Текст книги "Черный передел. Книга I"

«Все-таки зачем Щелочихину Пантюхин? Погоди-погоди!» – Субботин отложил трубку. – Министр внутренних дел генерал армии Щелоков, который сегодня был совсем рядом с мосье Ухтомским во время передачи «Последних известий», вновь заставил Субботина задуматься. Первая мысль была парадоксальной, маловероятной. Министр Щелоков и директор завода Щелочихин. Похожие фамилии. Ну и что из этого? Хотя… Почему-то оба служили в одном силовом ведомстве – МВД. Уж не родня ли они? В таком случае многое проясняется. Даже то, что именно Щелоков попросил почти однофамильца Щелочихина выделить ему, агенту Ассоциации Субботину, квартиру. И еще одно. Если предположить, что это именно так, как он подумал, то… всемогущий Щелоков вполне мог «трудоустроить» Щелочихина на должность директора.

Мысли Субботина вернулись к Пантюхину.

Если Пантюхин – «шестерка» директора, его подручный, то… Нет, ничего не вяжется. Хотя… Советский Союз такая страна, где невозможное становится возможным, как в песне: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

Как бы там ни было, но явно выстраивалась прелюбопытная цепочка: Ассоциация – министр МВД – Петр Кирыч, директор завода – Пантюхин, уголовник. Трудно, конечно, предположить, что между ними существует какая-то связь, но… Запад недаром никак не может разгадать «русскую душу». Пантюхин – охранник Щелочихина? Зачем? В СССР отсутствует такой состав преступлений, как покушение на жизнь государственных деятелей, хотя недовольных становится все больше и больше. Субботин по-своему истолковывал это обстоятельство. Достаточно хорошо зная российскую историю, он увязывал нынешнее состояние СССР с годами, когда русская армия победила Наполеона и вошла в поверженную Европу. И просвещенные русские офицеры увидели совсем иной, свободный мир. Так родились декабристы. И нынче, чем шире становится коридор на Запад, тем больше советских людей получают возможность своими глазами увидеть, как живет цивилизованный мир, толком не зная о коммунизме.

«Что ж, – подумал Субботин, – теперь будем искать причинные мотивы раздора между Щелочихиным и его возможными противниками. Об одном из них с явной злостью упоминал Пантюхин. Русич! Алексей Русич, человек из странной, несгибаемой породы правдоискателей». Субботин придвинул к себе плотный лист ватманской бумаги, легкими движениями набросал нехитрую схему. Острые линии, словно ветви от ствола, разбежались в разные стороны, ни одна не сходилась с другой. Это первое дерево, за которым вырастет густой лес. Ветви должны обвиться вокруг ствола, переплестись друг с другом и тогда… одни начнут отпадать, другие душить пасынков. Но… пока следует начать с самого малого – войти в доверие к Петру Кирычу, к Пантюхину, к Русичу. Средств для этого в его арсенале предостаточно, оглядимся как следует, а потом…

Телефонный звонок заставил Субботина насторожиться. Прежде чем снять трубку, он задал себе вопрос: кто может ему звонить? Ответ был однозначен: никто. Мгновенно подключив к аппарату провод диктофона, Субботин снял трубку:

– Вас слушают!

– Это писатель Павел Эдуардович Субботин? – проворковал приятный женский голос.

– Да, к вашим услугам.

– Вы живете в нашем доме, – бойко продолжала женщина, – в заводском доме, у нас в основном проживает техническая интеллигенция, а вы… в некотором роде – творческая интеллигенция.

– В некотором роде. – Разговор начал заинтересовывать Субботина. – Вы, наверное, хотите, чтобы я выступил перед рабочими?

– Почти угадали. – Он готов был поклясться: женщина на другом конце провода улыбалась. – Только не перед рабочими. Иными словами, наш уважаемый директор Петр Кирыч приглашает вас провести уик-энд у него на даче.

– О, какая честь! – растянул в улыбке тонкие губы Субботин. Зверь бежит на ловца. – И когда же?

– Сегодня.

– Да, но я не готов к столь ответственному визиту.

