Текст книги "Берег родины"

Бессмертник. Поэма

Памяти отца

1

 
Журавлем мое сердце
К родному гнездовью стремится.
Там рассветы росой,
Как живою водой,
Обдают.
Лишь закрою глаза —
И в моей деревянной столице
Обретаю я вновь
И покой,
И любовь,
И приют.
 
 
Ах, столица моя!
Добротой ты еще не нищаешь.
Столько пагубных бед,
Столько зол на веку изжила.
Слава Богу, что ты
Всем нам, в город ушедшим,
Прощаешь,
Привечаешь опять,
Материнской любовью светла.
 
 
Слышу я, как в садах твоих
Первые падают листья,
Колокольцев вечернего стада
Доносится звон.
А у нового клуба
Притихну я пред обелиском,
Дорогое мне имя
Найдя среди многих имен.
 
 
Эта давняя боль.
Эта память
Не стерлась,
Не смеркла.
Поседевшая женщина
Горестно рядом вздохнет.
Словно Вечный огонь,
Полыхает
В подножье
Бессмертник,
Красным светом своим
Он мне душу тревожит и жжет.
 

2

 
Этот сон над тобою витает,
Этот сон тебе спать не дает…
Хлопотунья, ты до свету встала —
Разве мало по дому забот.
Засветила огонь. Нащепала
На растопку лучины.
Потом
Посмотрела, взошла ли опара.
В печь сложила поленья ладом.
Затопила.
И, счастью не веря,
Обмерла, захолонув душой:
Отворились – не скрипнули – двери,
И хозяин твой в избу вошел.
Будто годы и не отшумели —
Сколько лет, как одна,
    сколько зим! —
Все такой же.
В солдатской шинели
И ремнем подпоясан тугим.
Он тебе улыбнулся без хмури,
Той же, прежней, улыбкой своей
И спросил:
«Подсобить, может, Нюра?
Дров пойду поколю посушей».
Вот уж радость!
Вот это уж радость!..
Гриша, Гриша вернулся с войны!..
Ох, успеть бы,
    пока он в ограде.
Попышнее расхлопать блины.
Только надо же притче случиться —
Бух ворона в окно во весь мах!
Вьется,
    каркает,
        стуком стучится.
Кыш, чумная!..
Проснулась в слезах.
И сквозь слезы все то же,
    все то же
Боль, как прежде, жива и остра,
И былое забыться не может,
Будто было все это вчера.
 

3

 
Если пристальней в детство
    вглядеться,
Никого ни за что не виня,
Вроде не было,
    не было в детстве
Ни единого светлого дня.
 
 
С фронта прядали вороны-вести,
Нам до этого нуждишки нет:
Голосянку свою: «Мамка, ести-и-и…»
Вчетвером мы тянули чуть свет.
 
 
Мать сметала последние крошки —
Ни мучинки в дому – хоть убей! —
И слезами скрепляла лепешки
Из мякины, жмыхов, отрубей.
 
 
Память, детская память жива!
Материнские вижу я руки.
Еле-еле кружат жернова.
Не муку мама мелет,
А муку.
 
 
Верст пятнадцать вчера обошла
По починкам в заречье и все же
Обменяла кой-что из одежи, —
Ячменя пудовик принесла.
 
 
Только все не идет из ума —
Змеи – комом – вчера на болоте.
А от Гриши все нету письма.
Чует сердце неладное что-то.
 
 
…В черном поле разбилась звезда.
Дышит август сполохами страшно.
И пришла – не спросилась беда.
Отворяй ворота нараспашку.
 
 
И упала ты, криком крича,
И подстреленной птицею билась…
«Лучше в петлю, чем жить…» —
    сгоряча,
Полоумея с горя, решилась.
 
 
Только дед от тебя – ни на шаг:
«Не дури и не думай об этом.
Переможешься…
    Малые дети…
Ведь не шутка – война», – утешал.
 
 
…Если пристальней в детство
    вглядеться,
Никого ни за что не виня,
Не припомню я все-таки в детстве
Ни единого черного дня.
 

