Текст книги "Держитесь подальше от театра"

Теща была хорошей женщиной и даже любила его, но любовь к дочери была сильнее, и все семейные конфликты заканчивались на Семе. Тесть не вмешивался, так как был лишен права голоса. Соответственно, ребенок тоже воспитывался в неуважении к отцу. Расстаться не хватало ни сил, ни мужества, поэтому вся жизнь проходила с раной в сердце и болью в душе. Конечно, это не типично для еврейской семьи, но чего теперь ни бывает в нашем цивилизованном мире.

В гостинице «Метрополь», в номере тринадцать, шло совещание. Дениц в домашнем халате сидел в кресле и читал газету. Перед ним навытяжку стояли Азазель, Лукавый и Косматый. Мегира, служанка, стоя за креслом, массировала ему шею.

– Ну что, повеселились? Что же вы меня позорите перед Михаилом Авраамовичем? Вернуть вас всех обратно?

– Нет-нет, мы непременно исправимся, так сердце болит за народ, – оправдывался Лукавый.

– Босс, вы сами сказали, что надо как люди, – обиженно заметил Косматый.

– Но не уподобляться им.

– Да разгромить этот ресторан и сжечь, – решительно сказал Азазель.

– Спасибо, Мегира, – поблагодарил Дениц. Встал с кресла, подошел к окну. На площади, у памятника Карлу Марксу, шумели демонстранты. С одной стороны оратор, размахивая руками, произносил жаркие, пламенные речи, с другой стороны полиция через громкоговоритель предлагала разойтись, так как митинг был не санкционированный.

«Когда есть стадо овец, козел всегда найдется», – подумал Дениц и, отойдя от окна, сказал: – С завтрашнего дня все будете работать. Ты, – он указал тростью на Лукавого, – будешь чиновником в префектуре и приведи себя в порядок, что это за вид? Ты, – он посмотрел на Азазеля, подумал, – будешь работать в органах правопорядка, в полиции.

– Да там каждому второму надо голову оторвать.

– А ты действуй в рамках закона. Так, теперь ты.

– Начальником, – поспешил вставить Косматый.

Дениц улыбнулся. – Дворником при «ЖЭКе», гастарбайтером.

– Опять гонять будут, – махнул рукой Косматый.

– Нет счастья в жизни.

– Все готово, прошу за стол, – вежливо пригласила Мегира.

– А жить мы будем, – Дениц сел за стол и, немного подумав, сказал: – У Симеона Ивановича.

– Я возражаю! – заявил Косматый. – Двухкомнатная квартира, стены ободраны, санузел совмещенный, в унитазе постоянно льется вода из бачка, и потом, всего одна спальня, никакого комфорта. Я замучаюсь, Азазель храпит, этот, – указал на Лукавого, – во сне дрыгает ногами, а мне с утра рано на работу, за метлой бегать.

– А Симеона Ивановича что, на курорт? – оживился Лукавый.

– Разберитесь сами.

– Я ему голову оторву, – заявил Азазель.

– Ну как ты можешь? – упрекнул его Дениц. – Он же человек, Божие создание.

Азазель скривился.

– Человек – это звучит гордо, – вставил Лукавый, опрокинув рюмочку и закусывая соленым огурчиком.

– И потом он патриот, не бежал за границу, как другие, – добавил Косматый.

– Коммунист?! – ткнув вилкой в сторону Азазеля, выкрикнул, коверкая слово, Лукавый.

– Гражданин, – рявкнул Азазель.

– В общем, сделайте все деликатно и без рук, – промокая салфеткой губы, сказал Дениц, – с учетом его политической ориентации.

Задребезжал дверной замок. Сема оторвался от своей тетрадки, прикрыл ее, подошел к двери и посмотрел в глазок. В мутный глазок нельзя было различить лица стоящего в рабочей спецовке человека.

– Кто там, что вам надо?

– Работники «ЖЭКа». Сема открыл дверь.

– Милейший, дорогой вы наш Симеон Иванович, – входя, раскрыв объятия и улыбаясь, запел Лукавый, – как вы можете, мы ждем вас, ждем, а вы все не идете и не идете. Ну разве можно жить в таких условиях? – он обнял Сему за плечи. – Теперь я понимаю, почему жена забрала Изю и ушла к любимой мамочке, – горько, с дрожью в голосе посочувствовал он.