– Ни о чем не беспокойтесь. Покупать ничего не нужно. Одевайтесь проще, по-спортивному. Будут все свои. И еще, кажется, вы одинокий человек?

– Увы и ах!

– Тем более, вам не нужно уговаривать жену.

Итак, через два часа за вами заедут. Договорились?

– Договорились. А кто вы, прекрасная незнакомка?

– Личный секретарь директора. До встречи!

* * *

В какое-то неуловимое мгновение Петром Кирычем овладело странное ощущение: он будто бы находился в своем кабинете, но не видел лица Русича, не слышал его оправданий. Раздвинулись и растаяли стены кабинета, померкло лицо Нины Александровны. Перед мысленным взором появилось заснеженное кочковатое поле северного лагеря, а на нем яркие пятна крови, конвоиры, с трудом удерживающие опьяненных кровью псов. Овчарки буквально рвались с поводков, из их пастей капала розовая пена. Этот январский морозный день он отныне не забудет никогда. На обычный развод заключенных он не пошел. И без него вертухаев на разводе было множество. И вдруг к нему в прихожую влетел Пантюхин – тайный сексот из бригадиров. Оглянувшись по сторонам, будто в квартире начальника лагеря могли находиться посторонние, он зашептал:

– Гражданин начальник, беда! «Хохлы» задумали побег совершить!

«Хохлы» – так называли отбывающих заключение бывших полицейских и старост, которых отыскали уже после войны. Одних достали из-за рубежа, других словили в самых глухих углах.

– Какой побег? – Помнится, он рассердился на своего верного сексота. Кругом снежная целина на сотни километров, зверье, бездорожье. Да и как можно убежать, прорвав проволочные заграждения, усыпив бдительность охраны? – Брешешь ты все, Пантюха, выслуживаешься, чтобы я тебе скостил срок.

– Они давно, оказывается, готовились, заточник делали. Нападут на конвой и…

– А почему молчал, сволочь?

– Только утром пронюхал.

– И когда побег?

– Как в просеку пойдут.

– И сдохнут в тундре! – буркнул Петр Кирыч, машинально ища глазами шинель, оружие. Сдохнуть-то они сдохнут, но… Через неделю в его лагерь должна приплыть комиссия из МВД, дядя-министр ищет повод, чтобы вытащить его с Севера, пристроить на высокую должность в Москве. А если побег, то…

Когда Петр Кирыч подбежал к плацу, на котором всегда проходил развод зеков по работам, вдруг раздался истошный вопль. Изумленный начальник увидел, как со сторожевой вышки камнем падает часовой, роняя автомат. Кто-то из зеков ловко подхватил оружие.

Что тут началось! Завыли сирены, собирая бодрствующие смены, взметнулось к небу пламя, закричали на разные голоса люди – зеки и охранники, поднялась стрельба. «Хохлы», видимо, все детально продумали. Одна группа, вооруженная автоматами и холодным оружием, заняла проходы, ведущие к узкой полоске земли, что шла к главным воротам. Пройти мимо нее было невозможно: внизу круглый год курилась незамерзающая болотная жижа – чертово логово. Пока взбунтовавшиеся зеки удерживали проход, по нему уходили в тундру вожаки. Затарахтели вездеходы, появившиеся невесть откуда, мелькнули фигурки беглецов на лыжах.

– Собак! – завопил во все глотку Петр Кирыч. – Выпускайте псов! Из отстойника. – Он прекрасно знал, что в отстойнике находились восемь взбесившихся псов, которых он давно бы пристрелил, но начальство приказало дождаться приезда ветеринара. – Капитан Зонин, выпускай псов из отстойника! – Он схватил начальника режима за грудки.

– Товарищ подполковник, – запротестовал капитан, – псы-то бешеные! Как можно?

– А эти? – кивнул Зонин в сторону беглецов. – Разве они лучше бешеных псов? Приказываю уничтожить всех! Псы сами сделают что надо!

