Текст книги "Берлинская флейта (сборник)"

Гантенбайн и кабан

Другу юности

Жил-был Гантенбайн Арнольд Мефодьевич, и держал он кабана; кормил его отходами из столовой Дома творчества композиторов, где работал сторожем. Кабана кормил, сам питался. А чем плохо?

И вот когда пруд сковало льдом, а в лесу затрещали деревья, заправил Арнольд Мефодьевич паяльную лампу бензином, наточил немецкий штык и пошел к кабану.

– Не режь меня, Гантенбайн! – взмолился кабан. – Додержи до Нового года – не пожалеешь.

Задумался Арнольд Мефодьевич, вспомнил русские народные сказки и воздержался колоть кабана. Стали дальше жить-поживать, да только кабан наглеть стал: то газету ему почитай, то книгу на ночь. Не исполнишь – орет, визжит, копытами топает. Старается Арнольд Мефодьевич, удовлетворяет кабана, а тот пуще наглеет:

– Хочу на живых композиторов посмотреть!

Упал Арнольд Мефодьевич на колени перед композиторами, сжалились те, пришли к кабану, стали ему свои произведения исполнять – очень ему это понравилось: расчувствовался, слезу пустил, собственную песню «По Золотому кольцу приезжайте в Иваново» изъявил желание спеть и спел, чем весьма растрогал композиторов.

Наступил Новый год. Заправил Арнольд Мефодьевич паяльную лампу бензином, наточил немецкий штык и пошел к кабану.

– Не режь меня, Гантенбайн! – взмолился кабан. – Додержи до Рождества – не пожалеешь!

Задумался Арнольд Мефодьевич, вспомнил русские народные сказки и отложил штык в сторону. Стали они дальше жить-поживать, да только кабан все пуще наглеет:

– Хочу цветной телевизор смотреть! Хочу Фрицше читать! Хочу Рофию Сотару иметь!

Закручинился Арнольд Мефодьевич, да делать нечего – нужно исполнять. Все свои сбережения на кабаньи прихоти пустил, а тот еще издевается:

– А ответь-ка ты мне, Гантенбайн, как ты жизнь свою прожил?

– Хорошо, – отвечает Арнольд Мефодьевич.

Захохотал кабан, мухаком и порванцом обозвал.

Или:

– А ответь-ка ты мне, Гантенбайн, что нужно сделать для полного торжества первого закона диалектики – закона перехода количества в качество?

– Арендный подряд внедрять, гласность и демократию, – ответил Арнольд Мефодьевич.

– Дурак! – захохотал кабан. – Рюриков призвать нужно.

Наступило Рождество. Заправил Арнольд Мефодьевич паяльную лампу бензином, наточил немецкий штык и пошел к кабану. Зашел в сарай и видит – лежит бездыханная грязная глыба, а рядом записка: «Ты уж извини меня, Гантенбайн, но надоела мне вся эта канитель, и решил я принять мышьяк, потому что самая серьезная из всех философских проблем – это проблема самоубийства, и мне удалось ее решить. Мясо мое отравлено, и хотя вы привыкли травить друг друга, я тебя все же очень прошу – не соблазнись сам и не соблазни других. Гуд бай, мой друг».

Поплакал, погоревал Арнольд Мефодьевич, да делать нечего: нужно ведь как-то убытки возмещать. Обработал он кабана паяльной лампой, разделал тушу, сбрызнул чесночным рассолом да и повез на рынок.

Тут и сказочке кондец.

Старуха и дурачок

Майское утро, двор. На лавочке сидит бывшая учительница. Из подъезда выходит Митя из неблагополучной десятой квартиры. На его пиджаке позванивают ордена и медали, он щурится от яркого солнца, мечтательно смотрит на крону пушистого клена, загадочно улыбается.

– Время сколько? – спрашивает он.

– Во-первых, Митя, нужно прежде поздороваться, – говорит старуха. – Во-вторых, спрашивать о времени нужно так: «Который час?» Понял?

– Понял, – отвечает Митя и подергивает плечами, чтобы медали звенели.

– А теперь садись рядом со мной, и мы продолжим наши занятия. На чем мы вчера остановились, на каком вопросе?

Митя напряженно смотрит на старуху, шевелит губами, отвечает:

– На коровах!

