Текст книги "Держитесь подальше от театра"

Анатолий Гречановский
Держитесь подальше от театра

Держитесь подальше от театра

 
Когда-то вспомнят обо мне
И то, что в сердце наболело,
Спокойно, вдумчиво прочтут
И добрым словом помянут.
 

Находя корень – пробуждаем мир,

Находя различие – сеем раздор.

После третьего звонка, в заполненном зале театра «На Таганке», уже на десять минут задерживали начало спектакля. Зритель начинал беспокойно ерзать в своих креслах и жидкими аплодисментами напоминать, что, дескать, представление пора начинать.

– Уважаемые господа! – раздался голос диктора по громкоговорящей связи. – В связи с тем, что декорация к спектаклю не успела прибыть с гастролей на Украине, задержана таможенной службой, действие пьесы будет осуществляться в импровизированных декорациях из других спектаклей. Администрация театра просит с пониманием войти в ее положение.

В зале погас свет, и жалобно заиграла музыка, которая через некоторое мгновение резко оборвалась.

– Экстренное сообщение, – тревожно прозвучал голос диктора. – В связи с тем, что в Москве снова появился Сатана со своей командой, администрация театра просит всех срочно отключить сотовые телефоны, с целью недопущения провокационных звонков с того света. Крепко прижать к груди свои сумочки и следить за карманами, чтобы в них не попали фальшивые доллары, евро, рубли, гривны и прочая валюта, подбрасываемая злыми силами в виде взяток.

В зале снова зажегся свет. На сцену вышла группа полицейских.

– А сейчас, – продолжал диктор, – будет исполнен гимн. Просим всех встать, чтобы проявить свою гражданскую солидарность. Тех, кто останется сидеть, просим передать органам правопорядка, как пособников империализма, или срочно сообщить о них по телефонам 01, 02, 03 для задержания при выходе из театра.

Зазвучал гимн. После первого куплета и припева диктор продолжил информацию.

– Благодарим всех за гражданскую позицию. Администрация театра, в знак благодарности за понимание, для всех присутствующих здесь зрителей делает скидку, пятьдесят процентов на дальнейшее приобретение билетов в театр на любой спектакль. По предъявлении сегодняшнего билета каждый зритель может приобрести в кассе театра льготу, ежемесячно, в последнюю неделю, в четверг, тридцать второго числа каждого месяца.

В зале погас свет, весело заиграла музыка, извещающая о начале представления.

В этот день в Москве стояла прекрасная, душераздирающая погода, когда весна еще не кончилась, а лето еще не наступило.

На балкон второго этажа репетиционного зала вышли прокуратор Иудеи Понтий Пилат, всадник Золотое Копье и Иешуа, по прозвищу Га-Ноцри, из города Гамалы, персонажи спектакля «Мастер и Маргарита».

– Чертов Ершалаим. Не могу, понимаешь, Филипп, ну не могу себя заставить быть добрым. Слова говорю, а внутри кипит злоба.

– Иван Анатольевич, – убеждал Филипп, молодой, лет двадцати пяти, исполнитель роли Иешуа, – мы играем Булгакова.

– Все понимаю, люблю, обожаю, но, понимаешь, – не могу. Я же солдат, присягал кесарю. – Взял лежащую на столике пачку сигарет фабрики «Ява», покрутил в руке. – Закуривай.

– Спасибо, не курю, бросил.

– Прости, забыл.

Прокуратор прикурил сигарету.

– Иван Анатольевич, вы же трубку курите, – удивился Филипп.

– Прости, нервы ни к черту.

– Успокойтесь, вашей вины здесь нет. На казни настаивал синедрион.

– К черту синедрион! – внезапно войдя в образ, возмутился прокуратор. – Если бы я хотел тебя помиловать, бродяга, никакой бы синедрион меня, Понтия Пилата, всадника Золотое Копье, не остановил.

– Иван Анатольевич, что вы так близко принимаете к сердцу? Ну, автор немного нафантазировал, но как гениально. Да и евангелисты…

– Да что евангелисты?! Там не все так просто. Существует какой-то подвох.

– Перерыв окончен, все по своим местам, – крикнула помреж Татьяна, высунув голову в дверь.

Филипп вдохнул полной грудью порцию весеннего городского кислорода и решительной походкой направился на сцену.