Он плохо соображал тогда, чувствуя лютую злобу на тех, кто в самое неподходящее время задумал подложить ему свинью, сломать карьеру. Оттолкнув капитана, он подбежал к решетчатым дверям отстойника, где уже глухо рычали, вставали на задние лапы взбесившиеся овчарки, чуя скорую добычу. Рванул на себя засов. Дверь не поддалась. Поискал глазами тяжелый предмет. Попался на глаза лом. Пара тяжелых ударов, и псы выскочили, словно ошпаренные. Не ожидая команды «фас», кинулись в сторону беглецов, на чью одежду были давным-давно натасканы.

К вечеру охранники собрали трупы, сложили их рядком, на снегу. Шестнадцать заключенных загрызли псы. Семеро лежали с огнестрельными ранами. Среди убитых, чуть в сторонке, прикрытые простынями, лежали и двое охранников. Офицеры собрались все вместе, в тесную кучку, словно боялись остаться в одиночестве. Капитан Зонин дрожал как в лихорадке, стараясь не смотреть на начальника лагеря. А он, Петр Кирыч, чтобы окончательно прийти в себя, набросился на капитана, обещая засудить его за потерю бдительности, за разгильдяйство…

Придя домой, Петр Кирыч хотел было застрелиться, зарядил пистолет, подержал холодный ствол у виска, но передумал. Жизнь дается один раз. Возможно, он поступил правильно, выпустив собак, но… все сойдет с рук, если смолчать о том, что они бешеные. Да разве этот чистюля Зонин смолчит? Первый заложит его. Чтобы удостовериться в своей правоте, он приказал позвать Зонина, выставил бутылку «Столичной». Капитан, к его удивлению, с готовностью присел к столу, опорожнил целый стакан водки. К концу ужина согласился держать язык за зубами, хотя, по его словам, «шила все равно в мешке не утаить». Порешили так: ночью тела покусанных закопать, а все свалить на зеков. Так и сделали. Правда, Петр Кирыч сильно сомневался в капитане Зонине, понимал, что рано или поздно он все равно проговорится, заложит его. И на всякий случай Щелочихин решил подстраховаться. Встретился в потайном месте с Пантюхой, пошептался. На следующее утро капитан Зонин вдруг исчез. Жена показала на следствии, что муж пошел на охоту и не вернулся, нашлись и свидетели – у начальства в любом лагере есть «купленные», которые готовы за лишнюю пайку, за доброе отношение возвести напраслину на кого угодно. Сам же Петр Кирыч использовал собственную гениальную задумку: во время «собеседования» с членами комиссии подкинул им идею, которая и помогла ему выйти сухим из воды, – намекнул гостям из МВД, что капитан Зонин, ответственный за содержание отстойника, ударился в бега, боясь уголовной ответственности за кровавую бойню. На том и порешили, ибо члены комиссии ехали не осуждать, не искать, а перенимать опыт. Он, Петр Кирыч Щелочихин, отделался тогда строгим выговором. А что такое выговор в наше время – тьфу! Дырка от бублика. И вот сейчас, разбираясь с начальником ОТК Русичем, он почувствовал, что этот чистоплюй, бессребреник весьма напоминает капитана Зонина, чей жизненный путь закончился в болотной полынье на северной земле. Он вскинул голову и неприятно поразился – на него в упор смотрели осуждающие глаза не то Зонина, не то этого Русича.

Петр Кирыч, нынешний директор завода «Пневматика», человек с крепкими нервами и забывчивой памятью, которая помнила только хорошее, поймал себя на страшной мысли: «Убрать бы с глаз долой этого второго Зонина, в болото бы сунуть башкой». Чтобы освободиться от наваждения, Петр Кирыч налил полный стакан старососненской минеральной и залпом выпил…

