Текст книги "За буйки (сборник)"

Авария

1

Авария не была случайной.

Конечно – дождь, мокрый асфальт, придурошная барышня, лихо тормознувшая перед ним безо всякой на то причины, плохое настроение, спешка…

Конечно, здесь присутствовало стечение обстоятельств.

И все же авария была не случайной.

Он воспринял ее как первый этап возможного крушения, как начало грядущей тотальной катастрофы в жизни, и даже обрадовался тому, что начало было таким впечатляющим и в то же время щадящим. Все могло быть гораздо хуже.

А что, собственно, происходит в жизни?

А происходит то, что он, Человек Второй Половины Жизни, совершает бесконечные серии энергичных действий, смысл которых – бессмыслица, а направлены они – в никуда. Зачем ему сложные, запутанные отношения с Жанной, которые завели отношения с собственной женой в тупик, а отношения Жанны с ее мужем загнали в яркую, даже пылающую, стадию, имя которой развод?

Жениться на Жанне?

Это сумасшествие. Она может быть хороша только как любовница, как милая, но взбалмошная подруга, готовая в любой момент к рискованным приключениям. Не женщина, а таблетка с адреналином. Она может быть только дополнительной краской в жизни, специей, но сама по себе превращается в яд. Неужели это непонятно?

Понятно до скуки. В отношениях с этой броской, эффектной женщиной нет и не может быть интриги. Но вот она разведется – и тогда интрига завяжется сама собой. Она станет свободной женщиной, которую так добивался этот несвободный мужчина. И этот сильный настойчивый поклонник добился своего. Он ее пленил, взял ее в плен. Теперь что делать с пленной? Это накладывает на него известные обязательства согласно всем международным конвенциям, писаным и неписаным. Это понятно?

Понятно.

Наши действия?

А никаких действий.

Отлично. Рассматриваем и этот вариант. И что же получается?

Получается, что никаких действий – тоже действие, и черт его ведает какое по своей эффективности. Практически ядерное оружие по своим испепеляющим последствиям.

Тут бы самое время упрекнуть себя в действии-бездействии, однако, если честно, именно здесь просыпалось любопытство – и к себе, и к жизни.

Как бы это объяснить… Он стал не то чтобы преклоняться перед течением жизни, он просто стал замечать его. Он открыл для себя новое явление: течение жизни. Странным образом ощущение течения жизни стало заменять привычное ощущение смысла жизни. Смысл исчез, но его место не заняла бессмыслица.

Казалось бы, отношения с Жанной пагубно сказались на его отношениях с женой. Верно? Верно. Лично он не видел перспектив для развития отношений с супругой. Тупик. Казалось бы, самое время впасть в депрессию, затеять бесконечные изматывающие разборки и, эксплуатируя чувство собственной вины, попытаться сотворить какой-нибудь позитив. Все так делают. До первого инфаркта.

Увы, не хотелось ничего выяснять и ничего созидать. Вместо этого неожиданно накатывало тихое светлое настроение (оно чудесным образом рифмовалось с ощущением течения жизни, которое, в свою очередь, было неотделимо от понятия катастрофа), и просыпалось любопытство: а что за тупиком? Что если тупик – всего лишь плавная линия горизонта? Что если и дальше будет легко и весело?

Вот он, мэйнстрим: все плохо, хуже некуда – это и вселяет уверенность, что все идет правильно. Но что же впереди? Что-то же должно быть, однако. Не может же жизнь ограничиваться одним жалким тупичком. «Все вам бездну подавай», – одернул он себя, словно дешевого пижона.

Из чувства приличия хотелось считать это любопытство нездоровым, было трудно уважать себя за него. Но он улыбался, как последняя сволочь, и продолжал делать вид, что не случилось ничего особенного.

Было любопытно, хотя и не верилось, что вся эта катавасия кончится добром. Он не то чтобы ждал катастрофы, но он бы не удивился, если бы она произошла. Не ждал ее, не приветствовал, но был готов к ней.

И вот – авария.

– Зачем вы так резко затормозили? – спросил он растерянную девушку с русыми волосами, которая, к его изумлению, вовсе не собиралась «включать блондинку». Она даже не включила аварийную кнопку.

