они действительно не могут поступиться принципами – просто потому, что они весь личностный космос свели к достаточно элементарным посылкам. Изменить принципам, т. е. убедиться в их относительной правоте и признать относительную правоту иных принципов, для правоверных равносильно духовному коллапсу. Сплошь и рядом фанатичная верность и преданность достигаются за счет духовной нищеты и скудоумия (сами они, правда, предпочитают величать свою убогость «самоотречением»).

Прекрасно понимаю, что упрощение духовной жизни до матричной основы должно вызвать у нормальных людей чувство протеста, смешанное с чувством справедливости и чувством истины: этим не все сказано о духовной жизни. Более того, самое существенное как раз и не сказано.

Согласен. Не сказано о постоянно новом, волновом характере смены эмоционально-духовной парадигмы. Взаимоналожение архетипов (коктейль) говорит о структуре духовной жизни, но не о ее механизме. О последнем можно сказать нечто вроде следующего: эмоционально-духовная регуляция подвержена закону маятника, закону полярного притяжения и чередования одного противоположного состояния другим. Однако что на что меняется, когда, в каком контексте – это предвидеть невозможно.

С большей или меньшей степенью убедительности можно разъяснить и прокомментировать то, что уже было, состоялось, привлекая для анализа все известные (часто – только задним числом) факторы. Будущая же духовная траектория очень сложно поддается прогнозированию, да и то в самом общем плане. И опять же: чем больше компонентов – тем труднее предвидеть результат их взаимодействия, чем богаче духовный мир – тем менее предсказуемым становится человек.

Позволительно ли столь бесцеремонно и грубо пальпировать душу щупальцами разума? Не есть ли это завуалированное покушение на уникальность и безмерность богоравной личности с целью низведения ее до «типа», класса и разряда?

Базовых архетипов – немного, однако в сочетании с производными, вторичными, стадиально-индивидуальными, ситуативно-индивидуальными, контекстуально-индивидуальными «архетипами» комбинаций становится бесконечное множество (сколько необходимо исходного материала в цифрах, чтобы на выходе получить бесконечность, задача уже для математиков). Каждый человек в силу указанных обстоятельств и закономерностей – духовно индивидуален и неповторим, как неповторимы его отпечатки пальцев или ушные раковины. Однако за самым сложным и неповторимым духовным узором стоят хорошо известные и многократно описанные духовные архетипы. Уникальность духовного облика не отрицает возможности его типологии, равно как и сама возможность классификации никак не дискредитирует и не обесценивает неисчерпаемость уникальности.

Боясь все большего и большего познания тончайшей материи духа, чего мы боимся? Структуры и механизмы нас беспокоят?

Нет. Мы боимся недооценки иррациональной сферы и переоценки рациональной, так как интуитивно чувствуем, что, покушаясь на тайну сознания, мы, быть может, и не желая того, покушаемся на жизнь.

На самом деле разумное вмешательство интеллекта не вредит; а неразумное – оно и есть неразумное, тут уж претензии к разуму неуместны. С разумом нет проблем, когда человек или глуп, или мудр. А вот когда сообразительный лезет в мудрецы и вмешивается от его имени туда, куда не следует, – тогда и начинает род человеческий не мудрствуя лукаво, на всякий случай, испытывать ннтеллектофобию.

Грамотно, гуманистически ориентированное познание не навредит духу, ибо оно с жизнью заодно. Дело в том, что даже осознав закономерности эволюции жизни духа, мы не в силах ее радикально подчинить диктату разума, да в этом и нет никакой необходимости. Ведь духовное – это не сознание + эмоции. Суть в том, что мысли (рациональное начало) возникают как итоговое обобщение процессов, происходящих в сфере чувственно-эмоциональной. Такое понимание органического единства психики и сознания допускающее одновременно их невыдуманную автономность, – делает жизнь духа принципиально несхематичной, не поддающейся элементарному регламенту, даже если некоторые законы этой жизни становятся понятны, само духовное творчество никак не становится детально предсказуемым. Часто вместо того, что надо, мы делаем то, что хочется. Часто – наоборот. Рациональное и иррациональное находятся не просто в контакте, а буквально сменяют друг друга у штурвала сознания.