* * *

Кое-как совладав с нервами, сделав равнодушное лицо, Русич открыл красную папку, осторожно вынул верхний лист. Далее следовали нужные даты – месяц, число, даже точное время. В докладной говорилось: «За последнюю декаду июля на заводе „Пневматика“ из-за не расследованных пока обстоятельств скопилось значительное количество бракованной продукции, в основном, литейного брака, полученного по кооперации. План оказался под угрозой. Чтобы выйти сухим из воды и не понести наказание, помощь предприятию оказал начальник отдела технического контроля тов. А. Б. Русич. Не доложив руководству и военпредам, он своим распоряжением от 2 июля дал указание возвратить весь брак поставщику. Однако преступное хитроумие Русича заключалось еще и в том, что он же выставил поставщику и штрафные санкции за якобы испорченные по вине того же Старофурьинского завода изделия. На заводе-поставщике, не разобравшись в существе вопроса, не только приняли бракованное литье, но и оплатили „Пневматике“ штраф, сумма которого перекрыла с лихвой все остальные виды заводского брака да еще дала плюсовой остаток. Как говорят финансисты, брак пошел красным, то есть дал предприятию прибыль».

– Простите, Петр Кирыч, – Русич вытер платком вспотевшее лицо, чувствуя, как теряет самообладание, – во-первых, этот ход был сделан, извините, по вашей инициативе, во-вторых, выставить штрафные санкции за брак предложили также вы.

– Что ты говоришь? – удивленно произнес Петр Кирыч. – Но скажи, почему в докладной нет моей фамилии? Наговариваешь, правдолюб, на директора, однако ладно… читайте дальше. Там довольно много любопытного для органов правосудия. – Петр Кирыч, не обращая внимания на Русича, налил себе в хрустальную рюмочку французского коньяка, стал пить маленькими глоточками, смакуя его, потом осторожно взял засахаренную дольку лимона, стал жевать. Отставив тарелку, тихо-тихо зашептался с Ниной Александровной, предоставив начальнику отдела технического контроля полную возможность углубиться в чтение невесть откуда взявшихся документов.

Русича бросало то в жар, то в холод, когда он знакомился с содержанием докладных записок, актов, чертежей. Все они в той или иной мере обвиняли лично его. Закончив чтение, после которого в голове остался какой-то страшный сумбур, Русич положил красную папку прямо перед собой, долго смотрел на нее, не решаясь заговорить. Затем снова открыл папку. Директор и его референт, казалось, совершенно забыли о нем. Русич вновь принялся перебирать бумаги, невольно отметил: ни под одним документом не стояло подписи директора. Поначалу хотел вспылить, мол, что вы мне подсовываете филькину грамоту, без подписи документы недействительны, но… смолчал. Следовало отдать должное анонимным авторам – факты не были подтасованы, все до единого соответствовали действительности, они сухо и деловито констатировали то, что годами было привычным, на что никогда при существующей системе не обращали внимания, но в отрыве от дела были ужасающими.

Чего только не было собрано в красной папке! Изготовление продукции сразу по двум чертежам: одна технология для оборонных предприятий, где брак немыслим, вторая – для небольших заводов, с отклонением от чертежей, знали, что и так сойдет. Зафиксировано было в докладных и наличие «двойной бухгалтерии». Автор ее – Петр Кирыч обычно отвечал на возмущение Русича одной фразой: «Я все беру на себя». Но особенно поразила докладная, в которой говорилось буквально следующее: «На „Пневматике“ до прихода П. К. Щелочихина была внедрена порочная практика, когда отдел технического контроля забракованные детали почему-то оставлял прямо в цехах, не вывозил их в изолятор брака». Дальше шло безжалостное обвинение: «Для чего совершалась подобная махинация, известно ребенку: в конце месяца или квартала в случае необходимости забракованные детали шли на сборку как годные, тем самым потребителю отправлялся не случайный, скрытый, а заведомый брак».

– Ну как? – лукаво ухмыльнулся директор. – Звучит?

– Вы что, издеваетесь надо мной? – Лицо Русича пошло красными пятнами. Он резко отшвырнул от себя бумаги. – Ведь буквально все, о чем здесь написано, делалось по вашему личному настоянию, по вашим приказам. Я, если помните, резко возражал, продолжаю возражать против подобной, не побоюсь сказать, преступной практики. Сколько раз, к примеру, мы цапались с вами по поводу «двойной бухгалтерии»? Не менее десяти. Вы сами заставляли ОТК применять недозволенные приемы. Смешно и стыдно читать, будто до вашего прихода у нас брак не оставляли в цехах. Не бывало такого, клянусь вам! А вы… приказали создать ложный запас деталей. Если уж пошла такая беседа, то… скажу в глаза: вы научили нас обманывать государство. И делали все ради собственного возвеличивания. Да, при вас мы стали получать большие премии, липовые знамена, грамоты.