За Лукавым вошли Азазель и Косматый, с ведром и метлой.

– Разве можно так, – продолжал петь Лукавый. – Посмотрите на стены, а ванна, а туалет – это же дискомфорт.

– Идя навстречу человеку, – совершенно безразлично начал Косматый, – руководство «ЖЭКа» постановило, – он достал из ведра папку с надписью «Дело №», – вам, как ударнику коммунистического труда, вне очереди сделать капитальный ремонт, – и он с грохотом бросил папку в ведро.

– Спасибо, – спокойно сказал Сема, – я не нуждаюсь в ремонте. Вы не из «ЖЭКа», я знаю, кто вы.

– И все он знает, – начал нервничать Азазель, – кто много знает, тот плохо спит.

– Спокойно, товарищи, – успокоил его Лукавый, – Симеон Иванович просто еще не знает, что для него обслуживание делается совершенно бесплатно.

– Сегодня бесплатно только сыр в мышеловке, – спокойно ответил Сема. – Это не коммунизм.

– Да что он заладил? – окончательно взорвался Азазель.

– А ты его отправь в коммунизм, – хитро вставил Косматый.

– Надоел ты мне, – рявкнул Азазель и стукнул Сему по лбу.

Решетчатые ворота, с красной звездой на створках, со скрипом открылись. Духовой оркестр дружно грянул «в коммунистической бригаде с нами …». Санитарная машина въехала во двор. На площадке в праздничной форме, выстроенные по линейке, стояли члены «КОМИНТЕРНа, коммунистического интернационала, согласно оперативным документам. В народе бытовало как «приют» или «профилакторий». Мужчины – отдельно, женщины – отдельно. Немного в стороне стояла небольшая группа в белых халатах, из-под которых выглядывали офицерские штаны с лампасами. Впереди, в штанах с генеральскими лампасами, стоял Главврач, в компетентных органах кличка «Агасфер», среднего роста, круглолицый, с доброй улыбкой на лице, на котором торчала черная с проседью клиновидная бородка. За ним, с равнодушным выражением на однообразных лицах, стояли двенадцать «апостолов» от медицины.

Санитары скорой открыли заднюю дверь и выкатили каталку. К вставшему с каталки удивленному Семе подбежала маленькая сморщенная старушонка и, отсалютовав, четко отрапортовала:

– Дорогой Симеон Иванович, мы рады приветствовать вас в нашем дружном оздоровительном «Коммунистическом интернационале» № 4, – она взяла его правой рукой за шею и, резко пригнув, завязала галстук. – Добро пожаловать! – и, отсалютовав, побежала в строй. В ответ снова грянул оркестр.

К Семе подошел Главврач, обнял за плечи, как старого знакомого, и они пошли по чисто убранной аллее.

– Знаю, знаю, сам пописываю. Я тоже, так сказать, творческий человек. Работаю над диссертацией по теме «Дегенерация и ее лечение» и, только идя навстречу обществу, взял на себя ношу хозяйственника, – говоря это, он пощипывал бородку и как-то странно посмеивался. – У нас здесь все равны – нет ни руководителей, ни подчиненных. Это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников на основе самоуправления. Труд на благо общества – жизненная потребность каждого. Каждый, как говорится, делает по возможности, получает по заслугам. Вы здесь станете совсем другим человеком. Милейший, сегодня не подают, – обратился Главврач к маленькому человечку, стоящему у дверей старинного особняка со скромной вывеской, на которой мелкими буквами было выгравировано «ФНД», Фонд новой демократии, и, повернувшись к Семе, с улыбкой заметил: – Это наш «головастик», тоже из пишущих.

Ровно в десять часов «головастик» постучал. Дверь открылась, на площадку вышел швейцар, поздоровался и очень вежливо напомнил:

– «Фонд» по объективным причинам прекратил свою деятельность и выплат больше не будет.

На это «головастик» улыбнулся и тоже очень вежливо отвечал:

– Спасибо, мы не спешим. Подождем, – и затем многозначительно изрек: – Время – деньги!

