Текст книги "Беспризорный князь"

5

Святослав вошел в гридницу и затворил за собой дверь. Князья, сидевшие за столом, встали. Пятеро – дружно, шестой – нехотя. На лице Давыда Смоленского явственно читалось: «Подумаешь, Великий! Били мы его…»

«Стерво песье!» – озлился Святослав, но виду не показал. Хоть и собачились они с Давыдом, но на призыв князь откликнулся, дружину привел. Пусть тешится!

– Здравы будь, братия! – сказал Святослав, проходя к столу.

Братия нестройно откликнулась и села на лавки. Великий примостился на стуле с высокой спинкой во главе стола, после чего обвел собравшихся хмурым взглядом. «Кто-то из них! – думал сумрачно. – Кто? (На лицах князей ответ не прочитывался). – Давыд? А зачем ему? Не по нраву было бы – не пришел бы. Значит, свои…»

Мысль была неприятной. Пятеро из шести князей приходились Великому родственниками. Двоюродные братья: Ярослав Черниговский, Игорь Новгород-Северский, Всеволод Курский. Все Ольговичи, одного корня побеги. Между собой могут не ладить, ругаться из-за уделов, но случись вражий набег – встанут горой. Потому как в противном случае лаяться будет не за что. Оставшиеся двое – зятья: Ростислав Белгородский и Володько, бывший князь Галицкий. Этих подозревать и вовсе глупо: ненавидят Ивана люто. Обоих выгнал из Галицких земель – и с позором. Получается, подозревать некого, и тем не менее – кто-то предал. Кто?

Князья узрели смурое лицо Великого и с вопросами не полезли. Захочет – скажет. А нет – так и спрашивать нечего. Пауза затянулась. Первым не утерпел Володько.

– Дозволь, Великий!

Святослав кивнул. Володько торопливо расстелил на столе свиток, прижав его края с одной стороны ножом, со второй – кошелем. Кошель был потертым и тощим; сидевшие за столом невольно обратили на это внимание.

– По доносам моих людей, – начал Володько, – у Ивана не более тысячи конных дружинников и бояр. Пешцев можно не считать – собрать не успеет. Нас втрое больше. Не устоит.

– Смок в поле разгонит и пять тысяч! – заметил Ростислав, которому не нравилась уверенность Володько. Два года тому соотношение сил дружины Ростислава с Ивановой было такое же, только вернулись белгородцы домой без оружия и коней. Хорошо еще, что живыми.

Володько покосился на шурина, но спорить не стал.

– Прав ты, брате! – вымолвил, отвесив Ростиславу легкий поклон. – Потому не пойдем открыто.

– Это как? – встрял Давыд. – Шапки-невидимки наденем?

Князья, не сговариваясь, ухмыльнулись. Володько, однако, не смутился.

– Шапок-невидимок у нас нет, – сказал спокойно. – А вот другие найдем.

– Какие? – заинтересовался Давыд.

– Два отряда пойдут в Галич и Звенигород, ряженные купцами. Следует выбрать людей, коих там не ведают. Лучше твоих, брате! – Володько поклонился Давыду. – Они, поди, в Галиче-то и не бывали. Охрана у купцов, как водится, оружная – никто не спросит, зачем при мечах и в бронях. Придут и поселятся в городах. Остальные пойдут ночами, днем станут хорониться в лесах. Пути мною знаемые! – Володько провел пальцем по свитку. – Тех, кто на Галич, поведу сам, другим проводников дам, они у меня добрые. Смоки ночами не летают, а разъезды тропы не стерегут – проверяли. Как придем близко, снесемся со своими в Галиче и Звенигороде. После чего ударим разом! Ночью! Иван нас не ждет. Ряженые упокоят сторожу, откроют ворота, мы ворвемся и захватим их сонными! Повезет – возьмем Ивана, а не выйдет, так что он сделает? Попробуй, выбей из городов! – Володько обвел собравшихся торжествующим взглядом.

«А ведь умно придумано! – подумал Святослав. – Воевать Володько умеет. Еще б и разума Бог дал!»

– А как смоки? – подал голос Ростислав.

