Текст книги "Берег родины"

Крестный ход

 
Снова народу у нас – что в лугах сенокосных – цветов.
«С праздником! С праздником, братья!» —
    любого обнять я готов.
 
 
Снова воочию вижу я то, что мне снилось весь год:
Истово движется, истово движется Крестный наш ход!
 
 
Движется вновь, разноцветно вскипает людская река:
Гулит младенец в коляске, за посохом – шаг старика,
 
 
Мерно идут молодые, легка ребятишек стопа —
Им нипочем бездорожье и в пеньях-кореньях тропа;
 
 
Рядом с крестьянкой проходит задумчивый доктор наук…
Радости этой соборной счастливей не знаю я мук!
 
 
Ведь крестоходцев молитва, взлетая до Божьих высот,
Им помогая, парит и, как ласточку, душу несет.
 
 
Братья мои крестоходцы,
    дремать не приходится нам —
Нам на пути предстоит поднимать-восстанавливать храм.
 
 
И не напрасно совсем – оглянись! – посреди пустоты
Следом за нами сияют спасительным светом кресты.
 
 
И пробуждается все же от спячки смертельной страна,
И пропадает во мраке,
    от страха дрожит Сатана!
 
 
Движется Ход, есть начало у Хода – не будет конца.
Вечности свет на лице у любого Христова бойца.
 
 
Перекрещусь у обочины я, позабытую веру верну —
И с головой в эту реку, как в воду живую, нырну.
 
 
И безымянной частицей в родном навсегда растворюсь,
Здравствуй во веки веков и цвети, православная Русь!
 

2008

Покров

 
Устав от бессонного бега,
Здесь давит на тормоз Москва:
Сиянье покровского снега
Снисходит на храм Покрова.
 
 
На площади Красной не скользко.
И Вяткой повеет окрест,
Когда на приделе Никольском[1]1
  Ближний ко Кремлю придел храма Покрова посвящен Николе Великорецкому, в честь которого совершается ежегодный крестный ход из Вятки в с. Великорецкое и который был приносим в столицу дважды – по велению Иоанна Грозного и Алексея Михайловича.


[Закрыть]
Увидишь пылающий крест.
 

2008

Воскресение имен

 
Града старинного имя —
    хранитель былого.
Устье с истоком смыкает оно,
    как река.
Помня самих себя
    в длящейся памяти Слова,
Как вестовые,
    ведут перекличку века.
 
 
Я ли один
    нынче горько об этом печалюсь:
Где ты, живая,
    как звон родника, старина?
Как ордера на бессмертье,
Они под сурдинку вручались —
Градов и стогнов,
    и улиц градских имена!
 
 
Как разгулялась в России
    ордынская мода
С умыслом темным —
    народную память убить.
Только заставишь ли вещую
    душу народа
Помнить насильно,
Насильно беречь
И любить?
 
 
Только душа – слава Богу! —
    была неизменной,
Тайно святыни свои сберегала она.
Видишь ли
В безднах нетленной
    славянской Вселенной
Неугасимо, как звезды,
    все те же горят имена!
 
 
Слышишь ли ты,
Как звучат голоса без оглядки,
Вышибив вместе с крюками
    беспамятства дверь:
Гей, Нижний Новгород
    под руку с милою Вяткой,
Гей вы, певунья Самара
    и древняя Тверь!
 
 
Ну-ка давайте, как прежде,
    заварим веселье,
Чтоб в переборах гармони
    растаяла грусть,
Чтобы, сквозь слезы взглянув
    на свое Воскресенье,
Вновь улыбнулась
Душой просветлевшая Русь!
 

1990

Деревянная столица

 
Лес кремлевый встал, отвесен,
Как державная стена.
Деревенька этим лесом,
Словно Кремль, обнесена.
 
 
И грустит, и веселится,
Словно тыщи лет назад,
Деревянная столица —
Хлебопашеский посад.
 
 
Здесь, по дедовскому чину,
Он крестьянствует, как встарь,
Мужичина-дурачина,
Сам себе слуга и царь.
 
 
Жить землею приспособясь,
Соблюдает испокон:
«Бог есть Правда, Труд и Совесть!» —
Самый праведный закон.
 
