Текст книги "Неизвестная жизнь писателей, художников, композиторов"

А он все-таки творил

Наверное, мало кому известно, что величайший художник-импрессионист Пьер Огюст Ренуар страдал от артрита. Болезнь дала о себе знать, когда художнику минуло пятьдесят лет и он пребывал на вершине славы и в расцвете творческих сил.

По фотографиям нетрудно проследить, как болезнь исподволь подкрадывалась к художнику, пока полностью не овладела его телом. У 55-летнего Ренуара довольно явственно заметны распухшие суставы на пальцах обеих рук. А спустя пять лет болезнь уже «скручивает» их, хотя художник все еще уверенно держит в руках трубку.

Но вскоре болезнь стала прогрессировать, и в 62 года Ренуар уже едва удерживает сигарету. Через непродолжительное время у художника потеряло подвижность правое плечо и появилась атрофия мышц, разгибающих суставы пальцев рук и запястий. Это сказалось на подвижности пальцев. Однако, несмотря на столь плохое физическое состояние, художник еще смог создать более 400 живописных работ.

Помимо рук, заболевание перекинулось и на ступни. И если к 60 годам Ренуар передвигался с тростью, то в 68 лет для этих целей ему требовались уже две палки. А в 71 год его настиг удар, причиной которого, скорее всего, стал артрит, продвинувшийся до шейных отделов позвоночника. С этого времени Ренуар оказался прикованным к инвалидной коляске. И тем не менее он продолжал рисовать…

Вот как описывает состояние Ренуара в последние месяцы жизни торговец картинами Гимпель: «Передо мной был человеческий обломок; его пересадили из одного кресла в другое: сначала приподняв, затем крепко удерживая за плечи, чтобы он не рухнул. Колени его не сгибались. Он весь был из сплошных углов и словно бы вылит из одного куска, подобно всадникам из набора оловянных солдатиков. Он стоял на одной ноге, другая была закутана во что-то невероятное. Его усадили, помогли откинуться назад.

Когда он садится, перед вами кошмарное видение: прилепив локти к телу, он поднимает руки и шевелит двумя страшными обрубками, обвязанными узкими тесемками и лентами.

Пальцы обрезаны почти до самого основания, под тонкой кожей торчат острия ногтей. Нет! Пальцы, оказывается, у него есть, они прижаты к ладоням рук, жалких, исхудалых рук, похожих на куриные лапки, когда несчастную курицу, ощипанную и обмотанную нитками, насаживают на вертел…»

Следует заметить, что болезнь оказала на технику и стиль Ренуара довольно сильное влияние, вынудив его со временем изменить и манеру работы. Когда художник уже не мог удерживать палитру в руках, он сначала закреплял ее между коленями и краем мольберта, а затем ее пристроили к ручке инвалидной коляски.

Но прошло какое-то время, и Ренуар уже едва удерживал в руках кисть. И тогда жена художника или его сын закрепляли ее в руке мастера. Боли в правом плече позволяли Ренуару писать лишь небольшие полотна, размером примерно 30×30 сантиметров.

Чтобы не отказаться от любимого занятия, художник изобрел движущийся холст, который мог перемещаться в вертикальной плоскости. Именно благодаря этому хитроумному приспособлению мир увидел шедевр «Прекрасные купальщицы».

Закованный в каменный панцирь

Мало кому известно, что Александр Беляев – автор знаменитой повести «Человек-амфибия», страдал туберкулёзом позвоночника, приведшего к параличу ног. По этой причине писатель почти шесть лет не поднимался с постели. Более того, три года он пролежал в гипсе, находясь почти что в каменном мешке.

Впервые болезнь заявила о себе в конце 1915 года, хотя начало ей было положено в детстве, когда юный Саша, желая взлететь вверх, спрыгнул с крыши сарая с зонтом собственного изготовления в руках и расшибся. Врачи долгое время не могли определить, что с ним. И только в 1916 году установили, что у Беляева туберкулез позвоночника. Ускорила обострение тяжелого заболевания и некачественно взятая пункция, которую Беляеву делали еще в Ярославле, во время болезни плевритом.