– Эх, пивка бы сейчас! – смахивая пот с лица, с сожалением крякнул Иван Анатольевич и, гася сигарету, непонятно почему, вспомнил пестро раскрашенную будочку с надписью «Пиво и воды» на Патриарших прудах. Но время прошло и вместо столь памятной всем москвичам будочки, где, за неимением пива и нарзана, пили теплый абрикосовый сок председатель МАССОЛИТа, редактор толстого художественного журнала Михаил Александрович Берлиоз, с молодым спутником – поэтом Иваном Николаевичем Поныревым, пишущим под псевдонимом Бездомный, зияло пустое место.

Несмотря на все это, весна продолжала буйствовать. Вокруг все цвело и благоухало. И почему-то в это время с людьми происходят разные странности. Одни оживают, как цветы от зимней спячки, другие, от смены температуры и давления, наливаются злобой и ненавистью. Поэтому в атмосфере происходит постоянное колебание положительной и отрицательной энергий. Но в этот субботний весенний день, наверное, преобладало больше положительной энергии, потому что люди, гуляющие на Патриарших прудах, были очень доброжелательными, улыбчивыми и дети проживающих здесь же, в элитных домах, слушались родителей, не капризничали, а весело играли и звонко смеялись. Надо сказать, что и район Патриарших прудов очень изменился, до неузнаваемости. Шикарные дома, накрепко огороженные чугунными решетками, подземные гаражи, дорогие машины. Все, как говорится, для человека. Не зря говорили большевики: «кто был ничем, тот станет всем». Можно даже позавидовать. Но всем завистникам, конечно, здесь места не хватает. Поэтому иногда, наверное, и начинает в этом месте преобладать отрицательная энергия и происходить всякие чудеса. Сами Патриаршие пруды изменились не очень, просто их немного уплотнили громоздкими и нелепыми скульптурами, невесть кем и зачем посажены на детской площадке. Но главное то, что здесь еще осталась какая-то, уже неуловимая, атмосфера прошлого, которая волнует душу и уносит наше воображение в мир иллюзий.

Упитанный человек, маленького роста, лысеющий, с порочным лицом, одетый в дорогой солидный костюм, сидел за столиком в ресторане «Обитель на Патриарших» и без всяких иллюзий смотрел в окно, с удовольствием прихлебывая из фирменного бокала любимое, покорившее сердце и желудок, темное густое пиво «Velkopopovicky kozel» 1874 г. со специфическим фруктовым ароматом с шоколадными нотками, поставляемое непосредственно из Чехии, т. к. нашему, выпускаемому по лицензии в Калуге, он не доверял, зная наверняка, что что-то добавят или разбавят. Перед ним на столе стояло несколько уже опустошенных бутылок с симпатичными наклейками «Велкопоповицкий козел» (написано, естественно, на иностранном) и картинкой, согласно легенде, нарисованной заезжим французиком, попробовавшим пива, и на волне вдохновения изобразившим козла с кружкой. Хочу сразу заметить, уважаемый читатель, что слово «козел» надо читать, делая ударение на первый слог, а не так, как принято у нас, имея в виду конкретное лицо. Да имеет ли какое-то отношение к пенистому пиву рогатый скот? История умалчивает. Видать, и здесь кроется какая-то чертовщина.

Напротив него сидел голубоглазый, скромно одетый молодой человек неопределенного возраста и тоже пил, но уже кофе – капучино, со взбитыми сливками. Падающий из окна солнечный луч освещал худощавое с тонкими чертами лицо, с короткой бородкой и длинными, слегка курчавыми каштановыми волосами.

– Дела, дела, дела, – заговорил упитанный, смахивая пот с лица, – доллар растет, евро растет, рубль дешевеет и цены растут. С одной стороны, плохо, – он обернулся к собеседнику, – с другой, можно хорошо наварить.

– Опять кого-то «обуть»?! – то ли спросил, то ли ответил молодой человек.

– Сема, не надо грязи. Я просто рассуждаю, а ты – обуть, обуть. Не раздражай меня, – он снова повернулся к окну, долго смотрел на пруд. Мысли роились в голове, словно комары на болоте. По наглому лицу пробежала легкая усмешка, и, обернувшись, он спросил: – Действительно, а что, может, еще жилой массив построить? Сейчас деньги понесут мешками, боясь инфляции.

