Текст книги "Кирюшкины миры (сборник)"
Автор книги: Анатолий Аргунов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Ёлки зеленые
Перед самым Новым годом Кирюшка стал просить отца:
– Папа, давай ёлку ставить! Уже пора! У Витьки Рыжего поставили, у Пуши тоже. А мы-то когда? Опоздаем! Придёт Дед Мороз, а у нас и ёлки нет. Где он подарки оставит?
Кирюшка дёргал за рукав отца, занятого по хозяйству, канюча:
– Дава-а-ай, а-а-а…
– Рано ещё, Кирюша. Ёлка в тепле осыплется, пока Новый год наступит. Будет стоять как веник, без иголок. Тогда точно Дед Мороз мимо пройдёт, не узнает, и подарки твои ту-ту…
Отец показал рукой, как они пролетят мимо, как редкие поезда, которые проносились под окнами их домика, стоящего на маленьком полустанке в ста метрах от железной дороги.
– Ладно, – соглашался Кирюшка, – подождём. Только скажи, когда поставим – завтра или ещё через ночь.
– Ещё через ночь, послезавтра, – объяснил, улыбаясь, отец. – Достанем топорик и пойдем ёлку выбирать в лес, на Мощенник. Летом я там пару таких красавиц заприметил, растут рядком, бочок к бочку, друг другу мешают. Вот одну из них и срубим.
– А чего мешают? – не понял Кирюшка.
– А то, что когда два дерева близко друг к дружке растут, мешать начинают: солнца им не хватает и света. Тесно им, понял?
– А чего тесно? – никак не мог сообразить Кирюшка. – Вон небо какое высокое, расти и расти, – и он показал руками вверх.
– Небо-то высокое, а им надо расти не только в вышину, но и вширь.
– А зачем?
– Чтобы красивыми быть. Ты видел дядю Гошу? Видел, какой он высокий и худой, что его все оглоблей зовут? Это от того, сынок, что он жил в маленьком домике, на хуторе бабушки Марфы. Помнишь, мы к ней за мёдом летом ходили?
Кирюшка напрягся, и в его памяти всплыл маленький, совсем как игрушечный, домик из тонких брёвнышек, с совсем малюсенькими оконцами, где жила бабушка Марфа.
– А как же он туда, в домик, заходит? – удивился Кирюшка. – Дядя Гоша такой высо-о-окий! Ребята его кличут: «Дяденька, достань воробышка».
– В том-то и дело, что высокий, выше не бывает. А вырос дядя Гоша таким высоким, когда уехал в город. Там народу много, тесно, дома высокие. Вот он ввысь и пошёл, – с усмешкой ответил отец, продолжая хлопотать по домашним делам.
Кирюшка уже знал, что в городе большие каменные дома высотой с сосну. Там ездят среди домов маленькие поезда по рельсам и зовут их трамваями. Но чтобы народу было много и тесно, как в вагон-клубе, который приезжал раз в полгода на их полустанок показать кино, – не знал и сильно удивился.
– Чего ж это люди в город едут, раз там тесно? Живи здесь, вон сколько места…
С такими мыслями пролетел незаметно этот и весь следующий день. Рано утром Кирюшка, дождавшись, когда отец придет с ночного дежурства, сразу бросился к нему:
– Папа, пойдём за ёлкой! Две ночи прошли.
Отец, устало улыбнувшись, погладил сына по вихрастой голове:
– Пойдём, пойдём, Кирюша. Сейчас поем и пойдём.
Пока отец ел наваристые щи большой деревянной ложкой и потом пил неспешно горячий чай из блюдца, Кирюшка вместе с котом Сенькой вертелись около его ног.
– А ты, Кирюшка, поел? – спросил отец, давая корочку хлеба, смоченную в щах, коту.
– Ел, ел, мама, когда на работу уходила, покормила меня.
– Ну хорошо, иди одевайся потеплей и жди меня. Я сейчас соберусь да топор возьму.
Ещё через полчаса они оба, одетые в тёплые полушубки и ватные штаны, в валенках на широких самодельных лыжах, утопая в высоком снегу почти по пояс, медленно брели по зимнему лесу. Застывшая сказка окружила их. Ничто не нарушало тишину этого сказочного царства. Лишь резкая барабанная дробь дятла напоминала людям, что лес не сказочный, а живой. Только притаился на время – переждать суровую зиму.