Это была почти катастрофа. Тем более для молодого, талантливого, в расцвете сил человека. Врачи, друзья, близкие считали, что Беляев обречен. Не желая связывать дальнейшую жизнь с тяжело больным мужем, от Александра ушла жена.

А в это время в стране набирала силу грандиозная катастрофа: революция семимильными шагами перешла в Гражданскую войну, с массовыми смертями, голодом, холодом, болезнями. И в это страшное время, словно соломинку утопающему, врачи предложили Беляеву сменить умеренный климат средней России на теплый южный. И хотя это была довольно призрачная надежда на спасение, тем не менее Надежда Васильевна – мать Александра Романовича, покинув дом, отправилась с сыном в Ялту.

Конечно, это было не лучшее время для поправки здоровья. В это время в Крыму, поочередно сменяя друг друга, свирепствовали красные и белые, без суда и следствия убивая всех, кто хоть чем-то вызвал подозрение.

В этот же период, точнее, с 1917 по 1921 год, Беляев находился в гипсе. Возможно, такое физическое состояние и спасло писателя от пули или виселицы. Как-никак, а он – выходец из богатых слоев общества, а значит, чуждый советской власти человек. Но, поскольку Беляев был почти наполовину мертвый, на тот момент угрозы новому строю он не представлял.

В это время больной Александр Романович пишет первую свою повесть «Голова профессора Доуэля». Сюжет произведения во многом копирует жизнь самого автора, о чем Беляев открыто говорит в статье «О моих работах».

«Могу сообщить, – пишет он, – что “Голова профессора Доуэля” – произведение в значительной степени автобиографическое. Болезнь уложила меня однажды на три года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался параличом нижней половины тела. И хотя руками я владел, все же моя жизнь сводилась в эти годы к жизни “головы без тела”, которого я совершенно не чувствовал, – полная анестезия».

Кто знает, как сложилась бы судьба Беляева в будущем, смог бы он встать на ноги, если бы не встретил в Ялте Магнушевскую Маргариту Константиновну, ставшую его второй женой. Именно благодаря ее уходу Александр Романович стал поправляться, а затем… сделал первые шаги. И хотя болезнь постоянно напоминала о себе, Беляев уже не был тем человеком, который обречен всю жизнь оставаться прикованным к кровати.

Что же касается обстоятельств смерти Александра Романовича, то до настоящего времени они являются загадкой для исследователей творчества писателя. Известно, что умер он в городе Пушкине в 1942 году, который в это время был занят гитлеровцами. А вот по поводу того, как это случилось, мнения расходятся.

Одни утверждают, что писатель скончался от голода, другие предполагают, что он не выдержал оккупации. А вот ряд исследователей склоняются к мысли, что писателя… убили. И причина этого преступления якобы связана с Янтарной комнатой. Именно такой точки зрения придерживается публицист Федор Морозов.

Дело в том, что последние годы жизни Беляев работал над романом, многие события в котором были связаны с Янтарной комнатой. Когда же фашисты захватили Пушкин, они, чтобы удостовериться в подлинности этого сокровища, стали искать людей, которые располагали о комнате хоть какой-то информацией. С этой целью к Беляеву даже приходили два офицера гестапо. О чем шел разговор между ними, история умалчивает. Но предположение, что Беляева могли убить из-за тех сведений, которые ему были известны о Янтарной комнате, вполне уместно. Ведь такая участь постигла многих ученых, которые достаточно близко подбирались к ее тайнам.

Художник, одолевший немощь

Бориса Михайловича Кустодиева называют одним из самых жизнеутверждающих представителей русских художников XX века. А ведь последние десять лет он тяжело болел и работал, находясь в кресле-каталке.

Начало болезни предположительно относится к осени 1909 года, когда художник совершал путешествие по Европе. В то же время известно точно, что с мая по сентябрь 1911 года, а также с ноября этого же года и по весну 1912 года с диагнозом костный туберкулез художник лечился в высокогорном швейцарском курорте Лейзене.