 
От природы сам философ,
Чтя во всем природу-мать,
Прочих умственных вопросов
Не желает понимать.
 
 
Не за то ль с родной постати
Грозный царь и хитрый вождь
Мужика, как супостата,
Волочили на правёж?
 
 
И к нему же мать-Россия
Припадала – помоги!
Коль обманом или силой
Брали главный Кремль враги.
 
 
И вскипала рать прибоем
В озарении креста.
И за Русь на поле боя
Не жалел он живота.
 
 
Лихо рыщет – мужик свищет!
Вот он беды перемог —
И опять на пепелище
Строит избу теремок.
 
 
И в истерзанной России,
Восстающей из порух,
Для врага невыносимый
Торжествует русский дух.
 
 
Верю – вырвется из нетей
Русь – великая страна,
Коль останется на свете
Деревенька – хоть одна!
 

1993

Новый храм

Валентину Распутину

 
Люди добрые, вы подивитесь:
Нам на радость,
На горе врагу
Новый храм появился, как витязь,
На ангарском крутом берегу!
 
 
В стане строен,
Оплечьями ровен,
Он поднялся в немалый свой рост.
Крепко связана плоть его бревен
В чашу, в лапу и в ласточкин хвост.
 
 
И над куполом – шлемом с рассветом,
Во все стороны зримый окрест,
Засиял он спасительным светом —
Православный немеркнущий крест.
 
 
Верь, мой друг!
Сатанинские силы
Завывают в бессилье пустом:
Не поставить им крест на Россию,
Если будет Россия с крестом!
 

2001

Сокровенного слова сиянье

Сокровенного слова сиянье

А. Вульфову

 
Как же их происходит слиянье
И откуда рождаются вдруг —
Сокровенного слова сиянье
И напева небесного звук?
 
 
Из каких же божественных далей
На безлюдье вселенской глуши —
Вечный трепет любви и страданий,
Плач и вера бессмертной души?
 

2004

Слово

 
Во тьме немотою томилась
Вселенная тысячи лет.
И Слово явилось, как милость
Душе, обретающей свет.
 
 
И мукой рождавшейся мысли
Миры до основ потряслись,
И вскрикнули глуби и выси,
И далям откликнулась близь!
 
 
…Но в сумерках древних исходов
Терялась изустная быль,
И судьбы безвестных народов
В веках отклубились, как пыль.
 
 
Как лист над землею – до срока —
Беспамятно Слово несло.
Покуда нетленные строки
Чертить не умело стило.
 
 
Покуда на свет не пробились,
Минувшего мудрость храня,
Пергамент, береста, папирус —
Для разума сущего дня
 
 
Отныне в бессмертье уходит
Всеведенье литер простых.
Недаром Кирилл и Мефодий
Причислены к лику святых.
 
 
Недаром родимое Слово,
Живое его волшебство —
Души всенародной основа,
Залог и начало всего.
 
 
И, русскому сердцу любезна,
Бурлит, не смолкая на миг,
Его животворная бездна,
Его самородный родник!
 

1983

В мастерской художника

Владиславу Рожневу

 
И все-таки лучшее Слово —
На запах,
На вкус
И на цвет —
Оттуда, где сердца основа,
Оттуда, где родины свет.
 
 
И только ли дружеским кровом
В твоей, бородач, мастерской —
Мы связаны голосом крови,
Разгульной славянской тоской.
 
 
И в гибельном гуле столицы
Лишь тем ты и выстоять смог,
Что помнил родимые лица
И в сердце
Родное берег.
 
 
Прицельный твой взгляд Кудеяра
Вдруг вспыхнет веселым огнем!
Ты шутишь о кисти недаром:
– Пойду,
Помашу кистенем!
 
 
И словно кувшинки из тины, —
Бог весть, из какой глубины, —
Являются миру картины,
Рождением чуду равны.
 
 
А то, что стакан не в простое, —
Ни мне, ни тебе не в укор.
Все это, мой милый, пустое.
Все это другой коленкор.
 

