Текст книги "Прокурор"

– А ты говоришь, бабская истерика…

– Ну что ж, признаюсь: Цветаеву я знаю плохо, – ответила Гранская.

– Захвати с собой. Почитай. – Самсонова пододвинула к Инге Казимировне книгу. – И вообще, не о том мы… Тысячу лет не болтали. Что у тебя нового? Почему не в Абхазии?

Инга Казимировна рассказала, что отпуск расстроился и как огорчился Кирилл. Шебеко даже намеревался пойти к Измайлову и устроить ему скандал – нельзя так эксплуатировать женщину…

– Захар Петрович, по-моему, не похож на эксплуататора, – сказала Вера. – Он мне нравится.

– Заставить вкалывать умеет. Правда, сам вкалывает… Но с другим прокурором, наверное, я бы уже работать не смогла… Между прочим, Кирилл заявил: если я на следующий год не перееду в Москву, то…

Гранская замолчала.

– Тогда что? – испуганно спросила Вера.

– Я задала ему тот же самый вопрос, – улыбнулась Инга Казимировна. – Он ответил: «Ну что ж, будем встречаться у „Привала“…» А ты куда в отпуск?

– В отпуск… – покачала головой Вера. – В Москву не хочется. Там летом суетно, а я отвыкла от беготни… На юг – скучно. Да и жару не люблю…

Издали послышалось тарахтенье моторчика. Самсонова откинула косу за плечи, несколько раз провела ладонями по лицу, от подбородка к ушам, словно хотела расправить морщины, которых, как заметила вдруг Гранская, у нее за последнее время прибавилось изрядно.

– Это Катенька, – сказала Вера.

Дочь Самсоновых вкатила во двор на небольшом сверкающем никелем мопеде. Она была в брюках, блестящей курточке, кроссовках и мотоциклетном шлеме. Заглушив мотор и небрежно облокотив мопед на подножку, Катя солидно подошла к беседке.

– Здравствуйте, тетя Инга, – поздоровалась она веж ливо.

Но степенности и выдержки хватило не надолго. Девочка оседлала поднявшегося навстречу ей ньюфаундленда, и тот покорно доставил ее в беседку.

– А вы шикарно устроились, – заявила Катя, стараясь выглядеть совсем взрослой: ей было четырнадцать.

– И ты так же шикарно устроишься, если пойдешь и вымоешь руки, – сказала мягко Вера.

С появлением дочери лицо ее просветлело.

– Ты не боишься за нее? – Гранская кивнула на мопед. – Зорянск, конечно, не Москва, однако акселерация и в Зорянске сказывается.

– Волнуюсь, естественно. Уедет на своем мопеде, а я все время прислушиваюсь, не вернулась ли… А Самсонов потакает. Привез японский мопед. Говорит, их поколение скоро все будет на колесах. Готовит Катю. Ждет не дождется, когда можно будет давать ей машину.

– И Катя водит?

– Не так, как отец, но неплохо. Самсоновская порода, с железками на «ты»…

Последнее Вера произнесла без осуждения, наоборот – с уважением.

– Да, – засмеялась вдруг Вера, – ты ведь тоже у нас водитель.

– Только кручу баранку. А с железками на «вы»…

Вернулась Катя. Теперь уже в платье. Воспитанная. «Твоя порода тоже», – хотела сказать подруге Инга Казимировна, но при дочери не решилась.

Мать поинтересовалась, как идут у них дела в «Белом Биме».

– Володя Измайлов принес из дома журавля. У него ампутировали лапу…

– И как же он ходит, стоит? – поинтересовалась Вера.

– Не хуже здорового. Володя со своим отцом ему протез сделали – ну как в ортопедической мастерской…

«Смотри-ка, – удивилась про себя Гранская, – у Захара Петровича еще и такие таланты…» О его увлеченности лесными скульптурами Гранская знала.

– Значит, ходит ваш журавль, – сказала Вера.

– Курлыка, – подсказала дочь.

– Ходит ваш Курлыка, стук-постук…

– Не волнуйтесь, сделано все четко – снизу протеза кусок резины…

Рассказ о делах кружка Катя почему-то все время сводила на Володю Измайлова. Это не прошло незамеченным для Гранской. Да и для матери, видимо, тоже.

От Самсоновых Инга Казимировна ушла, когда стало темнеть.

