Текст книги "Джин с Толиком"

Глава девятнадцатая, в которой герой старательно пялится на заборы, а они посылают его, куда надо

– Ни-че-го не понимаю!

Из м/ф «Падал прошлогодний снег» (1983)

Во вторник мне позвонили из автосервиса, сказали, что машина готова. Я занял денег у Жоры Колузаева – до выплаты бонуса, который откладывался, пока не закончится внутреннее расследование. Потом поднялся наверх и отпросился у Алины на вторую половину дня.

Машинка моя выглядела отлично, если не считать некрашеного крыла. В движке спецы тоже покопались, это положительно ощущалось при движении. Я ехал куда-то по городу, не особенно задумываясь над тем, куда же попаду в конце своего пути.

Раньше мне очень помогали договориться с собственным подсознанием какие-нибудь знаки. Например, песни. Я частенько что-то пел – причем далеко не всегда песенный репертуар составляли последние хиты или просто модные навязчивые мелодии. Как правило, это были всем знакомые, но очень старые песни, уже давно вышедшие из обихода. Наверное, окружающим было странно слушать, когда молодой парень распевал комсомольские песни середины прошлого века, или пафосные пролетарские хиты времен октябрьской революции и гражданской войны двадцатых годов. Или еще что-нибудь, но непременно из ретро.

Однако, эти песни безошибочно помогали уловить мне собственный внутренний настрой, понять истинные желания своего Эго. С очень большой вероятностью я мог даже предсказывать свое ближайшее будущее. Не видел всей грядущей картинки, но исход какого-либо волнительного события мог предвидеть. К сожалению, это не касалось счета спортивных матчей или карточных прикупов в преферансе.

Практически всегда, идя на важное дело, я твердо знал, чем это закончится. И даже, каких усилий данная победа или поражение будет стоить. Для этого нужно было внимательно вслушаться в слова старых песен, которые крутились в моем мозгу. Иногда это составляло довольно сложную задачу – во многих песнях вспоминались всего одна-две строки. Иногда оригинальный текст, наложенный на музыкальное произведение, вовсе подменялся какой-то нелепицей – но нелепицей это могло прозвучать только для неискушенного слушателя. Для меня же это было четким указанием места расположения клада – толковать подобную белиберду было проще иных сновидений.

В этот вечер почему-то не пелось – я даже выключил музыкальный центр в автомобиле, дабы тот не сбивал настрой, и не давал неправильных подсказок. Подсознание молчало, во всяком случае, по старым явкам его нигде не обнаруживалось, не хотело оно выходить на контакт категорически.

– Как раз тогда, когда это особенно необходимо – просто жизненно важно, – скулил я, от собственных усилий получить знак любой ценой, пытаясь пропеть даже эту мысль. Но мелодия не сложилась, все было похоже на плохую оперетту с бездарным либретто.

– Господи, ну помоги мне, если ты существуешь!

Уставший взгляд скользнул по кирпичной подпорной стене у довольно высокого холма справа, и я вздрогнул от увиденного. Стена была выкрашена в темно-зеленый цвет, краска выглядела довольно свежей. На этом фоне отчетливо выделялась, сделанная трафаретом белая надпись: «БОГ ЕСТЬ». Надпись повторялась три раза на одной и той же высоте, будто продублированный несколько раз позывной в радиоэфире.

Так-с, похоже, обратная связь обнаружилась – но никогда подобным образом она не проявлялась. Бывало – взгляд выдергивал фамилию автора или название книги на книжном стеллаже. Но ведь там выбор-то какой – наверное, на все случаи жизни. То есть, например, думаешь – брать на футбол ставшего несколько замкнутым в последнее время Стаса, или идти вдвоем с Мишкой, а взгляд падает на «Три мушкетера». Сразу ясно, что на футбольном матче окажутся как минимум трое. А то еще и какой-нибудь четвертый Д'Артаньян объявится. Или думаешь о том, когда же Катька из параллельной группы обратит на тебя внимание, а взор уже остывает, напоровшись на «Двадцать лет спустя». Терзаешься сомнениями, не подловит ли тебя Хомка на списании какой-нибудь компьютерной приблуды, вполне еще рабочей – на тебе, «Неуловимый Хабба Хэн» Макса Фрая тут же успокаивает…