Летом 1913 года Кустодиев опять проходит лечебный курс, но теперь уже во Франции, в курортном местечке Жуан-ле-Пен, что находится на берегу Средиземного моря, недалеко от Канн.

В 1914 году в Берлине он побывал на приеме у известного немецкого невропатолога Германа Оппенгейма. Диагноз, поставленный светилом медицины, был неутешительным: опухоль спинномозгового канала. Чтобы отодвинуть трагический финал, требовалось хирургическое вмешательство.

Трудно сказать, что творилось в душе Кустодиева в этот период, но даже за день до операции он оставался активным. В письме художнику М.В. Добужинскому Борис Михайлович писал: «Завтра ложусь под нож – будет операция, и не знаю, останусь ли жив. Сегодня еду в Кайзеровский музей насладиться, может быть, в последний раз Веласкесом и нашим любимым Вермеером». Вероятнее всего, операция завершилась удачно, поскольку по возвращении из Германии на родину Б.М. Кустодиев совершал длительные прогулки по Москве.

Однако вскоре, уже в 1915 году, появились рецидивы болезни. Е.А. Полевицкая, у которой художник снимал квартиру в Москве, писала: «По ночам он кричал от боли, а за утренним завтраком – до отъезда в театр – рассказывал нам с мужем, что его мучит один и тот же кошмар: черные кошки впиваются острыми когтями в его спину и раздирают позвонки». Известно также, что в конце лета 1915 года Б.М. Кустодиев передвигался только с помощью костылей, да и работать стоя тоже не мог.

В марте 1916 года художник лег в клинику Кауфманской общины в Петербурге, которую возглавлял профессор Г.Ф. Цейдлер. Здесь он был прооперирован вторично. Более семи месяцев Кустодиев провел в клинике. Однако болезнь продолжала прогрессировать и, в конце концов, привела к тому результату, что Кустодиев вынужден был последние годы своей жизни провести в кресле-каталке.

Однако, несмотря на столь тягостное состояние, в 1925–1926 годы художник вел активный образ жизни. Например, в это время он побывал в Киеве, Москве, совершил путешествие по Волге. Кроме того, он был занят в подготовке декораций для нескольких спектаклей. Не отказался Борис Михайлович и от посещения музеев. Например, в конце жизни он побывал в Эрмитаже.

Оборвалась же жизнь художника после того, как в мае 1927 года, отправившись на автомобиле за город к А.Н. Толстому, он простыл. Болезнь очень быстро прогрессировала, и 26 мая Б.М. Кустодиев скончался…

Гойя: симптом неизвестен

Знаменитый испанский живописец Франсиско Гойя родился 30 марта 1746 года в небольшом селении Фуэндетодос, раскинувшемся среди холмов Арагоны. Отец будущего художника слыл талантливым золотых дел мастером, а мать происходила из рода обедневших дворян.

Однако мастерство отца больших денег в семью не приносило, и их хватало только на самое необходимое. Вскоре семья переехала в Сарагосу, где в колледже юный Гойя едва осиливал чтение и письмо. Зато с большим удовольствием мальчик посещал уроки рисования. И когда Гойе исполнилось семнадцать лет, он перебрался в Мадрид, чтобы стать художником.

Неистовый темперамент, неутолимое тщеславие и упрямство становились причиной злополучных историй, главным героем которых чаще всего являлся Франсиско. Особую известность он получил благодаря многочисленным любовным романам с женщинами разного возраста и положения в свете. В его «списке» – и молодые проститутки, и пожилые аристократки.

Но такая жизнь не могла длиться бесконечно: однажды он оказался участником драки с поножовщиной, и поэтому ему пришлось бежать в Италию. Но и на чужбине он продолжил заниматься живописью и даже стал лауреатом конкурса изящных искусств в Парме.

В 1773 году Гойя снова переезжает в Мадрид. И вскоре приобретает известность как талантливый художник. Его картины быстро раскупаются. У него появляются деньги и богатые покровители. В этот же период Гойя женится.