1990

Словарь Васнецова

 
Если тучи на сердце свинцовы,
Если я, как заблудший, брожу, —
Открываю словарь Васнецова
И отраду душе нахожу.
 
 
Открываю словарь Васнецова —
И, в родные раздолья маня,
Первородное вятское слово,
Словно солнышко, греет меня.
 
 
Будто снова на родине милой
Пью внападку струю родника,
Будто я на чужбине постылой
Повстречал и обнял земляка!
 
 
Или в детстве,
Не помнящий ссадин,
Веря в счастье, что ждет впереди,
Припадаю, набегавшись за день,
К материнской надежной груди.
 
 
Вековечное жизни начало!
Как его не любить, не беречь.
Чтоб сияла, струилась, звучала
Самородная русская речь!
 

2000

Письмо в пушкинские места

Валентину Курбатову

 
Совладаешь ли с тоскою,
Если духом одинок?
В дальнем городе во Пскове
Ты печалишься, браток.
 
 
Я и сам не очень весел,
Тоже есть с чего грустить.
Нам с тобой бы в этот вечер
Друг у дружки погостить!
 
 
Не скучая, вместо чая
Пару штофов загубя,
Мы бы, друг, спервоначала
Погуляли у тебя.
 
 
А затем, чтобы ускорить
Радость тайную души,
Очутиться там, где Сороть
Льется в пушкинской глуши.
 
 
Ведь у нас в любой трущобе,
Как пароль, произнеси:
– Любишь Пушкина? – Еще бы? —
Скажет каждый на Руси.
 
 
И пройдет печаль-досада,
Коль средь этой красоты
Из Михайловского сада
Яблочком закусишь ты…
 
 
А потом – айда со мною!
Есть изба – надежный щит!
Свищет вьюга за стеною,
Печка весело трещит.
 
 
В деревенский шум волшебный
Мы другой вольем огонь:
Для гармонии душевной
Распояшу я гармонь.
 
 
И когда она мехами,
Полыхая, расцветет —
Сердце, в песне притихая,
Грусть-назолой изойдет.
 
 
Всклень тогда, мой милый Валя,
В кружки мы вина нальем
И, как раньше мы певали,
«Буря мглою…» запоем.
 
 
Пусть, дурея от хорея,
За стеной свистит Борей!
Нам бы встретиться скорее,
Поскорее, поскорей…
 

2000

Пушкин

 
Самодержавием отвержен
Кудрявый гений,
Он один —
Глубин душевных самодержец,
Высот духовных властелин.
 
 
Враждебным бурям непокорный,
В душе народа
Не потух
Объединяюще-соборный,
Его свободный гордый дух.
 
 
В нем, как причастники, мы
    слитны,
И воскресающая Русь
Его вбирает,
Как молитву,
И повторяет наизусть.
 
 
Во мгле утрат невыносимых,
Где зло царит и произвол,
Объединяющий Россию,
Храни нас,
Пушкинский глагол!
 

1999

«Разберись тут, паломник…»

«Любовь к отеческим гробам»

А. С. Пушкин

 
Разберись тут, паломник,
    попробуй,
(Даже если б Вергилий водил.)
В мертвом царстве великих
    надгробий,
В тесноте заповедных могил.
 
 
В лабиринтах столичных погостов
Сам попробуй сперва не пропасть —
Даже ищущим сердцем
Непросто
К животворной святыне
Припасть!..
 
 
Не случайному голосу внемля,
Упреждая судьбы произвол,
Хорошо, что могильную землю
Рядом с матушкой
Пушкин обрел…
 

1999

Заболоцкий

 
Буйной зеленью мир оболокся.
Вятским зябликам удержу нет.
Здесь когда-то бродил Заболоцкий —
Просто мальчик,
    безвестный поэт.
 
 
Здесь,
    у жизни еще на пороге,
Чуя вечную душу ее,
В превращеньях бессмертной природы
Он поверил в бессмертье свое.
 
 
И сейчас в его строках нетленных,
В коих сердце поэта и труд,
Люди,
    звери
        и звезды Вселенной
 
 
Мыслят,
    гибнут,
        страдают,
            живут.
Ни потери,
    ни поздняя слава
В новой жизни уже ни к чему.
В листьях,
    птицах,
        туманах и травах
Хорошо
    и негорько ему.
 