– Забыл, брате, как порешили смока в Белгороде? – усмехнулся Володько. – На стенах городов – самострелы, из него ведь того смока убили? В городе змеям нас не взять. К тому же ведомо, где Иван смоков держит. Прежде, чем взять Звенигород, отправим людей с самострелами – это недалеко, и побьем змеев спящими. Уцелеет один-другой – не беда. Без дружины (а мы ее вырежем) смоки разве что напугать могут.

Князья за столом оживились и загомонили. По лицам большинства видно было, что план Володько им нравился. Лишь Всеволод Курский сидел мрачный.

– Не думаю, что выйдет! – сказал, когда за столом стихло. – Я Ивана добре знаю, не раз с ним в Поле ходил. Его сполохом не взять.

– Половцы взяли! – возразил Володько. – В полоне сидел.

– Так их орда случилась против десятка моих, – не согласился Всеволод, – а смоков у Ивана тогда не было. Теперь есть. Вспомните, братия! Иван помог Ростиславу разбить войско Великого под Белгородом; всего десять воев потерял тогда Ростислав. Из киевлян половина легла. Иван захватил Звенигород вовсе без крови, после чего Галич сам ему поклонился. Ростислава, который с войском в земли Галицкие забрел, Иван прогнал, ободрав зброю и брони, и опять без крови. Кто из нас такой удачей похвалиться может? Гладко говорит Володько, да не выйдет речами его. Кровью умоемся! Я, братия, и вовсе не разумею, зачем на Ивана идти? Земель наших не трогает, войной не грозит, сидит себе тихо. У Володько княжество забрал, так тот сам виноват – разумно править следовало. Иван его даже не гнал: сам сбежал! Теперь мои кметы должны Володько на стол сажать? Я более скажу. Раз собрали войско в Киеве, так идем на половцев! В Поле худое деется. Мне донесли: ближние орды откочевали. Так всегда бывает перед набегом…

Володько, слушая речь Всеволода, багровел, но возразить не решился. Другие князья переглядывались. Известный своим простодушием курский князь говорил то, о чем они думали. Святослав впился взором в лицо в курянина. «Этот! – думал, чувствуя приступ бешенства. – Он упредил! Дружил с Иваном… Не следовало звать! Теперь поздно…»

– Не разумеешь, так молчи! – процедил сквозь зубы. – Не для того в Галич наладились, чтоб стол кому-то добыть. Иван смуту великую на Руси затеял. Объявил, что по смерти его смерды Галичем править будут.

– Пускай! – пожал плечами Всеволод. – Его Галич – ему и решать.

– А как слух по Руси пойдет! – Святослав с размаху впечатал кулак в стол. – И смерды наши такого же захотят? Сколько их в Курске? По тысяче на каждого твоего дружинника? Нет? Пусть по сто. Все равно, раздавят твоих кметов и в землю втопчут. Заодно с тобой, женой твоею, детьми, братьями и сестрами. Об этом ты мыслил, брате?

В гриднице воцарилось молчание. Каждый из князей, впечатленный словами Великого, невольно думал сейчас об одном и том же. «Смердий князь! Откуда взялся на нашу голову?» Первым не выдержал Володько.

– Когда выступим? – спросил тихо.

Святослав ответил не сразу. Поиграл желваками, вздохнул.

– Не сейчас…

За столом загомонили.

– Иван ведает, что мы замыслили! – Святослав повысил голос, перекрывая ропот. – Грамоту прислал. Вот!

Великий вытащил из рукава пергамент. Видел он плохо, но послание помнил наизусть: ему не раз прочли.

– Пошто зло восклепали на меня, братия? – Святослав сделал вид, что читает. – Пошто котору ладите? Или велю я вам, как правити в землях своих, или зарюсь на княжества ваши? Чем крамолу на меня ковати, рядились бы, как оборонить земли русские, бо изнемогают те от набегов половецких.

Святослав умолк, и в гриднице стало тихо.

– Ивану донес кто-то из нас! – Святослав снова треснул кулаком по столу. – Более некому. Ты! – Он указал на Всеволода.

– Нет, Великий!

Игорь Новгород-Северский, до этого не проронивший ни слова, встал.

– Не мог брат мой меньший тебя предать, да и незачем ему. О походе в Галич весь Киев ведает. Мой сотник вчерась зашел к цирюльнику, а тот лыбится: «Гоже постригу тебя, боярин! Галичским бабам понравится…»

– Откуда? – изумился Святослав.