– Это сложно объяснить… Мне показалось, я должна была сделать это. Зачем – сама не понимаю. Теперь муж убьет меня.

– Не волнуйтесь. Вам показалось – а платить за все буду я. Примите мои поздравления. По писаным правилам виноват ведь я.

– Я понимаю вашу иронию. Но я чувствую себя виноватой.

– Перестаньте. Не устраивайте цирк. Я должен был затормозить, и у меня были для этого все возможности. Просто меня занесло или, если хотите, я не справился с управлением. Так что виноват я. И не надо быть такой благородной. Мне и без вас тошно.

Он говорил все это, честно выражая словами то, что испытывал на самом деле, но в глубине души он чувствовал еще и обдающее морской свежестью течение жизни. Эта новая логика жизни делала бессмысленную аварию исполненной какого-то тайного, едва ли не прелестного смысла.

– Будем вызывать милицию? – спросил он.

– Милицию?!

– Ну, да. В таких случаях вызывают милицию, инспектора ГАИ, и он подтверждает мою виновность, а с вас снимает все грехи. И мужу не за что будет вас убивать.

– А вы?

– А что я?

– Вас накажут?

– Конечно. Отберут права. Но вам-то какое до этого дело?

– А если не вызывать инспектора?

– Меня бы это, честно говоря, устроило больше. Я бы оплатил ремонт вашей машины. И своей заодно. Если уж хотите быть благородной, соглашайтесь на этот вариант. Хотя если вызовете инспектора – я не буду в претензии. Это ваше право.

В ее изумрудно-серых округленных глазах красиво растекалась растерянность, удивительно подходящая ее честному облику.

– Знаете что? Звоните мужу. Я с ним побеседую, – нервно проговорил он.

– Нет-нет, этого я делать не буду.

– Я объясню ему, что виноват я.

– Понимаете, он сказал, что если я сегодня возьму машину, то непременно попаду в аварию.

– Значит, он у вас пророк. Или – зануда. Неизвестно, что хуже. Зачем же вы взяли машину?

– Чтобы он не поехал к любовнице. А теперь кругом виновата я. Во всем виновата. И перед ним. И перед вами. И перед машиной, – добавила она без улыбки.

– Бросайте своего мужа, к чертовой матери. Пусть уходит к любовнице и забирает машину.

– Не могу.

– Почему?

– Я боюсь остаться одна.

– Понятно.

Девушка, которая только начала его интересовать, вдруг оказалась самой обычной. Все эти до боли знакомые женские штучки: и хочется, и колется, и боюсь, и рыдаю от восторга… «Обрыдалась вся», – как говорит Жанна.

– Вот вам двести долларов. Боюсь, этого недостаточно. Но я возмещу вам все убытки. Так мужу и передайте. А вот вам мои координаты.

Он подал ей простую визитку, оформленную строго и скупо, в стиле минимализма, который он предпочитал во всем: в одежде, в оформлении книг, в интерьере, в макияже своих подруг (Жанна всегда чуточку перебарщивает). Во всем. Даже в судьбе (красивая судьба, словно гениальный рисунок, всегда без виньеток и загогулин: исключительно скупые выразительные линии или зигзаги, сделанные не отрывая руки – от начала до конца, от звонка до звонка). На визитке была только совершенно необходимая информация, расположенная крайне удобно для того, кто тобой интересуется. Доктор наук. Профессор. Антон Павлович. Телефоны (домашний, служебный, мобильный).

– А меня зовут Вита.

– Очень приятно, Вита.

– Можно я скажу мужу, что вы мой любовник?

Очевидно, на лице Антона Павловича отразилось нечто такое, что заставило ее тихо рассмеяться. А он вдруг почувствовал, что авария в жизни этой женщины тоже была не случайной.

– Да не бойтесь. Я пошутила. Спасибо. Вы честный и располагающий к себе человек. С вами хочется иметь дело. Я вам позвоню.

– Имейте в виду: у меня уже есть любовница. И жена, само собой.

– А вот у меня никогда еще не было любовника, – сказала Вика, не опуская серо-зеленых глаз.