Сема, чтобы не попасть впросак, пожал плечами.

– Ну ладно, – бросил упитанный. – Пошли на свежий воздух. Где этот халдей? – он повернулся в сторону официанта.

Тощий, словно жердь, несуразный, с длинными сальными волосами, завязанными в узелок на затылке, пригладив козлиную бородку, мигом подскочил к столику и молча положил папку со счетом. Упитанный не глядя отодвинул папку, достал из портмоне стодолларовую купюру и, сунув в карман передника официанта, встал. Официант шаркнул ножкой, раболепно что-то проблеял, поклонился и отошел к стойке.

– А сдачу? – возмутился Сема.

– Сема, не мельтеши, будь выше этого, дело не в деньгах.

– Конечно, дело не в деньгах, – пробубнил Сема, – дело в их количестве.

Из-за соседнего столика вскочили два мордоворота и бросились к входной двери. Они вышли на улицу, осмотрелись

по сторонам. Один из них даже посмотрел на верхние этажи примкнувших домов и кивнул швейцару. Тот учтиво открыл дверь и низко поклонился. Упитанный человек вышел на крыльцо и с удовольствием вдохнул полной грудью свежий весенний, ароматный воздух. Звали этого упитанного, хорошо одетого человека Вортан Баринович Крутой – он был одним из тех, кого сейчас называют «нуворишами», а проще – ворами в законе. Он махнул рукой, и один из мордоворотов сунул швейцару сотенную. За спиной Вортана Бариновича как тень появился Сема. Они спустились по ступенькам к машине. Водитель открыл шефу переднюю дверцу, и тот хотел сесть, но, видно, передумал. Посмотрев на мордоворотов, сказал:

– Стоять, мы с Семой немного прогуляемся.

И они медленно пошли по аллее в сторону пруда. Вортан Баринович вальяжно шел впереди, с упоением вдыхая аромат зеленеющих лип. За ним молча семенил Сема. Подойдя к пруду, они остановились, глядя на зеркальную гладь, по которой плавно скользили белые лебеди.

– Интересно, какое на вкус лебединое мясо? – спросил Вортан у Семы и громко расхохотался. – Надо как-то заказать своим халдеям.

Возмущенные лебеди захлопали крыльями и отплыли подальше, на середину пруда.

И тут с Вортаном Бариновичем приключилось совершенно необъяснимое, но, я бы сказал, вполне жизненное явление. Ворона, сидящая на ветке липы и как бы ожидающая этого момента, каркнув, опорожнилась на его новый костюм.

– Черт возьми! – выругался Вортан. – Одеться прилично нельзя, – и погрозил вороне кулаком.

Умная ворона улыбнулась и человеческим голосом прокаркала:

– Каин, зачем ты убил Авеля?

Ужас охватил Вортана Бариновича. Он закрыл глаза и вцепился рукой в Сему.

– Вам плохо? – испугался Сема, вытирая салфеткой костюм шефа.

Вортан Баринович открыл глаза и посмотрел вверх. На ветке было пусто, в пруду по-прежнему спокойно скользили белые лебеди.

– Фу ты черт! – выдохнул Вортан Баринович. – Давай присядем, что-то голова закружилась.

Они сели на скамейку лицом к пруду, и Вортан Боринович все всматривался в кроны деревьев, стараясь понять, что с ним произошло. Наконец успокоившись, вытер платком пот со лба и откинулся на спинку скамейки.

– Вы побледнели. Вас что-то испугало? – спросил Сема.

Вортан Баринович как-то внимательно посмотрел на Сему, пытаясь заглянуть в его бегающие глаза, и тихо, почти шепотом, спросил:

– Сема, ты веришь в приведения?

Сема испуганно оглянулся. Вокруг, на удивление, было безлюдно, на всей аллее не оказалось ни одного человека. Он нагнулся к Вортану и в самое ухо тоже тихо, почти шепотом, ответил:

– Нет, не верю.

– Надо бросать пить, – сделал заключение Вортан Баринович, – а то уже галлюцинации начинаются.

Стая ворон с шумом вспорхнула с макушек деревьев и с карканьем перелетела на другую сторону пруда.