Так что страхи относительно возможной «роботизации» человека беспочвенны и наивны. Это мифологические по своему происхождению страхи. Действительно имеющие место отклонения либо в сторону абсолютизации рационального начала (превращающие человека в машину, функцию, выхолащивающие эмоциональную сферу), либо в сторону абсолютной непредсказуемости (что также чревато зашкаливанием за клиническую грань) держатся в границах нормы. Граница в таких случаях, понятно, становится растяжимой. Не слишком конкретный, но здравый постулат: чрезмерность трактуется как патология – вот и весь «пограничный» кодекс.

Не стоит панически остерегаться нарушения хрупкого природного равновесия, когда нам вдруг удается рационализировать наши бессознательные метания и томления. Нас держит и будет держать на плаву не осознанность законов мышления и – шире – духа, а новизна ощущений. Природа позаботилась о том, чтобы повторяемость никогда не приедалась, как не приедается регулярно принимаемая вкусная пища. Мы ведь знаем, что через некоторое время неизбежно проголодаемся и вынуждены будем подумать о гастрономическом ублажении плоти. Разве это снижает наш аппетит? Разве наслаждение от еды становится менее впечатляющим?

Мы знаем – но это не мешает нам переживать и наслаждаться. Примерно то же самое происходит в душе нашей, где потоки эмоций всегда направляются потребностями в определенную сторону. Так утоляется чувство эмоционального и духовного «голода».

Новая информация – не в разуме, а в психике. А поскольку новизна обладает свойством самоценности, и нового в психическом, чувственном смысле – бесконечность и неисчерпаемость, то наша неутомляемая душа настроена на бессмертие и вечность. Мы знаем благодаря интеллекту, что мы конечны, и готовность к восприятию нового не гарантирует сама по себе вечную жизнь. И тем не менее, мы живем, психически-эмоционально функционируем вопреки нашему знанию и пониманию, как вообще жизнь бурлит вопреки логике.

Таковы два главных источника и генератора нашей духовной жизни.

* * *

Поскольку духовность человека зависит от интеллекта, а интеллект оперирует понятиями – ясно, что духовность невозможно привить, невозможно дать ее в готовом виде. Концептуальная система понятий, внутренний стержень личности, возникает как результат обобщения, как результат многотрудных напряжений, длящихся бесконечные «человекочасы». Человек делает, созидает сам себя посредством интенсивной интеллектуально-нравственной работы.

В этой связи интересно отметить следующее. Широко бытует заблуждение, согласно которому даже неразвитые умственно или уже просто глупые люди могут быть высокоморальными существами, добрыми, бесхитростными людьми. Да, простодушными, неиспорченными (т. е. наивными) людьми, запрограммированными на определенный стереотип поведения, заимствованный из среды, из социума, они вполне могут быть. Но высоконравственными – никогда.

Этические эмоции высшего порядка возможны только тогда, когда интеллект всерьез поработает над совершенством нравственной программы. По-настоящему порядочные люди – это умные люди. Конечно, само по себе наличие высокоразвитого интеллекта не ведет непосредственно к нравственности высочайшей пробы. Интеллект – лишь условие (правда, необходимое условие) для нравственного становления и совершенствования. Умный негодяй – не такая уж редкость в этом лучшем из миров. Но вот действительно приличные люди всегда умны. Если сказать коротко, то не каждый умный человек обязательно порядочен, однако каждый по-настоящему порядочный человек обязательно умен.

Неразвитая моральная сфера интеллектуально недалеких людей оказывается позитивной только в некоторых отношениях. В других отношениях она непременно обнаружит свою несостоятельность, проявит свою приспособительную (а не творчески-преобразующую) природу.

Сбои, проколы «простых» (т. е. интеллектуально неразвитых) людей в сфере нравственных отношений – неизбежны.

* * *

Гипертрофированный разум, функционирующий в автономном режиме, нашпигованный культурными моделями и «помешанный» на их бесконечных комбинациях, угнетает психику настолько, что грозит «взорвать» ее. Тем самым провоцирует психику на крайние меры защиты, оберегая вверенный ей живущий по законам природы (а не по выдуманным законам) дух. В результате гении интеллекта припадают к скудоумным мифам, находя в них успокоение и утешение, а часто и объект продолжения своих чудовищных способностей и возможностей. И вот мы, с трудом веря своим глазам, наблюдаем, как простенькие религиозные мифы обосновываются и онаучиваются оболваненными эрудитами, корифеями богословия…

Выдающийся ум не в состоянии справиться с элементарным законом.