– Говорите, говорите, это страшно интересно, – ледяным тоном произнес Петр Кирыч. – Выходит, я забираю себе все награды? А мне думается, что…

– Петр Кирыч помог распрямить согбенную спину нашему коллективу. – Нина Александровна нервно дернула кулончик на груди. – Вот вам и благодарность.

– Я сегодня же обращусь в областной комитет народного контроля и выложу им все как на духу. Сам виноват, не отказываюсь, пошел у вас на поводу. Пусть наказывают.

– Тю-тю-тю! Сбавьте обороты, молодой человек. Меч сечет головы на крепких шеях, а ваша умная голова вообще висит на волоске.

– Думаю, что не более, чем ваша! – вгорячах бросил Русич, уверенный в том, что на столь грозной ноте и закончится весь разговор, но Петр Кирыч повернулся к референту:

– Милейшая Нина Александровна, будьте столь любезны, скажите, имеются ли в делах мои письменные приказы, указания, которые бы заставляли или обязывали начальника ОТК Русича, к примеру, оставлять заведомо бракованную продукцию на сборке?

– Подобных приказов я не обнаружила! – отчеканила референт, преданно глядя в глаза директора.

– Я так и знал. Подобьем бабки. Что же это получается? – Петр Кирыч набычился, наклонился над столом, подавляя присутствующих своей мощью. – Я вас официально не обязывал нарушать правила и должностные инструкции. Да, случалось, давал дельные советы, помогал выбираться из лабиринтов, куда завод попадал исключительно по вашей вине, из-за вашей системы контроля, направленного на приписки, на получение незаконных премий.

– Да вы в своем уме? – Русич едва не разбил голову о полукруглую притолоку – так стремительно вскочил на ноги.

– Сядьте! – зычно приказал директор. – И слушайте. Учтите, теперь, когда тайное становится явным, когда произошло ЧП, вы настрочили докладную на имя начальника главка, пытались уверить его в собственной невиновности, валили все на вашего покорного слугу, мол, законы святы да виноваты лихие начальники-супостаты.

– Докладную? – Русич оторопел. Откуда это известно директору? Не только про докладную, известен каждый его шаг. Вот, оказывается, к чему весь спектакль. Его приперли к стене. Он и не подозревал, какие грозные ветры незримо дули над его головой. – О какой именно докладной вы говорите? – на всякий случай спросил Русич.

– Вы что, взрослый юноша или старый мальчик? – грубо вопросил директор. – Я толкую о докладной, где вы пытаетесь выгородить себя, заодно, как бы походя, топите своего директора: я, мол, чист, как ангел, сигнализировал руководству о том, что вдвое сократили штат ОТК, что на заводе крайне мала пропускная способность испытательного стенда, посему красят в цехе далеко не все пневмонасосы, а ведь это прямой путь к аварийным ситуациям, что, к сожалению, и произошло.

– Признаюсь, я крайне удивлен. Если вы, Петр Кирыч, все знаете, зачем было устраивать этот маскарад с переодеванием? Выкладывайте, что вам конкретно от меня нужно? – Русичем овладело состояние, посещавшее его крайне редко: ему стало нечем дышать, ладони сделались влажными. Он едва удерживался на невидимой грани, так хотелось ему швырнуть в лицо директора все эти обличительные бумаги, хлопнуть дверью, но Русич сумел взять себя в руки.