– Привет славным представителям племени Обэхаэсэс! – заглянул к старшему лейтенанту Коршунову сотрудник Госавтоинспекции Федосеенко.

– А-а, гаи, гаи, моя звезда! – весело ответил Юрий Александрович. – Садись, есть дело.

Работников Госавтоинспекции в Зорянском горотделе внутренних дел с некоторых пор встречали этой переделанной строкой из старинного русского романса после одного концерта, данного в День советской милиции. По приглашению начальства приехали артисты из областной филармонии. И надо же было случиться, что певец картавил, а вернее, почти не выговаривал букву «р» и работал, видимо, под Вертинского. Когда он спел первый куплет, послышался смешок. Сидевший в первом ряду майор Никулин обернулся в зал и суровым взглядом прошелся по всем сидящим. А когда исполнитель романсов снова затянул «Гаи, гаи, моя звезда», удержаться от смеха уже никто не мог. Певцу хлопали больше всех выступающих. Он выходил на аплодисменты несколько раз, улыбаясь и не понимая, чем, собственно, развеселил аудиторию.

С тех пор и осталось.

– По делу, свет-батюшка Юрий Александрович, – сказал Федосеенко, усаживаясь. – Придется тебе просить начальство взять меня по совместительству в вашу команду. Читал я сегодня лекцию на второй автобазе в порядке профилактики… – Он замолчал, доставая пачку сигарет и не спеша закуривая.

Коршунов терпеливо ждал. Он знал: дальше пойдет серьезное. Ради того, чтобы переброситься несколькими шутками, инспектор не приехал бы.

– Ты же занимался делом Зубцова? Ну, который в «жигулях» своих насмерть?..

– И сейчас занимаюсь, – кивнул Юрий Александрович.

– После моего выступления вопросы задавали. О разном. Уже потом, когда все разошлись, подошел ко мне один шофер… По-моему, тебе надо с ним встретиться.

– Фамилия? – спросил Коршунов, щелчком выдвигая стержень шариковой авторучки.

– Зеньковецкий…

…Он оказался высоким, белобрысым, с длинными прямыми волосами и светлыми ресницами.

Зеньковецкий только что вернулся из рейса. Юрий Александрович попросил у заведующего базой поговорить с шофером в его кабинете: больше подходящего помещения тут не было.

– Двадцать третьего июня ночью, – рассказывал Зеньковецкий, – возвращался я из Житного. Около двух часов ночи…

– В два ночи? – переспросил Коршунов. – Что так поздно?

– Правая передняя полуось полетела, – ответил Зеньковецкий. – Провозился я с ней, окаянной. Хорошо, ребята в Житном свои в доску, помогли… Ночевать не остался, жену не предупредил…

– Не доверяет? – улыбнулся инспектор.

– Потом иди доказывай, что не верблюд, – засмеялся шофер.

Юрий Александрович любил разговоры в таком духе. Человек непринужденно расскажет о себе больше, чем в сухой протокольной беседе. А знать, кто перед тобой, – очень важно. Его привычки, состояние.

И если Зеньковецкий называл время, верить его показаниям можно было вполне: опаздывал к жене, тут уж невольно будешь поглядывать на часы…

– Подъезжаю я, значит, к железнодорожному переезду у Желудева. Шлагбаум. Черт, думаю, мало я проторчал в Житном. Закрывают переезд, бывает, минут за двадцать. Там в будочке такая толстуха. Кричу ей: пропусти, мол, успею… Куда там, бесполезно…

– Инструкция у них. Строго, – машинально произнес Юрий Александрович, сделав отметку в памяти: узнать, какой поезд около двух следует возле Желудева. Это даст точное время событий…

– Железная дорога, – согласно кивнул шофер и продолжил: – Я приемник слушаю. «Маяк». Для строителей БАМа концерт… Вдруг вижу, с противоположной стороны жигуленок подъехал. Приглядываюсь – зубцовский…

– Что, приметный? – закинул удочку Коршунов.

– Еще бы, белый верх, голубой низ. Причуда у Зубцова была. Да и номер знаю: 48–48, легко запоминается.

– А вообще давно с Зубцовым знакомы?

– Да порядком.

– Близко?