Антон Павлович отчего-то смутился.

Во всем, что они говорили, не было никакого смысла. Но было то, что великолепно укладывалось в понятие течение жизни.

2

Она позвонила на следующее утро.

– Мой муж приревновал меня к вам! – радостно сообщила она.

– Понятно. И в какую же сумму обойдется мне починка вашего семейного авто с учетом этого нового пикантного обстоятельства?

– Да ни в какую. Муж сказал, чтобы вы не смели больше попадаться мне на глаза. Он не потерпит рядом со мной порядочного симпатичного мужчины.

– Как прикажете. На чем же он собирается ездить к любовнице? Верхом на палочке?

– Он сказал, что практически бросил ее, любовницу.

– Примите мои поздравления.

– Но меня это уже мало волнует. Я вчера поняла, что в жизни есть мужчины, которые меня могут заинтересовать. Вчера весь вечер я улыбалась, потому что почувствовала себя свободной женщиной. Я так рада, что вы разбили мне бампер. Вдребезги.

– А также искрошил фару и помял крыло. Машину – в лоскуты.

– Да, и фару с крылом зацепили.

– Мне кажется, ваш великодушный муж вскоре передумает. Материальная сторона жизни, знаете ли, волнует нас не меньше, чем любовь. И я не отказываюсь от своих слов: я возмещу убытки…

– Спасибо. Он не передумает. Он дорожит мной, я об этом как-то просто забыла. Такую дуру ему больше нигде не найти. Верная, хозяйственная, чувствующая себя виноватой из-за того, что он мне изменяет. Вы вернули мне мужа, то есть вернули мне чувство уверенности в себе, я хотела сказать. И даже капельку достоинства.

На него накатило ощущение полноводного течения жизни, и он неожиданно для самого себя сказал:

– Вам, свободной и уверенной, еще нужен любовник или эта вакансия будет занята мужем?

– У вас же есть уже любовница. Вы ее тоже бросите?

– Бросить любовницу не так просто, как представляется вашему наивному мужу. Лично я на этот счет не питаю иллюзий.

– Значит, если я стану вашей любовницей, вам тоже будет непросто от меня отказаться?

– Думаю, да.

– Что ж… Я согласна. А зачем вам еще одна любовница?

– Это сложно объяснить. Течение жизни…

– Я понимаю: все течет, все меняется, а если не меняется, перестает течь. Этот калейдоскоп с водопадами и хочется считать жизнью. Верно? Движение есть жизнь. От одной любовницы – к другой, потом к жене и так далее по кругу. Верно?

– Отчасти. Только тут дело не в мельтешении и суете; тут дело в ощущении своеобразного закона. Эрос и Танатос: перепады между этими полюсами и двигают жизнь. Их отношения и составляют суть закона.

– Какого закона?

– Эрос – жизнь, Танатос – смысл, как-то связанный со смертью… Вы будете первая, кому я сообщу о законе, когда мне удастся его сформулировать, если я вообще сочту необходимым делать это опасное и бессмысленное дело.

– Вы уже сформулировали свой закон.

– Разве?

– Конечно. Течение жизни: по-моему, все очень понятно. И вовсе не страшно. И не надо никаких Танатосов. Мужчины никогда не замечают своих самых главных слов и дел. Когда мы встретимся?

Они встретились на следующий день. Антон Павлович сказал Жанне, что у него возникли проблемы, связанные с аварией. Она очень переживала из-за того, что придется заплатить кучу денег неизвестно кому. Да еще ремонт своей машины…

Обрыдалась вся.

Она переживала так, словно деньги были ее собственные.

3

Антон Павлович честно признался себе: в его жизнь незаметно пришла любовь. Вита, молодая прелестная женщина, меньше всего подходила на роль любовницы, хотя по сути ею и была. С ней хотелось получать удовольствие от чистоты отношений, от первозданной простоты жизни. Вся изматывающая сложность куда-то ушла, остался только радостный остаток с ароматом ромашки.

Течение жизни вынесло его на теплый сухой берег, где можно было нежиться на солнышке. Ласковый белый песочек, ленивые волны, груда фиников и рядом бунгало с тахтой посередине и с изображением Эроса в красном углу (нечто игривое и легкое в светлых окладах). И ни облачка тебе на горизонте. Штиль.