– Это иной разговор. Сядьте поудобнее, расслабьтесь. Никогда не занимались аутогенной тренировкой? Зря. Весьма полезная штуковина. – Петр Кирыч сделал свое дело – прикрыв тяжелые веки, словно филин, внезапно увидевший свет, напустил на глаза брови-козырьки, будто наглухо отгородился от происходящего. Продолжил разговор, не поднимая глаз: – Мне нет никакого резона устраивать показательный уголовный процесс на предприятии, которое я возглавляю. Да и вы вроде бы еще не закоренелый преступник. Ну, делали ошибки, заблуждались. С кем не бывает? – Снова открыл глаза, будто заметил, как дернулся Русич, властным жестом остановил его. – Итак, как на духу: что я от вас хочу? Самую малость. Чтобы мы и впредь работали сообща, рука об руку. Следовательно, вы полетите на место происшествия. Это далеко, в район Сахалина. Там будет заниматься расследованием несчастного случая государственная комиссия, ее возглавляет заместитель начальника нашего главка. Все ясно?

– Да, но меня живо припрут к стене, дураку ясно, что все произошло по вине нашей «Пневматики».

– Знаете, что такое гигиена души? – криво усмехнулся Петр Кирыч.

– Первый раз слышу.

– Вам вручат акт ревизии – подлинный документ, не какую-нибудь «липу». Акт убедительно доказывает: вся партия пневмонасосов, о которых идет речь в связи с несчастным случаем, была обработана на «Пневматике» в точном соответствии с технологией. Мы выбиваем все козыри из рук госкомиссии. Чем крыть? Их карты биты.

– Погодите, Петр Кирыч, если мы делаем все по правилам, то… члены комиссии могут поинтересоваться, отчего закорродировал злосчастный пневмомотор?

– Имейте терпение дослушать до конца, – скривился Петр Кирыч. – Действительно, у членов комиссии может возникнуть подобный вопрос. А откуда вам сие известно? Даже господь бог не даст ответа. Из всей партии один случайно проскочил мимо зазевавшегося контролера – самое обычное дело. Раз в сто лет, говорят, и палка стреляет. Кого обвинять в халатности? Ну, схватите лично вы выговорешник, лишитесь, черт побери, тринадцатой зарплаты – делов-то. Я вам компенсирую потери с лихвой. Кроме того, обещаю при свидетеле: замуровываю в сейф, а то и просто уничтожу все эти, прямо скажем, страшные бумаги. – Он потряс красной папкой. – Ну, по рукам? Сейчас перед вами – широкая панорама, а оттуда мир видится лишь сквозь мелкую клетку.

– Откуда?

– Из тюрьмы, – зловеще пояснил Петр Кирыч, – где исходя из состава преступлений – промахов, небрежности, называйте, как хотите – вас ждет камера отнюдь не на солнечной стороне.

– Вы предлагаете мне откровенную сделку? – вспыхнул Русич. – Я всю жизнь считал себя честным человеком, спал спокойно, а вы…

– Хватит разыгрывать дешевые сценки из самодеятельных одноактных спектаклей, не стоит изображать друг перед другом честность, щепетильность, добропорядочность. Мы порой вынуждены допускать отклонения от правил в силу сложившихся обстоятельств. И в этом нет никакой беды. И потом… – Петр Кирыч жестко улыбнулся. – Выкладывай-ка, Русич, из правого кармана докладную, которую приготовил для министра.

– Откуда вы и про это знаете? – растерялся Русич. Вот он, главный удар, который директор всегда наносит в самое нужное время.

– Кстати, Алексей Борисович, твой сын уходит служить в Советскую Армию. – Петр Кирыч произнес фразу обезоруживающе спокойным тоном.

– Игорь? В армию? – Русич потерял самообладание. – Да, но ведь у него отсрочка. – Вы что-то путаете, Петр Кирыч.

– Неужели я похож на обманщика? – Петр Кирыч досадливо подвигал бровями.

– Что, Игорь уже получил повестку? – Русич мгновенно забыл о личных переживаниях. Весть, которую сообщил директор, выбила его из колеи.

– Ты, Алексей Борисыч, слишком многого от меня хочешь! – по-свойски заулыбался Петр Кирыч, фамильярно и игриво подмигнул Нине Александровне. – Давай не станем отвлекаться от главного. Финита ля комедия. Выкладывай на стол доносы, и разойдемся с миром… Пока.