Можно ли представить себе более изощренную месть природы примеривающему корону на царство над ней зарвавшемуся самозванцу?

Царем природы можно стать только тогда, когда хватит ума не противостоять ей, а искать гармоничного с ней союза.

* * *

Интеллектуальное фехтование полузнаек, не освоивших тонкости диалектики в необходимом объеме и не обладающих, к тому же, иммунитетом здравого смысла – просто-напросто подростковая забава, игра в «войнушку» по соседству с фронтом. Колоссальные эрудиты очень часто бывают дремучими невеждами в понимании жизни и человека.

* * *

Настоящий мудрец приходит к философии через познание себя. Философия рождается для него как способ и результат познания человека, развести человека и философию – невозможно, поскольку исчезает субъект и объект философского отношения. Тот же, кто оперирует философией как суммой знаний, кто знает учения и системы философов, а также историю философии, кто выступает как профессионал от философии – тот всего лишь интеллектуал, но не мудрец. Его знания, как правило, вуалируют неспособность быть философом.

Философия как ничто другое не может быть профессией, но исключительно – призванием.

* * *

Чтобы понять человека, надо умудриться пережить инфернальные, невыносимые состояния. Откровения залегают на глубине инфаркта, поэтому добываются они вполне определенным риском дня жизни. Естественно, широкие души и большие умы плохо совместимы с долгожительством, предполагающим, скорее, растительное, беспроблемное существование.

Человеческие тайны открываются живущим «на разрыв аорты». Невозможно образумиться, стать умным, не напрягая психику чрезмерно. Это означает, между прочим, следующее: продуктивная мыслительная деятельность требует незаурядного здоровья.

Беречь здоровье – означает прежде всего не думать.

* * *

Разум не был, в отличие от психики, главным соучредителем мира художественных, нравственных, религиозных – словом, идеологических – ценностей. Он лишь на вторых ролях участвовал в создании идеологической службы жизни. Разум может разъяснить, как по внеразумным законам создавалась эта служба, что, конечно, парализует эффективность идеологии.

И уж совсем очевидно, что разум не создавал жизнь; он сам как надидеологический феномен, зародившийся во чреве идеологии, есть продукт жизни – правда, резко усложнивший саму жизнь.

Вот почему без разума вполне можно прожить; однако само наличие разума делает неразумную жизнь заведомо недостойной и неполноценной.

* * *

Мудро и, следовательно, с юмором комментировать ход вещей – вот если не призвание, то атрибут мыслящего существа.

Почему – с юмором?

Юмор (в данном случае выступающий синонимом комического) ведь возникает в результате абсурдного несоответствия противоречивых стихий, которые, в принципе, могут при определенных условиях гармонично «притереться» друг к другу. Гармония смеха не вызывает, а вот юмористическая диспропорция – вечный гносеологический источник смеха.

Мудрец понимает, что все вокруг – в живой и в неживой природе, в сфере духа и в социуме – выстраивается и существует на основе принципа противоречия. Всеобщей гармонии быть не может уже хотя бы потому, что сама «гармония» – внутренне противоречивый феномен, момент, который образуется в результате временного преодоления дисгармонии.

Ценящие и понимающие гармонию – мудро почитают моменты дисгармонии, не свирепея мелочно по поводу несовершенства мира, а если все же бурно раздражаются, то тут же разряжаются улыбкой в ответ своей комической, неадекватной реакции на раздражитель. Уже стремящийся к исключительной, небывалой гармонии вызывает здоровый смех; самым естественным объектом смеха (ввиду того, что степень нелепости – впечатляет) могли бы служить романтические иллюзии, если бы они не становились вечным источником трагедий.