Вскоре отец с сыном, запыхавшиеся и усталые, подошли к опушке леса, на которой рос молодой ельник.
– Ну вот и дошли, – сказал отец, отирая вспотевшее лицо носовым платком. – Да и ты, Кирюшка, смотрю, вскипел, как чайник, пар от тебя так и валит, – пошутил отец, отирая лицо сына.
– Жарко что-то, – ответил Кирюшка, хватая снег и поднося его ко рту.
– Нельзя, Кирюшка, снег есть, ангину схватишь. Потерпи, само пройдет.
Кирюшка все же украдкой лизнул холодный снежок, и ему сразу стало лучше.
– А где же мои ёлки зелёные? – стал размышлять вслух отец. – Не вижу. Осенью знал, а сейчас снегом всех занесло. Поди разберись. Ты, Кирюшка, здесь постой, а я пойду поищу двух сестричек-ёлочек.
И он шагнул в сторону ельника, сбивая лыжной бамбуковой палкой снег с деревьев. Кирюша ждать не стал, а пошёл по следам отца. Вскоре послышался и его голос.
– Иди, Кирюша, сюда! Нашёл наших сестричек.
Кирюшка заспешил и упал в глубокий снег, который накрыл его вместе с шапкой. Пока выбирался и тихо брёл к отцу, тот, уже срубив ёлку, шёл навстречу, держа её на плече.
– Папа, папа! – закричал со слезами в голосе Кирюшка. – Хочу посмотреть, как они росли вместе.
– Ну-ну, не шуми, тут рядом, пойдём, покажу.
Отец развернулся и пошёл обратно.
На небольшой полянке росла пушистая-пушистая ёлочка, метра два высотой, а рядом стоял пенёк от срубленной ёлки. Отец приставил срубленную ёлку к пеньку и, подойдя к Кирюшке, показал:
– Вот так они и росли вместе. Видишь: одна мешает другой. А теперь мы одну срубили и заберём с собой. А эта останется, ей, видишь, места больше будет. И она ввысь и вширь расти будет, понял?
Кирюшка кивнул головой. Но все равно ему было жаль срубленную ёлку, и всю дорогу обратно он молчал, что-то обдумывая про себя.
Когда стали устанавливать ёлку в доме, Кирюша упросил отца не прибивать её в деревянном кресте, лежащем на полу, а поставить ёлочку в банку с водой.
– Может она так жить будет, – сказал Кирюшка.
Отец не стал спорить. Перевернул табуретку вверх ножками, поставил трёхлитровую банку с водой на дно и туда же опустил ствол ёлочки, привязав её к ножкам табуретки.
Мать завернула табурет белоснежной накрахмаленной занавеской от окна. Получилась очень красивая снежная горка, из которой росла ярко-зелёная пушистая ёлочка.
Наряжал ёлочку сам Кирюшка. Он повесил самодельную длинную цепочку, сделанную из бумаги, которую заранее раскрасил карандашами, потом – несколько настоящих игрушек из папье-маше: птичек, зайчика и других, а также серебристый домик. Эти удивительные игрушки привезла ещё в прошлом году тётя Лена, которая жила в большом-большом городе Ленинграде. Ещё они вместе с матерью развесили конфеты, печенинки и пряники, протыкая их иголкой, а потом продевая нитку и нанизывая на ветки. Вместо конфетти распылили мелкие-мелкие бумажные снежинки и кусочки ваты. А на самый верх отец повесил красную звезду, сделанную из фанеры.
Ёлка получилась такая нарядная, что у Кирюшки от восторга закружилась голова. В канун Нового года Кирюшка долго не спал, всё ждал, когда Дед Мороз принесёт подарок. Не может же он теперь не заметить такую красавицу ёлку. Мать с отцом брякали посудой на кухне, оттуда вкусно пахло свеженькими пирогами с капустой и ватрушками с черникой. Они тоже готовились встречать Новый год, но как – Кирюшка не знал. Знал, что к ним должны прийти в гости соседи, тётя Люба, дядя Валя и ещё кто-то из отцовских друзей по работе. В заснеженные окна Кирюшке был виден краешек тёмного звёздного неба, освещённого серебристым светом луны. Кирюшка смотрел-смотрел на мигающие звёздочки, ожидая прихода Деда Мороза, да и уснул.