– Один слово обронил, другой… Грешу на его людей, – Игорь кивнул на Володько.

– Почему моих? – набычился тот.

– Кто слал их пути в Галич разведывать? А зачем это делают, понять трудно? А тут войско в Киеве собралось… Кто-то или жене похвалился, или девке подарок с добычи пообещал. Так и пошло. Не умеют наши люди язык за зубами держать!

«А ведь Игорь прав! – подумал Святослав. – Значит, не Всеволод».

От этой мысли Великому стало легче.

– Что из того, что Иван знает? – подал голос Володько. – Ну, закроет он дороги и смоков поднимет, так мы ночью пойдем и путями тайными…

В этот раз речь собранию не понравилась. Одно дело напасть сполохом и взять легкую добычу! Другое – против смоков…

– Это не все, братия, – произнес Святослав. – Иван Волынь взял.

– Как взял? Когда?

В гриднице зашумели и закричали. Весть ошеломила князей. Волынь… Сильное и богатое княжество на западе Руси, лакомый кусок. По смерти Мстислава княжество стало выморочным, Великий по древнему праву мог дать его в удел. Кому? Многие из собравшихся видели себя на Волыни. Болеслава, севшего на опустевший стол, помехой не считали. Святослав его б не потерпел – выбил бы живо. Кто сел бы взамен? Ярослав? Ему и в Чернигове хорошо. Игорь согласился бы с радостью, передав Новгород-Северский брату. Освободившийся Курск – место не самое сладкое, но все же удел, а у Давыда в Смоленске сыновья подрастают… Мог Великий пожаловать Волынь и Ростиславу. Тогда б освободился Белгород. Кому его? Володько без стола мается, из милости у тестя живет… Эти соображения и привели князей в Киев. Понимали: походом на Галич дело не кончится. Разгромят Ивана, а после – Волынь! И вот – на тебе!

Святослав терпеливо ждал, когда гам в гриднице стихнет.

– Гонец грамоту Ивана из Владимира вез, – Святослав устало потер глаза. – Тот и поведал, как дело было. Иван пришел к Владимиру и сказал, что он сыновец Мстислава, потому Волынь его.

– А Болеслав? – Володько поперхнулся слюной, вскочил. – Неужто поверил?

– Разумеется, нет! – вздохнул Великий. – С чего бы? Всем ведомо, что княжич Иван сгинул на охоте. Болеслав затворился в городе, Иван под стенами встал. Посады не тронул, запретив людям даже куренка брать, волынцы осмелели и пошли к нему. Иван их приветил и попросил скотину для корма. Цену втрое против обычной положил. Стада из города ему и перегнали. Во Владимире есть стало нечего…

Князья слушали, не веря ушам своим. О таком способе осады они слышали впервые.

– Болеславу деваться стало некуда, вызвал Ивана на переговоры. Думал прилюдно изобличить самозванца, после чего убить, только Иван оказался хитрее. Потребовал привести Доброславу, мать покойного княжича. Дескать, коли не признает его княгиня, так сам уйдет. Болеслав спохватился, да поздно: волыняне встопорщились. Привезли Доброславу, а та Ивана возьми и признай…

– Так он сын Ингваря! – ахнул Ростислав.

– Скорее, Петра! – буркнул Володько.

Святослав сердито глянул на обоих. Князья умолкли.

– Никому не ведомо, чей он сын! – сказал Великий. – Доброславу в монастыре голодом морили, служанок ядом потравили, она черта сыном признала бы, дабы живот спасти и обидчиков вывести. Жаден был покойный Болеслав и умом скуден. Коли уж захапал чужую задницю, так видоков убери! Промедлил…

«Мы тоже хороши! – подумал Великий. – Чего ждали? Сразу следовало Владимир занять! Боялся Ивана насторожить. А вот он медлить не стал…»

– Что далее? – не утерпел Всеволод.

– Люди Болеслава стали стрелять в Ивана: хотели убить и ускакать в замятне. Только Иван этого ждал: броню на себя вздел. Даже не поцарапали. Галичане с волынцами кинулись и порубили ляхов, после чего Иван вошел в город. Оставшиеся ляхи сдались. Воевода Болеслава перешел к Ивану на службу.

– Войцех из Сосновца? – изумился Володько. – Не может быть! Звал его к себе, двести гривен жалованья сулил да город в кормление давал – не согласился. Верный пес!