Общение с собственным подсознанием методом надписей на заборах и прочих граффити показалось мне совсем уж нереальной затеей. Ибо всем хорошо известно, что выбор посланий вообще, и слов в частности, там невелик. Поэтому, уже через пару минут я пришел к выводу, что произошедшая случайность внимания не заслуживает, и знаком свыше являться не может.

Как вариант, можно было бы просто выкинуть из головы всю эту кутерьму, и отвлечься на что-то другое. Иногда я так делал, когда нужно было выбрать подарок на день рождения – а выбор этот не был очевиден. Переставал думать о выборе на пару дней, а потом, неожиданно, сам по себе, в мозгу всплывал вариант подарка. Причем оказывалось, что этим вариантом были довольны все, а в особенности – именинник.

Вот только перестать думать о том, что меня терзало, я не умел. Это было выше моих, изрядно поубавившихся, сил, ведь предмет волнений слишком много для меня значил. И хотя откуда-то, с незримых глубин, подсознание слабенько сигнализировало, что все будет хорошо, я запретил себе удовольствоваться столь расплывчатой и сомнительной информацией. Я жаждал убедиться в собственной нормальности. Очень уж не хотелось оказаться в салатной пижаме не по размеру в одной из палат психиатрического диспансера.

– А шансов у вас, батенька, вагон и маленькая тележка… вместо того, чтобы пойти к профессионалу, ты ездишь по городу и пялишься на заборы да рекламные плакаты, – я бурчал, обгоняя белую «Калину» с наклейкой про красную туфельку.

О ситуации, из достоверных сведений, можно было сказать только одно – все началось после последней пьянки, в пятницу, «У Рыцаря». Точнее, после того жуткого похмелья, которое я испытал – вот уж действительно, и врагу не пожелаешь. Сначала ключи объявили звуковую забастовку. Потом – озарение при ремонте Светкиного компьютера. Затем девчонка в маршрутке. Шеф в лифте… да, много всякого уже набралось…

И что, все эти события – последствие рядовой пьянки, слегка сдобренной «шизой»? И что мне теперь – совсем пить бросать? Я резко ударил по тормозам. Благо, сзади никто не ехал, иначе не избежать аварии. На площади 5-го Донского корпуса, на каменной плите постамента, под барельефом с лицами героев Великой Отечественной Войны мелом была сделана неровная надпись – «Не бухай». Вот так, просто и понятно. Ты спросил – тебе ответили. Желаете еще спросить что-нибудь?

Я осторожно тронулся с места. И начал подозревать, что не только с места тронулся. Головой, все-таки, похоже, тоже. Мокрая от пота спина подалась вперед, до отказа натянув ремень безопасности. Это я сделал, наверное, для того, чтобы расшалившиеся мурашки ссыпались по спине и перестали дистанционно управлять шевелением волос на голове.

Одно дело, когда ты Наполеон, рассуждал я, смирившись. Ну, или тебе инопланетяне шлют очень важную информацию посредством желтой прессы. Или ты вообще – мессия, второе пришествие. Тогда это, по крайней мере, романтично и красиво. Возвышенно и очень пользительно для собственной самооценки.

Другое дело, когда ты шастаешь по городу, и принимаешь за откровения всякий бред, написанный на стенах. Это ж до чего может дойти? Это ж я как-нибудь задам вопрос – а вопрос, надо заметить, довольно популярный, типа – куды бечь? И на тебе – вот оно, на заборе, точный посыл. С адресом и, можно сказать, с индексом. То ли с мужским, то ли с женским. Тут как повезет. Я поежился, и откинулся назад на сидение, придавив пару-тройку неугомонных мурашек. Чтобы меня заборы посылали – такого еще не было.