 
Пеньем зяблика,
    столбиком света
Из тумана в родимом краю
Вдруг аукнется голос поэта,
Слыша душу живую мою.
 

1977

Сергей Есенин

 
Не о том ли всю ночь,
Безутешен,
Бьется ветер
И плачет навзрыд,
Что Есенин убит и повешен,
И повешенным
В землю зарыт.
 
 
Сатанинские темные силы,
Превращая в пустыню страну,
Знали:
В лучшем поэте России
Убивают Россию саму!
 
 
Стал для русского
В счастье и в горе
Всех дороже
Мятежный певец.
До сих пор
У России на горле
От петли
Не проходит
Рубец!
 

1985

«Убитый вечером осенним…»

Памяти Н. Бурашникова

 
Убитый вечером осенним,
Ты был из хора тех певцов,
Кто край любил свой,
Как Есенин,
И неприкаян, как Рубцов.
И перехватывала горло
Не водка – боль родной земли.
И ни деревня, и ни город
Тебя приветить не смогли…
Тебе размашистая смелость
Дана природою была.
Вот жаль,
Что песня не допелась,
Едва лишь голос обрела
 

1999

«Далекая детства округа…»

 
Далекая детства округа,
Златая ее лебеда,
Ее колыбельная вьюга,
Ее голубая звезда!
 

А. Передреев

 
Не верю, что замер твой голос,
Что скрылась от нас навсегда
В туманах родимых околиц
Твоя голубая звезда.
 
 
И очи закрылись, как ставни,
И сумрак над ликом твоим.
Я мертвым тебя не представлю,
А помню веселым, живым!
 
 
А помню свободу и волю,
И сердце пронзающий Слог.
И свет над твоей головою,
Которую ты не берег.
 
 
Который в сужденье и жесте
По-русски до удали смел,
Ты, следуя правде и чести,
Склонять ни пред кем не умел.
 
 
Да разве же только за это
Любили, гордились тобой…
Высокое имя поэта
Твоей просияло судьбой.
 
 
И светит, ни с чем не сравнима,
И смотрит с любовью сюда,
Поднявшись над русской равниной
Твоя голубая звезда.
 

1982

«За державу душою болея…»

Алексею Решетову

 
За державу душою болея,
Отзываясь ей кровью строки,
Отмечать нам свои юбилеи
Нынче вроде совсем не с руки.
 
 
Но земные предельные миги
Заставляют прикинуть итог.
А итог – твои честные книги,
Чудотворная музыка строк.
 
 
Эти строки достались не даром,
В них такие дымятся года!
Но, судьбине своей благодарен,
Не кори ты ее никогда.
 
 
Ведь под гнетом житейского груза,
Роковые удары терпя,
Сколько раз твоя верная Муза
Выносила из бездны тебя.
 
 
Сколько песен прекрасных пропето!
И хоть век наш, как ворон, кружил —
Не рядился ты в тогу поэта,
Ты родился поэтом и жил!
 

1997

Поэт

Алексею Решетову

 
И нет от скорби оберега,
И зыбок он, истины свет,
Но слово становится Богом,
Когда ты от Бога поэт.
 

1997

У памятника Алексею Решетову, поэту

 
Ну как не будешь огорошен,
Когда ты видишь пьедестал
И вдруг на нем
     – твой друг хороший,
Который памятником стал!
 
 
Но от ботинок до берета
Он узнаваемо-родной:
В руке дымится сигарета.
Он только что из проходной.
 
 
Он отпахал ночную смену
На солемельнице своей
И, может, к Музе неизменной
Хотел прийти домой скорей.
 
 
В пути настигло вдохновенье.
На парапет присел слегка.
Что время! —
    век или мгновенье,
Когда рождается строка!
 
 
Не догорит окурок «Примы»,
И, как бывало, на двоих
С тобою он на грудь не примет
И не прочтет печальный стих.
 
 
Ты не мешай ему, не сетуй —
Не до тебя ему, друг мой:
Он занят долгою беседой,
Беседой с вечностью самой!
 