Однако в 1777 году активную и вроде бы благополучную жизнь художника неожиданно омрачает серьезное заболевание. И, основываясь на вполне откровенных намеках его друга Сапатера, большинство исследователей творчества Гойи предполагают, что он заразился венерической болезнью, скорее всего сифилисом. Но спустя недолгое время болезнь отступила, и Гойя опять окунулся в работу. В 1786 году Гойя получает должность королевского художника с ежегодным доходом 15 тысяч реалов. Его хорошо принимают при дворе, он богат и знаменит.

Но судьба опять преподнесла художнику неприятный сюрприз. Осенью 1792 года он снова тяжело заболел. Более двух месяцев Гойя находился в тяжелейшем состоянии. Его мучили неимоверные головные боли, постоянный шум в ушах, иногда он даже переставал видеть. Его периодически била мелкая дрожь. Но самым страшным было то, что художника перестала слушаться правая рука.

Правда, зрение вскоре пришло в норму, но рука еще довольно долго оставалась неподвижной. А вот слух Гойя потерял навсегда. По мнению испанского ученого Серхио Родригеса, эти симптомы свидетельствуют о перенесенном в 1777 году сифилисе.

Весной 1793 года один из друзей Гойи писал в Мадрид: «Шумы в голове и глухота еще не прошли, однако выглядит он намного лучше и к тому же не страдает больше нарушениями координации движения. Он уже может подниматься и спускаться по лестнице…» В то же время другой очевидец в письме к своему знакомому сообщал, что «Гойя потерял рассудок, который, впрочем, у него давно уже отсутствует».

Безусловно, все свалившиеся на художника страдания, а также глухота оказали серьезное влияние на мировосприятие художника. С этого времени на его полотнах преобладают коричневый, серый и черный тона, среди которых, словно вспышки молний, появляются яркие цветовые пятна. Иной стала и техника живописи: линии стали короче и нервознее.

Но и на этот раз болезнь отступила, правда, выздоровление затянулось на долгие месяцы. Когда физическое состояние Гойи улучшилось, он снова стал писать портреты знатных особ. И в это же время в жизни художника появилась герцогиня Альба. Однако отношения с этой своенравной красавицей были недолгими. Тем не менее в ряде женских персонажей на его полотнах легко угадывается ее чарующе-порочная натура. «Ложная мечта и непостоянство» – так подписал художник один из своих малоизвестных офортов, посвященных своей мимолетной страсти…

В 1824 году Гойя уехал во Францию, в город Бордо. Здесь он и прожил до конца жизни. И за все это время только однажды посетил свою родину.

А весной 1825 года художник опять тяжело заболел. На этот раз врачи обнаружили у Гойи опухоль кишечника, которую, учитывая возраст больного, они даже не стали лечить. Вероятнее всего, это была аденома предстательной железы, которой страдают многие пожилые люди. Друзья и знакомые с тревогой ожидали трагической развязки, но Гойю смерть пощадила и в этот раз…

30 марта 1826 года художнику исполнилось 80 лет. Но он все еще продолжал работать. Более того, Гойя даже стал применять новую технику письма: он наносил краски пальцами или кусочками сукна. Однако прожил художник после своего юбилея всего две недели: в два часа ночи с 15 на 16 апреля он скончался…

Со смертью художника споры о его болезни не прекратились, а, наоборот, вспыхнули с новой силой. Кроме сифилиса, появились предположения и о других заболеваниях Гойи. Например, американский врач Ковторн считает, что причиной болезни, которая сопровождалась глухотой и сильными головными болями, явился вирус, вызывающий воспаление сетчатки и кровеносных сосудов глаз.

В 1972 году появилась гипотеза, что заболевание, перенесенное Гойей в 1793 году, было связано с отравлением тяжелыми металлами. В свою очередь, ряд специалистов полагают, что Гойя страдал шизофренией или маниакально-депрессивным синдромом. В качестве доказательства они приводят его личностные качества: страх преследования, частые беспричинные отъезды, напряженные отношения с окружающими, стремление к уединению.

Однако диагностировать заболевание у человека, умершего почти два века назад, по крайней мере несерьезно. Даже учитывая современные достижения медицины.