Да и вообще, посещали ли кого-нибудь подобные мысли – гадать по настенным граффити? Конечно, всякие надписи были на заборах всегда – и в эпоху коллективизации, и в лихие девяностые. Может быть, и в эпоху Петра Первого где-нибудь, да попадалось что-то вроде «Изяславлъ – баламошка*» (*дурачекъ, полоумный зряшный); «Машка – плеха*» (*женщина легкого поведения); «Баринъ – мордофиля*» (*чванливый дуракъ). Просто никто и никогда не воспринимал их как прямое руководство к действию. А вот мне теперь, похоже, придется.

Помотав головой, скрепя сердце, решил – пока еще рано. Раз – совпадение. Два раза – ну, сильное совпадение. Но еще не приговор.

Я развернул машину и поехал домой. Настроение не то, чтобы улучшилось, но заметно разрядилось. Возможно, просто сказывалась дневная усталость. Возможно, в организме сработали какие-то невидимые предохранители, решившие, что нагонять напряженность достаточно.

Поэтому на растяжку с рекламой какого-то медицинского учреждения я особого внимания не обратил – но имя профессора, ведущего консультационный прием, почему-то запомнилось – Борис Сахаров. И еще там была фраза, что Сахаров этот – гуру от медицины…

И тут меня осенило: надо ехать к Гуру. К Вовке Гурину!

Погоняло это закрепилось за Володькой еще в студенческие годы. Поистине энциклопедическая эрудиция и великолепная память на фоне мощного интеллекта и довольно стойких жизненных позиций выделяли его из общей массы бестолковой молодежи, которая с неутомимым энтузиазмом дралась, напивалась, предохранялась и накануне экзаменов звала Халяву. В принципе, если уж разобраться досконально, все различие было исключительно в последнем пункте.

Володька не нуждался в халяве. Он никогда не пользовался шпаргалками, и, уж тем более, не искал способа дать взятку преподавателю.

Однажды, еще в самом начале учебы, он подрался. С пьяным пятикурсником. И побил его. То ли здоровенный пятикурсник был сильно пьян, то ли щуплый очкарик Володька действительно что-то знал в единоборствах, но эта его единственная, за все студенческие годы, драка, вошла в анналы общежития на Турмалиновской, как торжество юного «духа» над потасканным «староучащимся».

Гуру с первого курса дружил с одной и той же девушкой, Женей. Женя была тихой красавицей, темноволосой и такой же высокой, как и Володька. На ее губах всегда уютно располагалась легкая, будто прикосновение воздушного молочного коктейля к губам, располагающая улыбка. После четвертого курса они поженились, а через полгода после окончания универа у них родилась двойня. Как любил, подобно Новосельцеву из «Служебного романа», повторять Володька, «девочка и… девочка».

Еще через три года, без всякой аспирантуры, он защитил кандидатскую, работая в какой-то странной конторе – не то правительственной, не то секретной. Попал туда Вовка на третьем курсе, и особо о своей работе не распространялся. Но после того, как он приехал забирать Женьку из роддома на новеньком темно-синем пассате, и подарил ей ключи от новой трешки в шикарной новостройке у Переходного моста («по комнате за каждую малышку, одну тебе, а я буду жить на кухне»), стало ясно, что именно в таких конторах работа превращается в праздник.

Я почувствовал, что мне просто органически необходимо повстречаться с бывшим одногруппником и хорошим другом. Ведь кто, как не Гуру, сможет дать ответы на интересующие меня вопросы. И вообще, о чем я думал раньше? Бегом к Володьке!

Позвонив из машины Вовке, и предупредив о своем приезде, я довольно быстро доехал до симпатичной высотки, где и обитало его семейство. Жены с детьми дома не было – заботливый папашка накануне отправил их в Кисловодск. Женька в последнее время жаловалась на гастрит, вот Володька и организовал трехнедельную путевку.