– Прошу пардон, что прерываю вашу ученую беседу, – раздался рядом голос. – Вы господин Крутой?

Вортан Боринович поднял голову и удивленно посмотрел на человека в форме почтальона, высокого роста, узкоплечего, с низко надвинутым, почти до самых глаз, картузом.

– Вам телеграмма, оттуда, – он указал пальцем куда-то в сторону, – распишитесь.

Вортан Баринович открыл рот, чтобы спросить, как почтальон его нашел, но тот его опередил.

– Прошу пардон, я вас понял. У нас новая форма обслуживания, так сказать, «ноу-хау». Мы доставляем срочную корреспонденцию клиентам в любое место, где бы они ни находились и даже… – он ткнул пальцем вниз и жиденько захихикал.

– Странно! – сказал Вортан Баринович, но телеграмму взял. Раскрыв пакет, в котором находилась телеграмма, стал внимательно читать.

«ВСТРЕЧАЙТЕ СЕГОДНЯ ШЕРЕМЕТЬЕВО 21-00 РЕЙС 666 ЗАКЛЮЧЕНИЕ КОНТРАКТА».

Он вопросительно посмотрел на Сему, потом как бы вспомнил.

– Где расписаться?

Вокруг никого не было.

– Что за черт! – выругался Вортан Баринович. – Сема, ты что-нибудь понимаешь?

– Куда смотрит охрана, за что мы платим им деньги? – возмутился Сема. Тут он сделал паузу и, как бы извиняясь, повторил: – За что вы платите им деньги?

– Ладно! – махнул рукой Вортан Баринович. – Поехали!

Как вы думаете, какой должен быть офис у делового человека? Я вам отвечу – функциональный. А у жадного – скромный. Так вот, у Вортана Бориновича офис фирмы ОГО «ПРИЮТ», что расшифровывалось как Общество государственной ответственности «Производственное работодательное инновационное юго-западное товарищество», был скромно-функциональный, с грифом «секретно». Естественно, на входе стояли строгие охранники, так называемые «секьюрити». Вход для клиентов был делом длительным и утомительным, что придавало фирме очень серьезный имидж. Сначала, снимали информацию с клиента – кто, где, зачем? Затем налаживали связь с требуемым лицом и после долгих телефонных переговоров, с выяснением истинной цели прихода, клиенту выписывали пропуск, с точным временем входа и выхода. Лимитированного срока клиенту хватало только на то, чтобы отдать деньги и вернуться к выходу. Обстановка в офисе была очень скромной: канцелярские столы, венские жесткие стулья, сейфы. Диваны и кресла были только в кабинете директора и в холле офиса, садиться на которые сотрудникам было строго запрещено, за чем зорко следили секьюрити. Единственное, что в этом офисе было нескромным, – это две лепные обнаженные фигуры атлантов, держащих балкон над входом – пережитки дореволюционного режима. В связи с этим, одной из обязанностей секьюрити было следить за тем, чтобы несознательные элементы не дорисовывали им то, что было прикрыто фиговым листочком.

Дверь в офис была открыта. Секьюрити стоял на крыльце, опираясь на мускулистую фигуру атланта, курил, наслаждаясь своей значительностью перед проходящей толпой. Увидев подъезжающую машину шефа, он нервно стал смотреть по сторонам, куда выбросить окурок и, не найдя урны, зажал окурок в руке, ибо бросить его на тротуар было равносильно увольнению. Машина плавно остановилась у крыльца. Водитель открыл дверцу, Вортан Баринович вышел и, нахмурив брови, строго спросил:

– Почему открыта дверь?

Охранник, вытянувшись и семеня за ним, как бы оправдываясь, что-то лепетал по поводу отключенной сигнализации. Его лицо покрылось испариной, а глаза вот-вот выскочат из орбит – окурок капитально жег ладонь.

– Идиёт, – сквозь зубы прошипел Вортан Баринович. Навстречу шефу, с распростертыми руками, как бы желая его объять, уже бежала толстая, молодящаяся начальник АХО, тетя Маша. Не добегая метра, она резко затормозила и, как бы радуясь происшедшему, отрапортовала:

– Господин директор, свет отключен, все системы не работают.

– Как? Почему? – обходя ее, спросил Вортан Баринович. – Задолженность по оплате, – на бегу продолжала рапортовать начальник АХО.