– Верно, Митя, молодец! – радуется старуха. – Парень ты вовсе не глупый, только педагогически запущенный, но это уже не твоя вина, это вина твоих родителей… Кстати, что за шум был у вас вчера вечером, кто так сильно кричал и страшно стонал?

– Вчера?

– Да, вчера, после программы «Время».

– Это… нет, нельзя мне об этом, – потупившись, отвечает Митя, – нельзя, а не то мне… башку свернут… в канализации утопят… в мусоропровод затолкают…

– Н-да, ну ладно, продолжим наши занятия. Сегодня, Митя, мы поговорим с тобой об индустриализации нашей страны. Тема очень серьезная, будь внимателен! Итак, к концу первой пятилетки…

– А универмаг уже открылся? – встревоженно спрашивает Митя.

– Ну вот, опять ты со своим универмагом! – огорчается старуха. – Ну что ты там потерял, что тебе там нужно?!

Митя снова потупился, молчит.

– Что молчишь? Неужели и об этом тебе нельзя говорить? Скажи, не бойся! Я никому не открою твоей тайны!

– Невеста там у меня…

– Ах, Митя, Митя! Да какие там невесты! Да эти накрашенные дуры смеются над тобой, издеваются, а ты им веришь!

– Нет… невеста, – бормочет Митя, – невеста… скоро мы поженимся… скоро мы всегда будем вместе… мы всегда будем вместе стоять у окна и смотреть на деревья…

И он быстро идет к универмагу.

Курица

День был хмурый, ползли тяжелые облака, срывался и тут же таял слабый, синюшный снег.

Кусками жести, толя и проволоки Николай Иванович заделывал в заборе дыру.

Куры бродили по двору, рылись в золе за уборной, и только курица с синей меткой, поджав ногу и прищурив глаз, неподвижно стояла в черном, вскопанном огороде.

Работал Николай Иванович медленно, часто перекуривал.

Соседский больной мальчик, высунув язык, смотрел в окно.

Прогрохотал рейсовый автобус.

На пустыре через дорогу сцепились бездомные псы.

С хрипящим магнитофоном прошли поселковые хулиганы, и один из них спросил:

– А Верка дома?

– Нету, в город уехала, – ответил Николай Иванович.

Жена в спущенных чулках выплеснула с крыльца помои, все куры дружно бросились к жиже, и только курица с синей меткой осталась на месте.

Порывом ветра ей взъерошило грязные перья и пух.

Николай Иванович сходил в уборную, вернулся и увидел у забора незнакомого человека в грязном плаще и облезлой кубанке.

– Что нужно? – спросил Николай Иванович.

Незнакомец молчал, мутно смотрел в огород.

– Что нужно? – спросил Николай Иванович и поднял с земли молоток.

– Гыл! Гыл-дыл! – испуганно ответил незнакомец, на егo губах лопнул пузырь слюны, он отшатнулся от забора и побрел по улице.

Порывом ветра его подтолкнуло в спину и задрало полу плаща с клетчатой подкладкой.

Мальчик в окне забеспокоился, стал гримасничать и стучать по стеклу.

– Мордует тебя! – крикнул Николай Иванович на мальчика. – А тебе какого тут надо! – крикнул он на курицу и замахнулся молотком. – Какого тут торчишь? Иди вон к своим… долбись там… гыл-дыл!

Курица отскочила в сторону и снова замерла.

Закончив работу, Николай Иванович отнес в сарай остатки жести, толя и проволоки и пошел в дом.

Там жарко топилась печь, жена за столом лузгала семечки; дочь, напевая «Миллион алых роз», в зале у трюмо подкрашивала глаза.

– Куда наряжаешься? – спросил Николай Иванович.

– Не шелести, – ответила дочь.

– Пошелестишь, да поздно будет! – крикнул Николай Иванович.

– Не трогай ее, – сказала жена. – Дырку заделал?

– Заделал.

– Садись обедать.

Она поставила перед ним тарелку горячего борща с острой, торчащей костью, он молча поел, выпил кружку холодной воды и лег на кушетку.

Дочь, продолжая напевать, натянула новые лаковые сапожки, надела пальто и шапку и пошла к двери.

– А теплое надела? – крикнула жена.

