Текст книги "За буйки (сборник)"

Загадочная улыбка женщины

1

– Кошка моя! – шепотом сказал Роман, который оказался в спальне у Инги как раз в ту ночь, когда ее мужа, Григория, не было дома. Все было «очень удачненько», по словам Романа. – Ты мой пушистый зверек!

Роман был напорист и нежен. Он брал, а Инга отдавалась, испытывая при этом невыразимое печальное возбуждение. Ну, почему, почему с Григорием она не испытывает ничего подобного!

Дочка спала в соседней комнате.

Роман был жаден и порочен, и Ингу тянуло к нему, отчего ее мучило чувство вины, смешанное с обидой на мужа, из-за обычности, пошлой тривиальности которого она млела от грубых ласк Романа. Надо же знать, как обращаться с женщинами, если уж ты решил жениться на одной из них, кстати сказать, далеко не последней по своим достоинствам. В том, что ее мучило чувство вины, она обвиняла мужа, и сейчас слегка мстила ему. В ее измене мужу был виноват и муж. Да, да. И в первую очередь. А как иначе?

Хочешь владеть такой женщиной, крупные груди которой раскачиваются в такт любому твоему желанию, потрудись, дорогой.

Ей было горячо и холодно, хорошо и плохо; она чувствовала себя очень сложной натурой, весьма содержательным существом, понять которое было дано, ой, как немногим. Единицам. Избранным единицам, которые представлялись ей в виде безликой роты. Чем больше, тем лучше. Их много, много, и никто ее не понимает.

– Ты любишь меня? – спросила она у Романа, который по-хозяйски развалился в двуспальной кровати на месте ее мужа.

Он засмеялся смехом, обидным для порядочной женщины. Потом запустил свою сильную и нежную пятерню в ее густые волосы, грубовато притянул к себе и неожиданно сказал на ухо такое, от чего Инга, по инстинкту приличной женщины, шарахнулась от него, но одновременно прикрыла глаза и, послушная другому инстинкту, слегка прильнула к волосатому упругому торсу. Отклеиться от упругих мышц мужчины было выше ее сил.

Когда она вела себя как порядочная женщина, Роман словно специально делал то, что явно выходило за рамки приличного поведения любовника, – но Инге это нравилось, несмотря на то, что она театрально протестовала. Правда, при этом он смеялся неприятным смехом. Неизвестно отчего, Инге это не нравилось, и она продолжала «строить» из себя порядочную, и в этом опять же присутствовала какая-то сложная фальшь. Букет противоречивых чувств терзал Ингу.

Секс с Романом был силовым и простоватым, она была покорной; ей казалось, что ее раскрепощенные, смелые позы представлялись ему унижающими ее, и во всей истории с Романом было много унизительного – если бы не его «телячья» нежность и предупредительность.

– Что с тобой, дорогая? – спросил Роман, когда увидел, что по щеке Инги игриво торопится крупная слезинка.

Инга не отвечала. Роман бережно обнял ее и стал поглаживать. Потом мягко поцеловал. Инга неожиданно для себя жадно всхлипнула, и Роман в ту же секунду сделал грубый мужской выпад. Совокупление было неистовым, и радостное, светлое чувство обволокло Ингу, когда они, задыхаясь, поглаживаниями благодарили друг друга за доставленное удовольствие.

Потом они просто лежали, держась за руки, как дети.

А потом Инга, неожиданно для самой себя, сказала:

– Завтра утром я уезжаю. Только не спрашивай куда.

– Хорошо, не буду спрашивать.

Интересно, улыбается он своей гадкой улыбкой или нет?

Улыбается, можно не сомневаться.

– Завтра у меня решающий день.

До этой минуты завтрашний день не обещал быть решающим, но сейчас Инге стало казаться именно так: завтра все решится.

Роман внимательно посмотрел на нее, не зная как быть: спрашивать или оставить в покое. Чего она действительно хочет?

«Все-таки он тонкий и тактичный», – отметила про себя Инга. «И поведение его в постели – тоже своего рода такт», – добавила она и обрадовалась, что способна объективно оценивать сложные моменты в запутанных отношениях людей.