4

 
Теплится в тумане зорька,
Гнется удилко
    дугой.
Ходит-бьется
    красноперка
На лесе волосяной.
 
 
Не порвись,
    стерпи, леса!
Не сорвись, красавица!
Вытащил,
    а сердце тоже
Рыбкой трепыхается.
 
 
Снова крошку насажу.
Сам немножко откушу.
Я на озере
    зорюю,
Сорожняк сижу ужу.
 
 
Хлебца мало —
    ничего.
Дотяну до вечера.
Мне домой нельзя
    без рыбы
Дома ести нечего.
 
 
Из-за леса выплывает
Красноперкой
    солнышко.
Потихоньку прибывает
Пестерек мой, полнится.
 
 
Хоть задача непроста —
Надо штук не меньше ста,
Да ведь я
    везучий страшно —
Знаю рыбные места!
 
 
Сколько мне?
    А сколько есть.
Может, семь.
    А может, шесть.
Но одно я точно знаю:
Рыбу очень вкусно есть.
 
 
«Ну и парень —
    весь в отца, —
Мамка удивляется. —
Не бывал пустой ни разу», —
Тетке Тане хвалится.
 

5

 
Сенокосная веселая пора.
Сумасшедшая июльская жара.
На покосе моя мамка – гребея.
Не последний здесь помощничек
    и я.
 
 
Я на лошади верхом руковожу.
Сено я на волокуше подвожу.
Сено сухо.
    Шелковинка,
        пыреек.
Ты выруливай меж кочек,
    паренек.
Из лощины
    по веретейке
        к стожью —
Дергай правую и левую вожжу.
А не то,
    нерасторопного,
        вполне
Граблевищем здесь огреют по спине.
 
 
Пить охота.
    В горле сухо-сухота.
Да терпи, пока у стога суета.
А под вечер с пацанами вперебой —
Прямо в Пижму с крутояра с головой.
 
 
…А на ужине
    с большими
        я сидел —
Заработал я свой первый трудодень.
 

6

 
Подрастал я.
    Теперь без догляда.
Мужику по ухватке под стать,
Я стожар мог поставить, как надо.
Стог любой мог,
    как надо, сметать.
 
 
Я на вилах последнее лето
Поднимаю зеленым пластом.
Деревенская песенка спета.
До свиданья, родительский дом!
 
 
За дымящейся мглой дождевою,
В середине ненастного дня,
Ты осталась, деревня, вдовою,
Проводив за ворота меня.
 
 
И куда меня только не мчало!
Но тогда я не думал,
    юнец:
Всем дорогам моим
    здесь начало,
Всем дорогам моим
    здесь конец!
 
 
…Как он сладок, отечества дым.
Как он горек, когда замечаю.
Замечаю по лицам родным.
Что работает время нещадно.
 
 
Мать одна.
Сколько раз я ее
Здесь одну оставлять зарекался!..
«Как я брошу хозяйство свое?..
Привози на гостинцы лекарства.
 
 
Ну куда я в твой город поеду —
Рассуди-ка ты, что и к чему:
Нет ни речки-лужка,
    ни соседей.
То ли дело в своем-то дому.
 
 
Я вон езжу с печи на полати.
Не мани,
    буду здесь доживать.
Только на зиму дров мне наладишь,
Да поможешь картошку копать».
 
 
Засыпаю на старой повети.
Мать довольно
    ворчит в темноту:
«Хоть и ранешней успеши нету,
А домок-от покуда веду…»
 

7

 
По лугам опустевшим шатаюсь,
По нахлынувшим былям брожу.
Загрущу —
    и домой возвращаюсь.
Материнскую боль бережу.
 
 
Здесь мне все говорит об отце —
От листков его писем последних
И зарубок на старом крыльце
До портрета в простенке переднем.
 
 
«Что-то часто стал видеться
    Гриша, —
Мать еду собирает на стол. —
То ограду поправит,
    то крышу,
А вчера вон дрова поколол…
 
 
…До повертки донес он тебя,
Ты ведь зыбочный был,
    полугодок.
Отправлялся и он, и братья —
Полсела уходило народу.
 