– Надела, надела, – огрызнулась дочь.

– Где ж надела?! – крикнула жена, подбегая к дочери и задирая ей подол.

Николай Иванович отвернулся к стене и закрыл глаза.

Ему представилось, как дочь идет сейчас в лаковых сапожках по грязному асфальту к поселковому магазину, как она пьет с хулиганами вино, хрипло смеется, курит…

Чтобы не видеть этого, он открыл глаза и стал думать о том, что нужно где-то раздобыть мешок опилок и утеплить водопровод – прогноз обещал заморозки…

Уснул. Приснилась станция. Шли маневровые работы. Вдруг один из вагонов отцепился и пошел под уклон. Нужно было побежать и подложить под колесо башмак, но Николай Иванович почему-то стоял и не мог сдвинуться с места. А вагон набирал скорость и резво бежал к горловине, куда уже заходил пассажирский поезд… «Все. Конец, тюрьма!» – обреченно подумал Николай Иванович, и тут его разбудила жена: куда-то исчезла курица с синей меткой.

Он оделся, вышел.

Серый день клонился к сумеркам, ветер развернулся с севера, гремел железом, трепал на вишне остатки красных листьев, сбивал дым с дальних заводских труб и гнал его в сторону поселка.

Николай Иванович пересчитал кур в курятнике, осмотрел все закоулки двора и огорода, заглянул в дыру уборной – курицы с синей меткой действительно не было.

Не было ее и на улице.

Пошел к соседям.

Там ответили, что никаких чужих кур у них не было, нет и не может быть, и нечего тут ходить, собак дразнить.

Пошел по улице, заглядывая в чужие дворы и огороды.

Свернул на пустырь.

Что-то белое мелькнуло, но это была не курица – обрывок бумаги взвился в мутное небо.

Ветер гудел, завывая, под ногами трещал подмороженный бурьян.

Быстро стемнело. На горизонте уже вздрагивала горбатая цепь заводских огней. Рейсовый автобус прошел с включенными фарами. Тускло, будто сквозь марлю, светились поселковые огни.

Что-то чернело впереди – там, где после ноябрьских праздников нашли мертвого человека.

Николай Иванович остановился.

Черное пугало его.

Он уже хотел было повернуть назад, но тут в заводской стороне стали сливать доменный шлак, зарево быстро двинулось к поселку и озарило пустырь.

Николай Иванович сделал несколько нерешительных шагов вперед и облегченно вздохнул: то, что чернело и пугало, оказалось обгоревшим автобусным сиденьем. Он наклонился посмотреть, не пригодится ли это сиденье в домашнем хозяйстве, и увидел курицу. Она лежала за сиденьем, в ложбинке, в свежих сгустках крови. Он долго стоял и смотрел на мертвую курицу.

Картина

«А здесь я никогда не бывал», – думает Василий Исаевич, нерешительно входит, покупает билет, удивляется, что так дешево, и оказывается в очень красивом и совершенно безлюдном зале городской картинной галереи.

Он степенно осматривает произведения местных художников и останавливается у холста, на котором так правдиво изображено летнее море, что хочется тут же раздеться, войти в эту лазурную благодать, а потом полежать на желтом песочке…

«Очень хорошая картина», – думает Василий Исаевич, узнает из таблички имя автора, и лицо его тут же меняется: создатель данного полотна Демерджи Василий Константинович должен Василию Исаевичу триста рублей и не собирается их отдавать…

«Скотина!» – думает Василий Исаевич и решительно покидает зал.

В преддверии новой жизни

В нашем городе очень развита тяжелая промышленность. У нас крупнейшие домны, мартены и прокатные станы. Много героев труда. Имеются клубы и стадионы. С продовольствием хорошо. К нам за колбасой приезжают из соседних городов.

С матерью и старшим братом я живу на окраине города, в поселке Шлаковом. Это большой и крепкий поселок. Многие имеют машины и мотоциклы. Питаются и одеваются хорошо.

Живем мы в просторном, но еще не совсем законченном шлаконабивном доме. Имеются куры, сарай, огород. Отец три года назад убит в поселковой драке, мать работает на водокачке, брат – в какой-то конторе, а я сдаю последние школьные экзамены и готовлюсь к Новой жизни – на весенней допризывной комиссии я подал заявление в военное юридическое училище.