В коридоре тихо перешептывались сотрудники отделов. На их лицах была то ли улыбка, то ли огорчение, но, увидев шефа, приняли стойку, расступились и стали раскланиваться.

– Все по рабочим местам! – строго приказал Вортан Баринович. В голове шумело, злость подкатывалась к самому горлу. Господи, кто бы знал, как он ненавидел эти морды. Вечно стонущие, вечно недовольные своей зарплатой, которую приходилось иногда им выплачивать, вечно в проблемах – то детей в детский сад не могут устроить, то жена рожает, то сами болеют. Но, кстати, болеть у Вортана Бариновича было не положено. Или работай, или увольняйся. Свято место пусто не бывает. Войдя в кабинет, он захлопнул дверь перед самым носом начальника АХО.

Тетя Маша посмотрела на секретаршу, пожала плечами и пророчески произнесла:

– Сейчас всех поставит ракообразно.

Сема тихо вошел в приемную и сел на стул напротив секретаря.

Полив из лейки цветы на подоконнике, Вортан Баринович сел за стол и с удовольствием откинулся в удобном кресле, но, увидев на столе телеграмму, пододвинулся и стал читать.

«ВСТРЕЧАЙТЕ СЕГОДНЯ 21-00 ПОЕЗД 999 ВАГОН 12 САНКТ-ПЕТЕРБУРГ НАЛОГОВЫЙ ИНСПЕКТОР».

Морщинки на лице как-то сами собой расправились, стало постепенно возвращаться хорошее настроение, и он даже улыбнулся.

«Странно, – подумал он, – едет налоговая, а я спокоен. Да, но почему из Санкт-Петербурга, а не наши? Может быть, это даже лучше, новый человек меньше возьмет. Наши уже зажрались, меньше ста тысяч и слушать не хотят».

Дверь неслышно приоткрылась, и в щелку просунулось худое сморщенное лицо главного бухгалтера.

– Можно?

– Входи, Соломон, – благодушно позвал Вортан Баринович. Он не любил этого старого еврея, у которого всегда плохо пахло изо рта, по причине того, что тот или никогда не чистил зубы, или чем-то болел. Но он уважал его, уважал за то, что никто, как Соломон, не умел так умно и надежно прятать деньги Вортана Бариновича по разным оффшорам. Да, Соломон немножко воровал, но воровал чисто, понемногу, но часто.

Соломон открыл толстый «талмуд», где по полочкам были разнесены дебет с кредитом.

– Этого не может быть. Это какое-то недоразумение, шеф.

Вортан Баринович подальше отстранился от главбуха, держа его на расстоянии, потому что, как всегда, у него изо рта пахло плохо, но сегодня почему-то очень плохо, какой-то затхлостью, как из тухлого болота. Видно, он, после сказанного тетей Машей, очень сильно волновался.

– Надо как-то решать, Соломон, – строго сказал, стараясь дышать в другую сторону, – пошли кого-нибудь, что ли… да, кстати, к нам едет ревизор.

– Налоговый инспектор, – тихо произнес Соломон.

«Вот сволочь, уже увидел. И что это я такой рассеянный стал? Надо было убрать раньше», – зло подумал про себя Вортан Баринович, пряча телеграмму в ящик стола.

– Готовить наличность? – вкрадчиво спросил главбух. Вортан Баринович злобно посмотрел на Соломона и отвернулся. Ему, конечно, жалко было денег, но больше всего его раздражала в этом человеке его врожденная еврейская хитрость, переходящая в ехидство, а может быть, потом и в предательство.

– Ленинградский вокзал, двадцать один ноль-ноль, – услышал он голос главбуха.

Вортан Баринович резко повернулся, в глазах его застыла мысль. Соломон отпрянул. Он всегда боялся этого момента – прихода мысли у шефа. Это говорило о том, что начнется буря и всех поставят, как выражалась тетя Маша, ракообразно.

– Во сколько, во сколько?

– Двадцать один ноль-ноль, – заикаясь, произнес Соломон.

– А как же Шереметьево?

У Соломона желудок поднялся к горлу, минуя легкие. Стало тяжело дышать, и наступило всеобщее опотевание. Он не понимал вопроса.

– Ну, ладно, иди и принимай меры, – спокойно сказал Вортан Баринович.