– Был верным, – отозвался Святослав, – теперь Иванов. Да и ратников ляшских князь переманил частью. А теперь размыслите, братия! У Ивана тысяча под седлами, да еще столько волынцев добавилось. Сядут на конь – и через три дни в Киеве. Со смоками! Не мы его, а он нас бить будет!

В гриднице воцарилась тишина. Князья понимали: беда! Собрались по шерсть, а вернутся стрижеными. И чем та стрижка кончится, не хотелось даже прикидывать. «Уходить надо! Не медля! – думал Давыд. – Пусть Великий сам разгребает! Мне забота Киев оборонять?» «Завтра же уйду! – сердился Всеволод. – Великий мне не указ! У меня старший брат есть!» О чем размышляли Ярослав с Игорем, догадаться было не трудно: их мысли явственно читались на лицах и совпадали с устремлениями Давыда и Всеволода. На Володько и вовсе было жалко смотреть. Спланировал великий поход, прикидывал, как сядет в Галиче, и вот на тебе! «Облом!» – как сказал бы его лютый ворог.

Неизвестно, чем кончилось бы это молчание, но его прервали самым бесцеремонным образом. Дверь распахнулась, и в гридницу влетел воевода Горыня.

– Княже! – завопил с порога. – Половцы!

«Говорил же!» – успел подумать Всеволод, но сказать не успел. В гридницу, не спрашивая позволения, один за другим входили воеводы…

⁂

– К Чернигову поганые вчерась подступили, – торопливо рассказывал Горыня. – Пока шатры ставили, воевода Ярослава на лагерь ударил и сумел полон захватить. Добрый! Тысяцкого поганых схватили. Пятки ему поджарили, все и поведал. Гза под Черниговом…

– Гза? – растерянно переспросил Ярослав.

Святослав злобно глянул на брата. «Сволочь! – подумал бешено. – Сносился с погаными, дружбу с ними водил, думал: земли его не тронут. За добычей пусть к другим ходят! Тронули…»

– Если б только Гза, – вздохнул Горыня. – Три хана пришли. Гза стоит под Черниговом, Кончак обложил Путивль, Бельдюзь – Переяславль. При каждом тьма…

Теперь уже переспросил Святослав:

– Тьма?

– Гонец клянется, что так, – подтвердил Горыня. – Не было резона поганому лгать – добре пытали. Прямо на дыбе и помер. Черниговцы трех гонцов выслали упредить, но доскакал один…

В гриднице закричали и зашумели. Святослав сидел молча. Дело повернулось неожиданным образом, причем так, что и хотел бы помыслить, да испугался. Набеги из Поля – обычное дело, в иной год по три-четыре случаются, но этот превосходил все, раньше виданные. Тьма – это десять тысяч воинов. Пусть даже половец приврал, и на самом деле у ханов по семь-восемь тысяч войска, но и это многократно больше, чем может выставить Русь. Поганые сумели сговориться и обложили города. Взять их не сумеют – не под силу это половцам, но русские дружины заперты. Пока сидят за стенами, половцы ограбят земли. Угонят скот, уведут людей, сожгут веси. Помешать трудно. Ударишь на одного из ханов, тот отскочит и закружит вокруг невеликого русского войска, пощипывая быстрыми наскоками. Не даст отбить добычу. Разделить войско на три части, чтоб ударить по всем – сложить головы. Половцы задавят числом: засыплют войско стрелами, разрежут на части, после чего кого высекут, кого полонят. Как ни крути, а вывод грустный: земля обезлюдеет на годы. А обвинят в том великого князя – и только его. Иван написал верно. Вместо того, чтоб хранить земли, Святослав затеял усобицу. Поддался обидам, забыл, зачем возвели его на киевский стол. Господь напомнил…

Гомон в гриднице, наконец, затих. Князья и воеводы смотрели на Святослава. Решение было за ним. Святослав встал.

– Все слово сказали?

Ответом было молчание.

– Тогда – в Софию!

Лица собравшихся выразили изумление. Великий решил помолиться? Известно, что князь набожен, но сейчас? Молебен – благое дело, но попы и сами справятся. Не до этого!

– Зачем? – не удержался Ярослав.