Жило дружное семейство почти на самой верхотуре – 17 этаже, откуда открывался неописуемый вид на Дон, до которого было километра полтора.

Захлопнув за собой ждавшую открытой входную дверь, я скинул туфли в прихожей и заскользил по темно-вишневому ламинату в сторону кухни. Оттуда гремела посуда, хлопали дверцы и звучала приглушенная музыка. Володька варил кофе и, судя о всему, настроение у него было превосходное – он невнятно мурлыкал над джезвой, причем песня его явно отличалась от звуков включенного радио, и даже слегка раскачивался в такт чего-то. У меня мимоходом возникла мысль, что этот незамысловатый танец туловища своим происхождением был обязан какой-то третьей мелодии, услышать которую никому, похоже, не суждено никогда.

Когда Гуру обернулся, стало абсолютно ясно – моя последняя надежда в хлам пьяна. Об этом красноречиво говорила блаженная улыбка на небритой физиономии, а также кухонный фартук, старательно повязанный на боку. Надкушенный бутерброд с ветчиной в нагрудном кармане завершал приговор, который был окончательным и бесповоротным. Ветчина с него свешивалась в сторону окружающих, и вот-вот готова была сказать свое веское «шлеп». На это, судя по внимательному взгляду опытного охотника на колбасей, очень надеялся черный кот Джеральдино, сидевший в окружении собственного хвоста на почтительном расстоянии от нетрезвого хозяина.

Что они все, сговорились, что ли? У меня все друзья – алкоголики? Или это испытание судьбы такое – натыкали разнообразных препятствий, а теперь сверху смотрят, ставки делают, болеют. Злые они… только уходить из этого террариума под названием Жизнь некуда…

Глава двадцатая, в которой за простую оплошность взимается максимальная плата

Вот случилось где-то что-то, ой-ой-ой-ой-ой!

Кто-то с кем-то сделал что-то, ай-яй-яй-яй-яй!

Из м/ф «КОАПП» (1984)

Презентация, назначенная на сегодняшний вторник, 14.00, срывалась. Пунцовая Ира нервно щелкала по клавиатуре ноутбука – но уже понимала, что все это без толку. Нужная информация осталась на домашнем компьютере. Растяпа! Как можно было так глупо сесть в лужу! Вчера вечером она просто забыла перенести ее на ноутбук, и теперь все пропало. Вот же дура, ведь времени было море, неужели нельзя было увидеть, что здесь только черновой вариант…

Колосов общался с заказчиком, время от времени поглядывая на нее. Ирка была в панике. Все пропало, все пропало! Он ведь спросил у нее перед началом – все ли в порядке? А она, как дура, улыбалась начальнику и со скаутским задором говорила, что «Все замечательно! Увидите – сами в восторге будете!». Сейчас он в диком восторге ее уволит, и поделом… такую дуру… И такое резюме даст, что ей потом будет очень сложно найти какую-нибудь приличную работу.

Шеф видел предыдущий вариант презентации на прошлой неделе, и, в целом, утвердил его. Указав на два места, которые необходимо было изменить. И еще один – весьма важный момент. Презентация рекламы новой парфюмерной линии содержала существенную, недопустимую ошибку. Неправильно было написано название бренда. Конечно же, вины Иры в частности, и рекламщиков вообще в этом не было – простая опечатка в исходных данных, которые предоставил сам заказчик. Как выяснилось позже, в недоразумении была виновата неопытная секретарша, которую заказчик использовал исключительно в немашинописных целях.

Ира легко исправила все недочеты дома. Работать с 24-дюймовым монитором Толика было гораздо удобнее, чем с небольшим ноутбуком. Тем более, если дело касается зрительного восприятия. Когда она закончила работу, позвонила подружка, и переписать новую версию презентации на свой компьютер Ира забыла. А теперь боги покарали ее за невнимательность и несобранность.