– Что же решится завтра? – спросил Роман и тут же понял, что от него ждали вопроса. – Ведь твой муж еще двое суток будет в командировке.

– Ты ведь знаешь, что я измучилась с ним, – сказала Инга. – Мне тяжело его обманывать. Да, да. Вот ты женатый человек, Роман. Неужели тебе не стыдно перед женой?

Он рассмеялся.

– Я не обманываю себя, а значит, уважаю жену, – сказал он.

– Но ведь ты спишь со мной! – почти без наигранности возмутилась Инга.

– И не только с тобой, – улыбнулся Роман.

Инга знала это, но ей не нравилось, когда Роман говорил об этом спокойно, без утайки. Он готов был рассказать ей любые подробности. Значит, он и другим женщинам совершенно спокойно может рассказать о ней, об Инге. Сложность и «безысходность» их отношений если не пропадала, то ставилась под сомнение.

– Тебе, наверно, не понять, – вздохнула Инга.

– Где мне угнаться за тобой.

Вялая улыбка.

– Завтра я еду к своему давнему поклоннику, Мише.

– Вот это я одобряю, – сказал Роман и рассмеялся.

Странно: явно не глупый и тонкий Роман предпочитал в отношениях простоту, граничащую с сермяжной правдой, и даже ценил ее.

Это раздосадовало Ингу, и она рассказала ему, что завтра у нее судьбоносное свидание с вдовцом Мишей, который готов ее на руках носить, который ради нее способен на любое безумство. Бесцветная, серая жизнь с мужем представилась Инге в самом непривлекательном свете. Жизнь с обожателем Мишей обещала иного новых ярких ощущений.

– Я думаю, тебе надо съездить к Мише, потом переспать со мной, а потом с чистой совестью и ясными глазами встретить мужа, – сказал Роман. – А выходить замуж за Мишу не надо.

– Ты неисправимый циник, – парировала Инга.

Роман пожал плечами.

В такие моменты ей казалось, что мужчины – грубые и нечуткие существа, недостойные женщин.

Роман же в такие минуты испытывал еще большее уважение к своей жене, еще больше презирая женщин вообще.

Инге было неприятно, что Роман и не думал ее ревновать. Не к мужу, так хотя бы к любовнику. Она ощутила на своих сосках мягкие губы Миши. Неужели мужчины так легко делят своих женщин? Но Роман не ревновал, и сложность их отношений, очевидная для Инги, опять пропадала, истаивала, ускользала.

– Ты не ревнуешь меня к Мише? – спросила Инга.

– Я ему завидую, ангел мой, – сказал Роман, запуская пальцы в волосы. Он еще только тянулся к ее уху, а низ живота женщины уже обдало сладковатым колким холодком.

– Когда я стану женой Мишки, мы не сможем встречаться.

– Почему? – вежливо поинтересовался Роман.

Инга знала, что он задаст этот вопрос и именно в такой дурацкой форме. Вот она, мужская сущность: ему и в голову не придет, что встречаются они только потому, что ей плохо с мужем. Не потому что она плохая, а потому, что у нее плохой муж. Может ли приличная женщина подумать о любовнике, о мужчине на стороне, если у нее все хорошо с мужем?

Никогда! Если у женщины есть любовник – это означает только то, что у нее плохой муж. Во всем виноваты мужчины.

Инга молчала и загадочно улыбалась.

Она отказалась встречаться с Романом завтра утром, перед поездкой к Мише, поэтому Роман задержался у нее далеко заполночь.

2

Поездка к Мише, другу детства, оказалась трогательной и волнующей. Начало прекрасного летнего дня слегка было омрачено тем, что Роман все же явился провожать Ингу на электричку и застал ее перед зеркалом даже более чем обнаженную – в одном белье. Он был в восхищении от нового нижнего белья, которое предназначалось исключительно для скромного взора Миши. Роман подвел Ингу к огромному зеркальному шкафу, медленно снял с нее белье и небрежно отбросил на ковер. Инга закрыла глаза и дальнейшее помнила смутно. Помнила только, что от зеркала ей уходить не хотелось.