– Вот это не скажу. Чинил он мне телевизор, магнитофон. Ну а если у него с машиной что – он ко мне. Правда, в основном профилактика или что подрегулировать. «Жигули» – машина! Это «москвич» – как баба, не знаешь, когда что выкинет…

– Это точно, – подтвердил Коршунов, зная, как хотел перейти на «жигули» Федосеенко. У него был служебный «москвич».

– Смотрю я, значит, и глазам своим не верю: за рулем не Зубцов. Другой кто-то за рулем. А сам Зубцов рядом.

– И что в этом особенного?

– Выпивши?.. Зубцов?

– Так уж и видно в темноте! Может, спал…

– Я тоже сначала подумал. А когда через день услышал, что он разбился под этим делом… – Шофер щелкнул себе по воротнику.

– Ну, выпил, с кем не бывает?

– Это Зубцов-то? – протянул Зеньковецкий. – Честное слово, я так и не поверил. Поэтому сегодня и спрашивал специально Федосеенко… Я-то знаю. Не скажу, что сам святой, все мы человеки, – улыбнулся шофер. – Как-то Зубцов мне телик здорово поправил. У меня на дому. Жена, естественно, закусон спроворила. Как у людей водится. А как же иначе? Я по этому случаю коньяк открыл. А Зубцов – ни-ни! То есть категорически ни грамма… И еще заметьте, товарищ старший лейтенант, никогда и никому он не доверял руль своего жигуленка.

– Это почему же?

– Не знаю. Как-то сказал мне, что есть такое правило: нельзя доверять даже самому близкому другу машину, деньги и жену…

– Значит, все-таки сидел пьяный, – вернулся к главному Юрий Александрович.

– Да, вот так голову свесил, – показал Зеньковецкий, опустив голову на грудь.

– А кто за рулем?

– Этого не разглядел, – ответил шофер.

– Ну хоть что-нибудь? Какую-нибудь деталь?

– В шляпе, – дотронулся до своей макушки шофер. – С короткими полями. Очки. Кажется, темные…

– Точно темные?

– А может, обычные. Наверняка сказать не могу.

– Что же так, – покачал головой Коршунов.

– Ей-богу, – начал было оправдываться водитель, но Юрий Александрович продолжал укоризненно:

– Больше трех недель прошло…

– Верно.

– А вы такое скрывали.

Зеньковецкий растерялся, похлопал своими светлыми ресницами и, вздохнув, сказал:

– У меня у самого хватало неприятностей. Затаскали…

О неприятностях Зеньковецкого Коршунову уже рассказал Федосеенко. Не то его КрАЗ задел трактор, не то трактор зацепил машину Зеньковецкого. Авария была не ахти какая, однако пока все выяснилось, оба водителя переволновались…

В тот же день Коршунов связался с железнодорожниками. В 2 часа 18 минут ночи мимо Желудева обычно следовал скорый поезд. Именно в это время Зеньковецкий мог видеть зубцовский жигуленок возле переезда. А минут через пятнадцать-двадцать машина слетела в обрыв.

В акте судебно-медицинской экспертизы было указано, что Зубцов скончался приблизительно между двумя и тремя часами ночи…

* * *

Поразмыслив, где мог напиться в ту роковую ночь Зубцов, Коршунов пришел к выводу, что, скорее всего, в ресторане «Привал» – от железнодорожного переезда у Желудева до кемпинга на машине рукой подать. Ресторан стоял на оживленной магистрали союзного значения, работал до середины ночи, и туда частенько ездили кутнуть зорянские гуляки.

Старший лейтенант поговорил с официантами, работавшими вечером двадцать третьего июня, предъявил им фотографию радиомастера. Но все они в один голос заявили, что Зубцов в тот вечер в их ресторане не был, хотя раньше и заезжал иногда. Как правило, с какой-нибудь девушкой. Характерно, что никогда спиртного для себя не заказывал.

Оставалось еще одно предположение: Зубцов мог выпить с кем-нибудь из тех, кто остановился в кемпинге.

К услугам автотуристов было около ста крохотных домиков со стоянкой для машины. Тут же находился магазин. В продовольственном отделе было и спиртное.

Расспросы сотрудников кемпинга ничего не дали. Жигуленка с двухцветной раскраской, как у Зубцова, они в тот вечер не видели. На всякий случай Коршунов ознакомился со списком автотуристов, заночевавших в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое июня. Но это тоже не дало никаких результатов.