2004 г. Березники

Анна Ахматова

 
Судьба России
С болью на века,
Бессмертное дыхание
Былого —
Ахматовская
Скорбная строка,
Ахматовское
Царственное слово!
 

1991

«Тревожно за русское Слово…»

 
Тревожно за русское Слово!
Но вспомнишь —
Светлеет вокруг:
Пока есть Распутин с Беловым —
Не надо тревожиться, друг!
 

1995

«Душа не ведает остуды…»

 
Душа не ведает остуды
К тому, чем издавна жива.
Из-под сознанья, из-под спуда
Всплывают матери слова.
 
 
Слетают с детского крылечка —
И снова, будто наяву,
Я слышу бабушки наречье,
Ее былинную молву.
 
 
Века седые с тихим гулом —
Бессонной памяти приют —
До Святогора и Микулы
Так осязаемо встают!
 
 
Былую боль приносит Слово,
Как по натянутой струне.
И снова жизнь живая, снова
Вся до озноба внятна мне!
 

2004

Сердцами молча обнялись

Задевая за листья и звезды

Вад. Кузнецову

 
Плач ли птахи какой-нибудь малой,
Звезды ль шепчут, звенит ли роса
Или чудятся мне из тумана
Всех
    ушедших от нас
        голоса.
 
 
И душа, что не может таиться
Той же малою птахой во мгле,
Норовит к голосам тем пробиться:
Мыслью – в небе,
А чувством – в земле.
 
 
Но, высоты связав и глубины,
Жизнь и смерть —
    в неразрывную связь,
Листья густо летят на могилы,
Золотисто над ними светясь.
 
 
И вдыхаю я горькую роздымь,
И, обняв целый мир на ходу,
Задевая
    за листья
        и звезды,
Между жизнью и смертью бреду…
 

1983

«Да, друг мой, много было званых…»

Валентину Курбатову

 
Да, друг мой, много было званых,
А избранных – скупая горсть.
В густых кладбищенских бурьянах,
Затухнув, столько улеглось!
 
 
Мешая нашим разговорам,
В заупокойной тишине
Пророчит гибель хриплый ворон
Еще живым – тебе и мне.
 
 
Но в светлой думе о России
Так в душу льется синева,
Что нипочем
Его глухие,
Его картавые слова.
 
 
Мы помним всех, кого любили!
Спасибо Господу уже
За то, что мы не просто БЫЛИ —
Родными были по душе!
 

2000

Светлое око

Анатолию Заболоцкому

 
Со встречи той первоначальной
Он возникал передо мной —
Твой взгляд прицельный и печальный
С байкальской синей глубиной.
 
 
Я не забуду встречу эту —
Мы, как на рать, тогда сошлись
И над могилой Пересвета
Сердцами молча обнялись…
 
 
Тебе с душой твоею страстной
Судьба непраздная дана —
Как сотворцу «Калины красной»
Идти стезею Шукшина.
 
 
Запечатлел ты светлым оком:
Трудом и верою велик,
И в нашем времени жестоком
Сияет православный лик!
 
 
И нам еще достанет силы
Любить родное горячо,
И пошатнувшейся России
Подставить верное плечо.
 
 
…Пусть жизни катится колеско
Через сияние и тьму —
Даст Бог, опять я, милый тезка,
Тебя по-братски обниму!
 

2004

Три друга

В. Шумилину

 
Умирает наш друг
От недуга,
Посидели в палате втроем.
Коридорным тоннелем —
Два друга —
Как по тонкому льду,
Мы идем.
 
 
По примете – нельзя обернуться.
Он сказал – наша лучшая треть:
– Вы идите. – Сумел улыбнуться.
– Как пойдете,
Я буду смотреть.
 
 
Сзади мрак.
Нет конца коридору.
Мы уходим от друга навек.
И стараемся шагом нескорым,
Но срываются ноги
На бег!
 

1984

«Это кладбище, где на могилах…»

 
Это кладбище, где на могилах
Забивает цветы трын-трава,
Где родных, невозвратных и милых,
Голоса ты расслышишь едва,
 
 
Где чернеют столетние ели,
Где шумят тополя,
Где оплакали всех и отпели,
Где ты будешь мне пухом, земля.
 