От руки Главного шло тепло, глаза искрились сердечностью и доброжелательностью. Сема почувствовал облегчение, как говорят французы, déjà vu, после долгого, утомительного и напряженного дня. Все: уход жены, встреча с иностранцами, – удалилось, и их как бы и не существовало. Сема попал в другой мир. Он шел, прижимая к груди тетрадку, и на душе у него было светло, спокойно и радостно.

– Да, да, вы здесь станете совсем другим человеком. У нас все для человека и ради человека. Вы не будете скучать ни днем, ни ночью. Работа по зову сердца, отдых – яркое проявление вашей индивидуальности. Здесь вы напишете свой эпохальный роман, – и как-то странно захохотал. – А хотите – пойте, танцуйте, вяжите, у нас много разных кружков и вы обязательно будете их членом.

– А кто руководит кружками?

– Ну что вы, Симеон Иванович, я же вам сказал, у нас нет руководителей. Каждый проявляет свои способности самостоятельно. Вот, кстати, завтра будет концерт, посвященный девизу «Пролетарии всех стран – объединяйтесь».

К главному подошел внушительного вида Пионервожатый.

– Все готово.

– Отлично, отлично, – и, повернувшись к Семе, Главврач с улыбкой сказал: – Ну, на поселение, милейший Симеон Иванович, – и показал в сторону жилого корпуса. – Устраивайтесь, с дороги устали, отдыхайте. В изолятор, – тихо сказал санитару.

– Вот ты как-то говорил, – обратился Косматый к Лукавому во время вечерней прогулки, – что еврейскому народу были даны десять заповедей?

– Какая разница, еврейскому, не еврейскому – это общенародное достояние. А евреям потому, что он избрал этот народ, как более благонадежный, и они дали ему обещание.

– Ну, хорошо! Вот, к примеру, все выполняют предписание, а кто-то не выполняет. Что с ним делать?

– Этот «кто-то» зарабатывает плохую карму и в следующей жизни потеряет человеческий облик, его душа переселится в тело животного или мерзкую тварь. Кстати, задумайся о своих деяниях. – Лукавый рассмеялся.

– Да ну тебя! А в последующей жизни? – не унимался Косматый.

– Все зависит от кармы в предыдущей жизни.

– Интересное кино, – Косматый расправил усы. – А теперь вот с этого места еще раз и подробнее.

– Кутузов, ты что, совсем тупой или прикидываешься? – удивился Лукавый. – Ну ладно. Если по науке, «карма» в переводе с… – махнул рукой, – тебе это не надо, обозначает «деяние, поступок» – основной термин буддийской концепции, да и не только буддийской, о причинно-следственной связи, согласно которой плохой поступок неизбежно приносит плохие плоды, а хороший поступок – хорошие. Совокупность хороших и плохих поступков, совершенных в прошлых рождениях, формирует удел объекта в настоящем рождении. Твои поступки в этом рождении, в этой жизни, будут формировать твой удел в будущей жизни, – посмотрел на Косматого. – Не догоняешь? Хорошо! Теперь еще проще, по жизни. Если гены, полученные твоими родителями от предков, прежних поколений, деда с бабкой, хорошие, то вырастет хороший субъект, а если плохие гены, вырастет такой балбес, как ты, с плохой наследственностью. Вот тебе и карма, и генетика. Таким образом, соблюдение моральных требований – путь к спасению.

– Ну, дела! – Косматый почесывал за ушами.

– Не расстраивайся, – успокаивал его Лукавый, – какие твои годы? У тебя еще все впереди.

– Так сколько жизней мне надо прожить, чтобы обрести человеческий облик и встать на путь спасения? – грустно посетовал Косматый.

– А ты совершенствуй свою наследственность, совершай добрые поступки и, возможно, в следующей жизни станешь человеком, а там, глядишь, и Буддой, – посоветовал Лукавый.

– Как это Буддой? – удивился Косматый.

– Очень просто. Каждый человек может стать Буддой, просветленным, то есть мудрым, если будет вести праведный образ жизни и выполнять все заветы. Даже в течение одной жизни человек может достичь совершенства, стать Буддой и войти в нирвану.

– Куда-куда? – И вдруг Косматый зарычал, спина изогнулась, шерсть стала дыбом, уши рогами. – Безобразие! Какое неуважение! Руки надо оторвать тому, кто это сделал.