Можно было бы, конечно, чтобы кто-нибудь начал вести презентацию по старым материалам, а Ирка пока бы мотнулась домой и переписала последнюю версию. Но начинать в ее отсутствие было просто некому – здесь были только она и шеф. Должна была быть еще Люся Львовна, глава рекламного отдела, но с ней случился приступ почечной колики, и ее увезли по скорой. Больше никто об этом проекте ничего толкового рассказать бы не смог…

Устав оттягивать момент расплаты, потупив глаза, Ира подошла к шефу, и на ухо объяснила ему свой конфуз. Колосов строго взглянул на нее, и Ирка сжалась, внутренне ожидая чего угодно. Ей было невдомек, что Александр Иванович откровенно наслаждается ее беспомощностью и чувством вины. Как не знала и то, что заказчик, директор ростовского филиала крупной московской фирмы, его старый приятель, и презентацию можно было безболезненно перенести хоть на конец месяца.

Пошептавшись с заказчиком, Колосов остался доволен, но все же сохранил озабоченное выражение лица специально для Ирины. Для него все складывалось очень неплохо. Во-первых, просмотр был перенесен на 5 часов вечера. Сегодня ожидался приезд главы основного офиса из Москвы, и он, точнее, она – Алла Витальевна, с удовольствием поприсутствует на презентации. И если их продукт понравится, это неплохой шанс влиться на столичный рынок.

Во-вторых, ему нравилась эта двадцатитрехлетняя девчонка, и забавлял тот факт, что она чувствовала себя перед ним виноватой и… обязанной?

Колосов вернулся к Ирине, взял под локоть, и потащил на улицу.

– Где готовый вариант?

– Дома, тут не очень далеко, на площади Пасечников…

– Поехали, заодно просмотрю его перед презентацией.

У дома они были через четверть часа. Шеф вышел из своего брабуса первым, подал руку Ире и дал ценные инструкции водителю. Через минуту они зашли в квартиру. Ира не могла справиться с нервным напряжением, и когда клала ключи на подоконник рядом с дверью, выронила ноутбук.

– У нас два часа, можно так не нервничать и не бить электронику. В доме спиртное есть?

Ира вопросительно глянула на шефа.

– Желательно, что-нибудь не сильно крепкое. Мне не нравится твоя нервозность. В таком состоянии ты не продуктивна. Он оглядел гостиную, с удивлением заметив дорогие старинные часы среди обычной типовой мебели.

Ира открыла шкафчик, исполняющий обязанности бара. Колосов осмотрел содержание, и хмыкнул. Да, такое он давно уже не пил. В основном, отечественные и недорогие напитки. Исключением был Бейлиз и виски Ред Лейбл, купленные в дьюти-фри в Турции этим летом, и оставленные на новый год. Но и это было не то. Когда он практически готов был налить расстроенной Ирине коньяку, в глубине бара нашлась едва початая бутылочка неплохого португальского портвейна.

– Самое оно, – отметил про себя Александр, вспомнив давний разговор с одним медиком. Этот медик характеризовал портвейн или обычное крепленое вино, как самое действенное зелье, если необходимо соблазнить девушку. Не такой крепкий, как водка или коньяк, напиток, не превратит ее в бесчувственное существо. Но полностью раскрепостит в сексуальном плане.

Он достал два бокала, и в один, почти до краев, налил темную жидкость. Пахло приятно, но Колосов не любил вина ни в каком виде, предпочитая более крепкие напитки. Себе он плеснул армянского коньяка, и протянул бокал Ирине. Та, уже включившая компьютер, лихорадочно искала в сумке флешку, чтобы переписать нужную информацию. Вино она выпила, словно воду, и довольно быстро захмелела. Сказывалось нервное напряжение и пропущенный обед. Колосов налил еще, и тут его внимание привлек выползший из спальни сонный Джин.

– Какой замечательный зверь, – произнес он, ставя свой бокал на компьютерный столик, и беря котенка на руки. Животных Александр Иванович не любил, но знал, что к ним неровно дышат почти все представительницы прекрасного пола. Джин неуверенно мяукнул в руках незнакомого человека, требуя свободы и неприкосновенности.