 
Я душой – где бы ни был – украдкой
Там с отрадой печальной брожу,
А потом за железной оградкой
На скамейке незримой сижу…
 

1999

Прощание с другом

Ивану Байгулову

 
Разве будет земля эта пухом,
Если мерзлая – друг мой, прости! —
В крышу черную
Тяжко и глухо
Из моей упадает горсти.
 
 
Как тут надвое сердцу не рваться!
Гляну в узкую тесную тьму —
Разве мыслимо там оставаться,
Оставаться
Совсем одному?
 
 
Разве есть утешение в плаче?
Каждый скорбную думу таит,
Потому что ведь так иль иначе,
То же самое
Всем предстоит.
 
 
Зарекаюсь
Бороться с судьбою.
И молю об одном только я:
Чтоб в мой час,
Как сейчас над тобою,
Так же тесно стояли друзья.
 
 
И, украдкой глаза вытирая,
Мой последний оплакали путь.
Ах ты, мама,
Землица сырая,
Понежней к нам, родимая, будь!
 

1981

«В полумгле, в полусвете…»

 
В полумгле, в полусвете —
Гулы, шорохи, звон.
Это, может быть, ветер?
Только вроде не он.
 
 
Это, может быть, время,
Потерявшее счет,
По вершинам деревьев
Неумолчно течет?
 
 
Это, может быть, дождик
Затихает, шурша?
Что ж тебя здесь тревожит,
Что болишь ты,
    душа?
 
 
Может, вздох всех ушедших
Над судьбою живых?
Кто там плачет и шепчет
Средь стволов вековых?
 
 
Может, память живущих
Всею болью-виной
В надмогильные кущи
Набегает волной?
 
 
Будто гул половодья —
Глубже чувств,
Выше дум —
В дрожь бросает невольно
Нарастающий шум.
 

1989

Ты куда ушел закадычный друг

Н. Домовитову

 
Ты куда ушел, закадычный друг?
Без тебя, мой друг,
стало пусто вдруг.
 
 
Ты мне братом был, был порой отцом,
А по людям слыл добрым молодцем.
 
 
Нашим недругам не покорствовал,
Защищая Русь, ратоборствовал.
 
 
На пиру гулял, не допил – ушел.
Без тебя, мой друг, сиротеет стол.
 
 
Со хмельным вином да закусками,
Где ты пел со мной песни русские.
 
 
Не пьянит меня зелено вино.
Без тебя, мой друг, как полынь, оно.
 
 
Хоть ковшами пей —
    куражу на грош.
Все мне кажется —
    ты меня зовешь.
 
 
Ты зовешь меня – сердцу ведомо,
Чтобы спеть, как встарь, песню
    дедову.
 
 
Ты зовешь меня – с тобой
    встречусь я.
Я приду к тебе – куда ж денусь я?
 
 
Мы слетимся, друг, как соловутики,
Свесим ниже плеч, ох, головушки —
 
 
Во небесной той во долинушке
Заведем с тобой по старинушке:
 
 
«Ой, да ты не стой, не стой
    на горе крутой,
Не спущай листьё во синё море…»
 
 
Праздник будет нам,
А родным – горе…
 

1996

Гармонь

Юрию Ивановичу Белову

 
Я ремень на ней поправлю
И не выроню из рук.
«Все пропью,
    гармонь оставлю!» —
Запевай, мой старый друг.
 
 
Мы грустить с тобой не станем.
Раскатись, как раньше гром:
«Мы гармонь свою растянем,
А чужую разорвем!»
 
 
На сто верст,
Лады, звените!
Отзывайся
    басу бас.
Делал мастер знаменитый
Ту гармошку на заказ.
 
 
Эх, гармонь, – душа гулянки,
Самородная краса, —
Басовиты медны планки,
С приговором голоса!
 
 
Ты запела что есть силы
В эту ночь, что так темна, —
Может быть, на всю Россию
Разъединая-одна!
 
 
Так ударь еще напевней,
Выбей слезы из груди.
Опустевшую деревню
Разбуди-разбереди.
 