Болезнь Чехова

Знаменитый русский писатель А.П. Чехов в последние годы своей жизни болел туберкулёзом лёгких. Тем не менее, зная о своей болезни, Антон Павлович ни разу не лечился, объясняя частое кровохарканье болезнью горла, а кашель – обычной простудой. А ведь Чехов был врачом и, безусловно, знал истинное положение вещей.

И лишь весной 1897 года по настоянию друзей он все-таки лег в клинику профессора Остроумова. Первое же обследование выявило у писателя расширенное поражение обоих лёгких и наличие в их тканях каверн. Кроме того, была обнаружена перерожденная сердечная мышца, следы плеврита и серьезные изменения в кишечнике. Однако даже в этом случае Чехов пытался отказаться от серьезного лечения.

И только спустя целых четыре года, когда состояние стало критическим, писатель согласился на серьезное лечение. Но болезнь к тому времени настолько была запущенной, что о полном выздоровлении не могло быть и речи. Можно было лишь замедлить ее развитие.

Зимы 1901/02 и 1902/03 годов Антон Павлович провел в Ялте. И при этом он регулярно навещал жену О.Л. Книппер-Чехову, проживавшую в Москве. Но обычно после этих поездок его состояние ухудшалось: у писателя либо усиливалось кровохарканье, либо его охватывала продолжительная лихорадка. В этот период А.П. Чехов изменился и внешне. Его лицо приобрело сероватый оттенок, губы побледнели, в волосах увеличилось количество седых волос.

Осень и начало зимы 1903 года улучшения здоровью Чехову не принесли. Его по-прежнему лихорадит, не прекращается плеврит, остаются проблемы с желудком. В середине февраля 1904 года Антон Павлович вернулся в Ялту в очень плохом состоянии. Болезни ни на минуту не оставляли писателя. И в июне 1904 года в сопровождении жены он вынужден отправиться на лечение в Баденвайлер.

Здесь писателя лечил доктор И. Шверер, широко использовавший диетотерапию. В одном из писем сестре Марии Чехов так описывал свой распорядок дня: «В семь часов утра я пью чай в постели, почему-то непременно в постели. В семь с половиной приходит немец вроде массажиста и обтирает меня всего водой, и это, оказывается, недурно. Затем я должен полежать немного, встать и в 8 часов пить желудёвое какао и съедать при этом громадное количество масла. В 10 часов овсянка протёртая. Свежий воздух, на солнце. Чтение газет. В час дня обед, причём я ем не все блюда, а только те, которые, по предписанию доктора-немца, выбирает для меня Ольга. В 4 часа опять какао. В 7 часов ужин. Перед сном чашка чаю из земляники – это для сна. Во всём этом много шарлатанства, но много и в самом деле хорошего, полезного, например овсянка».

Сначала Чехов в своем состоянии почувствовал улучшение. В письме знакомому врачу П.И. Куркину Антон Павлович в это время писал: «Ноги у меня уже совсем не болят, я хорошо сплю, великолепно ем, только одышка – от эмфиземы (вздутия лёгких в результате увеличенного содержания в них воздуха) и сильнейшей худобы, приобретённой в Москве за май. Здоровье входит не золотниками, а пудами. Баденвейлер хорошее местечко, тёплое, удобное для жизни, дешёвое, но, вероятно, уже дня через три я начну помышлять о том, куда бы удрать от скуки».

В конце июня в письме профессору Г.И. Россолимо Чехов сообщал: «Одышка тяжёлая, просто хоть караул кричи, даже минутами падаю духом».

И вдруг, казалось бы без видимой причины, 29 июня у Чехова появились серьёзные проблемы с сердцем. Но инъекции морфия на какое-то время привели сердце в норму. Однако на следующий день приступ повторился.

В четверг 1 июля ничего необычного не случилось. Но 2 июля после полуночи Чехов стал бредить, но вскоре пришёл в себя. В два часа ночи к Чехову прибыл доктор И. Шверер. Писатель сел и по-немецки громко произнес: «Я умираю». Затем попросил шампанского. Взяв бокал, Чехов посмотрел на жену, улыбнулся и сказал: «Давно я не пил шампанского». Выпив всё до дна, он лёг и вскоре умер. Было три часа ночи.