Соломон повернулся направо, затем налево и тихо поплыл к выходу.

– Странно получается. Один – в Шереметьево, другой – на Ленинградский. Оба в одно и то же время? Надо кого-то послать. Нет, неудобно. Бизнесмен, богатый человек – не солидно, да и налоговика надо было бы лично встретить, прощупать, что за птица, чего стоит. Господи, как это тяжело, когда надо думать, а положиться не на кого.

Дверь кабинета скрипнула, и вошла красивая-прекрасивая секретарша. Стройная как лань, глазки в разлет, губки бантиком, грудь – так и просится в руки, ножки от самой шеи, коротенькая юбочка до этого самого. Единственный дефект в ее внешности – багровый шрам на шее. Глазки Вортана Бариновича загорелись так, что в кабинете стало светлее, как будто солнышко вернулось с запада на восток и заглянуло в окошко. Протянув руки и глотая слюну, Вортан Баринович хотел что-то сказать, но секретарша опередила.

– К вам посетитель, – сказала она, играя грудью.

В этот момент, не дожидаясь приглашения, в кабинет решительно вошел мужчина плотного сложения.

– Давайте сразу к делу, – начал он и, хлопнув секретаршу по пышной попке, указал на дверь.

Та кокетливо улыбнулась ему, блеснув зелеными огоньками в глазах, и, обворожительно виляя бедрами, вышла.

– Кто вы такой? Как сюда попали? – возмущенно спросил Вортан Бариович, почувствовал запах тины и какой-то озноб, словно из-под стола повеяло сыростью.

– Хочу вам помочь решить вопрос с подключением электроэнергии.

– А вы… – он поежился.

– Я уже и задаток получил за услуги, вот квитанция.

– Разрешите посмотреть.

– Пожалуйста.

Вортан Баринович посмотрел на квитанцию и обомлел. Все было на месте – печать, его подпись, подпись главного бухгалтера на сумму в 50 тысяч рублей и расписка в том, что исполнитель, господин Азазель, получил причитающуюся сумму.

«Что же это такое? – подумал Вортан Баринович. – Когда это я успел подписать?» – жаба грязными руками сжала его сердце. Когда он трезв, его всегда душила жаба.

– Вчера поздно ночью, – предугадав его мысли, сказал посетитель. – Возвращаясь домой после посещения вашей секретарши, вы заехали…

– Ладно, ладно! – прервал его Вортан Баринович.

Да, вчерашний вечер для него был черной дырой. В памяти остались только отрывки воспоминаний. Он помнил, как приехал на квартиру, купленную им для «мегеры», так он называл сваю любовницу-секретаршу, как сели за стол, как она молча разделась и легла в постель. Дальше провал – что делали, о чем говорили, да и о чем говорить? Для него эталон женщины – красивая, лежит и молчит. Но странное дело, эти интимные моменты каждый раз навсегда исчезали из его памяти, и, хоть убей, их невозможно было вспомнить. Единственные ощущения, что натурально оставались в памяти навсегда, это исчезновения энной суммы с банковской карты.

– И вот результат нашего общения, – загадочно улыбнулся посетитель.

Вортан Баринович зачем-то стал шарить по столу, потом, как бы опомнившись, снял трубку телефона и стал набирать номер.

– Все на обеденном перерыве. Свет будет через полчаса, – услышал он голос Азазеля.

Из трубки доносились длинные гудки – никто не отвечал. – Да черт с ним! – решил Вортан Баринович. Положив трубку и откинувшись в кресле, открыл рот, чтобы уточнить еще раз события вчерашнего вечера, но перед ним никого не оказалось, и квитанция тоже исчезла со стола. – Ну, чудеса. При чем здесь вчерашняя встреча и сегодняшнее отключение света? Ну, чудеса, – пропел он не своим голосом.

Открыв тяжелую железную дверь, Азазель вошел в помещение МОСЭНЕРГО. В передней за столом неподвижно сидел молодой здоровенный детина, секьюрити, и тупо смотрел перед собой.

– Здравствуйте, где…

Сидящий человек не отреагировал.

«Фу ты, ну ты, лапти гнуты, – непонятно почему пришло в голову Азазеля, – он же спит».