 
Это что такое, братцы, —
Редко где огонь горит.
«Не с кем стало и подраться», —
Друг мне в шутку говорит.
 
 
И тоскует, и томится,
На живой стремясь огонь —
Вымирающая птица —
Знаменитая гармонь!
 

1978

Дареная гармонь

Памяти Ю. И. Белова

 
Друг души неразлучимый,
Удалая голова!
Ты прости – на сорочины,
И сама едва жива,
Мне гармонь твою вручила
Безутешная вдова.
Мол, и так хватает муки —
Что теперь ни говори —
Ей твои привычны руки,
Не раздумывай – бери!
Эх, гармонь, моя зазноба,
С перепевом перепляс!
Мы тебя любили оба,
Гулеванили не раз…
По тебе, мой друг, тоскуя,
Я на грудь гармонь возьму,
В алый мех ее целуя,
И прижму, и обниму.
Ты нас всех скорбить заставил,
Но, как сердце ни круши, —
Ты оставил в ней, оставил
Золотую часть души!
И опять
    я нашу гряну —
Ту, что в сердце берегу:
«За товарища я встану,
Никуда не убегу!»
Перезвон в небесной бездне,
Перезвон из края в край.
Где ты, как ты, друг любезный?
Если слышишь – подпевай!
 

2000

Памяти Геннадия Заволокина

 
Ты сыграл бы еще хоть
    немножко
Для любимых своих
    и друзей —
Под свою золотую
    гармошку
Жизнь была бы куда веселей!
 
 
Под метель и под звоны капели,
Когда воздух,
    как спирт, голубой,
Сколько песен с тобой мы не спели,
Сколько мы не успели с тобой!
 
 
И беда нам бывала не горе,
Когда слушали мы, не дыша:
На лихие твои переборы
Отзывалась Россия-душа!
 
 
Ликовала веселая сила!
Ты гармошкой
    веселою той
Разбудил, всколыхнув
    всю Россию,
И оставил ее сиротой.
 
 
И она, словно горлинка,
    стонет,
О твоей сожалея судьбе.
Но поют молодые
    гармони —
Это вечная память тебе!
 
 
Стылой мглой из-за плачущих окон
Застилается свет голубой.
Заволокин ты наш,
Заволокин,
Как же мы распрощались с тобой…
 

2002

Геннадию Заволокину

 
Если башни вечевые
На Руси давно молчат —
Пусть гармошки удалые
Нам
Набатно
Зазвучат!
Пусть ударят,
Наплывая
Колокольною волной, —
Отзовется
Русь родная
Всей своею глубиной!
И восстанет у народа
Непокорства
Дух живой.
И смертельные невзгоды
Мы осилим.
Не впервой!
 

2000

Во всем от природы зависим

Под березой

Василию Белову

 
На душе ни печали, ни боли,
Я за облаком белым слежу.
Посредине бескрайнего поля
Под березою навзничь лежу.
 
 
Хорошо под березовой сенью
В полевой вековой тишине.
В этом шелесте – звоне весеннем —
Я усну. И почудится мне,
 
 
Что душа в небеса улетела,
Что прекрасно ей там и светло.
А внизу позабытое тело
На сажень уже в землю вошло.
 
 
Но я слышу, как весел и шумен,
Ветер рвет молодую листву.
Неужели еще я не умер?
Неужели еще я живу?
 

1997

«Как в юности, лодочка ладная…»

 
Как в юности, лодочка ладная —
Лихой одновесельный челн —
Куда-то летит, безоглядная,
По прихоти сердца и волн!
 
 
Как в юности – синь-водополица —
Безбрежной весны разворот.
И все, что забылось, – припомнится,
Что умерло – вновь оживет.
 
 
За далью разлук, за излуками,
Над ширью грохочущей всей
Любовь свою снова аукаю,
Аукаю старых друзей.
 
 
Но гулко – над зыбкими гатями,
Над волей забытых стариц,
Лишь эхо – тройными раскатами —
Тревожит непуганых птиц.
 
 
Лишь мечется эхо потерянно
Над всем, что водой унесло.
И к берегу, к берегу, к берегу
Задумчиво правит весло.
 

1982