Спрашивается: за что?

Состояние покоя было настолько полным и глубоким, что хотелось считать его счастьем. Непонятно было только одно: почему же раньше этого не было в жизни? Что произошло, в конце концов? Вита не была какой-то исключительной женщиной; напротив, она была даже где-то заурядной, более того – простоватой. Не было в ней тонкости и сложности, которые так пленяли его в собственной жене; однако было в Вите именно то, чего, оказывается, ему так не хватало. Тонкость и сложность в женщине рано или поздно оборачиваются депрессиями и тупиками.

Что тут рассуждать? Дают – бери. Был большой соблазн относиться ко всему так, как относится сама Вита. В результате достигалось недостижимое: покой и комфорт. Замена счастью? Боже мой, а почему не само счастье?

Почему бы ему не жениться на Вите?

Больше всего Антон Павлович боялся проблем с не очень тонкой и не очень сложной Жанной – не с женой, как ни странно, а именно с Жанной.

Он ошибся. Жанна встретила известие о том, что он собирается жениться на Вите, звонким снисходительным смехом, словно разбрасывала монеты вокруг себя. Сама же она сначала развелась, а потом повторно выскочила замуж так быстро и лихо (за человека со средствами, но без образования), что Антон Павлович невольно поморщился: грубые пируэты, все эти языческие танцы с саблями, его коробили, и больше ничего.

И слава богу: баба с возу, как говорится…

С женой все оказалось намного сложнее. Антону Павловичу казалось, что их брак фактически давно распался сам собой. Но жена рассуждала несколько иначе. Она считала, что Антон Павлович загубил ее жизнь.

– Тебе будет легче, если я останусь, дорогая?

– Да, легче, радость моя.

– Это каприз. Или садизм. Или садомазохизм.

– Нет, это жизнь. Впрочем, я тебя не виню. Я сама виновата. Подавай на развод.

Антон Павлович облегченно вздохнул, однако на развод подавать не побежал, испытывая нечто вроде приступа великодушия по отношению к жене.

Сложнее всего оказалось с мужем Виты, которого никто не принимал в расчет. Этот мужлан не давал развода. Он не хотел вникать в ситуацию и в принципе не собирался ничего понимать. Он тупо не давал развода, обещая ждать неверную супругу столько, сколько необходимо, демонстрируя какую-то дельфинью верность.

В конце концов, женатый Антон Павлович сошелся с замужней Витой, ушедшей от упрямого мужа.

Самое страшное, которое всегда из суеверия хочется назвать странным, произошло уже в начале медового месяца: он невольно стал думать о подруге Виты, Надежде, чем-то похожей на его «бывшую» жену. Надежда, стройная красавица со сбитым телом танцовщицы и гладко зачесанными темными волосами (была, была в ней какая-то надрывная «испанскость»: нос с горбинкой, блеск в глазах, порывистость в движениях), жила в гражданском браке с мужчиной, моложе ее на десять лет, и во всем умела разглядеть печальную сторону – светлую, но печальную. В этом было какое-то притягательное очарование, не замечать которое было проявлением неуважения к собственной сложности. Диковатая простота Виты на этом тонком фоне, который еще вчера так выгодно подчеркивал достоинства и прелести неискушенной наивности, начинала раздражать.

Надежда сразу стала его завоевывать, ненавязчиво старалась попадаться на глаза, заводила разговоры о погоде и о сути всего земного, не отводила глаз, приходила в гости, приглашала в гости. Мужчина моложе ее на десять лет куда-то пропал, о чем Надежда сообщила с печальным смехом, исполненным грустной иронии. «Гарри исчез. Не сложилось…» В ее глазах появилось больше блеска, в движениях – еще больше сдержанной страсти.

Вита почувствовала этот его двусмысленный интерес – и стала не ревновать, а подталкивать к подруге. Возможно, так выражалась ее ревность. Судя по всему, она действительно испытывала чувство вины за то, что мужчинам рано или поздно хочется сбежать от нее.