Русич, не в силах совладать с нервами, потерял всякую способность сопротивляться, торопливо достал из бокового внутреннего кармана кипу бумаг, столь тщательно подготовленных для собственного оправдания. Казалось, теперь-то он очистится, но…

– Давно бы так! – Петр Кирыч не сдержал довольной улыбки. Бумаги, не читая, бросил в ящик стола. – Вы свободны, молодой человек. – Петр Кирыч углубился в чтение сводки, разом забыв о существовании Русича.

Выйдя из здания заводоуправления, Алексей Русич почувствовал, как у него неприятно закружилась голова, прислонился к стене. Он презирал себя за малодушие, мысленно корил последними словами. Кончен бал, погасли свечи. Как теперь жить? Он постоял немного, наблюдая за бегущими по кромке здания заводоуправления электронными строками световой газеты, потом медленно побрел к реке…

* * *

Шагая по тропинке вслед за грузным главным инженером, Павел Субботин торжествовал в душе. Как-то нежданно-негаданно вошел он в эту своеобразную элиту местной власти. И что самое странное – его приняли без особых расспросов, проверок. Глупцу было понятно: именно в этом четко очерченном кругу вершатся крупные дела промышленной области. Несомненно, что именно отсюда тянутся нити не только к первым лицам региона, но и к московским властям, достаточно было вспомнить министра внутренних дел Николая Анисимовича Щелокова. Им очень польстило, что общество посетил писатель, который, быть может, даже черкнет для истории несколько строк о каждом из них. Особенно отметил Субботин Русича. Ясно – белая ворона в этой стае. В будущем его, возможно, придется использовать как раздражающий центр, как клин, который вбивают в переплетенную корнями коряжину, чтобы расколоть ее.

Каково же было бы их изумление, даже испуг, узнай они о том, кем в действительности является он, мнимый писатель-анималист Павел Эдуардович Субботин! Вспомнилось, как в спецшколе Ассоциации он получил очередное задание завести знакомство с моряком торгового судна «Федор Шаляпин», которое бросило якорь в портовом городе Бретани. Цель – попытаться отработать версию, одну из сотен, о «несчастном русском», заброшенном на чужбину. Задание было пустяковым, но… Они познакомились в припортовом кабачке. Старший механик «Федора Шаляпина» был уже немолод, достаточно повидал в жизни, воевал с фашизмом. Субботин, помнится, запросто подсел к нему, заслышав русскую речь, начал «толкать легенду» о своем отце-эмигранте – старом боцмане, который ходил по морям-океанам, как и его дед.

Присовокупил рассказ о том, что дед был знаменитостью в своем деле, носил в правом ухе медную серьгу. Русский, оказывается, читал об этом у Станюковича. Моряк с медной серьгой в правом ухе имел право в любом морском порту бесплатно пить и есть сколько захочет. И горе было тому владельцу кабачка, который вздумал бы получить с него плату. В конце беседы русский прослезился и растрогался настолько, что рассказал даже о том, что его семья долгое время терпит мытарства, поскольку некоторые родичи во время войны попали в немецкую оккупацию. Словом, задание было перевыполнено. Субботин принес в спецшколу даже адрес нового друга в городе Воронеже…

Мысленно Субботин уже наметил план действий в отношении присутствующих, отмел как бесперспективных Черныха и Возницына. Зато Гуринович мог во многом помочь ему в будущем, как и очаровательная секретарша, у которой был огромный нераскрытый потенциал.

Субботин ускорил шаг и поравнялся с Ниной Александровной, смело взял ее под локоток, чем вызвал явное замешательство у спутников. Не больно-то таясь окружающих, зашептал ей на ухо:

– Никогда бы не подумал, что здесь, в глуши, скрываются такие феи, как вы.