Утром Кирюшка первым делом бегом бросился в комнату, где стояла ёлочка, и от удивления раскрыл рот: под ёлочкой стоял маленький Дед Мороз в красном халате, с бородой, и держал в руках какой-то мешок. Кирюшка долго боялся подойти к Деду Морозу: а вдруг он настоящий? Страшно! Но потом любопытство взяло верх. Он подошёл, присел около Деда Мороза и, увидев, что это игрушка, осторожно взял мешочек. Там был пакет с подарком – шоколадные конфеты, печенье в пачках, яблоки и две ярко-оранжевые мандаринки. А ещё на дне мешочка лежали небольшой блокнотик и коробка настоящих цветных карандашей. Кирюшка от восторга запрыгал на одной ноге:
– Мама, папа! Мне Дед Мороз подарки принёс. Смотрите, какие! – и он побежал к родителям в спаленку за печкой.
Все дни после Нового года Кирюшка отворачивал занавеску на табуретке и смотрел на банку: если вода убавлялась, подливал под самое горлышко.
– Мама, а почему вода у ёлочки уходит? – спрашивал он мать.
– Она её выпивает.
– Как выпивает?
– А так, как ты пьешь чай или молоко, так и ёлочка, только вместо чая и молока она любит водичку.
Кирюшка удивлялся:
– Так у неё же рта нет!
Но мать отмахивалась:
– Не мешай мне, Кирюшка. Вырастешь – узнаешь.
Но любопытный Кирюшка заметил, что дней через десять около ствола, стоящего в банке с водой, появились маленькие беленькие корешки.
– Мама, мама! Ёлка корешки дала!
– Да ну? Не может быть, чтобы зимой – и корешки, – не поверила мать.
– А ты посмотри.
Кирюшка откинул занавеску и показал на банку.
– И правда – корешки, – удивилась мать, посмотрев вниз на банку. – Вот чудо-то какое!
– Мама, мама, а давай ёлку в землю посадим? Пусть растёт, раз корешки есть.
– Нет, Кирюша. Зимой они в земле замёрзнут. Нужно до весны ждать. А это долго, ещё четыре месяца, – отвечала мать.
Но Кирюшка не сдавался. И когда отец решил, что ёлку пора выносить во двор, Кирюшка расстроился.
– Она замёрзнет! Пусть стоит в тепле, я водичку ей буду каждый день сам подливать.
Отец с матерью переглянулись и сказали:
– Хорошо, пусть стоит. Только игрушки уберём, и не забывай сам воду доливать.
Счастливый Кирюшка целых четыре месяца следил, чтобы в банке, где стояла ёлочка, была вода. Корни у ёлочки постепенно окрепли и превратились в большие мохнатые нити, густо заполнившие всю банку. В конце апреля, когда снег сошёл с огорода, Кирюшка вместе с отцом понес ёлочку к баньке, и там, около неё, ёлочку и посадили в землю, хорошо удобрив коровьи навозом.
Ёлочка, как ни странно, прижилась, поболев лишь первое лето. Зато потом она была ярко-зелёной в любое время года и росла вместе с Кирюшкой. Вскоре она обогнала в росте не только Кирюшкиного отца и мать, но и баньку, и зелёной красавицей стояла у них во дворе, радуя всех, кто к ним приходил.
Больше ёлок на Новый год в семье Кирюшки не рубили, а наряжали красавицу прямо у баньки, радуясь, что она, живая и такая красивая, отмечает праздник вместе с ними.
Баба Таня
Баба Таня в жизни Кирюшки значила очень многое. Его мать, Мария, всё время была занята: то работой, то домашним хозяйством, с коровой, курами и огородом. Так что времени для Кирюшки у неё почти не оставалось. Он рос вместе с такими же без родительского пригляда соседскими ребятами. Летом он проводил время на речке, в лесу за грибами и ягодами, а когда стал постарше, с отцом на покосе. Зимой большая часть ребятишек сидела по домам: холодно, а валенки и тёплая одежда не у всех водились. Послевоенное поколение жило ещё бедно.
