Текст книги "Последний камикадзе"

Глава шестая

1

В двадцатых числах ноября тысяча девятьсот сорок первого года «Акаги» и «Кага» прибыли в прибрежные воды сурового Хоккайдо. Здесь они встретили почти всех своих партнеров по плаванию к острову-полигону Сиоку, ставшему «садом смерти» для многих коллег Ясудзиро.

На Хиттокапском рейде серели знакомые контуры огромных авиаматок «Хирю» и «Сорю», а чуть дальше за ними бросили якоря авианосцы третьей дивизий «Дзуйкаку» и «Сёкаку».

Эсминцы и легкий крейсер «Абукуми», стоявшие на рейде, казались по сравнению с ними пигмеями, попавшими в стадо слонов.

С прибытием в залив дивизии линейных кораблей, пришедших под флагом контр-адмирала Микава Гунити, в бухте Хиттокапу собрался почти весь цвет императорского военно-морского флота Японии.

В далекой, забытой богом и людьми бухте за одну ночь появился какой-то сказочный плавучий город, состоящий из неприступных замков, закованных в толстую броню.

Дымя, как дюжина металлургических заводов, угрюмый и сосредоточенный, он набирался сил перед суровым испытанием. Вот так же много веков назад чадили кострами полчища гуннов перед набегом на землю беспечных соседей. Вот так же безмолвно и терпеливо они ожидали приказа своего вождя – Аттилы, чтобы обрушиться всей тяжестью многочисленных орд на дремлющего, ничего не ведающего врага.

Моряки ничего не знали о цели прибытия на южную оконечность Курильской гряды, но каждый понимал, что это неспроста, что большие события назревают с каждым днем.

27 ноября 1941 года эскадра тайно вышла в море под прикрытием ночного мрака и дымовых завес, поставленных эсминцами. Почти сто процентов моряков с Хиттокапской базы были в этот вечер отпущены в увольнение, чтобы создать впечатление, что флот находится в гавани. На самом деле он уже несколько часов бороздил воды Тихого океана, взяв курс на восток. Предсказатели, пророчившие войну с Россией, были обескуражены. Россия оставалась за кормой и удалялась все дальше с каждым поворотом гребных валов. Теперь большинство молодых офицеров были склонны считать этот поход обычными флотскими учениями. И им охотно верили. Погода была плохой. Но флотские учения всегда проводились в плохую погоду, которая затрудняла и без того сложные полеты с палуб авианосцев.

Командующий авианосным соединением вице-адмирал Тюити Нагумо поднял свой флаг на «Акаги». Теперь их авианосец, став флагманским кораблем, шел впереди. Походный ордер прикрывался линкорами «Хией», «Кирисима», крейсерами «Тикума» и «Тонэ». Вытянув хоботы могучих орудий, они солидно переваливались с волны на волну, и казалось, нет силы, способной остановить их победную поступь. Узким эсминцам с низкими бортами доставалось больше всех. Они глубоко зарывались в набегавшие волны, которые стремительно проносились от носа к корме, грозя смыть палубные надстройки.

Океан хмурился несколько дней. Низкая облачная рвань, проносясь над кораблями, осеивала их мелким дождем. Тогда видимость становилась совсем плохой. Авианосцы, идущие в кильватерной колонне, едва просматривались, а корабли охранения совсем исчезали, скрытые завесой из водяных капель.

Третьего декабря погода пошла на улучшение. Взлетевшие с «Сёкаку» разведчики обнаружили группу танкеров, ждущих эскадру в заданном районе. Несмотря на сильное волнение, начали заправку топливом.

Перекачка топлива с танкеров на корабли в штормовую погоду – задача очень сложная. Из-за больших волн подойти близко нельзя. Конец бросать приходится метров с двадцати. Ясудзиро с интересом наблюдал, как матрос, раскрутив, словно пращу, бросательный конец, перекинул его с танкера на авианосец.

За конец к заправочным горловинам вытянули леер, натянули его лебедкой, а затем на блоках доставили тяжелый и толстый заправочный шланг. Включили мощные насосы, и по изгибающемуся от морского волнения шлангу пошло под давлением топливо, с водопадным шумом низвергаясь в опустевшие топливные цистерны. Первыми дозаправились эсминцы, имеющие малую автономность хода. Приняв топливо, они, как стая борзых, умчались вперед, отыскивая неведомого врага. Часа через три и остальные корабли соединения заняли свои места в боевом порядке.

Поход продолжался, но личный состав оставался в полном неведении о его цели.

В полдень четвертого декабря авианосное соединение вышло из полосы шторма. И в это время на флагштоке «Акаги» заплескалась самая высокочтимая реликвия японского императорского флота – флаг адмирала Того, который был поднят на броненосце «Микаса» в дни Цусимского сражения.