– Ладно, это не страшно, – сказала Гранская, когда они собрались в ее кабинете, чтобы наметить дальнейшие мероприятия. – Главное, мы знаем теперь, что Зубцов находился в машине не один…

– И за рулем сидел другой человек, – уточнил Юрий Александрович.

После того как они получили показания Зеньковецкого, у Инги Казимировны поднялось настроение: дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки.

– Понимаете, Юрий Александрович, меня настораживает одно обстоятельство, – сказала Гранская. – Посмотрите, все люди, ну, все до единого, которые знали Зубцова, твердят, что он не пил. Прямо-таки не выносил спиртное. И вдруг напился…

– Мы уже с вами об этом говорили. Да и Глаголева это тоже удивляло. Может, его специально напоили?

– Как это можно? Вспомните, он даже в ресторане воздерживался.

– Точно, – подтвердил Коршунов. – Девушкам заказывал шампанское, а себе – ни-ни.

Гранская перелистала дело, нашла заключение судебно-медицинской экспертизы.

– Еще одна деталь, – сказала она. – Не так уж много он и выпил. Содержание алкоголя в крови совсем маленькое, чтобы мертвецки спать, как утверждает Зеньковецкий. – Следователь покачала головой.

– А это уж штука индивидуальная. Есть мужики – литр нипочем. А другой со ста грамм гуляет. Особенно тот, кто непривычный. А Зубцов именно такой.

– Скажу честно, меня такое объяснение не удовлетворяет, – призналась Инга Казимировна. – Хорошо, придется, видимо, назначить повторную судмедэкспертизу.

– Конечно, это будет вернее, – согласился Коршунов. – Потому что есть одна штука, которая не дает мне покоя. И вам, уверен, тоже. Смотрите, Зеньковецкий утверждает: в машине было двое – Зубцов и неизвестный человек, сидящий за рулем. Однако утром, когда обнаружили разбитый жигуленок, в нем находился только Зубцов.

– Да, я тоже все время об этом думаю. Если это несчастный случай, то должны были погибнуть оба.

– Вот именно! – подхватил Юрий Александрович. – Но не исключено и другое. Тот самый неизвестный, что вел машину, вышел до злополучного поворота над обрывом. А за руль сел сам Зубцов.

– Вот вам еще одна версия, – сказала Инга Казимировна. – Неизвестный доезжает до поворота, останавливается, отпустив тормоза, выходит из машины, захлопывает дверцу, и жигуленок катится вниз, помните, там приличный уклон. И сваливается в обрыв…

– Можно выскочить из машины и тогда, когда она едет на маленькой скорости, – уточнил старший лейтенант.

– Или еще одна возможность: когда машина падала в обрыв, тот, кто сидел за рулем, выпал или выскочил. А к нам не пришел, потому что боится…

– Верно, но это дела не меняет. Главное, нам надо точно знать: в момент, когда машина падала в обрыв, ее вел Зубцов или она была неуправляема? Тогда прояснится, с чем мы имеем дело – с несчастным случаем или преднамеренным убийством.

Коршунов развел руками:

– А как это узнать?

Он вдруг застыл, забыв опустить руки и уставившись каким-то отрешенным взглядом в окно. По выражению Гранской, «сделал стойку».

– Осенило? – спросила она, подождав некоторое время.

– Постойте, постойте, Инга Казимировна, – улыбнулся старший лейтенант. – Помните одежду Зубцова?

– В гараже?

– Да. Сверток, который дали его матери из морга?

– Помню, конечно…

– Мы никак не можем это использовать? – взволнованно спросил инспектор ОБХСС.

Инге Казимировне передалось его возбуждение:

– Что вы имеете в виду?

– Когда какой-то предмет ударяется о другой, на поверхности этого предмета… – начал объяснять Юрий Александрович.

Но Гранская его уже отлично поняла.

– Остаются частицы, – закончила она. – А в данном случае микрочастицы… Ну что ж, Юрий Александрович, это идея. И неплохая. Кстати, я подумала, что помимо химиков и медики могут внести свой вклад…

…Через час, заехав за Хлюстовой, они были в Госавтоинспекции.

Подойдя к разбитой машине Зубцова, Инга Казимировна обратилась к судмедэксперту:

– Мария Алексеевна, вот какую задачу хочу поставить перед вами. Можете ли вы по характеру повреждений на теле человека узнать, где он находился в момент аварии – за рулем или рядом с шофером?