 
Все наказывал, чтоб берегла.
Чтоб ни с чем ради вас не считалась.
Сберегла я вас всех,
    подняла.
А сама вот кукушкой осталась».
 

8

 
Собираются бабы средка.
Мужика ни у той, ни у этой.
Поразъехались по свету дети.
В одиночку съедает тоска.
 
 
Соберутся. Вино разольют.
Понемногу они захмелеют,
И как будто друг дружку жалеют —
Поведут,
    поплывут,
        запоют.
 
 
Это горькое горе поет
О рябине,
    о Волге широкой,
И о милом, который далеко
И уже никогда
    не придет.
А сегодня у нас
    собрались.
 
 
Знать, у матери —
    Гришихи-Анны —
Разузнали о госте нежданном.
Не забыли, что я гармонист.
 
 
«Что невесело, девки, поем?
Заводите-ка, что ли,
    частушки.
Ставь-ка, Анна,
Еще по четушке —
Выколачивать дроби начнем!
 
 
…Ох вы, вдовушки-бедовушки,
Народец гулевой.
Зарастают ваши тропочки
Зеленою травой.
 
 
Провожала и не знала.
Что навек расстануся.
Что с детьми я обсолдатею,
Одна остануся.
 
 
Ой, гармонь-гармошенька,
Осталась одинешенька.
Осталась мыкать грусть-тоску
По речке Пижме, по песку.
 
 
Ох, зачем на горе, мамушка.
Родила ты меня —
Лучше в полюшке на камушке
Убила бы меня.
 
 
Голова-головушка,
Натерпелась горюшка,
Горюшка великого
От германца дикого.
 
 
Не забыла, не забуду
Этот год – сорок второй.
Все придут,
    а мой останется
В земелюшке сырой…»
 
 
И в частушках все та же кручина.
Плачет мать.
    Только чем ей помочь?
И чернее, и горше крушины
На душе, и за окнами ночь.
 
 
И сквозь слезы
    все то же,
        все то же —
Боль, как прежде, жива и остра.
И былое забыться не может,
Будто было все это вчера.
 

9

 
Пожелтели страницы,
Полиняли чернила.
Сколько лет на божнице
Мама письма хранила.
 
 
Пусть на сгибах потерлись
И повыцвели строки,
Но живой его голос
Вдруг ударит, как током!
 
 
Чую, к ним прикасаясь,
Трепет сердца живого.
Не запомнил отца я,
Но услышал его я!
 
 
Все плывет и двоится.
От немалого срока
Пожелтели страницы
И повыцвели строки.
 
 
Эту горькую память
Мама долго хранила.
А где слезы упали —
Выгорают чернила.
 
 
Начинаю – нет силы…
Дочитаю потом —
Мы с отцом на могиле
Вместе их перечтем.
 
 
«…Ну, до скорого, мама.
Как вернусь, догощу.
Я пришлю телеграмму,
Коль отца разыщу».
 

10

 
И все об одном,
    об одном
Грохочут на стыках колеса.
За тамбурным мутным стеклом
Со свистом проносится осень.
 
 
Навстречу летят поезда,
Опоры,
    мосты,
        эстакады.
Деревни,
    лужки со стогами —
Кому-то родные места.
 
 
И ветер относит осины,
И волей становится грусть.
Пространство осенней России
Со свистом врывается в грудь.
 
 
Навстречу летят поезда,
Домишки,
    ометы соломы.
По этой дороге тогда
Летели на фронт эшелоны.
 
 
На западе туча черна.
Тревожно играют зарницы.
И смотрит с надеждой страна
В солдатские хмурые лица.
 
 
Вагоны идут без конца
(Далекое время приближу),
И вот на мгновенье
    отца
В солдатской теплушке увижу…
 

11

 
Как по скользкому льду
    я ступаю —
Я по ржевским проселкам кружу.
Поле боя.
    Отцовская память.
Поле боя.
    Полынью дышу.
 
 
Сколько крови-то
    было пролито.
Сколько в поле-то
    полегло.
Поле русское,
    кровное полюшко.
Ты Бедой и Победой взошло.
 