Попробуйте быть мудрым – и удержаться от смеха. Иное дело, что смех умного универсально содержателен и являет собой широкую и тонкую палитру от сочувствующей и ободряющей улыбки до уничтожающего, испепеляющего сарказма; от иронии, наполненной трагическим смыслом, – до абсурдного ржанья. Смех же дурака всегда поверхностен и вызывает, скорее, грусть.

Мудрец то и дело вынужден рядиться в шута; но ни одному природному шуту не придет в голову прикинуться мудрецом: у него не хватит для этого чувства юмора, т. е. мудрости.

Смех и юмор сами по себе еще не являются показателем мудрости. Скажи мне, как и по поводу чего ты смеешься – и я скажу, насколько ты умен. Но если ты вовсе не смеешься над этим лучшим из миров и над собой, лучшей частью этого мира, – ты превращаешься в серьезного дурака, что не может не вызывать смеха у людей умных.

* * *

– Ну, что новенького?

Принцип новостей – это женский принцип общения. Нет сенсаций – и говорить не о чем. Другой принцип женского (т. е. психологического) общения – делиться душевными переживаниями. Пожалуй, это максимум, на что способна прекрасная половина человечества.

Полноценное интеллектуальное и духовное общение (о котором сказано: роскошь человеческого общения) – это неспешное мужское занятие. «Новости» и здесь также часто служат базой, точкой отсчета, однако они никогда не заслоняют пристрастного интереса к сути вещей.

* * *

Давно занимает вопрос: с кем и как общаются умные люди?

Дело в том, что в кругу их общения, сколь бы широк он ни был, практически нет (умных – единицы на поколение) равновеликих фигур, способных адекватно интерпретировать всё и вся. Духовно близкий человек, да еще до тонкостей разделяющий аутентичную картину мира – редкая удача.

Думаю, выход чаще всего один: общаться с собой. Форм такого общения может быть достаточно много: писать, читать лекции, серьезно разговаривать с глупцами, молчать. Но суть одна: предельно постигать себя же. В перспективе зафиксированное наследие, плод самообщения, обещает контакт с себе подобными, однако «здесь и сейчас» такое общение с «тенью грядущего» служит слабым утешением.

Следовательно, творчество великих мыслителей – это не только (а может – и не столько) подвиг, сколько реализация неудержимой потребности мыслить, постигать. Бывает, что от крупных философов почти и не остается печатного наследия. Им повезло (повезло?): их понял кто-то при жизни.

* * *

Интеллект может справиться с целостностью, диалектикой, личностью, обществом, культурой…

Единственное, с чем не может справиться интеллект, – это с объяснением происхождения Вселенной. Идея начала – угнетает. Все – вся культура, весь личный опыт – толкает к идее начала. Но приложить эту идею к бесконечной (и, следовательно, безначальной) Вселенной выглядит абсурдом. И диалектика тут как-то бессильна. Просто невозможно себе представить, не хватает мощи воображения, фантазии. Это выше возможностей человека или нам пока не хватает какого-то существенного звена в цепи познаний, без которого картина не складывается?

* * *

Лично у меня создается впечатление, что ученые очень много путают и чего-то недопонимают в вопросе соотношения формы и содержания.

Знаменитое гегелевское «содержание есть не что иное, как переход формы в содержание, и форма есть не что иное, как переход содержания в форму» касается диалектики взаимоотношений двух противоположных категорий. Но что есть содержание и форма как таковые?

Содержание – это суть предмета, а форма – структура, являющаяся способом и результатом приспособления «сути» к среде, системой функций, адаптирующих содержание к «жизни». Форма-структура – функциональна, содержание – идеальная, умопостигаемая, сущностная инстанция. Форма, конечно, может «перейти» в содержание (как возможна и обратная метаморфоза), однако означает это не что иное, как то, что форма перестает быть формой, став содержанием, и в качестве такового обзаводится новой формой.

Таким образом, возможность взаимоперехода инстанций никак не означает их тождества. Их невозможно спутать, как день и ночь, несмотря ни на какие переходы. Переход не стирает различия, а всего лишь объясняет движение содержания.

* * *

Все в жизни имеет оборотную сторону.

Абсолютного бессмертия – нет, точно так же, как нет и абсолютной смерти. Смерть есть распад целостности, но не уничтожение составляющих ее элементов. Элементы – не умирают, они превращаются в элементы иной целостности.