Уже в электричке Инге показалось, что у нее появились основания не уважать себя: все-таки прыгать из одной постели в другую приличным женщинам, к которым она в первую очередь относила себя, нелегко. Но потом настроение заметно улучшилось – беспричинно, что было вдвойне приятно.

К полудню стал собираться дождь. Нудно тянулись низкие темные тучи, отороченные рваной черной паутиной, ажурными клочьями свисающей по краям. Сплошная пелена туч напоминала Инге ее жизнь с Григорием – скучную и безрадостную.

Но вот хлынул дождь. Он хлестал и хлестал в окна электрички, и было даже немного не по себе, словно немилость погоды относилась именно к ней, к ее странному поведению.

А потом бледные обессиленные тучи истаяли и унеслись ввысь. В мире снова стало светло.

– Зайка моя! – сказал Миша, оторопевший перед белым атласом белья.

С Мишей в постели было не так хорошо, как с Романом. А главное – Миша как-то неубедительно сделал предложение (в тридцатый раз за полгода). Инге показалось даже, что он встречается с другой женщиной, покладистой и на все согласной. И она прямо спросила его об этом. Миша густо покраснел и замахал руками, отнекиваясь. Но это не развеяло подозрений Инги.

Домой она вернулась на следующий день, разбитая и усталая. Немного отдохнув, втянулась в хлопоты, уже всецело погрузившись в завтрашний день, основным событием которого была встреча мужа. Поймав себя на этом ощущении, Инга всплакнула, вздыхая о том, что некому оценить сложность ее натуры, такой чувствительной и непредсказуемой. Ведь никому, ни единой подруге, даже однокласснице Зинаиде, которая стала жутко добродетельной с тех пор, как на нее перестали обращать внимание мужчины, не расскажешь о том, что с ней происходит: превратно истолкуют, да еще тебя же и объявят блудницей. А Зинаида сначала выспросит все подробности, а потом начнет стыдить.

Слезы освежили ее. Честно говоря, захотелось, чтобы их осушил Роман своими жадными губами. Инга улыбнулась себе, своим глубоким тайнам, делающим ее жизнь похожей на роман, и опять переключилась на стирку и завтрашнее меню, не забывая тихо пожалеть себя и свою молодость, которую засасывала рутина.

Она очень хорошо знала, чем удивить мужа. Голубцы. «Вот это пища», – скажет муж, хватаясь за сметану и не в силах оторвать глаза от глубокой тарелки с дымящимися, плотно упакованными в просвечивающие капустные листья аппетитными сверточками, густо запорошенными мелко нарубленной зеленью, как будто дело именно в тарелке и сметане, а не в его искуснице-жене. Жалость вновь оживет в ее сердце, и сладко потянет внизу живота, где вчера дерзко хозяйничала рука, и не только рука, не знающего ни стыда, ни совести Романа…

Григорий приехал, как обычно, строго по графику. Все у него четко, размеренно, без боев. Вот только перед голубцами не может устоять. Сначала спросил, как дочь, потом губами бегло коснулся щеки. Поздороваться, собственно, забыл.

Инга почувствовала закипающее раздражение против мужа, которое заставляло ее уважать себя и освежало, как слезы. У нее в душе – гигантские космические бури, а этот мужлан ничего не замечает! Правда, привез изящную цепочку – точно такую же, которая была у ее подружки Татьяны, бывшей любовницы Романа. Цепочка соблазнительно сбегала к основанию прелестного бюста, и Роман просто пожирал глазами то ли украшение, то ли не очень впечатляющие формы Татьяны. Инга представила себе, как смотрелась бы живая и скользящая очаровательной змейкой цепочка на фоне ее пышной и упругой груди. В тот же вечер она обронила, что она без ума от одной безделушки, от цепочки белого золота, которая собиралась живыми капельками и тут же распускалась с искристым блеском.

Надо же: запомнил и привез. Точь в точь, как у Татьяны. Копия. Ну, никакого воображения, ноль фантазии.

– Спасибо, милый.

– Носи на здоровье, котик.

Раздражение не убывало, а нарастало.

– Есть хочешь?

– Угу.