– Крест целовать! Прилюдно. Чтоб весь Киев видел!

– Кому? – удивился Давыд.

– Князю Ивану! – ответил Святослав.

6

В Звенигород пришлось возвращаться спешно: обстоятельства требовали. По уму, следовало пробыть во Владимире седмицу-другую: вникнуть в состояние дел, разобраться с боярами и осколками княжьих родов, прикинуть, на кого можно опереться, а на кого – нет. После чего первых возвысить, а вторых – задвинуть куда подальше. Не вышло. Все испортил Войцех. На другой день после взятия Владимира он явился в хоромы и потребовал встречи с князем.

Иван предполагал, что воевода станет просить за ляхов (ему позволили оставить из прежней дружины малую часть), однако Войцех заговорил о другом.

– Киев готовит поход на Галич! – сказал, едва переступив порог.

– Почем ведаешь? – насторожился Малыга, переглянувшись с Иваном.

– У Болеслава в Киеве свой человек! – пояснил лях, присаживаясь на лавку. – Был, – поправился тут же. – При Великом князе состоит.

– Кто?

– Горыня.

– Первый воевода! – ахнул Малыга. – Вот стерво!

– Серебро любит! – пояснил лях, улыбнувшись уголками губ.

«Это он нас уел! – понял Иван. – Дескать, у вас даже воеводы продажные. И ведь не возразишь!»

– Как разумеешь, княже, Болеслав Великого опасался, – продолжил Войцех, согнав с лица улыбку. – Не простил бы тот захват Волыни. Болеславу знать следовало, что в Киеве замышляют. Не жалел серебра. У него и другие люди в Киеве имелись. Донесли, что Великий собирает войско. Снеслись с Горыней, а тот успокоил: не на Волынь, а в Галич намерились. Потому и вышло у тебя, княже, с осадой – не ждали.

«Оправдывается! – понял Иван. – Не может успокоиться, что город отняли».

– Кого Великий призвал? – спросил Малыга.

– Князей смоленского, черниговского, белгородского, новгород-северского и курского.

– Три тысячи конной дружины, – прикинул Малыга, – если не более. А ежели и бояр собрали… Спаси тебя бог, воевода! – он поклонился Войцеху. – Не забудем!

Лях с достоинством откланялся и вышел. По его уходе в гриднице воцарилась тишина. «Твою мать! – думал Иван. – Никак не угомонятся! А чего ты хотел?! – одернул он себя. – Безродному позволят властвовать? Да их кошмары замучают! Рюриковичи княжат более двухсот лет, потомков наплодили – девать некуда, а тут смерд расселся на Галицком столе. Костьми лягут, железо грызть будут, но не успокоятся».

Иван глянул на Малыгу. Тот задумчиво водил пальцем по столу, рисуя какие-то фигуры, и, похоже, не спешил давать воспитаннику советы. «Хорошо, что взяли Волынь и переманили Войцеха, – подумал Иван. – Не то Великий свалился бы сполохом. Отбиться отбились бы, да большой кровью. Это тебе урок! – сделал вывод. – Разведку надо ставить! Как у Болеслава и лучше. Дядя Саша не раз говорил: разведчик спасает тысячи жизней. В двенадцатом веке или двадцать первом – без разницы».

– Великому надо послать грамоту! – прервал думы князя Малыга. – Пусть ведает, что умысел раскрыт. Поостережется.

– А коли нет?

– Встретим на рубежах. Следует немедленно лететь в Галич. Созвать ополчение, собрать смоков. Дружина пойдет сама: сторожиться некого. Худо, что уходим так скоро, да выбора нет. И еще, – Малыга усмехнулся. – Гонцом к Великому следует отправить волынянина, и выбрать самого говорливого. Пусть поведает, как Владимир брали…

Остаток дня прошел в суете. Бояре и волынская дружина целовали крест новому князю, получали посты новые посадники, воеводы и сотники, менялись огнищане и тиуны. Решающее слово было за Доброславой: на кого указывала, того и ставили. Привередничать времени не было, как и нужды. Судьба княгини отныне была намертво повязана с судьбой «сына». Станет тому худо – «матери» несдобровать. Иван на всякий случай честно предупредил назначенных, что их должности временные. Служите, а дальше посмотрим. Его поняли и заверили, что не пощадят живота. Спать Иван лег за полночь, но проснулся с рассветом. Вернее, его разбудили.