– Я вас поняла, – кивнула Хлюстова. – Конечно, повреждения будут разные. Если человек сидит за баранкой, обычно прежде всего страдает грудная клетка. Самая характерная травма! У пассажиров совсем другие ранения…

…Гранская вынесла постановление об эксгумации и повторном исследовании трупа.

Назначила она и химическую экспертизу. У матери погибшего была изъята одежда, в которой находился сын в момент аварии.

Химики должны были дать ответ: какие микрочастицы въелись в замшевую куртку? С баранки рулевого управления или с панели перед правым передним сиденьем?

Измайлову позвонил Авдеев. Из Рдянска.

– Хочу завтра подъехать к вам в Зорянск, – сказал он после обмена приветствиями. – Узнай, пожалуйста, может нас принять Железнов?

Егор Исаевич Железнов был первым секретарем горкома партии.

– Хорошо, Владимир Харитонович. А по какому вопросу?

– Ермакова Геннадия Сергеевича знаете? Из Лосиноглебска?

– А как же! Соседи…

– Намечаем его к вам заместителем. Надеюсь, ты не против?

Ермаков работал помощником прокурора Лосиноглебского района. Ему было лет тридцать с небольшим. С виду – энергичный. Вот и все, что Захар Петрович знал о нем.

Измайлов позвонил Железнову. Тот согласился с ними встретиться в любое время. Что Захар Петрович и сообщил по телефону старшему помощнику облпрокурора.

Авдеев приехал на следующий день утренним поездом. И они сразу отправились к Железнову – первому секретарю горкома партии.

Выслушав соображения руководства областной прокуратуры по поводу кандидатуры Ермакова, первый секретарь спросил Владимира Харитоновича:

– А что, из наших некого выдвинуть?

– Захар Петрович не вырастил, – полушутливо ответил Авдеев.

Возражений со стороны Железнова не последовало.

В прокуратуру Измайлов и Авдеев пошли пешком – десять минут ходу. Захар Петрович все ждал, что Владимир Харитонович заговорит о его, измайловском, деле, но помпрокурора области этот вопрос почему-то обходил.

– Ну что там с Белоусами? – не выдержал Измайлов.

– Неважно, – сказал Авдеев.

И рассказал, что супруг Марины подал на развод.

– Когда суд? – спросил Захар Петрович.

Вместо ответа, кадровик развел руками. Уже подходя к зданию прокуратуры, Авдеев поинтересовался:

– Кстати, ты не встречался с Мариной Антоновной после скандала?

– Зачем? – удивился Захар Петрович.

Видя, что Измайлов его не понял, Владимир Харитонович сказал:

– Понимаешь, никак не могу с ней поговорить. Уехала к дочери и до сих пор не вернулась…

Авдеев хотел разъяснить что-то, но, видимо, передумал. Больше об этом не было сказано ни слова.

Вопреки обычаю, Владимир Харитонович уехал в тот же день. Когда Измайлов пришел домой с работы, жена встретила его вопросом: где Авдеев? Зная, что в командировке в Зорянске тот непременно вечером обедает у них, она сбегала на рынок, купила кролика, до которого Владимир Харитонович был большой охотник.

Захар Петрович стал уверять, что Авдеев хотел бы уехать завтра, но не мог – срочные дела в Рдянске. Передавал Галине привет.

Все это Измайлов, естественно, выдумал. И от этой, пусть маленькой, но лжи ему весь вечер было не по себе. И вообще приезд помощника облпрокурора, а главное, известие о том, какой шаг предпринял Белоус, всколыхнули гнетущую волну в его душе. Захар Петрович еле дождался, когда домашние лягут спать, и засел на кухне над своими скульптурами – это занятие обычно снимало нервное напряжение, заставляло забыть о всех треволнениях.

Но на этот раз успокоение не наступало. Из головы не шли тревожные мысли. Что означало назначение Ермакова? Какие неприятности сулит предстоящий бракоразводный процесс Белоусов? Как расценить сегодняшнее поведение Авдеева?

Владимир Харитонович в разговорах касался только служебных дел и не пролил даже толику света на положение Измайлова. Это Авдеев, который был всегда с ним откровенен, даже тогда, когда правда была не очень приятной! «Неважно» – вот и все.