Не «конечно», не «еще бы!», или «голоден, как пес», «жрать хочу», в конце концов, просто «да, дорогая», – ни за что на свете. Всегда и только – «угу». Просто родился с этим. Раз и навсегда.

Инге стало невыносимо жалко себя. Она села и расплакалась.

Григорий в это время возился в ванной. Он вышел в трусах (не таких плотных, как у Романа, фигура не позволяла, а в небрежно приспущенных, «семейных»), свежевыбритый – с брюшком, с мешками под глазами (много работал, это он умеет) и скучно уставился на жену. На столе ждали его голубцы, а тут жена неизвестно из-за чего плачет.

– Ты чего?

Этого «ты чего» Инга простить ему не смогла.

– Я ухожу от тебя! – неожиданно для самой себя заверещала она. – Ухожу! Сегодня же!

– Куда?

Руки опустились вдоль трусов, как по команде.

– К любовнику, у которого я была вчера! А перед этим я спала с другим любовником. Мне надо было почувствовать себя женщиной. Я же не агрегат для приготовления голубцов!

Инге хотелось, чтобы ее пожалели, приласкали, ощутили сложность ее переживаний, делающие ее женщиной уникальной и страшно, фатально привлекательной, которой можно все-все простить. Которой нельзя не простить, даже если речь идет о ее капризах. Тем более, если речь идет о дурацких капризах. Такому человеку и она бы все простила в этот момент. Даже «ты чего».

Но лицо Григория окаменело.

– Змея, – суховато изрек муж. – Вон из моего дома.

– Это я змея? – взвилась Инга, уязвленная в лучших чувствах. – Да я засохла с тобой в этой пустыне, которую ты называешь «мой дом». Ты растоптал мою жизнь!

Тут Григорий поступил весьма оригинально, удивив свою жену: он банально двинул ей – откуда только прыть взялась! – твердым кулаком под глаз. Она рухнула на пол, и ее накрыла волна отвратительного страха. И физического, и страха за то, что будет с ее благополучной жизнью дальше.

Она начала что-то кричать, а когда пришла в себя, то до нее дошло, что единственное слово, осевшее у нее в ушах, было «развод».

И, кажется, оно было произнесено тихим мужским голосом.

3

По совету Романа, она упала мужу в ноги и «призналась», что выдумала все, от начала до конца, про своих любовников. От начала – до конца. У нее были веские основания: загубленная жизнь. Ей хотелось, чтобы муж стал ревновать, обратил на нее внимание. «И все такое, – добавил Роман. – Всякие женские штучки».

При этом Инге хотелось, чтобы вся эта история заставила обратить на нее внимание Романа. Кто знает, может, ее сумасшедшее поведение заставит этого сердцееда уйти из семьи и предложить ей, Инге, руку и сердце. Жизнь, говорят, полна неожиданностей. Кто знает…

Но Романа цинично интересовало только одно: замять чужой семейный скандал, чтобы, не дай бог, пожар не перекинулся в «его дом». Все мужчины одинаковы. Жизнь разнообразит только то, что им попадаются разные женщины.

Муж отказывался верить тому, что в изобилии предлагала ему Инга. Она импровизировала вдохновенно и с большой выдумкой, уже почти сама поверив в то, что плела мужу. Слезы не сходили с ее печальных глаз. Она вдруг поняла, что имел в виду Роман под «всякими женскими штучками».

По совету Романа (сама она не могла соображать, по крайней мере, ей хотелось, чтобы Роман поверил хоть в это), она выглядела убитой и растерзанной, день за днем, неделя за неделей, хотя в душе была несколько растеряна, не более того. Роман сказал, что если она поведет себя правильно, то получится классическое «битый небитого везет». «Битые нуждаются в небитых, и наоборот: это позволяет первым сохранить достоинство, а вторым – по-прежнему презирать первых», – сказал Роман. И добавил: «Это самый распространенный вариант семейной гармонии». Инга посмотрела на него снизу вверх (она сидела, он стоял): она стала побаиваться мужчин, и Роман стал казаться ей вовсе не таким простым, каким казался раньше. Нет, вовсе не упругим торсом он привлекал ее внимание. Чем-то другим.