Все это – с точки зрения интеллекта.

С точки зрения души – смерть абсолютна. Нет больше и никогда не будет существа, с которым связано все мое существо…

Все в жизни имеет оборотную сторону.

* * *

Природа функционирует в соответствии с жесточайшим (с точки зрения морального субъекта) законом целесообразности: на каждого гения – по нескольку выродков. Природа любит равновесие, поэтому норма и антинорма – родные сестры.

Восхищаясь чьим-то талантом, имей в виду, что цветет он за счет кого-то.

Все в жизни имеет оборотную сторону.

* * *

Страдание возникает тогда, когда мысль оказывается выше чувства. Поэтому идиоты страдают меньше нормальных, и они по-своему очень счастливы.

Все в жизни имеет оборотную сторону.

* * *

Психологическая защита (психологическое приспособление) представляется наиболее естественным и надежным панцирем, обороняющим от всевозможных напастей. Однако наиболее эффективная защита – все же защита интеллектуальная. Это не скорлупа и не панцирь, состоящий из набора простеньких и потому «непробиваемых» догм. Это разомкнутый, открытый, но контролируемый мир, который понятен, а потому демистифицирован и по-человечески освоен.

* * *

Люди глупые с восторгом вопиют о том, что мир непознаваем, что всей полноты истины не дано знать никому. Кто-то знает и понимает больше, кто-то меньше. Какая разница?

Дураки утверждают, что все мы дураки. Это их «нехитрый» (на самом деле – замешанный на бессознательной хитрости) способ самоутверждения. Умные осознают, что вся полнота истины (так называемая абсолютная истина) недостижима, но нет в истине ничего такого, чего бы невозможно было понять; ими познанная относительная истина – это способ и мера познания истины абсолютной. Они справились с теорией и практикой познания – в этом их мудрый способ самоутверждения.

Дурак похож на умного, как ложь на правду. В интересах дурака быть неотличимо похожим на антипода; умному же следует дистанцироваться от «двойника^» и тем самым поставить все с головы на ноги.

* * *

Нет ни абсолютно правых, ни безусловно виноватых: каждый прав или виноват в определенном отношении; в другом отношении правый – виноват, а виноватый – прав.

Замечательно: такая схоластическая многомерность снимает с человека ответственность за свои поступки.

На самом деле есть и правые и виноватые. Степень вины определяется тем, против какого принципа нарушены вполне оправданные запреты. А это значит, что принципы бывают разные в их отношении к ценностям культуры и жизни. Есть ценности более и менее высокие, что в свою очередь означает: нам не обойтись без шкалы ценностей, без некоторых, условно говоря, абсолютных ценностей.

Получается, что относительно виноватый может быть и абсолютно виноват. Принцип относительности надо сочетать с «абсолютизмом» (с относительным, конечно, абсолютизмом): тогда шкала человеческих ценностей заработает в гуманистическом режиме, выверенном разумом и чувством ответственности.

* * *

Инстинкты порождают совокупность потребностей; последние, приняв культурную форму, становятся идеологией, т. е. культурной проекцией инстинктивных регулятивов; идеологии же трактуют человека как богоподобное, не имеющее непосредственного отношения к инстинктам существо.

Умный человек, если только он непосредственно эмоционально отнесётся к своим открытиям в области философии человека, будет или не переставая истерически хохотать, или впадет в депрессию, разновидность смертельного отчаяния. Вот почему умный вынужден держать эмоции на коротком поводке, сохраняя рассудок и благодаря этому саму жизнь. Он предпочитает понимать – понимая, что тем самим лишь увеличивает отчаяние. Если умный плачет или смеется – значит, он устал понимать.

* * *

Что важнее: душа или ум?

Вульгаризированная постановка вопроса способна безнадежно запутать дело. Диалектика взаимообогащения антиподов, попеременно мерцающих своими полюсами (плюс и минус), руководствуется иным подходом: реальное конкретное качество создается контекстом отношений. Изменился контекст – меняется и содержательность качеств (плюс на минус). Постоянных, неизменных характеристик не существует. Что важнее: плюс или минус? – формула метафизического (неадекватного) подхода к диалектической стихии.