Влечение к юриспруденции я ощутил где-то в пятом классе. Я уединялся на чердаке и устраивал там всевозможные судебные процессы над всевозможными преступниками. Одних я оправдывал, других приговаривал к различным мерам наказания, а наиболее тяжких выводил за уборную, где и расстреливал.

За день иногда набегало так много расстрелов, что ночью было страшно выйти по нужде.

Позже я стал разрабатывать юридические законы для космического пространства и разработал таковых уже довольно много.

Я хочу стать юристом государственного значения.

Как наша мелкая и мазутная Пиявка где-то впадает в море, так и жизнь моя скоро вольется в океан государственной жизни.

Мать рада моей мечте, всем объявляет, что скоро ее сын станет прокурором всей страны, однако от домашней работы не освобождает: приходится и огород поливать, и огурцы на рынок возить, и курятник чистить.

Брат же по дому делать ничего не хочет. Вечерами он либо в город уезжает, либо лежит на диване.

Он ухмыльнулся, когда узнал о моей мечте.

Посмотрим, брат!

Сдан последний школьный экзамен. Сдан отлично! Мне удалось увязать законы диалектики с Юриспруденцией и Космосом! Меня поздравили! Мне сказали, что меня ожидает блестящее будущее!

И грустно, что школа уже позади, и радостно, что впереди – Новая жизнь…

Жара, пыль, мухи. Завтра – выпускной бал. Подготовка. Тренировался на чердаке танцевать и произносить речи. Волнение.

Мясо, колбаса, овощи, фрукты, конфеты, печенье, торты, ситро, вино, музыка, танцы – все это было на бале. За столом мне удалось сесть рядом с Т., которая мне всегда нравилась и которой я намеревался в этот прощальный вечер объявить об этом. Сначала я чувствовал себя несколько скованно, но постепенно разошелся и стал говорить о Юриспруденции и Космосе. И я видел, что мои речи не остаются без внимания со стороны Т. Это возбуждало, и я заявил ей, что в моем юридическом будущем найдется место и для нее.

– Это замечательно, это прекрасно! – сказала она.

Голова кружилась. Я поднялся и предложил тост за любовь. Меня поддержали.

– За любовь! – крикнул я, обращаясь к Т.

– За любовь! – ответила она.

Я был счастлив.

Но когда начались танцы, она ушла к Д. и весь вечер протанцевала с ним. Танцевали они слишком вольно, я бы сказал – похабно, и я решил покинуть это развратное, пьяное общество и пошел домой, но вернулся: а вдруг Т. уже не танцует с Д.? Но они продолжали танцевать, бесноваться, и я вторично покинул бал, и снова вернулся. Теперь я увидел их в коридоре. Они стояли в темном углу, тесно прижавшись друг к другу. Тогда я вошел в зал, попросил микрофон и объявил, что у меня имеется для всех сюрприз, а именно: мой родственник работает завгаром, и я договорился с ним относительно автобуса, который сейчас подойдет к школе и на котором мы имеем возможность отправиться в заповедник Чистые Ключи, где и встретим свой первый рассвет Новой жизни.

Все закричали «ура!» и бросились качать меня, и чем выше я взлетал, тем страшнее становилось мне, так как никакой договоренности относительно автобуса не было.

Мне стало плохо, я стал блевать и очнулся уже днем, в школьном туалете, среди мух, нечистот и жары…

Ладно, не нужно об этом. Все это ерунда по сравнению с тем величественным и грандиозным, которое ожидает меня в будущем!

Но и они хороши! Бросили одного в туалете!

Разработка закона об уголовной ответственности за оставление блюющего в туалете в условиях Космоса.

Ничего, все они когда-нибудь выйдут встречать меня с цветами, флажками и моими портретами.

Жара, пыль, мухи. Работа по дому и подготовка к экзаменам в военное юридическое училище.

Нужно интенсивно готовиться к Новой жизни. Нужно срочно овладеть благородными манерами и речью. Нужно научиться правильно сидеть за столом и красиво принимать пищу. В экстренном порядке нужно избавиться от произношения глухого украинского «г». Избегать просторечия и грубых слов. В Новую жизнь нужно войти максимально благородным человеком.