Кирюшку спасала баба Таня. Она приезжала посреди зимы, в самые сильные морозы, привозила для Кирюшки подшитые валенки или связанные из толстой шерсти рукавички и носки.
– На, Кирюшка, носи на здоровье, – радовалась бабушка. – Теперь ни руки, ни ноги не наморозишь. Вишь, какие тёплые!
И бабушка показывала обновки.
– Ты, Мария, обшей их сукном, меньше рваться будут, да и теплее, – советовала бабушка матери Кирюшки.
– Да есть мне время! – отвечала мать и возмущалась: – На нём как ни обшивай, как на огне всё горит!
– Да ты не ругай, не ругай. Сама забыла, какой была? – осаживала бабушка Марию.
Мать смущённо замолкала.
– А-а-а, то-то же, – удовлетворённо говорила бабушка Таня.
Сколько лет было бабе Тане, Кирюшка не знал. Выглядела она худенькой старушкой с добрым и всегда сочувствующим лицом, которое не портил слегка длинноватый нос. Её лицо удивительно напоминало лики святых со старинных икон, которые висели в её доме. Баба Таня была верующей и набожной, часто крестилась и по любому поводу говорила:
– Так Богу угодно…
Родственники и соседи любили бабушку Таню, и хоть она жила в маленьком, разделённом на две семьи домике, вместе с дедом Сашей, в их половине всегда были люди. Они приходили поговорить и отвести душу в разговоре. Кто ещё выслушает тебя молча, не перебивая, да ещё даст совет? Никто! Вот и шли люди к бабушке Тане за успокоением.
Бабушка Таня всех принимала и как могла помогала. Бывало, перекрестит какую-нибудь молодую плачущую женщину, от которой ушёл муж, и скажет ей:
– Без Бога – не до порога. Молись и терпи. Бог услышит и поможет. Не гневайся, молись, – и отправляла женщину домой, шепча ей вслед какой-то заговор.
Глядишь, через месяц-два и возвращался муж в семью. То-то радости было у женщины. Прибежит к бабе Тане, яички принесёт, мёда банку или ещё чего вкусненького.
– Вот тебе, бабушка Таня, от меня от всего сердца. Спасибо, помогла. Век помнить буду.
А бабушка радостно улыбалась и снова крестила женщину:
– Ты, Анфиса, не забывай Богу-то молиться, не забывай. Он ведь счастье-то как даст, так и возьмёт. Молись и мужа уважай. Муж от Бога тоже, – и опять крестила, отправляла женщину от себя и благодарила. – А за подарки спасибо. Мне не надо, а вот внучат много, отдам им. Всё гостинцы будут, радость будет, – благодарила бабушка женщину.
Бабушкину легкую руку, умение снять сглаз или порчу знали во всей округе. Люди тянулись к её дому круглый год. Бабушка Таня радостно всех принимала, никому не отказывала. Одного она только не делала ни за какие подарки и деньги: сама не наводила порчу, не отлучала мужей и жен друг от друга, да и вообще не делала ничего дурного, чтобы навредить человеку, считая это большим грехом.
Кирюшка был самым младшим внуком в её многочисленном семействе, и бабушка Таня его очень жалела. Отец железнодорожник всё время на работе при поездах, мать тоже занята. Растёт парень сам по себе, без присмотра и особой родительской любви. Поэтому бабушка Таня всячески привечала своего внука, отдавая ему всю свою любовь и душу.
Мальчишка рос непоседливый, озорной, но очень впечатлительный. Очень рано он стал ходить с бабушкой по святым местам: в разрушенные церкви, где бабушка молилась шёпотом, поглядывая на обвалившиеся стены и облупившуюся штукатурку с ликами святых.
Иногда Кирюшка спрашивал:
– Бабушка, кто стены сломал с картинами?
Бабушка ему отвечала:
– Не картины это, это святые: Лука и Матфей. А стены разрушили плохие люди и время.
– А их починят? – не унимался внучок.
– Обязательно починят, вот только время такое настанет – и починят.
– А когда настанет?