– В чем дело, дружище? – забеспокоился Лукавый.

– Смотри! – Косматый указал на театральную афишу. – Они нарисовали кошку, а написали «Кот в сапогах». Это оскорбление моего достоинства. Жулики! – закричал он не своим голосом.

– Успокойся, ты же не кот, – увещевал его Лукавый. – Что люди могут понимать в кошачьих тонкостях, и потом, не важно, кот это или кошка, все равно эту роль будет играть актер. Можешь сам убедиться, – Лукавый посмотрел на афишу. – Этот спектакль для взрослых. Тебе уже есть шестнадцать? – серьезно спросил он.

– Да ну тебя. Ты как этот… ни гордости, ни достоинства.

– Хватит болтать. Пошли, мы уже опаздываем.

В зрительном зале зажегся свет. Публика в антракте шумно повалила в буфет принять сто грамм и закусить бутербродами с икрой, колбасой, сыром первой, второй, третьей свежести или с достоинством выпить мутного кофе с пирожными недельной давности.

А в это время за кулисами случилось несчастье. С актером, игравшим кота, то ли от переутомления, то ли в связи с маленькой зарплатой и недоеданием, случился удар. И пока вызывали скорую, режиссер успел выпить от успокаивающего до расслабляющего все, что было в театральной аптечке, но выхода из сложившейся ситуации найти не мог, хотя в свое время, давным-давно, сам успешно длительное время играл кота. Была суббота, и в театре, кроме участников данного спектакля, свободных актеров, кто мог бы заменить болящего, не было, а искать по телефону – гиблое дело. Выход был один – отменить спектакль. Выйдя на сцену, режиссер почувствовал беспокойный гул зала, который после согревающего и третьего звонка с нетерпением ожидал лицедейства. Не решаясь сразу выйти на публику и чтобы немного настроиться, он выглянул в дырочку занавеса в зал и чуть не упал в обморок от увиденного. В правой ложе сидели два субъекта, и один из них был похож на то, что в это время уезжало на скорой. Еще не совсем осознавая, что творит, но понимая, что это спасение, он бросился через коридоры, фойе, вбежал в ложу, упал на колени перед Косматым и жалобно, чуть не плача, шепотом, чтобы не привлекать внимание зала, стал уговаривать:

– Благодетель, господом богом прошу, помогите…

Услышав напоминание о боге, Косматый схватил режиссера за грудки и прижал к стене.

– Заткнись!

– Одну фразу, только одну фразу со сцены. Просите любые деньги, – жалобно причитал режиссер.

– А кто кошку на афише нарисовал? – сквозь зубы прошипел Косматый.

– Еремеев, уволю мерзавца, завтра, сегодня, сейчас. Спасите, – заскулил режиссер, сползая по стенке на пол.

– Хорошо, веди, – согласился Косматый.

Насытившись, публика степенно рассаживалась по своим местам, дожевывая и перерабатывая принятое, в ожидании продолжения «банкета».

Занавес раздвинулся. По переднему плану сцены ходило что-то лохматое, длиннохвостое в большой шляпе с пером, изображающее кота. Но как знать, каждый режиссер сходит с ума по-своему. Среди сказочной красоты, в декорациях, обозначающей реку, стоял Никита, исполняющий роль маркиза Карабаса, ожидая команды кота. Косматый спокойно ходил по сцене, периодически поглядывая в левую кулису. Наконец за ней послышался стук копыт, издаваемый помощником режиссера двумя выщербленными деревяшками.

– Подбегайте к левой кулисе, – прошептал режиссер из суфлерской будки, слегка приоткрыв щель у передней рампы, – и кричите: «Сюда, сюда! Помогите! Маркиз Карабас тонет!».

Косматый разгладил усы, солидно вышел на середину сцены и торжественно произнес.

– «Сюда, сюда, господа! Помогите! Маркиз Карабас тонет!».

– Браво. Браво! – восхищенно закричал Лукавый и захлопал в ладоши. Публика робко поддержала.

– Идиот! – выругался в будке режиссер.

На сцену выехала карета, запряженная двумя актерами-рысаками. Окно кареты открылось, и из него высунулся король. Узнав кота, который стоял, облокотившись на перила ложи, в которой сидел Лукавый, приветственно помахал ему рукой и приказал страже выручать Маркиза Карабаса, а придворным принести наряд из королевского гардероба.