Позвольте, пожалуйста, будьте добры, не желаете ли, не угодно ли вам, не стоит благодарности, собственно говоря, в соответствии с вышесказанным, красной нитью, кворум, во избежание эксцессов, прекрасно, замечательно, до встречи, Галоши, Галька, Галоп, лГун, лаГуна, боГ, Гранит…

Жара, пыль, мухи. Чистка курятника. Вонь, перья, пух, помет, вши. Мать проверяет, чтобы не осталось ни соринки. Она стремится содержать курятник в более чистом виде, нежели дом.

Ничего! Когда-нибудь скажут: он был не только выдающимся государственным деятелем, но и не гнушался чистить курятник.

Земля лопается, огород горит. Поливка огорода утром, вечером, ночью. На улицу почти не выхожу. С одноклассниками стараюсь не встречаться.

Стоял у калитки, наблюдал закат солнца за бройлерной фабрикой. Вдруг увидел: по улице идет Т. Присел за калитку.

Ничего! Когда-нибудь я буду окружен самыми красивыми и умными женщинами!

Раннее утро, мешок с огурцами, автобус, рынок. Битва матери в автобусе и на рынке за лучшее место.

Брат ночью пришел с какой-то женщиной. Они сидели под навесом, пили вино, курили.

Спал плохо.

Вечером пошел к Р. и В., с которыми когда-то поддерживал дружественные отношения. Они уже закончили свои ПТУ и работают сейчас слесарями на металлургическом заводе. Ребята они, возможно, не очень глубокие, но спокойные и с поселковыми хулиганами связей не имеют.

Они сидели на лавочке у дома Р. Приняли они меня вполне хорошо, спросили, правда ли то, что я хочу стать прокурором, на что я ответил, что определение «прокурор» слишком узко, а я готовлюсь к более широкой и глубокой юридической деятельности, связанной с Космосом.

Они говорили о рукавицах, которых им не выдают на работе и без которых нельзя работать. Я посоветовал им по поводу рукавиц обратиться в обком или в ЦК. Вечер прошел в обстановке дружбы и взаимопонимания.

Ничего, Р. и В., не грустите! Когда-нибудь я назначу вас директорами крупнейших заводов!

Мать и соседка у забора обсуждают поселковые новости. Я поливаю огород, слышу их разговор и думаю: неужели окружающая жизнь состоит только из негативного? Неужели им не скучно говорить лишь о негативном? А где позитивное? Где высшие устремления? Где, в конце концов, поэзия жизни? Что вам нужно, товарищи? Вам хочется колбасы – пожалуйста, она у нас есть! Вам хочется культуры? Идите в библиотеки, в кинотеатры, в клубы! Вам хочется самим делать культуру? Пожалуйста – записывайтесь в кружки, рисуйте, вышивайте, выжигайте, лепите, сочиняйте, пойте, танцуйте! Вам не нравятся недостатки? Боритесь! Вам хочется в другие города и страны?..

– Мне ничего не хочется! – отвечает мать. – Мне хочется, чтобы завтра пошел дождь и чтобы куры неслись хорошо!

Вот вам и вся философия! И многие люди нашего поселка подвержены этой философии: только мое, только мой огород и мои куры!

А страна? А мир? А Космос?

Жара, пыль, мухи. Тайком от матери ел в сарае прошлогоднее варенье, доставая его из трехлитровой банки куском картона. Вдруг вошел брат.

– Жрешь, юрист? – усмехнулся он.

А в чем, собственно, дело? Почему он так? Разве будущий юрист не имеет права любить варенье?

М. дали срок за хищение оцинкованных труб.

Разработка закона об уголовной ответственности за хищение оцинкованных труб в условиях Космоса.

Р. и В. продолжают говорить о рукавицах.

Нужно иметь идеалы, мечту, и тогда вопрос рукавиц не будет главным вопросом жизни.

Чистка курятника.

Проклятые куры! Недавно чистил – и снова нагадили.

Избегать грубых слов и эмоций. Видеть прекрасное.

Битва матери на рынке в очереди за весами.

Драка у пивного ларька. Кого-то били ногами.