– Княгиня просит перемолвиться! – сообщил охранник, растолкав Ивана. – Не серчай, княже!

Князь серчать не стал и торопливо оделся. Доброславу впустили, как только застегнул пояс. Иван невольно отметил, как разительно изменилась княгиня за последние два дня. Лицо ее порозовело, глаза горели, в движениях появилась степенная властность. Княгиня по-прежнему была в рясе, но любой, кто глянул бы на нее сейчас, понял: это больше не монашка. Правительница.

– Убегаешь? – спросила Доброслава, поздоровавшись.

– Великий собрался на Галич, – вздохнул Иван.

– Слышала, – кивнула княгиня. – Не пойдет.

– Почему? – удивился Иван.

– Остережется. Побоится великую кровь лить. Старый он, а к старости даже висельники мудреют. Не тревожься. Если все ж посмеет, то знай – Волынь за тебя! Ударим им в спину: не раз пожалеют, что пришли!

– Спасибо, матушка! – поклонился Иван.

– Да хранит тебя Господь!

Доброслава подошла ближе.

– Знаю, что ты не мой, – сказала, не отводя взор от лица Ивана. – Но все мнится: не так. Лик, стать, разум – все как будто мое. Какая мать тебя родила?

– Нет ее! – ответил Иван, мрачнея. – Убили. Давно…

– Ну, так я заменю! Хочешь?

Иван подумал и кивнул. Доброслава шагнула ближе и приникла к груди названного сына. Иван обнял худенькие плечи, и они стояли так какое-то время. Доброслава отстранилась первой.

– Вишь, какая я хитрая! – сказала, глядя в пол. – Первая догадалась. А то набежали бы мамки…

Доброслава повернулась и вышла. Ивану показалось, что он расслышал при этом всхлип, но, скорее всего, ему почудилось. Исторгнуть слезы у Доброславы казалось невозможным. И в час официального прощания княгиня держалась строго. Церемонно поцеловала обретенного сына и отступила, давая возможность боярам приложиться к княжьей руке. Стены города заполнил люд, а кто не поместился – высыпали за вал; те и другие стояли, пялясь на смоков. Змеи сидели на забороле и, будто чувствуя момент, горделиво тянули шеи. Лететь так посоветовал Малыга: пусть видит Волынь, кого приобрела! Прощание завершилось, Иван забрался на спину змея. Олята, обернувшись, ждал, пока князь привяжется. Тем же занимался и Зых, наблюдавший за Малыгой. Князь и воевода справились одновременно. Смоки расправили крылья и сиганули вниз. Люди на стенах ахнули. Воздушный поток подхватил змеев, и они замахали крыльями, набирая высоту. Оглянувшись, Иван увидел взметнувшиеся ввысь руки, и ощутил, как защипало глаза. Поди ж ты! Ничего доброго не сделал людям, а они жалеют о его отъезде.

«Посадника во Владимир все же пришлю! – думал Иван, сердясь на себя за слабость. – Бабе в городе править невместно. Тем более инокине».

Он был зол на княгиню: Градиславу не следовало убивать. В день, когда это случилось, он набросился с упреками на Малыгу, но выяснилось, что батько ни при чем. Градиславу закололи волыняне, а вот кто, выяснить не удалось. Доброслава наверняка знала, но секретом не делилась. Более всего Ивана мучила мысль, что убийц отблагодарили. Если не деньгами, так должностями: вон как лихо раздавали их по указке княгини! Монашка, туды ее в качель!

«И монастыри у них неправильные! – растравлял себя князь. – Где это видано, чтоб монахов челядь обслуживала!»

Насчет челяди было чистой правдой. Монастыри в этом времени были сплошь ктиторские. А кто ктитор[12]12
  Жертвователь, на чьи средства построен монастырь, а также его попечитель.


[Закрыть]? Князь! Князья ставили монастыри не только ради спасения души. Имелся и другой расчет. По обычаю, на смертном одре князей постригали. Дабы простились им грехи, вольные и невольные, а душа направилась прямиком в рай. Случалось, однако, что постриженный выздоравливал, после чего вставал вопрос: что делать? Снять схиму нельзя, а жизнь в постах и молитвах князю не по душе. Вот и селились новоиспеченные иноки за монастырской стеной, но в отдельных хоромах и со штатом прислуги. Ясен пень, что в монастыре князь желал иметь окружение, как и в миру, то есть из бояр и дружинников. Смердам одеть схиму ктитор не позволял. Оттого у Доброславы имелись служанки, которые и спасли ее, приняв яд, предназначенный княгине.