 
Вот за волжским откосом равнина.
(Волга здесь —
    с нашу Пижму всего.)
По обочине ива, рябина.
Затянуло траншеи травой.
 
 
Заросли блиндажи.
    Помаленьку
Из землянок,
    времянок, закут
Вырос Ржев,
    поднялись деревеньки.
Пообстроились люди.
    Живут.
 
 
Сколько раз водополила Волга,
Сколько раз плыли в пене сады.
Рожь катила вскипавшие волны
В поле памяти, славы, беды.
 
 
Но людской неизбывной той боли,
Что по-прежнему в душах жива,
Все никак не зальет водополье,
Не забьет,
    не заглушит трава.
 

12

 
День погожий, пригожий,
Кротость в поздних лучах.
Я спросил у прохожей,
Объяснил, что и как.
 
 
Видно, тоже задела
Ее чем-то война:
На меня поглядела,
Как на сына, она.
 
 
«В сельсовете и в школе
Эти списки хранят».
А во взгляде такое —
Моей матери взгляд.
 
 
По благому совету
Захожу в сельсовет.
Секретарь сельсовета
Помолчала в ответ.
 
 
С терпеливым участьем
Повздыхала опять:
«А с Урала к нам часто…
Что ж,
    давайте искать».
 
 
Наклоняюсь я низко.
Шелестят, шелестят
Поименные списки,
Молчаливые списки
Здесь погибших солдат.
 
 
Как кутенок я тычусь,
Пред глазами темно.
«Сколько их?» —
«Десять тысяч
Здесь всего учтено».
 
 
Строчки прыгают,
    пляшут.
Чем-то горло свело.
И найти-то мне
    страшно,
Не найти – тяжело.
 

13

 
Вот и все.
Перейду через лавы,
Где речушка в осоке журчит.
Здесь солдатская скорбная слава
Над могилой листвой шелестит.
 
 
Снявши каску
    стальную в молчанье
И приставив к ноге автомат,
Встал и замер, суров и печален,
С головою поникшей солдат.
 
 
Он стоит над могилою братской.
Он за всех за погибших —
    один:
Вологодский, воронежский, вятский,
Белорус, украинец, грузин…
 
 
А когда наступает затишье
И Россия окутана тьмой,
С постамента он сходит
    неслышно
И спешит,
    и спешит он домой.
 
 
От снарядов и пуль сбереженный,
В самый трепетный миг тишины,
К матерям неутешным и женам
Он приходит в тревожные сны.
 

14

 
Припаду на коленях к подножью.
Сколько лет ты прождал
    меня здесь!
Вот с тобой мы и встретились все же…
Вот и встретились…
    Здравствуй, отец…
 
 
В небе глухо березы шумели,
Горько пахло опавшей листвой.
И дышало притихшее тело
Заодно с этой древней землей.
 
 
Может, целая вечность продлилась,
Но, как ветра усталого вздох,
Мне отцовское «здравствуй»
    помнилось:
«Поднимись,
    вытри слезы, сынок.
 
 
Я не дожил до нашей победы.
Так уж вышло.
    Иначе не мог.
Хорошо, что пришел попроведать.
Мне теперь веселее, сынок.
 
 
Ни к чему убиваться, голубчик.
Расскажи лучше, как ты живешь.
Мать здорова
    иль нездоровь мучит?
Как шумит чистопольская рожь?
 
 
Как изба-то?
Следить за ней надо —
Ты за крышей бы там присмотрел —
Я в то лето и тесу наладил,
Да вот, вишь, перекрыть не успел.
 
 
Как там сеют, и косят, и пашут.
Как в колхозе страдуют сейчас?
Кто живой воротился из наших?
Ну а помнят ли,
    помнят ли нас?..»
 
 
По родимым местам побродили.
Обо всем
    помолчали с тобой.
Не проснулись твои побратимы.
Передай им поклон мой
    земной.
 