Я приеду сюда инкогнито, в загримированном виде, пойду к пивному ларьку, возьму кружку пива и сяду прямо на землю. Кто-нибудь обязательно ко мне привяжется, станет называть меня ослом, вонючкой, гнидой, пидером, станет плевать и мочиться в мое пиво, и тогда я выну именной пистолет, инкрустированный золотом и драгоценными камнями.

Проклятый огород! Чем больше его поливаешь, тем больше он сохнет!

Избегать грубых слов и эмоций. Видеть прекрасное.

Брат и какая-то красивая женщина. Где он их берет? Почему он не женится?

Прогулка по берегу Пиявки. Когда-то в ней купался весь наш Шлаковый, когда-то здесь Р., В. и я устраивали свои ВЛОИ – Всемирные Летние Олимпийские Игры: кто быстрее разденется и прыгнет в воду, кто дольше просидит под водой, кто дальше плюнет и т. д. – теперь же здесь совсем безлюдно, шелестят ржавые камыши, по воде плывут мазутные пятна… Зной, тишина, пустота..

Когда я стану человеком государственной важности, я сделаю Пиявку чистой, глубокой, полноводной. Я одену ее в гранит и мрамор. Я соединю ее с крупнейшими портами страны и мира.

Жара, пыль, мухи. Мать никогда не жарит и не варит яйца – все на рынок, все на продажу.

Приходится тайком пить яйца в курятнике.

Не фиксировать свои мысли на таких мелочах. Стараться думать о высоком, значительном, благородном. Стремиться к прекрасному.

Посетил городскую художественную выставку: портреты героев труда, домны, мартены, прокатные станы. Оставил в журнале благодарственную запись.

Ходил в магазин за хлебом и сахаром. Был подвергнут нападению со стороны хулиганов. Домой прибыл без хлеба, сахара и денег, в грязном виде.

Судебный процесс над поселковыми хулиганами. Расстрел наиболее злостных за уборной.

Утром вышел по нужде и обнаружил нашу уборную лежащей на боку. В чем дело? Может быть, ночью был ветер?

Брат отказывается помогать мне восстанавливать уборную.

– Ты за нею производишь свои казни – вот и ставь ее, – ответил он.

Вонь и черви уборной.

Подготовка к экзаменам, разработка новых законов, борьба с глухим «г», работа в огороде, рынок.

Р. и В. говорят не о рукавицах, а о том, что нужно изготовить кастеты из алюминия, эбонита или текстолита. Опасные устремления!

Их образ жизни является следствием отсутствия высокой цели и благородной мечты.

Нужно ставить перед собой максимально высокие цели и добиваться их.

Куда-то пропала одна из наших кур.

Попытка установить местонахождение курицы методом дедукции.

– Херукции! – закричала мать. – Иди искать!

Ходил на пустырь, в известковый карьер, в овраг, на свалку – безрезультатно.

Попытка допроса соседа Б. по вопросу пропавшей курицы кончилась неприятным эксцессом: сосед Б. ударил меня ногой в заднее место.

Разработка закона об уголовной ответственности за отказ дачи показаний в условиях Космоса.

Разработка закона об уголовной ответственности за удар ногой в заднее место в условиях Космоса.

Судебный процесс над Б. Приговор: два года исправительных работ на рудниках Урана.

Мать сидит на лавочке под навесом и причитает по поводу пропавшей курицы:

– Ты ж моя хорошая! Да зачем же ты ушла? Да что ж тебе не жилось у меня? Да разве ж я тебя когда-нибудь обижала? Да разве ж я когда-нибудь выщипывала твои перья? Да ты ж у меня самая умная! Да ты ж у меня самая спокойная! Да ты ж у меня самая несучая! Да на кого ж ты меня покинула? Да где ж ты теперь лежишь? Да где ж ты закрыла свои глазки? Да что же теперь я без тебя буду делать?

Жара, пыль, мухи. Р. и В. говорят о кастетах. Огурцы кончаются, но зреют помидоры. Земля лопается. Вода бесследно исчезает в трещине. Растет гора куриного помета. За столом сидеть ровно, не расставляя рук. Говорить четко и властно. Уборка угольного сарая. Пыль, паутина. Сарай граничит с соседским двором. В щель видны ноги соседки. Она стирает. Платье высоко задралось. Дрожь. Отойти от щели. Не смотреть в щель. Щель отвлекает от высоких мыслей и чувств. Бороться с влечением к щели. Бороться с низкими чувствами и побуждениями. Бороться и побеждать. Бороться, побеждать и снова оказываться у щели.