Тихо, на цыпочках, он пошел в другую комнату, и, хотя за ним вошел следующий посетитель и громко хлопнула дверь, спящий не отреагировал, оставаясь в том же положении. В приемном зале, называемом «служба одного окна», толпилась масса народа. Секретарь, стоя за стойкой, хриплым, с утра осипшим голосом, глядя куда-то поверх голов, монотонно повторяла:

– Всем взять талоны, всем взять талоны.

Народ недовольно гудел от возмущения. Азазель, надев темные очки и прихрамывая, влился в толпу, стоящую в очереди к терминалу. В связи с неисправностью терминала за перегородкой сидела «машинистка» и на кассовом аппарате выбивала талоны. Получив талон за номером 666, Азазель улыбнулся и, помахивая талоном, вошел в зал ожидания. Это был узкий коридор, с одной стороны за сплошной перегородкой сидели консультанты, а с другой стояли стулья, засиженные тупо молчащими, потными от жары и духоты людьми. Одни обмахивались свежими номерами газет, купленными здесь же, другие – чем придется. Проход, где два человека не могли разойтись без ругани, жестко охранялся инициативными гражданами. Азазель посмотрел на табло – шел 350 номер, а 349 был повторен два раза, видно, очередного клиента вызывали неоднократно, но он, не выдержав испытаний, ушел. Криво усмехнувшись, Азазель, прихрамывая, направился к проходу, где стоял тучный мужик с красным потным лицом.

– Куда прешь? – рявкнул тот, преграждая своим телом дорогу.

– А? Инвалид я, плохо вижу, плохо слышу, – сиплым голосом произнес Азазель.

– Здесь все инвалиды, – грозно констатировал мужик. – Талон?

Азазель порылся в кармане и достал талон за номером 349. – Поздно, господин хороший, – злорадная улыбка растянулась на жирном от пота лице мужика. – Очередь прошла-с!

Терпение Азазеля лопнуло. Он выпрямился. – Не господин, а товарищ! – и, расстегнув пиджак, сверкнув зеленым глазом, сквозь сжатые зубы прошипел: – А героя не хочешь?

Толпа безмолвствовала. Мужик от удивления раскрыл рот. Под пиджаком, на груди Азазеля, красовалась звезда «Героя Социалистического Труда».

– Конечно-конечно, – чуть слышно прошептал мужик.

Азазель гордо запахнул пиджак и, проходя мимо него, почувствовал неприятный запах давно не мытого тела и страшное бульканье в животе, в желудке которого находилось всякое дешевое и просроченное дерьмо, из «Копеечки», «Дикси» или «Пятерочки».

– Ну, чудеса, – не уставал повторять Вортан Баринович.

В этот момент что-то щелкнуло, врубился компьютер, и на цветном экране выскочило «Добро пожаловать». За стеной сразу оживились голоса, и кто-то громко скомандовал грубым голосом:

– За работу, товарищи!

Эта фраза как-то сразу оживила Вортана Бариновича и вернула его из мира чудес в настоящую будничную жизнь.

– Как будем жить дальше? – громко то ли спросил он, то ли сказал сам себе.

Сема кашлянул, стараясь привлечь к себе внимание.

– Ситуация складывается интересная. Кого раньше встречать? То ли бизнесмена в Шереметьево, то ли инспектора на Ленинградском? Давай рассуждать логически, – обратился он к Семе, как бы продолжая давно начатый разговор.

– Поезд идет по рельсам и по расписанию, ему не страшен ни дождь, ни ветер, – начал Сема.

– И дождь, и ветер, и звезд ночной полет, – подхватил Вортан Баринович.

– А самолет? Нашему надежному «Аэрофлоту», как танцору, всегда что-то мешает, – продолжал Сема.

– То взлет, то посадка, то снег, то дожди, – сменил пластинку шеф.

– Вечно они опаздывают. – Сема замолчал.

– Значит, сделаем так, – уже серьезно заключил Вортан Баринович, уловив мысль Семы. – Сначала встречу налоговика, и ты отвезешь его в гостиницу, а я на второй машине махну в Шереметьево. Отлично!!! – Довольный собой, он сладко потянулся. К нему вернулось хорошее настроение. – Жить хорошо, а хорошо жить еще лучше! – блеснул пришедшей на ум знакомой фразой и, посмотрев на Сему, многозначительно произнес: – Надо кого-нибудь поощрить.