– Точно не знаю, но оно обязательно настанет, в это я верю. Все церкви восстановят, нельзя без души и веры русскому народу жить. Дети и внуки тех, кто разрушил, их и восстановят. Помяни моё слово, – и бабушка замолкала, опять шепча какие-то молитвы и долго кланяясь: – Прости, Господи, не ведали что творили…
Действующая церковь в районе была одна, за пятьдесят километров, и бабушка раз в году ходила туда пешком помолиться. Внучка с собой не брала: мал ещё, да и родители смотрели на это косо. Мол, нечего мальчишку к попам таскать, время сейчас безбожное, пусть растет как все. Бабушка Таня только качала головой:
– Грех это, Мария, так говорить. Не гневи Бога.
– Да что он тебе дал-то, Бог? Всю жизнь работала, спину гнула, то на барина, то на колхозы. А тебе даже пенсия не положена, – отвечала Кирюшкина мать.
Бабушка Таня обиженно поджимала губы и отворачивалась:
– Я работала, чтобы вас накормить и вырастить. А теперь вы обо мне должны заботиться, а не колхозы. А Господь мне помогает – без хлеба не сижу, – и, обижаясь, совсем уходила из дома.
В престольные летние праздники бабушка Таня ходила в лес около посёлка, где жила. Если Кирюшка гостил у бабушки, то она брала его с собой.
– Только родителям не говори, а то ругаться будут, – предупреждала она внучка.
– Не буду, не буду, баба. Возьми только меня с собой! – просился Кирюшка.
И они шли в сосновый лес километра за три, приходили на полянку. Там среди молодого ельника стоял какой-то столб из дубового дерева, почерневший от времени. Трава вокруг столба всегда была утоптана, на небольшом холмике около него лежали полевые цветы. Бабушка тоже укладывала букетик из ромашек и колокольчиков с иван-чаем на холмик, а потом долго-долго молилась около столба. Кирюшка стоял поодаль, не зная, что ему делать. Молиться бабушка Таня его не заставляла.
– Вот окрестишься, тогда и молиться можно будет, – говорила она ему.
Когда они возвращались обратно, Кирюшка спросил:
– А что это за столбик такой, бабушка?
– Это место, где святой Марк Пустынник жил.
– Как жил? – не понимал внук.
– Жил в землянке, Богу молился.
– Зачем молился?
– Чтобы людям жилось лучше, чтобы дети не болели, чтоб пожаров не было, чтобы урожай был хороший и хлеба народилось много. За всё хорошее молился.
Кирюшка шёл рядом с бабушкой Таней и всё думал: «Как же можно жить одному в землянке среди леса? Страшно ведь. И молиться ещё надо. А что же он ел, где готовил?» И не мог найти ответы на свои наивные детские вопросы. А бабушку Таню об этом спросить он стеснялся.
Так и остался в его памяти на всю жизнь незримый образ таинственного Марка Пустынника, как и образ бабушки Тани.
Дед Саша
Александр Михайлов, или дед Саша, казался маленькому Кирюшке олицетворением какой-то русской мощи, потому что походил на русского богатыря. Высокий, с крепкой широкой грудью, с абсолютно седой головой и такой же седой окладистой бородой, которая всегда была аккуратно подстрижена и расчесана. При беглом взгляде на него дед Саша производил впечатление даже на взрослых, что уж говорить о ребятишках, особенно когда в престольные праздники он надевал свой сюртук с тремя георгиевскими крестами. И за свою долгую жизнь дед Саша много чего повидал и много чего успел сделать. Главным в его жизни были две вещи – любовь к России и любовь к детям, что, собственно, практически одно и то же.
Внешне эта любовь никак не проявлялась. И даже наоборот, некая строгость, если не сказать жестокость, в воспитании своих собственных детей, а потом и внуков, как-то отталкивала от него детей, делала из него чуть ли не монстра, способного лишь строжить и наказывать. Но как ни странно, никто не мог вспомнить, чтобы дед хоть раз кого-нибудь ударил или шлепнул. Один его суровый вид внушал детям страх и почтение. Но вот когда все выросли и разъехались кто куда, они почти всегда с ностальгией вспоминали своего сурового деда Сашу.
Так случилось и с Кирюшкой. Когда он увидел деда Сашу в певый раз – он обомлел. Такая мощь и строгость в одном человеке! И это его дед!