Был застигнут матерью у щели. Шум, скандал. Брат хохотал. Посмотрим, брат.

Вторую неделю дует восточный ветер. Все горит, дрожит, плавится. В раскаленном воздухе сверкает пыль. Брат за обедом сказал, что в нашем городе началось строительство еще одной доменной печи – крупнейшей в Европе. Он сказал, что скоро нас здесь совсем удушат. Я ответил, что нельзя быть пессимистом, что в ближайшем будущем все заводские трубы будут оснащены самыми эффективными фильтрами. Он ответил нецензурным словом. Я сказал, что его ответ есть следствие грубости характера и отсутствия позитивного начала. Он плеснул мне в лицо борщом.

Полагаю, что он неправ. И дело тут вовсе не в борще, хотя и данный факт можно инкриминировать, а дело в другом, более существенном, – дело тут в отсутствии какого-либо позитивного начала, а это уже гораздо более существенно, нежели борщ.

Разработка закона, предупреждающего выход в Космос без наличия позитивного начала.

Разработка закона об ответственности за выплескивание борща в лицо в условиях Космоса.

Р. и В. приступили к изготовлению кастетов из эбонита.

Не думать об этом.

Посетил городской театр. Посмотрел пьесу о сталеварах. Хотел высказать артистам и режиссеру благодарность и некоторые замечания, но запутался за кулисами, оказался в каком-то захламленном подвале, откуда был изгнан каким-то грубым мужиком.

Разработка закона об административной ответственности за грубость за кулисами в условиях Космоса.

Проклятые куры! Недавно чистил – и снова нагадили! Сволочи! Паскуды!

Следить за собой. Не допускать грубости и вульгарности.

Группа поселковых изнасиловала дежурную насосной станции.

Разработка закона об уголовной ответственности за изнасилование в условиях Космоса с десятью годами каторжных работ на рудниках Венеры.

Р. и В. просверлили отверстия в эбоните.

Жара, пыль, мухи. Закат солнца за бройлерной фабрикой. Ночные фиалки, луна. Разработка проекта тюрьмы на Луне.

Драка на пустыре.

Материя есть объективная реальность, данная нам в ощущениях. Спиральное развитие общества. К вопросу о костюме, в частности о пиджаке. Оказывается, что без пиджака никуда не следует ходить – за исключением спортивного вояжа. В гостях у близких друзей можно попросить разрешения снять пиджак, на иных приемах ждем случая, чтобы это предложил сам хозяин. К костюму необходим галстук. В официальной обстановке пиджак застегнут. В застегнутом пиджаке входишь в квартиру к знакомым, в ресторан (особенно в обществе женщины), в кабинет на совещание, в зрительный зал театра. Также пиджак должен быть застегнут, если мы сидим в президиуме за столом или же выступаем с докладом…

Разговор с матерью по поводу моего костюма, из которого я давно вырос – и морально, и физически.

– Денег нет на костюмы. Тебе скоро государство даст хороший костюм, – ответила она.

Р. и В. приступили к шлифовке кастетов.

Посетил бесплатный концерт симфонической музыки, который состоялся в парке. Зрителей было меньше, чем музыкантов, а к концу я остался один, так как будущий юрист государственного значения должен быть гармонически развитой личностью.

После концерта я подошел к музыкантам и выразил им свою благодарность.

– Ну что вы?! – воскликнул дирижер. – Это мы вас должны благодарить, это мы вам благодарны!

Он поклонился мне, а музыканты зааплодировали, и я ощутил головокружение, и в приподнятом духе отправился домой, и забыл об опасности нахождения на задней площадке нашего автобуса, и был подвергнут хулиганским выходкам в виде пинков и плевков. Прибыв домой, я сразу же был подключен матерью к ночной поливке огорода.

Жара, пыль, мухи.

Р. и В. шлифуют кастеты.

Н. дали срок за хищение сметаны.