Всем стало ясно, что корабли соединения шли на войну.

2

Ясудзиро был охвачен чувством восторга – предстояло настоящее большое дело, где есть возможность проявить свои способности: ведь он – японский воин и должен либо увенчать себя лаврами победы, либо погибнуть в бою. Но он верил в первое: Моримото убедил его, что им покровительствует сам бог войны – Хатиман. Только нужно сосредоточиться и подготовить себя к той минуте, когда потребуется вся сила самурайского духа. Он отторгнул мысли от всех земных радостей, не оставив даже места для воспоминаний о Тиэко. Почти весь день Ясудзиро и Кэндзи Такаси провели в корабельной молельне, прося у бога успехов японскому оружию. На седьмой день пути авианосное соединение, достигнув траверза островов Атки и Мидуэй, изменило свой курс на юго-восточный. И тогда перед взволнованными моряками, застывшими в четких шеренгах на летной палубе «Акаги», выступил сам вице-адмирал Нагумо Тюити. Речь его была коротка и торжественна.

– Наш божественный микадо поручил нам начать войну с американцами. Наиболее важной военно-морской базой противника являются Гавайи. Это – американский Гибралтар! Куда бы противник ни посылал корабли в тихоокеанских водах, они всегда останавливаются для заправки на Гавайях. А раз Америка разместила свой флот на передовой базе – встретим его в Пёрл-Харборе. В предстоящей битве каждый должен будет выполнять свой долг до конца.

Ответом на речь адмирала были долго не прекращающиеся крики «банзай». Офицеров и моряков захлестнул порыв воинственного ликования. Впрочем, если бы присмотреться внимательнее, то можно было бы выделить в матросских шеренгах людей, которые кричали «банзай» с меньшим энтузиазмом. На лицах многих были видны следы побоев от кулаков унтер-офицеров и старослужащих матросов. Рукоприкладство в японских армии и флоте было обычным явлением.

После построения Кэндзи Такаси шепнул Ясудзиро:

– Тора, прошу вас зайти ко мне. У меня есть маленький сюрприз.

Тщательно закрыв дверь, Кэндзи достал из тайника бутылку сакэ «Белый журавль». Оба хорошо знали, что нарушают строжайший запрет.

– Ради такого события можно войти в конфликт с законом, – сказал Ясудзиро, садясь за стол.

– Тем более что, может быть, пьем в последний раз, – грустно добавил хозяин каюты, разливая сакэ по бокалам.

Война! Теперь все мысли моряков авианосного соединения витали вокруг этого короткого страшного слова.

– Кэндзи-сан, вы что-то грустно настроены… Выпьем за скорый разгром Америки и за счастливое возвращение с победой. Посмотрите, какая армада движется к Гавайям! Мы разнесем их флот! А что американцы со всей своей техникой могут с нами сделать без флота? Лишь бы нашлись для наших «97» достойные мишени. Лишь бы захватить их флот на Гавайях!

– Ясудзиро-сан, вам приходилось быть на Гавайях?

– Нет, а что?

– В тысяча девятьсот тридцать девятом году, будучи гардемарином, я проходил морскую стажировку на разведывательном судне «Хифури-мару». Его оборудовали, под тунцелов. Нашей «рыбацкой артелью» командовал капитан 2 ранга, небритый тип в брезентовой робе. У нас «отказал» двигатель, и мы под парусами зашли на ремонт на Оаху. Вот тогда я и увидел американскую базу… Она по воле микадо скоро превратится в цветущий сад войны.

– Это уж точно, мы разнесем там все в пух и прах, как на полигоне в Сиоку.

– Тора! Мне приятно видеть вашу непоколебимую убежденность в победе, но вы забываете, что в Сиоку мы били по мишеням, а что будет, когда цели ответят огнем? В подземных казематах острова тысячи солдат. На аэродромах базируется почти триста самолетов. Бухта Пёрл-Харбор прикрыта многослойным огнем зенитных батарей. И если к их огневой мощности добавить огонь зенитных средств кораблей, то будет жарко. Адмирал точно определил, что такое Гавайи. Это воистину тихоокеанский Гибралтар, который сулит нам тысячи опасных сюрпризов.

Кэндзи Такаси не был трусом, он на вещи смотрел трезво, и все же, когда «Белый журавль» был опустошен, он согласился с Ясудзиро, что флот США будет уничтожен и что победа Японии в этой войне неизбежна. Перед уходом в свою каюту Кэндзи вымыл бокалы и, заполнив бутыль из-под сакэ, выбросил ее в иллюминатор: она сразу должна пойти на дно. Приказом по соединению строжайше запрещалось сбрасывать мусор за борт: эскадра-невидимка не должна была оставлять за собой никаких следов на воде.