 
Что ж, пора.
    Докурю сигарету.
Ночь прошла.
    Разговору конец.
Мы увидимся будущим летом.
А чуть что —
    я к тебе за советом.
До свиданья.
    До встречи, отец.
 
 
Я бессмертник кладу на могилу.
Где анютины глазки рябят.
Прячу горстку земли.
    А над миром
Брезжит солнце и листья летят…
 

Эпилог

 
В сороковой салют Победы
Благие чаянья сбылись.
Отца погибшего проведать
Мы всей семьею собрались.
 
 
Хоть за минувшую эпоху
Поразрослась у нас семья:
Зятья добавились и снохи,
И внуки – наши сыновья.
 
 
И за неведомым пределом,
Отец, отец,
За этот срок
Ты свекром, тестем стал и дедом,
И будешь прадедом, даст Бог!
 
 
А твой наследник,
    сын последний,
В ту пору – зыбочный малец,
За сорок лет послепобедных
Я старше стал тебя, отец!
 
 
Страшней, чем язвы моровые,
Пять войн, из них две мировые,
Неизгладимый выжгли след.
Но, просветлев лицом,
    Россия
За век наш нынешний впервые
Не воевала сорок лет!
 
 
Поля сражений в хлебных пашнях.
Но среди будней трудовых,
Не забывали мы о павших,
Не забывали ни на миг.
 
 
…Прости, отец, но в путь неблизкий
С собой мы взяли, привезли
С могилы свежей материнской
Родимой горсточку земли.
 
 
Не сберегли. Недоглядели.
Да и уклонные года.
Но мать, я знаю, прилетела
Душой всеведущей сюда.
 
 
Где, зная, помня цену мира,
Скорбя и торжествуя враз.
На День Великого Помина
Не вся ль Россия собралась!
 
 
Здесь,
    у могилы этой братской,
Под сенью скорбною берез,
Стараются не разрыдаться.
Но и сдержать не могут слез.
 
 
Ведь не прибавить и не вычесть —
Одну судьбу на всех деля,
Здесь десять тысяч,
    десять тысяч
Укрыла мать сыра земля!
 
 
Взяла, укрыла, приютила,
Навек в себе соединя.
По ним тут все мы – побратимы,
По крови пролитой родня.
 
 
По крови этой вся Россия
Сейчас скорбит семьей одной.
В глазах у школьника
    у сына
Блеск вороненых карабинов.
Солдатских залпов гром тройной.
 
 
Тот гром как будто обозначит
Годины гибельной возврат.
И сестры слез своих не прячут,
И стиснул зубы старший брат.
 
 
И над толпой в молчанье общем
Зашелестит слышней листва,
Как будто нам за мертвых ропщет
Неизреченные слова…
 
 
В час полночный зарницы блистают.
Свет небесный бежит по пятам.
Это души погибших витают,
Возвращаясь к родимым местам.
 
 
………………………………
………………………………
 
 
Подо Ржевом отцовское тело,
Да во горькой земелюшке той.
А родная
Сюда прилетела,
В небе след прочертив золотой.
 
 
Свет во тьме надо мной заструится,
Кровь рванется тревожно во мне,
Глухо вскрикнет печальница-птица.
Мать-старуха застонет во сне…
 
 
Это память
В горячем биенье
С глубью сшибла небесную высь.
Наши души, отринув забвенье,
Узнавая друг друга, сошлись.
 
 
В том бессмертье России родимой,
Что для павших – на тысячи лет —
В нас, живущих,
    на миг на единый
Смерти нет
И забвения нет.
 

1971

В озарении креста

Храм

 
Высокие рухнули своды,
И пылью взошел к небесам
Воздвигнутый в древние годы,
Сиявший столетьями храм.
 
 
Растворов ли связи крутые,
Иль камень твердел от молитв —
Но тьме разномастных батыев
Не дался на щит монолит!
 
 
Вся Русь и в огне, и в порухе,
Но, подвигов ратных оплот,
Твердыней нетленного духа
Сей храм в честь Победы встает!
 