– Ужасная банальность! – фыркнула Нина Александровна. – Писатель мог бы выдать что-нибудь пооригинальнее. – Чувствуя на себе взгляд Петра Кирыча, она демонстративно вывернулась из рук Субботина, ускорила шаг, поравнялась с хозяином, который поощрил женщину знакомым успокаивающим взглядом…

Павел Эдуардович с удовлетворением отметил, что его бестактное поведение не вызвало у присутствующих резкой реакции. Здесь умели понимать людей, видимо, подумали о том, что такие экстравагантные люди, как этот приезжий щелкопер, не знают правил хорошего тона, принятых в высших провинциальных сферах. На первый раз этой выходки было достаточно, и он, приняв смиренный и уважительный вид, также ускорил шаг, заставил думать себя не о предстоящих, разлагающих общество делах, а просто о вкусном и, несомненно, обильном обеде на даче директора завода «Пневматика».

* * *

Сегодня у Субботина выдался удивительно спокойный день, и его потянуло на приятные увлечения. Отложив книгу, он принялся щелкать по углам своим знаменитым «ультраполяроидом», чувствуя, что сегодня улов будет более удачным, чем всегда. Отсняв четыре затемненных угла, он вошел в ванную комнату, сделал специальный раствор, стал проявлять свежую пленку. Испытывал азарт коллекционера: кого-то сегодня поймаю? И действительно, на пленке под воздействием чудо-проявителя, применяемого разве что в ЦРУ, стали вырисовываться странные фигуры – продолговатое нечто, похожее на лицо истощенного человека, но без глаз, с желтыми разводами на голове, а над ним как бы плавала полуженщина-полурыба. Это уже было нечто. Более тридцати фотографий пустого пространства накопилось у Субботина, на каждой, как он считал, явно жители параллельного мира. Субботин даже начал втайне писать труд на тему, что в подлунном мире нет ни клочка пустого пространства – параллельные миры населяют его, абсолютно не видя нас, людей. Бывают редкие случаи, когда их пути соприкасаются, и тогда появляется очередная сенсация.

Тонкий писк Субботин уловил сразу. Кинулся к балконной двери, нащупал «жучок», от которого невидимые нити шли к балкону его подозрительного соседа. «Жучок»-улавливатель был устроен очень хитро и изящно. Во-первых, совершенно невидим постороннему глазу, а во-вторых, давал сигнал, что нужный разговор начался. Затем на микропленку записывалось буквально все, о чем говорилось по телефону в квартире Пантюхина. Не только своим отработанным чутьем, но и рядом мельчайших деталей Пантюхин возбудил в Субботине явное подозрение. А ведь по законам Ассоциации все в ближайшем окружении агента должно быть чисто, любые самые мельчайшие помехи устраняются немедленно. Субботину ничего не стоило установить связь этого уркагана с директором завода, с жульем, у которого их профессия буквально написана на лицах. Посему и решил он «записать» соседа, понимая, что в любом случае мало что теряет. Для подобных целей у Павла Эдуардовича имелся солидный арсенал средств современной микротехники, начиная от кусочка сахара-рафинада с вмонтированным в него мини-микрофоном и кончая микрофоном, бесшумно выстрелив которым из пистолета в стену нужного объекта, можно было спокойно прослушивать любые переговоры на расстоянии до 60 метров…

Услышав сигнал, быстро присев к столу, машинально проверив диктофон и микрофон, Субботин надел наушники с усилителем, придвинул к себе разлинованный лист бумаги остро заточенный карандаш. Он понимал, что скорее всего будет свидетелем обычного бытового разговора Пантюхина с дружками, но тогда запись автоматически сотрется. Однако на сей раз, кажется, ему впервые повезло. Как он сразу понял, на другом конце провода был не кто иной, как директор «Пневматики» Петр Кирыч. Это уже было любопытно. Но… Петр Кирыч строго и деловито приказал Пантюхину прибыть к нему на беседу завтра утром, иметь при себе данные о наличии горюче-смазочных материалов. Затем он начал что-то сердито выговаривать. Субботин хотел уже отключить запись, как услышал одну насторожившую его фразу: «Про Сеньку правду толкуют? Неужто рванул?». И, не дослушав Пантюхина, директор повесил трубку словно спохватился, что сказал лишнее.