«Неужели так плохо? – думал Захар Петрович. – Но почему руководство областной прокуратуры медлит? По существу, все подробности и факты, касающиеся моего злополучного пребывания в доме Белоусов, наверняка известны Зарубину… Может, остановка лишь за преемником?»

Но это были лишь догадки. Возможно, начальство считало иначе. О суде думать было и вовсе муторно. Пришлют повестку. Не явиться – нельзя. К тому же это значило бы признаться в том, что испугался правды. Поехать – как вести себя ему, прокурору, в качестве свидетеля, то есть «соблазнителя»?

Короче, выходило по пословице: куда ни кинь – везде клин.

Испортив несколько заготовок, Захар Петрович собрал инструмент и лег спать. В окне занимался рассвет.

На работу он пошел совершенно разбитый. И это не осталось незамеченным. Зашедшая к нему Гранская не удержалась и сказала, что у него нездоровый вид.

– Заботы, – буркнул Захар Петрович.

– Будьте настоящим начальником, – пошутила Инга Казимировна. – Перекладывайте заботы на подчиненных.

Он не нашелся что ответить на шутку и сказал:

– Вижу, вы с новостями…

– По-моему, дело Зубцова приобретает совсем иной оборот, – сообщила Инга Казимировна и, спохватившись, спросила: – Не заняты?

– Давайте выкладывайте, – поспешно сказал прокурор. Пожалуй, даже слишком поспешно: не догадалась бы Гранская, как худо ему на самом деле.

– Провели две экспертизы. – Инга Казимировна открыла дело. – Судебно-медицинскую…

– Повторную? – уточнил Измайлов.

– Да. Эксгумировали труп Зубцова… Понимаете, Хлюстова в своем заключении делает категорический вывод: во время аварии Зубцов находился рядом с шофером, а не за рулем.

Гранская передала прокурору дело. Он внимательно прочел заключение.

– Вторая экспертиза – химическая, – продолжила Гранская. – Исследовали микрочастицы краски на одежде погибшего. Тоже с целью узнать, где сидел Зубцов.

– Ну и?.. – оторвался от чтения Измайлов.

– Следующий лист.

Заключение эксперта-химика не было столь категоричным, как судебно-медицинское. На одежде Зубцова обнаружили микрочастицы краски как с баранки, так и с панели перед правым сиденьем.

– Ну, это понятно, – объяснила Гранская. – Машина же его. Сколько раз Зубцов касался этого руля одеждой…

– Выходит, показания того шофера с автобазы подтвердились?

– Считаю, на сто процентов…

– И какие после всего этого выводы?

– Я почти уверена – это преднамеренное убийство.

– Все-таки «почти»? – улыбнулся Захар Петрович.

– Сами знаете, какие сюрпризы иногда может преподнести жизнь.

– Верно, – согласился Захар Петрович. И подавил вздох: он сам получил «сюрпризец». Еще неизвестно, чем все кончится в Рдянске. – Допустим, убийство. С какой целью?

– Как говорят в плохих фильмах: он слишком много знал… Я имею в виду тот злополучный чемодан.

– Вы связываете?

– А как же!

– Но это уж слишком на поверхности.

– Иной раз мудрствовать тоже вредно. Я считаю, что основной упор надо делать на эту версию.

– И все-таки не забывайте о других, – посоветовал прокурор. – Что можете сказать о предполагаемом убийце?

– Пока ничего.

– А внешние приметы?

– Откуда? Зеньковецкий, ну, шофер, который видел их у переезда, шофера не разглядел. Шляпа и темные очки – не примета.

– Это не мог быть человек, принесший чемодан в радиомастерскую?

– Тот человек – миф!

– Почему? – спросил Измайлов.

– Да вы только посмотрите, какие противоречивые показания у Зубцова. – Гранская взяла дело, нашла протоколы допросов погибшего. – Глаза то серые, то голубые, то коричневые. А цвет костюма? Сплошные противоречия.

– Да, Глаголев в свое время тоже обратил внимание на это.

– Между прочим, показания Зубцова, его поведение лишний раз доказывают, что чемодан с дефицитом оказался в мастерской не случайно…

– Думаете, радиомастер замешан в спекуляции?

– Подтверждений этому пока нет. Но и убрали его не просто так… Короче, Захар Петрович, сказать, какую он играл роль, сейчас трудно. Будем работать…

Гранская ушла. Измайлов вызвал Ракитову.