 
Встает, чтобы славу и муки
Забвенью предать не смогли,
Чтоб чтили и ведали внуки
Святыни родимой земли…
 
 
Кто скажет, что храм уничтожен? —
Старинная кладка цела,
Фундамент глубок и надежен,
Чтоб вновь вознеслись купола!
 
 
И словом, подвластным пока мне,
Я кличу товарищей рать:
Не время оплакивать камни —
Пора их опять собирать!
 

1986

Свет во тьме

Игорю Васильеву

 
Он парит и блистает, как лебедь,
Людям виден он даже во тьме —
Белый храм, возносящийся в небо,
Белый храм
На зеленом холме.
 
 
А давно ли, в багровом ненастье,
Как ослепшие, люди брели.
Били белого лебедя
Насмерть,
Но добить до конца не смогли!
 
 
…Прозреваем теперь понемногу
В тупике, на глухом рубеже.
Запрещали нам веровать в Бога,
Но молитва звучала в душе!
 
 
Мы теперь, над погибельным краем,
Отметя фарисейскую гнусь,
На обломках святынь собираем,
Поднимаем соборную Русь!
 
 
На просторе,
    что злобой просвистан,
Тяга к праведности не изжита,
Если брезжит еще бескорыстьем,
Словно солнышка луч, доброта.
 
 
Разве мы на любовь оскудели?
Как бывало не раз на Руси,
В грозный час
На великое дело
Каждый лепту свою принеси!
 
 
И пускай нелегко нам придется,
Верь, мой друг,
И смотри веселей:
Ведь в итоге
Всегда воздается
По делам и по вере твоей!
 

1991

«Неужели слаба наша вера…»

 
Неужели слаба наша вера,
Неужели спасения нет?
И зловещая тень Люцифера
Застилает над Родиной свет.
 
 
И бессмертная русская слава —
Только дым над сиротским жильем?
Разрывают на части державу,
Волокут на закланье живьем!
 
 
Но вскипает разгневанно вече
Водополицей грозной людской.
Кто ж нас нынче поднимет на сечу?
Где Пожарский,
Где Дмитрий Донской?
 
 
…Наш заступник, в молитве
    усердной,
Чтоб развеялись пылью враги
Осени нашу рать,
Отче Сергий,
Укрепиться душой помоги!
 

2000

Колокольня

 
А церковь
    и у нас в селе сломали.
Но колокольня старая стоит.
И снова в детство дальнее
Поманит,
И радостью забытой
Осенит.
 
 
Заметная на сотню верст,
Пожалуй,
Теперь уже безгласная,
Она,
Чтобы лесные упреждать пожары,
Лесничеству на службу отдана.
 
 
С нее мы даль оглядывали жадно.
И, не держась за узенький карниз,
Как ангелы,
Легко и безоглядно,
За горизонт неведомый рвались.
 
 
И снова где-то ангелы запели!
На верхотуру звонкую маня.
Замшелые и шаткие ступени
Еще и нынче
    выдержат меня.
 
 
Я в узкую протиснусь гнездовину,
Где крест стоял,
    на маковку саму.
И руки я свои,
как крест,
    раскину,
И голову, счастливый, подниму.
 
 
Все та же даль,
    да нету удивленья.
Как раньше, никуда я не взлечу.
Я дом родной
    и отчую деревню
Сквозь слезы
    все никак не различу.
 

1986

«Помню, в детстве упал я в траву…»

 
Помню, в детстве упал я в траву
И, впервые,
В беспомощном плаче,
Содрогнулся душою ребячьей:
Я узнал, что я тоже умру.
 
 
Поседел я теперь, но однако,
Горе горькое знавший не раз,
Я бы снова об этом заплакал,
Но уже
    не умею
        сейчас…
 

1977

Метельный вальс

 
Не ангелы в душу слетели,
Не к Богу душа поднялась —
Щемящим порывом метели
Ударил свиридовский вальс!
 
 
И боль, и мольба, и рыданье,
И ропот смертельных разлук —
В такие пределы страданья
Уносит божественный звук!
 
 
И сам я не знаю,
Куда я
В метельном круженье лечу —
К могилам родных припадаю,
Обнять всех живущих хочу.
 