И действительно, через три недели она добилась извинений от мужа («Гриша, разве можно всерьез воспринимать то, что в истерике лепечет униженная и оскорбленная тобой женщина?»), еще через неделю Григорий стал оказывать ей небывалые знаки внимания. Правда, на следующее утро после того, как она впервые после примирения с чувством исполнила супружеский долг, она позвонила Роману и с интонациями порядочной женщины рассказала, как ей одиноко. Роман молчал, больше не предлагал встретиться. Инга звонила еще. Роман слушал ее и молчал. И только однажды на прямой вопрос, «чем я тебя обидела?», сказал:

– Я не могу понять, зачем ты это сделала?

– Что сделала? – растерялась Инга.

– Во всем призналась мужу. Зачем?

«Ага, вот оно», – сказала себе Инга. Есть то, чего мужчины никогда не поймут в женщинах. Никогда. Тут она впервые улыбнулась своей новой улыбкой, в которой сочеталось превосходство с великодушием и чем-то еще, о чем она сама имела смутное представление, но знала, что лучше этого не знать. Теперь молчала она и почти физически ощущала, как Роман оторопеет от новых значений ее улыбки. Когда-нибудь она улыбнется ему, и это будет точкой в их отношениях.

– Ну-ка, Джиоконда, расскажи, как муж врезал тебе святым кулаком по окаянной шее.

Опять этот противный ехидный смех. В тот раз она первой положила трубку.

Михаил отчего-то сам перестал звонить. Скорее всего, женская интуиция не обманула Ингу: у него появилась женщина. Конечно, это могла быть только такая женщина, о которой даже думать не стоило. Григорий был почти счастлив: Инга опять стала центром его жизни. Только однажды за ужином он, переборов неловкость, сказал:

– Знаешь, рыбка моя, что больше всего изумило меня в той истории, которая нас так сблизила? Я никак не мог понять, зачем ты мне все рассказала сама. Любовник – это я еще могу понять. И я бы простил это, если бы все нечаянно открылось. Но зачем признаваться во всем самой, когда никто тебя за язык не тянет – это выше моего понимания. Это… неприлично. Слава богу, это оказалось неправдой. Слава богу, ты на это неспособна. И знаешь, что является лучшим тому доказательством? То, что ты в приступе гнева упомянула двух своих любовников. Двух! Это совершенно неправдоподобно. Порядочная женщина и трое мужчин – это нонсенс. Я знаю тебя лучше, чем ты сама.

Инга улыбнулась, глядя в глаза мужу. Он первый отвел глаза. Он давно великодушно простил шалунью. Ох, уж эти женские штучки…

В долгих беседах с Татьяной, которой новый любовник подарил восхитительный браслет (у Инги был такой же, даже лучше, уже на следующий день), они не переставали удивляться примитивности мужской психологии.

– Ты представляешь, ни один из них не понял, как мне тогда было плохо! Им казалось, что у меня все было хорошо, представляешь?

– Забудь!

Татьяна безнадежно махала рукой в сторону мужчин и ворковала о том, какой замечательный друг есть у ее любовника. Возможно, Татьяна и перед другом не устоит, кто знает. Она же не святая. Инга, ужасаясь себе самой, уточняла:

– Он и вправду похож на Романа?

– Как две капли воды. Думаю, у них все похоже. Понимаешь? Только обаяния у Романа поменьше. Ну, вот поменьше, и все тут.

Инга покачивала головой. С некоторых пор она стала побаиваться то ли мужчин, то ли самой себя. Она пока не решила. Кроме того, образ жизни порядочной женщины имел свои преимущества. Голубцы – не самая страшная вещь на свете.

С другой стороны, мужу – лучшему на свете мужу! – на следующей неделе предстояла длительная командировка. Супруги будут в разлуке. Вот когда она улыбнется Роману, а, возможно, и тому, кто похож на него. Почему бы и нет?

Все было сложно, неоднозначно, и это ощущение собственной сложности умиляло Ингу.

На губах ее блуждала загадочная улыбка.

07.08. 2004