Наутро плохая погода осталась позади. Ясудзиро проснулся, разбуженный солнечным лучом, упавшим ему на лицо через открытый иллюминатор. Приняв душ, он поднялся на палубу. Корабли соединения шли, вспарывая голубую гладь присмиревшего океана. После завтрака был объявлен боевой приказ. Теперь каждый воин знал свою задачу. Порядок выполнения боевого задания для летчиков-торпедоносцев оставайся таким же, каким он был при налетах на остров Сиоку. Все было приведено в полную боевую готовность. Штурманы рассчитали и проложили маршруты из заданной точки выпуска самолетов на Пёрл-Харбор. Когда все было сделано, летчиков начало томить ожидание боевого вылета. Чтобы убить время, они сражались в го или бродили на верхней палубе. Ясудзиро и Кэндзи подолгу стояли на корме, задумчиво глядя, как могучие винты авианосца отбрасывают назад вместе с тоннами бурлящей воды кабельтовы пройденного расстояния, постепенно приближая их к точке взлета. Поход с самого начала проходил в обстановке глубокой тайны. Корабли шли наиболее пустынными районами Тихого океана, вдали от морских трасс, храня полное радиомолчание. Зато радисты, оставшиеся в метрополии, работали с предельной нагрузкой, используя позывные ушедших кораблей. Цель дезинформирующей радиоигры – создать у американцев впечатление, что авианосцы и линкоры ударного соединения бросили свои якоря в водах Внутреннего Японского моря.

Во избежание случайной встречи с каким-либо судном, могущим сообщить о местонахождении японских авианосцев, впереди эскадры мчались эсминцы, готовые отправить на дно любого, независимо от того, под чьим флагом он плывет. А еще дальше, в нескольких сотнях миль впереди, по курсу эскадры разведывали путь подводные лодки дивизиона Имандзуми Кидзиро. Все без исключения суда, свои и чужие, встретившиеся с эскадрой, были обречены на гибель: слишком важен был рейд к Гавайям – на карту ставилась судьба империи.

В кабинах истребителей и торпедоносцев от рассвета до заката дежурили летчики, готовые подняться в воздух по первому сигналу. Когда эскадра вышла из штормовой зоны и небо очистилось от облаков, с рассвета до темноты над кораблями стали висеть истребители воздушного эскорта, готовые отразить нападение самолетов противника. День сменялся новым днем, и каждое новое утро было теплее минувшего.

Океан оказался на редкость пустынным. Усыпленные перехватом ложных радиопереговоров в бассейне Японского моря, американцы чувствовали себя спокойно. На десятый день похода, когда до Пёрл-Харбора оставалось каких-нибудь четыреста миль, разведчик, поднявшийся в воздух, обнаружил американское дозорное судно. Тотчас на его уничтожение было поднято звено торпедоносцев, которое повел Моримото… Прижимаясь к самым гребням волн, три машины умчались на юг. Ясудзиро и Кэндзи проводили их завистливыми взглядами. «Вот кто откроет первый счет в новой войне», – подумал Ясудзиро, ощутив желание быть сейчас в кабине «97», там, где находился «железный самурай».

По докладам вернувшихся экипажей, торпедная атака была полной неожиданностью, для американского сторожевика. Удивление, вызванное внезапным появлением японских самолетов в таком удаленном и недосягаемом для них районе, американцы унесли вместе с собой на дно, не успев открыть огня и радировать в Пёрл-Харбор о появлении японцев. После топмачтового торпедирования, выполненного с ходу, в левый борт небольшого судна одновременно ударили две торпеды. Такого количества взрывчатки хватило бы на потопление крейсера. Сторожевик разломился на несколько частей и сразу затонул. Японские радисты, дежурившие на подслушивании, не приняли радиообмена. Погибший сторожевик не успел послать даже традиционный сигнал SOS.

Опасаясь, как бы американцы не выслали свои летающие лодки «каталина» на розыски пропавшего сторожевика, адмирал Нагумо приказал идти в назначенное для выпуска самолетов место полным ходом.

3

Утреннее солнце осветило спальню небольшого коттеджа, стоящего среди, вечнозеленых деревьев.

Лучи, проникшие сквозь не задрапированное шторой окно, скользнули по широкой тахте, на которой лежал спящий человек, по грудам книг, наваленных пачками на подоконнике и прямо на полу, по брошенному на стул лейтенантскому мундиру и пепельнице, забитой доверху окурками сигарет.

По царящему в комнате беспорядку можно было предположить, что это жилище холостяка. А прикрепленная кнопками цветная картинка не опровергала это мнение: ковбой, стоя на седле своей лошади, целует тянущуюся к нему через подоконник девушку. Ослепленный любовью наездник не подозревает о присутствии наверху третьего. Соперник, едва видимый в глубине комнаты, помогает девушке раздеться. Внизу надпись – «Любовь ковбоя».