Первым делом, когда пятилетний Кирюшка приехал погостить к бабушке Тане, дед спросил его:
– Что умеешь делать?
Кирюшка ответил, что умеет считать до семи.
– Да-а-а, крякнул дед. – Тогда вот бери этот инструмент, – он показал на ящик с ручкой, – и разрежь на нем семь стеблей табака.
– Ладно тебе, дед, дай внуку освоиться, прийти в себя. А ты сразу за свой табак, – заступилась было за внука бабушка Таня.
Но дед строго посмотрел на нее и произнес:
– Пусть учится делом заниматься. Ты забыла, что сама делала в свои пять лет?
– Полы в доме мыла, белье на каталке гладила, коров в поле гоняла… Да мало ли чего. Но тогда другое время было. Ты, дед, не вспоминай об этом лишний раз. Чего хорошего, что в такие годы работать начала? – опять запричитала было бабушка Таня.
– Труд еще никого не испортил. И чем раньше человек поймет это, тем больше от него пользы, – пробурчал дед, доставая инструмент для резки табака. – Вот смотри, Кирюшка, ставишь сюда сухой стебель табака, с самого краешка и начинай вверх-вниз ручкой водить. Только пальцы не суй, отрубит.
И дед показал Кирюшке, как нужно резать табачные стебли и листья. Кирюшке работа понравилась, и, разрезав семь стеблей, он попросил у деда поработать.
– Можно, деда, я еще порежу?
– Нет, хватит, – строго сказал дед. – Для первого раза хватит. Работа в радость должна быть, а в тягость нужда заставит, – добавил он, пряча ящик на место. – А ты, смотрю, с руками растешь. И голова на месте.
Кирюшка потрогал голову – действительно, на месте, и руки тоже как руки. Непонятно, что дед сказал? Но горевать мальчик не стал, а занялся своими мальчишечими делами.
В обед дед Саша садился во главе стола на своем большом стуле. Около него всегда стоял самовар в праздники и выходные дни, а в будни – только что снятый с керогаза горячий чайник. Дед любил чаепитие. Пил чай только из стакана, причем первые три разливал на блюдце с голубой каймой и пил медленно, вприкуску с сахаром. Остывший чай дед Саша выпивал прямо из стакана. Кирюшка, умевший считать только до семи, сбивался со счета.
Сам Кирюшка сахар не любил. Ему нравились конфеты, которые в ярких обертках лежали на блюдечке рядом с сахарницей. Дед Саша строго следил, чтобы внук чай пил только после того, как все съест. Обязательное условие – одна конфета на один стакан чая. Кирюшке очень хотелось съесть лишнюю конфету, но не получалось. Под строгим взглядом деда он с большим трудом выпивал два стакана, и, обессиленный, падал на спинку стула. Бабушка Таня просила деда:
– Ну пусть еще конфетку возьмет, он ведь ребенок…
Дед же понимал свою роль иначе:
– Баловство! Сказано: сколько стаканов, столько и конфет, – не уступал он, вставая из-за стола, давая понять, что обед окончен.
Любимым занятием деда Саши в свободное время было курение трубки. Вырезанная из огромного сучка вишни старым ленинградским мастером Федоровым, она как нельзя лучше дополняла облик деда, делая его похожим на позднего Тургенева, но только с трубкой во рту. Курил дед много, за день мог выкурить целый кисет крепчайшего табака – самосада, который растил и готовил сам на целый год. Половину небольшого участка, где жили дед с бабушкой Таней, занимал табак.
Кирюшка как-то попросил:
– Дед, дай и мне попробовать твою трубку?
Дед усмехнулся:
– Ну на, попробуй, – и протянул Кирюшке мундштук.
Тот, прямо как дед, попыхтел сперва, а потом глотнул дым и, закашлявшись, чуть ли не выбросил трубку:
– Забери, забери обратно, – закричал мальчик, чуть не плача.
– Ну что, накурился? То-то, знай, что курить могут только взрослые, да и то не все, – засмеялся дед, забирая трубку у внука. – Будет тебе впредь наука.