– Подготовили справку? – спросил он. – По результатам проверки завода?

– Сегодня закончу.

– Хорошо. – Измайлов посмотрел на календарь: пятница. – Можем пригласить Самсонова на понедельник?

– Лучше на вторник, – сказала Ольга Павловна.

– Договорились. Позвоните, пожалуйста, Глебу Артемьевичу. Скажите, что необходимо также присутствие председателя профкома и главного бухгалтера…

Вечером Захар Петрович со всей семьей отправился в Матрешки. Поехали рейсовым автобусом, затем шли пешком через лес. По дороге Галина все пыталась выяснить у мужа, как они распорядятся отпуском.

Обычно уезжали втроем – всем семейством. То на теплоходе по Волге, то в Карпаты, то в Прибалтику. В этом году хотели побывать на Валдае, поселиться где-нибудь на берегу Селигера, но Захар Петрович ничего определенного сказать не мог, что удивляло жену.

– Понимаешь, не на кого оставить прокуратуру, – оправдывался Измайлов.

– Ты же говоришь, Ермакова пришлют.

– Как я буду выглядеть, подумай! – упорствовал Захар Петрович. – Человек еще ничего не знает, надо вводить его в курс дела… Так что, скорей всего, Галя, придется тебе в этом году отдыхать с Володей без меня. Поезжайте на море.

– Не хочу. С тобой – еще куда ни шло…

– А к твоим? Ведь пишут, зовут.

Галина задумалась.

– Надо спросить Володю. Я, честно говоря, с удовольствием. Соскучилась. Но хотелось бы, чтобы ты тоже с нами…

– Вот и отлично, а смогу вырваться – приеду к вам, – обрадовался Захар Петрович и окликнул идущего впереди с рюкзаком сына.

Тот остановился, поджидая родителей.

– В Хановей хочешь? – спросила мать.

– Когда?

– В конце июля – начале августа. Там в это время хорошо…

– Градусов пять тепла будет? – пошутил Володя.

– Гарантирую десять, – засмеялась мать. – А рыбалка знаешь какая!

– Сходишь с дедом на охоту, – уговаривал отец. – Надо же тебе, в конце концов, побывать на родине матери…

– Узреть истоки, приобщиться… – продолжал балагурить сын.

– Хоть увидишь, что такое полярный день, – сказала Галина. – Солнце не заходит круглые сутки…

– Уговорили, – кивнул Володя и снова зашагал по лесной тропинке.

– Я бы тоже с удовольствием, – искренне признался Захар Петрович, а сам подумал: «Хоть на край света, лишь бы подальше от всех неприятностей».

– Ну и выкроил бы дней десять.

– Не могу, – вздохнул Захар Петрович.

Сказать правду жене он не мог: никто на самом деле не пустит его в отпуск, пока не разрешится эта история с Белоусами. А после проверки, может, отпустят навсегда.

Они вышли из леса. На большой площади раскинулись участки садового товарищества. Слышался перестук молотков, повизгивали пилы – строились.

– Привет коллегам-мичуринцам! – радостно встретил их Межерицкий. Он был в своем необъятном комбинезоне.

Из-за времянки вышла Лиля, жена Бориса Матвеевича, а затем выскочили и сыновья – долговязый близорукий Мишка и Матвейка, мальчик лет десяти, светловолосый, как отец, полный и розовый: загар к нему не приставал.

В их сопровождении Измайловы пошли к своей палатке, где и оставили поклажу. Галина начала готовить ужин, болтая с Лилей. Дети тут же исчезли, у них были свои дела. А Захар Петрович с Борисом Матвеевичем принялись осматривать участок.

– Что делать с тлей? – сокрушался Измайлов, обнаруживая вредителей почти на каждом деревце.

– Это у всех, не волнуйся. Во вторник приедут опылять. Сразу все участки обработают, – успокоил Межерицкий.

– Слава богу!

– Конечно. Мы подумали, что каждому в отдельности с этой заразой не справиться. Ну, потравлю я их, а они к тебе переползут… Вот и договорились с колхозом…

– Скинулись? – улыбнулся Захар Петрович.

– По полтора целковых. Это по-божески, правда?

– О чем речь! Один распылитель, если приобретать, и то…

– В этом и сила коллектива! – засмеялся Межерицкий.