– Как жаль маркиза, – вытирая слезы, жалостливо посочувствовал Лукавый, – мог же и утонуть. Прямо сердце разрывается от жалости. Спасибо тебе, чертяка, что сообразил позвать на помощь.

– Добрые дела не забываются, – гордо ответил Косматый, поглаживая усы.

– Надо бы отблагодарить короля, – сказал Лукавый решительно. – Как-никак, а спас утопающего и одежонку не пожалел.

– Это можно, – согласился Косматый.

Красивый, статный Никита, в наряде с царского плеча, подошел к принцессе, царской дочери, и почтительно поклонился. Царевна смущенно опустила глаза. Король был очень растроган и пригласил маркиза в карету принять участие в прогулке.

– Нет, нет! – остановил их Косматый. – Так дело не пойдет. Я здесь полянку приготовил, надо отметить это событие.

– Что он несет! – застонал режиссер.

– Граждане! – выйдя на авансцену, обратился Косматый к залу. – Я что, не прав?

– Правильно, это по-нашему! – раздались крики из зала.

На сцену выкатили стол, сервированный по всем правилам этикета. Актеры в недоумении и растерянности смотрели на режиссера, который размахивал руками и, усиленно артикулируя губами, произносил какие-то слова, не доходящие до исполнителей, стоящих в противоположной стороне суфлерской будки. Наконец, тот не выдержал, высунул голову из суфлерской будки и истошным голосом просипел.

– Занавес, занавес закройте, сволочи!

Рабочий взялся за канаты.

– Не сметь! – грозно прорычал Косматый. – Поцарапаю! – и, обратившись к растерянным актерам, пригласил, указывая на стол. – Прошу, господа. А-ля фуршет! Маркиз Карабас угощает.

За кулисами стоящие актеры, рабочие сцены, костюмеры, – одним словом, все живые существа, что находились в данный момент в театре, молча, с каким-то радостным вожделением, наблюдали за чудесами, происходящими на сцене.

Никита, исполняющий роль маркиза Карабаса, вопрошающе посмотрел на Фомича, исполняющего роль короля. Тот пожал плечами и, решительно махнув рукой, подыграл.

– Ну, коль угощаешь, пошли, – и они направились к столу.

Рысаки, запарившись в теплых костюмах и поняв нестандартную ситуацию, сняли конские головы и стали расстегивать постромки.

– А вы, принцесса? – крикнул Косматый. – Некрасиво, ваша светлость, обижать уважаемого маркиза. Прошу! – и взяв ее под руку, подвел к столу.

Маркиз разливал вино по фужерам.

– Это бутафория, – шепнул он принцессе.

– Простите меня, маркиз, – вмешался Косматый, – все очень и очень настоящее.

– Закройте занавес, – стонал режиссер, стуча кулаками по сцене. – Всех уволю к чертовой матери!

– Уважаемый, – обратился Косматый к Лукавому, – этот человек мешает творческому процессу. Примите меры. А вам, королевское высочество, не мешало бы иметь шута при себе, чтобы веселить нашу компанию.

– Прошу пардон! – отозвался Лукавый, перелезая на сцену через перила ложи. – Граждане! – обратился он к зрителям. – Что это тут происходит? Некоторые товарищи, так называемые режиссеры, считающие себя творческими личностями, набрались наглости нами руководить, а сами отстали от современной жизни. Театр – это жизнь, а жизнь – это что? Правильно. Театр.

Зал зааплодировал.

– Зритель должен соучаствовать действующим на сцене актерам.

Зал бурно зааплодировал.

Лукавый поднял руку, успокаивая зал.

– Проведем демократические выборы на конституционной основе. Этот человек, – Лукавый указал на будку, – мешает творческому процессу. Что бы нам такое с ним сделать?

– Пусть покажется, – закричали из зала.

– С удовольствием! Ай, цвай, драй! – крышка открылась, выбросив из своего чрева растерянного, взлохмаченного, с испуганными, бегающими глазами режиссера.

– Граждане, и этот шут учит нас жить. Так что прикажете с ним сделать? – продолжал Лукавый.