 
Как искры в сплошной круговерти,
Проносятся мысли во мне
О собственной жизни и смерти,
О собственной горькой вине.
 
 
Бушует вселенская вьюга,
Сливаются в хор голоса…
Плечом я почувствую друга,
Очнусь
И открою глаза.
 
 
Увижу – стакан мой не допит.
Мы с другом в застолье одни.
И шепчет услужливый опыт,
Что лучшие прожиты дни.
 
 
Сошли с карусельного круга,
Исчезли, как тени, скользя,
Прекрасные наши подруги,
Старинные наши друзья.
 
 
И мы покаянно итожим
Все то, что ушло навсегда:
Мы даже заплакать не можем,
Как в юные наши года.
 
 
Но все же до слез потрясают
Небесные звуки, скорбя.
И вера, как свет,
Воскресает
В душе у меня и тебя.
 
 
И где бы и что ни случилось
Отныне с тобой и со мной,
Но будет нам тайная милость
У края дороги земной:
 
 
Слетятся, как ангелы, звуки.
Над миром
Душа различит,
С какой упоительной мукой
Мелодия эта звучит!
 

1990

12 июля

 
Благовестом в честь Петра и Павла
День с утра, как медом, напоен.
Желтой пеной таволги оплавлен
Синий сенокосный окоем.
 
 
Постепенно отсветы померкли.
Тонко затуманились луга.
В поднебесье возносясь,
Как церкви,
Золотятся лунные стога.
 
 
Родина!
Любимая,
Я верил,
Что к тебе я снова ворочусь,
Что оплачу
Все твои потери,
Что молиться снова научусь.
 

1991

«Ну что тебе молвить, Владимир…»

 
Ну что тебе молвить, Владимир? —
Вот скоро и мы отклубим.
А годы, повитые дымом,
Туманом встают голубым.
 
 
Сладимы они и горчимы,
Там тишь
И грохочет гроза.
Но лучше они различимы,
Когда закрываешь глаза.
 
 
Когда на излете дороги
Печальный ты чуешь притин.
Когда перед Господом Богом
Один предстаешь на один.
 

2004

Богоявление. 2001 год

Владимиру Крупину

 
Какие звезды над селеньем,
Какой высокий небосвод!
Сияние во всей Вселенной —
Идет крещенский крестный ход!
 
 
В снегу искрящемся проходим —
Свеча у каждого в руке.
Как Млечный Путь —
Поток народа
Стекает медленно к реке.
 
 
И поднебесное сиянье,
И свет, что мы в руках несем, —
Их животворное слиянье,
С Его присутствием во всем!
 
 
И ты поверишь в чудо это,
И далью высветится близь:
Два мига – два тысячелетья —
С Его прихода пронеслись!
 
 
Мы с мигом третьим на свиданье,
Мы приобщились к Высоте.
Восходит пар над Иорданью
И серебрится на Кресте.
 
 
Высокий миг Богоявленья!
И легкий, радостный, сквозной —
Дождь благодатный окропленья
С твоей сливается слезой.
 

2001

Великорецкий крестный ход

 
Зачем иду я, просветленный,
Среди большой толпы людской,
И за Крестом, и за иконой —
С любовью, верой и тоской?
 
 
Зачем я вглядываюсь в лица,
Как будто я хочу узнать
Родного брата иль сестрицу,
Иль похороненную мать?
 
 
Зачем я слушаю молитвы
И подпевать стараюсь им,
И чувствую, что все мы слитны
Единым сердцем – вместе с Ним?..
 
 
А ночью лес в цветущих купах
На откуп отдан соловьям.
И голубой июня купол
Объял природы светлый храм.
 
 
И пусть заброшенный проселок
Таит церквей немую сень,
Полуразрушенные села
И боль забытых деревень.
 
 
Смотри на Крест, шагай за другом,
Среди людей своих дыша, —
Преображается округа,
И возрождается душа!
 
 
И вечно будет жить Россия,
Пока с Крестом, из года в год,
Идет, идет в места святые
Великорецкий крестный ход!
 

1991