Сема улыбнулся и вскочил с кресла, как будто последняя фраза касалась его.

Но здесь, конечно, надо знать Вортана Бариновича. Когда у него хорошее настроение, его душа желает сделать что-то такое доброе, благородное, чтобы о нем все говорили, как о щедром меценате. Откинувшись в кресле, Вортан Баринович представил, как под звуки горна и барабанную дробь вошел отряд пионеров. Девушки в коротеньких юбчонках дарят ему улыбки и цветы, пионеры под звуки горна повязывали красный галстук. Но проходило время, и желание сделать доброе тоже проходило. Все возвращалось к жестокой действительности. Часы пробили положенный час.

Солнце зашло, день постепенно клонился к ночи. На улице зажглись фонари, но было еще светло, так как вечер уже кончался, но ночь еще не наступила.

Вокзал жил своей гулкой суетливой жизнью. Толпы куда-то спешащих людей, снующие носильщики, со своими скрипучими тележками, шум, гам. Один мордоворот проталкивался через толпу только что прибывших пассажиров, освобождая дорогу Вортану Бориновичу, второй мордоворот следовал за шефом, озираясь по сторонам. Сема шел за ними, как говорится, по чистой дорожке. Гость ехал в последнем, двенадцатом вагоне, поэтому надо было пройти до конца перрона, чему не способствовали носильщики с нагруженными доверху тележками. Дошли вовремя. На горизонте появился состав «САНКТ–ПЕТЕРБУРГ – МОСКВА». Он медленно стал проползать мимо встречающих. Вортан Баринович, удивленно провожая вагон за вагоном, спросил Сему:

– А почему одни плацкарты? Такого сроду не бывало. Сема, как всегда, пожал плечами.

– Проворовалась железная дорога. Надо бы этим вопросом заняться, а, Сем, навести порядок в танковых войсках, – пошутил он.

Подошел двенадцатый вагон. Проводница открыла дверь, протерла перила и пассажиры стали выходить, вытаскивая баулы и сумки разных размеров. Вортан Баринович не знал гостя в лицо и очень сожалел, что не сделали табличку с именем встречаемого, да и имени его никто не знал, поэтому он прощупывал глазами каждого выходящего. Последним вышел молодой, белобрысый, уже не юноша, в скромном поношенном костюме, без какого-либо багажа, с кожаным потертым портфелем подмышкой.

– Нет, этот не подходит, – повернувшись к Семе, промычал недовольно Вортан Баринович и хотел было уходить.

Уже не юноша посмотрел по сторонам и направился прямо к Вортану Бариновичу.

– Здравствуйте, господин Крутой.

«Ну, этот дорого не запросит», – подумал Вортан, пожимая руку гостю. – Милости просим, – сказал с улыбкой, и все направились к машине. – Простите, как…

– Профессор societas logos, Михаил Авраамович, но можно просто Михаил, – опередил его уже не юноша. – Послан «ЭХИЕ-АШЕР-ЭХИЕ» – громко произнес, указав пальцем вверх, – «Я есмь Тот, Кто есмь!».

– Очень приятно. Прекрасная шутка. Видите ли, дело в том, что ко мне прилетает мой партнер по бизнесу и мне надо его срочно встретить.

– Я знаю.

– Вас будет сопровождать мой человек, – он показал на Сему.

– Не беспокойтесь, Вортан Баринович, гостиница заказана, и мы с Симеоном Ивановичем поладим.

Они разошлись по машинам.

– Боже мой, профэссор, «ЭХИЕ-АШЕР-ЭХИЕ» – съязвил Вортан Баринович, – оно все знает, и даже Сему. Симеон Иванович, – зло засмеялся, садясь в машину.

Дорога была свободна, и «мерс» мчался, как стрела, нежно шелестя шинами колес. Часы показывали девять часов тридцать минут. Вортан Баринович чувствовал легкое беспокойство. Он поднял телефон и набрал справочную «Аэрофлота». Нежный женский голос сразу ответил, что рейс номер 666 еще на подлете. Это слегка удивило, но он значения не придал.

– Ну, слава богу! – открыл холодильник, налил рюмочку коньячка, с удовольствием опрокинул и закурил сигарету.