И тут Антон Павлович ощутил первый укол смертельной скуки: все безнадежно возвращалось на круги своя, пугая глупой и нелепой предопределенностью.

Восхищение простотой Виты обернулась для него какой-то гибельной неудовлетворенностью. Женщину не поменяешь, и мужчину не поменяешь. Женщина добывает мужчину, а мужчина добывает смысл. Вот и все, что было за дугой горизонта, обозначавшей начало петли.

Самым отвратительным было то, что Антон Павлович понял: он из последних сил держался за «течение жизни» как за соломинку. Он с удовольствием переложил ответственность за собственную судьбу на течение (зачем думать? кривая вывезет!), но оно оказалось иллюзией. Было ли оно? Просто проносились мимо часы, дни, годы. Он стоял на месте, словно заколдованный истукан, и течение не уносило его с собой. Все текло, но ничего не менялось.

Его потянуло к жене, которой не надо было ничего объяснять, с которой было просто плохо, отчаянно плохо, привычно плохо, но с которой интерес к жизни не пропадал, а переходил в иное – приключенческое? – русло. Может, и здесь все вернется на круги своя? Очень бы хотелось дважды войти в одно и то же ощущение течения.

Он не боялся сказать об этом Вите; чувствовал, и даже был уверен, что та втайне подумывает о возвращении к мужу (почему-то первое разочарование, как и первая любовь, очаровывает нас навсегда, а второе разочарование – унижает). Конечно, сначала она сделает большие глаза, как тогда, во время аварии. Минут через пятнадцать они уменьшатся, а еще через десять в них загорится любопытство. Надо будет лишь объяснить ей, что это нормально. Это будет несложно. Надо вернуть ей коварное чувство уверенности в себе, от которого до ощущения «течения жизни» рукой подать.

С легким сердцем он набрал телефон Надежды:

– Ты вчера сидела на диване напротив меня в своем дивном сарафане. Наверно, ты случайно раздвинула ноги. На тебе не было трусиков.

– Их действительно не было.

– Я тебя правильно понял?

– Боюсь, что да.

– Где и когда?

Со сложными женщинами, особенно с теми, которые уже успели оценить и вашу собственную искушенность, дающую вам право на мальчишескую ошибку, в кульминационные моменты следует разговаривать грубовато и решительно. Переть напролом. Сила солому ломает: природная простота в какой-то момент всегда оказывается предпочтительнее культурной сложности. А сложные натуры тянутся к простоте. К силе. К течению жизни. Женщина спешит обнажиться, мужчина торопится брать. Она догадывается: в слабости ее сила; он понимает: в силе его слабость. Не проявишь силу – это будет расценено как слабость; проявишь – поддашься слабости.

Однако не успел он положить трубку, как ему расхотелось видеться с Надеждой. Но и перезванивать ей, уже имеющей право с печальной слезой в голосе потребовать объяснений, было выше его сил. Такая простая жизнь усложнилась до предела. И в этот темный миг почему-то стало казаться, что высшая простота, к которой вела вся эта высшая сложность, – это любовь. Может, он просто искал любви и не находил ее?

Может, это и есть закон жизни? Его нельзя выдумать, его надо выстрадать. Чтобы сформулировать закон, мало быть профессором, надо быть умным человеком, которому не очень-то везет в жизни.

Тут надо было пораскинуть мозгами. Думать – значит, цепляться за жизнь. Самому себе создавать течение. Грести. Плыть вместе с улетающими в вечность часами, днями, годами. Жить. Да, в этом что-то есть. Ему нужна не Надежда, а любовь. Это очень похоже на истину.

Но на новые мысли уже не было сил и энергии. Силы ушли на то, чтобы годами заставлять себя не думать. Отдаваться течению – значит, не думать. Вот она, роковая ошибка. Где-то что-то не сложилось.

Авария. Он сразу почувствовал, что она была не случайной. Это был противный звоночек – глухой удар гонга из-за горизонта – от Танатоса, обитающего в дельте реки Стикс. Алло! Тук, тук, вы еще не устали от жизни?

Служба смерти, завораживающая вас течением жизни, всегда к вашим услугам.

Декабрь 2006 – январь 2007