– Голову ему оторвать, – кто-то сурово крикнул с галерки.

На сцене что-то грохнуло. Зал дружно ахнул. Это принцесса упала в обморок.

– Что-что? – отозвался Лукавый. – Голову оторвать? Хорошее предложение, но это не наш метод.

– Отпусти его, пусть мне зачтется в следующей жизни, – попросил Косматый, подавая режиссеру рог, наполненный вином. – Пей до дна.

– Браво, браво! – прокатилось по залу. – Пей до дна, пей до дна… – скандировал зал.

– Милосердие иногда стучится и в твое сердце, – язвительно заметил Лукавый, глядя на Косматого.

– Ты бы и нас попотчевал, – кто-то выкрикнул из зала то ли в шутку, то ли всерьез. – Мы ведь тоже участники представления?!

– Нет проблем! – радостно воскликнул Лукавый. – Сейчас мы устроим дегустацию заморских вин из погребов маркиза Карабаса.

И тотчас из-за кулис выкатились бочки с названиями разных заморских элитных марочных вин. В зал ударил запах хорошего ароматного вина. Публика оживленно зашевелилась. Симпатичные разливальщицы заняли свои места возле маленьких стоек у бочек с вином.

– Прошу, прошу! – орал Лукавый. – Без всякого стеснения и скромности. Совершенно бесплатно. Лучшие элитные сорта вин Франции, Испании, Италии. Подходите!

Публика как-то робко замялась, еще не понимая, что происходит, то ли это розыгрыш, задуманный по ходу пьесы, то ли это на самом деле дегустация вин.

– Бросьте нас разыгрывать, – недоверчиво заявил пожилой мужчина из первого ряда партера.

– Ну что вы, милейший! Как можно разыгрывать? – Лукавый подбежал к бочке, сам налил бокал вина и, поднеся к краю рампы, протянул сомневающемуся. – Прошу, настоящий «ШАТО БОЛЬЕ», чистейшая Франция.

Мужчина взял бокал, посмотрел на содержимое, отпил, подержал во рту и сделал глоток. Зал замер в ожидании.

– Феноменально! – заключил он, повернувшись к залу. Зал взорвался дружескими аплодисментами и криками восторга. И мгновенно на сцену кинулась лавина желающих.

Всю субботнюю ночь не прекращались звонки по телефонам 01, 02, 03. Родственники и близкие обзванивали больницы, морги, вытрезвители, отделы полиции с одним вопросом – не поступали ли к ним пропавшие или пострадавшие.

Занимался рассвет. Беспокойная ночь подходила к концу. Гасли фонари, улицы начинали оживать. Погасли фонари и у театрального подъезда. Вахтер на служебном подъезде мирно похрапывал. Мирно похрапывали и все зрители, разместившись по всем возможным сидячим и лежачим местам зрительного зала. На сцене, положив головы на тушки рысаков, спали король и маркиз Карабас в окружении стражи и придворных. В карете спала принцесса. В правой ложе, опираясь на свою трость с набалдашником, в своем любимом кресле, в окружении Лукавого и Косматого, сидел Дениц и с грустью взирал на мирно спящую публику.

– Скажи мне, любезный, – обратился он к Лукавому, – как изменилось народонаселение Москвы?

– Босс, во-первых, национальный состав. В результате распада СССР образовалось много самостоятельных государств из бывших союзных республик со слабой экономикой. Многие из тех, кто не смог найти себя на родине, хлынули в Россию. Мигранты из стран СНГ, особенно из Средней Азии, едут в Москву. Многие получают разрешение на постоянное проживание, тем самым увеличивая свой этнос, внося свои национальные привычки и религиозные обычаи. Но это еще не все, – Лукавый достал из внутреннего кармана пиджака затрепанную записную книжку. – Москву захлестнул поток нелегальных мигрантов.

– Как нелегальных? Ведь есть закон, запрещающий проживать без регистрации, – удивился Дениц.

– Босс, закон имеет и обратную сторону. По закону – нельзя, но если дать взятку – можно. Коррупция бессмертна.

– Слаб человек и легкомыслен. Не бережет свою душу, – и, помолчав, добавил: – Бездушие погубит его.