– А насчет дороги? – поинтересовался Захар Петрович.

– Порядок. Через неделю начнут.

– Вот видишь, обошлись и без меня.

– Вроде бы обошлись, а вроде бы и…

Захар Петрович подозрительно посмотрел на приятеля.

– Что значит «вроде»?

– Главный козырь у нас – что и ты тут садовничаешь. А так бы хрена лысого уговорили Кулагина.

– Фантазируешь? – усмехнулся Измайлов.

Межерицкий ничего не ответил и поманил за собой Захара Петровича. Они перешагнули кустики крыжовника – границу участков.

– Помоги мне.

И Борис Матвеевич взялся за очищенный от веток ствол ели, предназначенный на балку, с комля, Захар Петрович – за вершину. Надо было водрузить его на козлы.

– Раз-два – взяли! – скомандовал Межерицкий.

Измайлов хотел резко выпрямиться и… Шершавое бревно выпало из рук. Резкая боль опоясала спину, схватила, словно в тиски.

– Что с тобой, старик? – бросился к нему Борис Матвеевич.

Захар Петрович так и остался стоять согнувшись – разогнуться он не мог.

Подбежали Галина и Лиля.

– Не могу, – прохрипел Захар Петрович. – Вступило что-то.

Его отволокли в палатку, уложили на раскладушку. При каждом движении он стискивал зубы – такой резкой была боль.

Межерицкий, расспросив Измайлова, какого характера боль, и прощупав его поясничную область, резюмировал:

– Обычный радикулит.

– Никогда не жаловался, – сказала изрядно перепуганная Галина.

– Поживешь – до всего доживешь, – усмехнулся Межерицкий. – Рождаемся мы в основном здоровенькими.

– Я знаю, что ты сидел в автобусе у открытого окна. Говорила же, пересядь…

– Ерунда, – морщась от боли, отмахнулся Захар Петрович. – Век не боялся сквозняков…

– Тогда отчего же? – спросила жена.

– В половине случаев – после тяжелых психических травм, – сказал Борис Матвеевич.

– Стрессы, товарищи, стрессы, – покачала головой Лиля, врач-отоларинголог. – На работе психуем, дома тоже. А все потому, что жизнь такая – все бегом, бегом, начальство грубит нам, мы – подчиненным, злость срываем на детях…

– Стресс стрессу рознь, – заметил Борис Матвеевич. – Тепличные условия тоже вредны. Человеку борьба необходима, без нее он как улитка, выковырни из раковины и бери голыми руками… Довоспитаешься ты, – неожиданно напустился он на свою жену. – Вырастут наши оболтусы улитками…

– Нашел время! – сердито откликнулась Лиля. – Лучше подумай, как помочь Захару.

– Послушай, старик, потерпеть можешь? – обратился Межерицкий к Измайлову.

– Смогу.

– Надо, брат-мичуринец… Галина, помоги ему надеть рубашку. Отвезем твоего благоверного домой…

Межерицкий вышел.

– За каким чертом он заставил тебя возиться с этими проклятыми бревнами! – сокрушалась Лиля.

– Только при нем не ляпни это, – попросил Захар Петрович. – Не видишь, он и так переживает…

Межерицкий подогнал свой «запорожец» к палатке. Галина села на заднее сиденье. Долго пристраивала Захара Петровича, чтобы поменьше чувствовалась тряска.

Борис Матвеевич вел машину с предельной осторожностью. Но все равно каждый ухаб, каждая выбоина отдавались резкой болью.

– Значит, ты считаешь, это у него от нервов? – допытывалась Галина у Межерицкого.

Тот посмотрел через плечо на Измайлова:

– Скажи, у тебя нет никаких неприятностей?

Захар Петрович процедил сквозь зубы:

– Вроде нет…

А сам подумал: «Знал бы Борис, в каком нервном напряжении живу я последние недели. И еще этот приезд Авдеева…»

– Может, в горкоме намылили голову? – продолжал расспрашивать Межерицкий.

Измайлов отрицательно покачал головой.

– Брось, Захар, – в сердцах сказала Галина. – Это, конечно, твоя работа. Думаешь, я не вижу? Ты совершенно измотан. Просто не хочется иной раз спрашивать тебя, растравлять… Тут не то что радикулит… – Она не договорила и тяжело вздохнула. – Скажи хоть ты ему, Боря, поберечься надо.