Другой особенностью монастырей был их смешанный состав. Проще говоря, за одной стеной служили Господу и жили бок о бок монахи и монашки. Было это не везде, но часто. Нередко разделению обителей препятствовали ктиторы. Почему? Простая логика. Князя постригли на смертном одре, а он выжил. Переселился в монастырь, но без жены ему скучно. Супруга, следуя примеру мужа, принимает схиму. Брат и сестра во Христе живут и молятся, укрепляя друг дружку духовно и телесно. Грех? Так венчанные же!

«Найти посадника в Волынь будет не просто, – размышлял Иван. – Княжество не меньше Галицкого: десятки городов, тысячи весей… Волынцы воинственны и горделивы, держать их в узде трудно. Боярин с таким не справится – слушать не станут. Пригласить князя? Посадником не согласится – невместно. Вот если бы дали в удел… Счас! Натащит родни, рассадит по городам, глянь – и Волынь уже не твоя. Вышибай затем с насиженного места!»

После первых лет княжения Иван ясно осознавал: главной его проблемой стал дефицит управленцев. Здесь их звали князьями, посадниками и тиунами, что не меняло дело. Управленцы должны проводить в жизнь затеянные преобразования, а как быть, если не умеют? Или, что того хуже, не хотят? Они привыкли, что князю нужна дань, остальное его не волнует. Посадники грабили люд, отстегивая князю положенное и не забывая, естественно, про свой карман. При этом мало заботясь: сыт ли смерд, хватит ему хлеба до нового урожая и сыщется ли зерно, чтобы засеять ниву? Иван грабеж запретил. Велел люд не обижать и следить, чтоб бояре этим не баловались. Как справиться, если обучен другому?

Нерадивых посадников меняли. Новые грабить опасались (смерды пожаловаться могли), зато крутили дела с купцами. Брали мзду, взамен освобождая от дани. Купцы, ясен пень, не жаловались. Мздоимцев ловили за руку – уличенные, они кидались в ноги, вопя, что бес попутал. Мольбы на князя с Малыгой не действовали: жулики получали пинка и лишались имущества, нажитого непосильным трудом. Не помогало. Вновь назначенные посадники начинали правление с разведки мест, где можно поживиться. Честные встречались редко. Галицких бояр, а именно из их среды рекрутировались посадники, Иван с Малыгой знали плохо. Князьям они не доверяли. Оставалась ватага и ближняя дружина. Только Господь, даровав братьям по оружию умение владеть мечом, копьем и луком, не озаботился наделить их управленческими способностями. Пробовали… Получались хуже, чем у бояр. Те хоть дело знали.

Управленцев следовало готовить, но как? Школа сирот, затеянная в Галиче, работала успешно, но учились в ней отроки. Когда еще войдут в зрелость! Посадники требовались здесь и сейчас. Где взять?..

Пока Иван думал, смоки летели, то взбираясь ввысь, то сваливаясь в планирование. Груз, который они несли, был легок, змеи летели быстро. К вечеру отряд пересек границу княжеств.

Заночевали на речном берегу. Пока Зых с Олятой ловили рыбу, Иван с Малыгой развели костер и сварили кашу. Стоял тихий летний вечер. Светила луна, трещали кузнечики, от реки несло свежестью и запахом рыбы. Смоки на берегу чавкали, пожирая свой ужин. Люди тоже ели, запивая кашу пивом из баклаг, и не разговаривали: устали. После ужина повалились на расстеленные войлоки и затихли. Ивану, однако, не спалось. Он долго ворочался и забылся не скоро.

Сон его был странен. Вокруг был свет: белый и яркий. Он мешал разглядеть потолок и стены помещения, где находился Иван, но князь четко осознавал: он в здании. Под ногами его был пол, выложенный черными и белыми каменными плитами, они чередовались в шахматном порядке. Осмотревшись, Иван заметил впереди человека. Тот сидел спиной к нему и, склонившись над полом, что-то разглядывал. Фигуру неизвестного скрывала просторная мантия с капюшоном. Ниспадая до пола, она укрывала ноги незнакомца, как и то, на чем он восседал. Что это было: табурет, пуфик или что другое, разглядеть не получалось.