Глава 3. Болезни разума

Гастрономические рецепты Свифта

Читая «Путешествия Гулливера», трудно поверить, что знаменитый Джонатан Свифт, когда писал эту книгу, находился уже в полусумасшедшем состоянии, точнее, в начальный период умопомрачения. А ведь «Гулливер» – одно из лучших и наиболее известных произведений автора.

Едкий сатирик и беспощадный памфлетист, Свифт не отступил от своих правил и в этом произведении. Наоборот, все пороки английского общества он изобразил со всей возможной для него язвительностью. Злобно изображая мелочность, угодничество, отрицание традиций, порочность законодателей – Свифт показал такое ожесточение, какого более не встречалось ни у одного сатирика.

Один немецкий критик, рассматривая творчество Свифта, и прежде всего «Гулливера» как самое значительное его произведение, справедливо заметил, что этому сочинению повредило раздражение, переходящее за пределы художественного замысла.

В целом же автор популярного произведения и в жизни был человеком довольно неприятного и даже отвратительного характера. В его натуре нашли себе пристанище мрачность, недоброжелательность, эгоизм, безмерное честолюбие, беспощадность и жестокосердие. Он любил терзать окружающих, с особой беспощадностью отталкивать поклонников. В молодости Свифт очень злобно относился к женщинам, чем, по собственному выражению, «рафинировал в себе ремесло палача». Жестокосердие являлось органической потребностью его естества, проявляясь не только в мелких прихотях, но и в серьезных вещах. Вместе с тем Джонатан Свифт обладал глубоким и острым умом, а также титанической работоспособностью и расчетливостью.

Злобность характера и острота ума очень наглядно проявились в его едких памфлетах и дерзких эпиграммах, которыми он буквально наводнил Англию. Причем эта его злобная язвительность присутствовала не только в художественных произведениях. Будучи священником, Свифт придавал сатирический тон даже своим церковным проповедям, а свою религиозную деятельность называл «проповедованием памфлетов»…

Возможно, эта озлобленность на мир и человека и стали причиной умопомешательства Джонатана. По крайней мере, словно ставя себе диагноз на основании имеющихся симптомов, он уже в юности заявил, что в будущем его ожидает помешательство. Свидетелем этого предсказания стал Юнг. Как-то гуляя в саду со знаменитым психиатром, Свифт увидел вяз, вершина которого была без листвы. Глядя на дерево, писатель произнес: «Я точно так же начну умирать с головы».

А за несколько лет до сумасшествия сатирик написал мерзкий гастрономический проект «Скромное предложение, имеющее целью помешать детям ирландских нищих быть бременем для своих родителей и для страны и указать, каким способом сделать их полезными для общества». В этом сочинении очень явственно и отчетливо обнаруживаются признаки угасания ума Свифта. Безмятежно и весело сатирик советовал избавляться от детей, употребляя их в пищу. По предложенным автором многочисленным рецептам родители могли сделать своих чад невероятно вкусными. В книге указано, какую часть ребенка подавать на семейном обеде, а какую – гостям на торжественный ужин.

«Слабоумный, глухой, бессильный, неблагодарный в отношении друзей» – так Свифт охарактеризовал самого себя уже позже, когда стал терять разум. Сначала он лишился памяти, правда, при этом у него еще какое-то время оставался прежний резкий и острый, как бритва, язык. Затем он погрузился в мизантропию, и целый год провел в одиночестве, ни с кем не видясь и ничего не читая. Он по десять часов в день ходил по своей комнате, ел стоя, отказывался от мяса и впадал в истерику, если кто-нибудь его навещал.

В последние годы жизни Свифт произнес всего лишь несколько слов. Правда, даже после потери умственных способностей в нем порой вспыхивали искры иронии. Так, когда в 1745 году в его честь была устроена иллюминация, он неожиданно произнес: «Пускай бы эти сумасшедшие хотя бы не сводили других с ума».

19 октября 1745 года Свифт скончался. После его смерти было обнаружено завещание, в котором он распорядился выделить 11 000 фунтов стерлингов в пользу людей с больной психикой.