– Точно так, босс. Львиную доля преступлений, – продолжил зачитывать Лукавый, – изнасилование, разбой, грабеж, убийство – совершают иностранные мигранты. Среди москвичей нарастает раздражение попустительством московских и федеральных властей. Люди ждут, что власти примут законы, ограничивающие въезд мигрантов в Россию и Москву.

– Ты прав. Горожане сильно изменились, как и сам город. Конечно, прогресс налицо, – заметил Дениц, – но меня беспокоит более важный вопрос. Изменились ли эти граждане внутренне?

– Босс, тут запутанное дело, – недовольно скорчил физиономию Лукавый. – Чем больше о гражданах заботятся власти, тем ниже уровень жизни. На мой взгляд, одна из самых больших проблем – это разница в уровне дохода и качестве жизни людей.

– Босс, прошу прощения, – вмешался Косматый. – Восемьдесят процентов малообеспеченного населения страдает, – посмотрел в газету, – от «ЖКХ».

– Что это за новомодная болезнь? – удивился Дениц. – Объясни.

– «ЖКХ», жилищно-коммунальное хозяйство, которое постоянно повышает тарифы на квартплату, теплоснабжение, водоснабжение, свет, газ. У людей нет денег оплачивать эти грабительские услуги.

– Деньги, деньги, деньги! Опять деньги. Как люди любят деньги! Но здесь поневоле полюбишь. Ну что ж, одних деньги развращают, для других – это средство выживания. Но главная беда, – он громко произнес: – БЕДНОСТЬ. Они не могут позволить себе достойной, качественной жизни.

– Босс, светает, – напомнил Лукавый, – пора их поднимать.

– Жаль. – Дениц встал, подошел к краю ложи, окинул взглядом мирно спящую публику и с грустью сказал: – Они, как дети, наивные и доверчивые. Как их легко обмануть.

Наутро все газеты пестрели заголовками о необычном представлении «Кота в сапогах» для взрослых. К десяти часам утра у касс театра уже стояла колоссальная очередь в ожидании очередной порции обмана.

Одетый с иголочки, в хорошем настроении, Вортан Баринович ехал в офис. Какое-то предчувствие радости обуревало его с самого утра. Подъехав к офису, он вошел в открытую перед ним охраной дверь, но, передумав, вышел на бульвар, что напротив, и стал прохаживаться. Стояла прекрасная, теплая погода. Легкий ветерок нежно ласкал его бритый череп. Деревья уже пустили первые листочки. Служба «Зеленстроя», согнувшись, втыкала рассаду в парующую землю клумб. Вдохнув полной грудью свежего утреннего кислорода и мурлыча что-то себе под нос, он вошел в офис.

Войдя в кабинет, он подошел к большим напольным часам, на которых играли лучи восходящего солнца, и подтянул гири.

– Доброе утро, милейший Вортан Баринович, – услышал он голос за спиной, – я уже тут вас целый час дожидаюсь.

В углу в кресле сидел улыбающийся Дениц.

– Как он сюда попал? – мелькнуло в голове Вортана Бариновича. – Надо наказать охрану, совсем бдительность потеряли. Вы меня удивили, господин Дениц, как-то неожиданно, без предупреждения.

– Дела, срочные дела, не терпящие отлагательств. Вы подписали контракт?

– Какой? Ах да, но я его не видел.

– Как это не видели? Он лежит у вас на столе уже несколько дней.

Вортан Баринович подошел к столу и первое, что ему бросилось в глаза, – аккуратно оформленный контракт.

«Почему я его раньше не видел?» – подумал он.

Открыв суперобложку, стал внимательно читать, и по лицу его медленно расползалась довольная улыбка.

– В нескольких словах, – нарушил молчание Дениц. – Наряду с тем, что после вашей приватизации мы с вами будем являться акционерами всех евро-азиатских железных дорог, в пункте номер тринадцать сказано, что вы являетесь председателем «Всемирного совета по оказанию помощи среднему и крупному бизнесу». Я думаю, что это очень достойная оценка вашего авторитета в международных деловых кругах.

– Благодарю, но так сразу, – смутился Вортан Баринович.

– Вашего имени достаточно, чтобы совет принял такое решение.

– Здесь не указан процент моего долевого участия.