А еще дед очень любил давать поручения. Они вроде бы и не трудные, но всегда требовали внимания и сосредоточенности. Например, он посылал внука в магазин купить хлеба – буханку черного, пять коробков спичек и селедки ровно на один килограмм.
– Только смотри, селедка должна быть серебристая, а не желтая. Понял? – напутствовал дед внука. – На вот тебе один рубль, купи себе потом стаканчик мороженого.
Кирюшка несся со всех ног в сельмаг. Там около чайной всегда кипела жизнь. Мужики толпились у буфета, ожидая свежего бочкового пива, женщины стояли в очереди за продуктами, ребятня бегала вокруг них, выпрашивая мелочь на мороженое. Кирюшка встал в очередь за женщинами, и когда дело дошло до него, продавщица с ярко накрашенными губами спросила:
– Чего тебе, мальчик?
Кирюшка растерялся. Спросил сначала спичек, потом вспомнил про буханку хлеба.
Отсчитав пять коробков спичек и подав буханку черного хлеба, продавщица еще раз переспросила:
– И все?
И тут Кирюшка вспомнил:
– Селедок килограмм.
Продавщица кинула три больших селедины на серой оберточной бумаге на весы.
– Ровно кило, – сказала она, заворачивая селедки в бумагу. – Теперь все?
– Все, – тихо ответил Кирюшка, складывая покупки в сетку-авоську.
– Ну тогда держи сдачу, – и продавщица отсчитала десять копеек пятачками.
Счастливый Кирюшка сразу же направился к мороженщице и на оставшиеся десять копеек купил так любимое им сладкое мороженое. Мороженщица подала бумажный стаканчик с белым-белым как снег мороженым и деревянную палочку. Примостившись на пеньке в парке под акациями, Кирюшка с наслаждением съедал мороженое, выскребая ложечкой до дна стаканчика. Вздохнув, что мороженое быстро закончилось, Кирюшка поплелся к дому. Дед уже, кажется, ждал внука.
– Ну, показывай, что купил.
Кирюшка радостно отсчитал пять коробков спичек, вынул буханку хлеба и выложил уже промокшую бумагу с селединами.
– Все как ты говорил, – отрапортовал Кирюшка.
Но дед, развернув бумагу, тут же завернул ее.
– Неси обратно. Не та селедка. Я тебе сказал купить серебристую, а ты принес желтую.
И только сейчас Кирюшка вспомнил наказ деда. Слезы навернулись на глаза:
– Я забыл… Забыл я…
– Ладно тебе, дед, ребенка ругать. Я схожу, обменяю. Мне все равно туда надо, – как всегда заступилась бабушка Таня.
– Нет, пусть сам исправляет ошибку, – строго сказал дед Саша.
Спорить с дедом бабушка не смела. Она знала его крутой нрав. Все равно своего мнения не переменит.
Кирюшка, схватив селедку, бегом побежал в магазин. Продавщица сразу же заметила стоящего со слезами на глазах мальчика.
– Ну что, не то купил?
– Тетенька, мне нужна селедка серебристая, а не эта, – и он протянул мокрый сверток.
– А чей ты? – незлобно спросила продавщица, забирая обратно селедку.
– Да верно бабы Тани, кажется, к ней внук приезжал, – ответила какая-то женщина из очереди.
– Деда Саши, – усмехнулась продавщица. – Тот не только ребенка, бабку свою куда не надо пошлет, если не по нему, – сострила она.
Но ее никто не поддержал.
– На вот, твои серебристые селедки. Ровно кило, – подала продавщица новый сверток из той же серой бумаги. – А сдачи тебе не будет. Еще семь копеек мне задолжал. Серебристая-то селедка немного дороже. Ну да ладно, баба Таня отдаст. Деду-то не говори об этом, а то снова рассердится, – напутствовала продавщица Анфиса.
Так, шаг за шагом Кирюшка, познавал сложный мир взрослых отношений. И когда говорят о конфликте поколений, отцов и детей, всегда нужно помнить о детстве. Если в детстве были такие воспитатели, как дед Саша, никаких конфликтов не может быть, нет почвы.
Дед Саша умер как-то вдруг, за несколько лет состарившись до немощи, на квартире у дочери в Ленинграде. Кирюшка сильно переживал смерть своего любимого строгого деда.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.