Ссора матери с соседкой через забор. Мать обвиняет соседку в том, что та специально задирает платье, чтобы развращать ее сына, то есть меня. Не слышать ссоры. Не слышать этих слов. Продолжать интенсивно готовиться к Новой жизни. Продолжать выдавливать украинизмы, просторечие и вульгарность. Нужно учиться красиво ходить. Нужно учиться красиво стоять. Нужно учиться красиво сидеть.

Взял под клеенкой деньги, поехал в город, посетил фильм о буднях уголовного розыска, посетил кафетерий «Буревестник», где выпил стакан яблочного сока и съел два пирожка с горохом.

Мать обнаружила пропажу денег, подняла шум. Хотел признаться, но она была в таком страшном состоянии, что я отказался. Она спросила у брата.

– Отстань от меня со своими вонючими деньгами! В нашем доме есть юрист – вот и поручи ему расследование! – ответил он.

Следствие, допросы и судебный процесс над собой на чердаке.

Вывел себя за уборную, но в последний момент подал на кассацию и был помилован с заменой расстрела пятнадцатью годами особого режима. Из заключения бежал, скрывался в тайге – в помидорах, затем в горах – за куриным пометом. Был амнистирован за давностью лет.

Жара, пыль, мухи. Мать и соседка обсуждают поселковые новости. Говорят они о Г., который вчера сбил на дороге старуху Яцучку.

– За Яцучку ему много не дадут, – говорит мать.

– Ему вообще ничего не дадут. Не первый раз. Откупится, – отвечает соседка.

Я поливаю огород, слышу их разговор и думаю: что значит «много не дадут», что значит «откупится»?

Какая же все-таки у них юридическая безграмотность и наивность! Какое обывательское представление о Законе!

Жара не спадает, суховей все выжигает, пыль блестит и сверкает.

Брат за обедом сказал, что на одной из доменных печей лопнула броня, жидкий чугун вырвался из печи, есть жертвы.

Я спросил, откуда у него такие сведения, – ведь ни в газете, ни по радио сообщений по этому поводу не было.

Он плеснул мне супом в лицо.

Вечером пошел к Р. и В. Они сидели на лавочке и шлифовали кастеты.

Решил поговорить с ними о чем-нибудь серьезном, значительном. Стал говорить о материи в ее философском значении.

– Пошел на… – сказал В.

Пошел от них с мыслью никогда больше к ним не ходить. Вышел к обрыву. Багровая луна выползала из заводского дыма. Как ты, луна, всегда выползаешь к нам из заводского дыма, так и я скоро выползу из Шлакового, подумал я. Внизу, освещенная луной и заревом сливаемого доменного шлака, среди густых камышей и больных верб петляла наша Пиявка. Как ты, петляющая среди больных верб и густых камышей, отравленная и мазутная, где-то впадаешь в море, так и жизнь моя скоро вольется в океан государственной жизни, подумал я. Как ты, луна, выползаешь, чтобы осветить тьму карьера, так и мой свет скоро озарит мрак и тьму жизни…

Собственно говоря, птицу нужно есть с помощью ножа и вилки, а апельсины и мандарины никогда не чистим спиралеобразно, что же до персиков, так сначала разрезаем их на тарелке, затем удаляем косточку, затем снимаем кожицу – и все это с помощью ножа и вилки, но никак не руками!

Статья в газете о разоблачении ученого, оказавшегося шпионом.

Судебный процесс над шпионом на чердаке.

Расстрел за уборной.

Ночью вышел по нужде и вдруг услышал за уборной чей-то стон. Стало страшно, разбудил брата.

– А ты побольше суди и расстреливай – еще не то услышишь, – ответил он.

Жара, пыль, мухи. Мать после стирки старается вывесить свое нижнее белье, имеющее не очень благородный вид, на самом видном месте.

Н. у пивного ларька выбили глаз.

Позор американским агрессорам!

Позор израильской военщине!

Брат и какая-то красивая женщина. Где он их берет? И почему они соглашаются пить с ним дешевое вино под нашим ржавым навесом?

Что есть женщина? Как у них выглядит это? Как оно у них устроено?

Ночью приснилась женщина, у которой ниже живота была какая-то жаркая духовка с заслонками.

Не опускаться до низких, вульгарных снов. Бороться с подобными снами. Думать о благородном. Готовиться к благородной жизни.