– Это будет в отдельном соглашении, после приватизации вами российских дорог. Главное, что указан процент вашего дохода.

– Заманчиво, заманчиво, – почесал затылок Вортан Баринович – очень заманчиво. Он взял ручку, еще раз погладил запотевший от напряжения череп и поставил под контрактом свою подпись и печать.

– Ну вот, – загадочно улыбаясь, сказал Дениц, – я вас поздравляю! А теперь, как говорят по-русски, это дело надо обмыть.

Дверь кабинета префекта открылась, и вошла секретарь.

– Иван Иванович, к вам посетитель.

– Сегодня не приемный день, – ответил он, не поднимая головы.

– Но он оттуда, – она показала пальцем вверх.

– Конечно, конечно, проси, – он встал из-за стола, чтобы встретить гостя.

Войдя в кабинет, Дениц подошел прямо к столу и, не давая префекту, протянувшему руку для приветствия, открыть рот, сочувственно сказал:

– Конечно, неприятный разговор получился у вас с мэром, но что поделаешь, надо перестраиваться и повернуться лицом к народу. Садитесь, Иван Иванович.

Префект еще шире открыл рот. Действительно, сегодня у него была встреча с мэром, и он получил серьезную взбучку за недостаточно активную работу с массами.

– Успокойтесь, милейший, – продолжал Дениц. – Для улучшения работы с населением к вам направлен новый сотрудник, вот приказ. Надо прислушиваться к голосу народа.

Префект взял документ. Приказ был датирован сегодняшним числом с печатью и подписью.

– Хорошо, пусть приходит, я поставлю ему задачу.

– Не беспокойтесь, Иван Иванович, он уже на рабочем месте и принимает посетителей.

Дверь открылась, и в щелку просунулось лицо пожилой женщины.

– Можно?

– Ну конечно, милейшая Анна Федоровна, – бросился ей навстречу Лукавый. – Скажу сразу честно и прямо – примем меры незамедлительно. Ворюгу, начальника «ЖЭКа», уволим к чертовой матери, крышу дома отремонтируем. Ни одна капля не проникнет в квартиры наших дорогих сограждан. Я понимаю, я прекрасно понимаю, у вас, как старшего по подъезду, больше всех болит голова. Нет, это форменное безобразие. Сколько раз вы были у начальника «ЖЭКа», сколько раз подавали жалобы? Пять раз! Возмутительно. Какое отношение к людям. Нет, я не выдержу, сердце разрывается, надо что-то принять. Скажу вам по секрету, как он воровал. Новое железо – налево, старое – на крышу. Нет, нет, нет, даже не уговаривайте, на Колыму, – категорически заключил Лукавый, провожая посетительницу к двери. – Что? Ах да, нет горячей воды. Но здесь дело серьезнее, надо сажать не одного. Подрядная организация «Водоканала» – бандиты. Ну одни бандиты. Вместо качественных труб закупили бракованные, а денежки тю-тю, – он похлопал по карманам, – и вот результат, прорыв то в одном месте, то в другом. Но ничего, Колыма большая. Я вам обещаю, – он ударил себя в грудь, раздался звонок телефона, – мы наведем порядок, всех выведем на чистую воду. Идите и спите спокойно.

Проводив посетительницу, Лукавый побежал к телефону.

– Ну как? – забросали вопросами ожидающие.

– Как в сказке. Жизнь прожила при разных режимах, но такого обхождения и внимания никогда не встречала, даже слово не дали сказать.

– Ну, наконец! – выдохнула толпа.

Косматый высыпал содержимое урны в полиэтиленовый мешок, взвалил на спину и понес на помойку. Перед ним, не доезжая до контейнера, остановилась машина, и из салона вылетел пакет с мусором. Не долетев, плюхнулся на асфальт и рассыпался. Фыркнув, машина полетела дальше.

– У, гады! – завыл и завертелся на месте Косматый. – Жопу поднять лень. – Он бросил мешок в контейнер, взял метлу и стал подметать рассыпанный мусор.

В это время на одном из верхних этажей распахнулось окно и вниз полетел пакет с мусором, чуть не задев Косматого. Тот успел отскочить, пакет от удара лопнул и мусор рассыпался.

– Ну, погоди! – угрожающе прорычал он и погрозил кулакам верхним этажам.