– Это Джин, кот моего парня, – двусмысленность обстановки и некоторая приватность несколько настораживала Иру. Шеф отметил для себя: имя парня названо не было, это хороший знак. Кроме того, девушка не замужем, а всякие бойфренды в счет не идут. Однако, она вспомнила о существовании третьего, а это значит, что надо усиливать позиции.

– Скажи, я – не кот парня. Я – кот сам по себе! – просюсюкал он, погладил и отпустил животное, снова подходя к бару.

– Давай, показывай, – кивнул Колосов на компьютер, подливая Ирине вина, а сам усмехнулся двусмысленности фразы, точнее, ее сексуальной составляющей. Приказной тон в интимных отношениях ему нравился.

Презентация была сделана на совесть. Продуманы слоганы. Со вкусом, броско, но не кичливо был оформлен товарный знак. Для рекламного клипа был написан блестящий сценарий, идеально дополнявшийся нарисованным Ириной комиксом. Двухмесячная работа, выполненная с душой. Для Иры это была в большей степени собственная презентация – первый крупный самостоятельный проект в фирме Колосова.

Сделав в одном месте толковое замечание, шеф вернул девушку в виноватое состояние, но тут же похвалил ее за креативность в исправлении замеченного на прошлом просмотре ляпа. Прогнав всю презентацию еще раз, Александр попросил Иру сделать кофе. Сам же, испросив разрешение, скользнул в ванну помыть после котенка руки. Включив свет, он с удивлением воззрился на джакузи, которое было здесь совсем не к месту. Впрочем, как и те часы. Такое же джакузи стояло в его городской квартире и влетело ему в копеечку. Но здесь? Хотя, их, простых российских труженников, разве поймешь? – он хмыкнул, открывая кран с горячей водой.

Ирина была полностью выбита из колеи. Собственное положение казалось неясным – ее то хвалили, то показывали ошибки. Сам шеф, как мужчина, ей нравился. Он был высоким – на полголовы выше ее, и в свои сорок выглядел замечательно. Подтянутый и ухоженный, внимательный и… добрый? Да, наверное, так. Она вспомнила начальника на предыдущем месте работы – крикливого потного психа, жутко высокомерного и абсолютно без чувства юмора.

Колосов зашел на кухню, и резюмировал сегодняшние события:

– Ну что же, мне нравится то, как ты работаешь. И, поскольку Людмила Львовна пока не работоспособна, у меня есть хорошая кандидатура для ее замещения. Единственное, нужно более внимательно относиться к своей работе, и не делать досадных оплошностей. Ты же не будешь больше делать ошибки?.. Ты все… сделаешь… правильно?

Ирина стояла к нему спиной, только что закончив разливать кофе в чашки, но повернуться не успела. Последние слова Александр прошептал ей на ухо, подойдя сзади, левая рука его легла ей на живот, а правая, еще теплая после мытья, скользнула под короткую юбку, оттянув трусики – она была без колготок…

Девушка опешила. Если бы ее шлепнули по заду, или сделали еще какой-нибудь неуклюжий шаг сексуальной направленности, она рефлекторно бы это прервала. Но это был не шаг – это был огромный прыжок, быстрый и неожиданный бросок матерого, сильного хищника. Голова после выпитого не очень быстро реагировала на любые события, а таких она вовсе не ожидала. Ощущение вины перед директором за свою оплошность и маячивший призрак бесславного увольнения вряд ли были сильнее чувств к Толику. Даже в состоянии опьянения. Все решили умелые пальцы Колосова, окончательно задурившие голову (и не только голову), и успешно завершившие наступление, стремительное и победоносное.

Звякнул пряжка ремня на брюках Александра Ивановича. Ира развернулась, и, став на колени, потянула расстегнутые брюки шефа вместе с трусами вниз, когда в дверь постучали…