Ступая по отполированным плитам, Иван приблизился и глянул через плечо незнакомца. Каменных плит перед ним не было. Сколько хватало взора, расстилалось пространство, покрытое горами, лесами, морями и реками. Те были маленькими, словно игрушечными. Между ними что-то шевелилось и двигалось, поднимались дымки, доносились неясные звуки.

– Хочешь глянуть ближе? – спросил незнакомец, не оборачиваясь. Голос у него был хрипловатый, как у простуженного.

– Хочу! – ответил Иван.

Незнакомец вытянул ладонь, затянутую в перчатку и сделал неуловимое движение. Одна из частей пространства воспарила и повисла, закрыв прочие. Иван увидел степь, поросшую высокой травой, по которой двигался отряд всадников. Незнакомец повел пальцем, изображение укрупнилось, будто приближенное подзорной трубой. Иван явственно видел потные крупы коней, детали сбруи, халаты и шапки всадников, их копья, привязанные к седлам, кривые мечи в потертых ножнах. Он слышал топот копыт и обонял едкий запах пота: человеческого и конского.

– Идут к Путивлю! – сказал незнакомец. – На подмогу Кончаку. А вот другое!

Починяясь его жесту, степь исчезла, перед Иваном возникла другая картинка. В небе над пустыней летел самолет. Он был странной конструкции: с зализанным утолщением впереди фюзеляжа, но без остекленного фонаря. Хвостовое оперение самолета торчало вниз, за ним, образуя прозрачный диск, вращался винт. Внезапным озарением Иван догадался: аппарат управляется с земли. Самолет вдруг покачнулся и свалился на крыло. Следуя за ним взглядом, Иван разглядел меж барханов автомобиль. Тот мчался, поднимая пыль. Самолет вздрогнул. Из-под крыла выскользнула черная ракета; выбрасывая огненный хвост, она устремилась к земле. Автомобиль свернул за бархан, но ракета повторила его движение. На желтом песке вспух взрыв: огонь и черный дым скрыли автомобиль. Чуть позже донесся грохот.

– Бац! – сказал незнакомец. – Посмотрим!

Он сделал круг пальцем, место взрыва приблизилось. Иван увидел полыхавший пламенем искореженный остов машины. Даже на расстоянии ощущался его жар. Людей внутри автомобиля рассмотреть не получилось. Только один, выброшенный взрывом, лежал на песке. У него отсутствовала голова, а длинную, до пят, белую рубаху покрывали красные пятна. Набухая, они увеличивались на глазах.

– Повезло его родным! – сказал незнакомец. – Будет, что хоронить. Другие обуглятся так, что не опознают. Приходилось видеть?

Иван не ответил. «Это что? – недоумевал он. – Кино?»

– Это ваш мир! – возразил незнакомец. – Прошлое, настоящее и будущее. Занятно, да?

– Но… – Иван с трудом приводил в порядок мысли. – Как это возможно? Прошлое минуло, будущее не наступило.

– Рамки времени существуют только для смертных, – пожал плечами незнакомец. – Впрочем, им тоже случается… Гляди!

Незнакомец щелкнул пальцами, Иван увидел тесную, неприбранную комнату. На полу ее валялись скомканные носки, какие-то бумаги, на древнем, потертом кресле – футболка и джинсы. Хозяин вещей, лысоватый мужчина с бабьим лицом, сидел в трусах перед экраном компьютера и сосредоточенно молотил пальцами по клавиатуре.

– Пишет! – пояснил незнакомец, как будто это и без того не было ясно, и, протянув руку, коснулся раздетого пальцем.

Комната мгновенно исчезла. Перед Иваном возникло ржаное поле, исполосованное следами траков. Поле пересекала извилистая траншея. Изображение приблизилось. Иван увидел окоп, на дне его в неловких позах застыли тела людей. Убитые были одеты в защитную форму. Иван осмотрелся. На бруствере окопа стоял пулемет с закругленным щитком и прямоугольным окошком посреди, из приемника торчала лента с патронами. Конец ее прятался в жестяной коробке, стоявшей рядом.