Вдруг легкомысленный шедевр о ковбойской любви сорвало со стены. Зазвенели выбитые стекла. Чарлз Мэллори вскочил с тахты, оглушенный невероятным грохотом. Кое-как одевшись, он выбежал на улицу и не поверил своим глазам. Ему казалось, что он продолжает видеть дурной сон.

Горел соседний коттедж. Полыхало пламя на самолетных стоянках. А с неба один за другим пикировали серебристые двухмоторные самолеты, вываливая бомбовый груз на уцелевшие ангары и складские помещения. Полуодетые люди, выбегая из коттеджей, забивались в узкую щель, прорытую при ремонте водопровода. Один самолет, сбросив бомбы, вышел из пикирования над самыми крышами коттеджей. На его крыльях отчетливо виднелись красные круги – опознавательные знаки японских военных самолетов. Откуда они могли появиться здесь, за многие тысячи миль от островов Японского архипелага? Неужели война, громыхавшая на заснеженных полях Европы, пришла сюда, на «благословенные острова счастья», где ее никто не ждал? В воздухе гудели моторы множества бомбардировщиков. Аэродром Уилер был затянут пылью и дымом. Огромное черное облако поднималось над бухтой Пёрл-Харбор.

Глава седьмая

1

Каюта командующего авианосным соединением вполне соответствовала высокому положению своего титулованного жильца. Облицованная мореным дубом и ароматной сандаловой древесиной, она состояла из нескольких отсеков. Самым просторным был салон, застеленный толстым кашмирским ковром. Наглухо привинченный к палубе рояль из розового дерева, хрустальные люстры и полированные книжные шкафы довершали убранство. Рояль не просто украшал салон. Изредка на адмирала нисходило хорошее настроение, и он раскрывал ноты своего любимого композитора – Баха. Тогда моряки слышали из-за двери адмиральского салона приглушенные звуки музыки. Фуги и прелюдия навевали раздумья и легкую грусть.

В книжных шкафах содержалась довольно обширная библиотека адмирала. Книги в тисненных золотом кожаных и сафьяновых переплетах содержали труды на английском, японском и китайском языках по навигации, морской тактике, военному делу и философские трактаты.

На стенах салона висели редкие по красоте и изяществу самурайские мечи с рукоятками из слоновой кости, с клинками, украшенными чеканкой и позолотой.

Коллекцию мечей адмирал Нагумо собирал всю жизнь, и коллекция эта была предметом его гордости. Таких мечей не было даже у принца Такамацу.

Адмирал Нагумо редко покидал свою каюту для того, чтобы подняться в боевую рубку или на капитанский мостик. Он вынужден был жить отшельником, отгородившись от подчиненных китайской стеной, воздвигнутой из укоренившихся веками понятий этикета, дисциплины, подчинения и страха перед его персоной. Он не должен был иметь личные симпатии или антипатии к подчиненным, не поддерживал с ними непосредственного контакта, ограничиваясь телефонными переговорами или отданием приказов через флаг-офицеров.[19]19
  Флаг-офицер – офицер, состоящий при командире соединения и исполняющий обязанности адъютанта.


[Закрыть]

Спальня адмиральской каюты была обставлена по-спартански, в истинно японском стиле. Единственным отступлением от национальных традиций в убранстве каюты была узкая кровать, покрытая грубым матросским одеялом. И лишь небольшая подушка, расшитая цветами вишни, знала о тревожных адмиральских думах, приходивших бессонными ночами. Особенно плохо стал спать адмирал, когда расстояние до Гавайских островов сократилось до тысячи миль. Разыгралась залеченная ранее печень. Ныли старые раны. Давил тяжкий груз ответственности перед империей за результаты похода авианосного соединения. Но Нагумо не позволил себе обратиться даже к своему личному врачу. Никто не должен был знать о его недугах. Адмирал – бог для своих подчиненных, а бессмертные боги не страдают людскими хворями. Никто также не должен был знать, что творится в его душе, заключенной в бесстрастную оболочку. Никто не смел подозревать, что Нагумо испытывал волнение и азарт более сильные, чем игрок в рулетку, поставивший на кон свою жизнь и все свое состояние. А волнение и азарт эти становились сильнее по мере того, как приближался Пёрл-Харбор.

2

В ночь на седьмое декабря радисты, доложили командующему авианосным соединением, что получен кодовый сигнал «судьба империи». Японский консул в Гонолулу сообщал о том, что американский флот находится в Пёрл-Харборе. Вице-адмирал Нагумо нетерпеливо ждал этого сигнала. Он молил небо, чтобы радисты не приняли кодовую фразу «вишневые деревья в полном цвету», которой агенты известили бы его об отсутствии флота на Гавайях. Тогда рейд авианосного соединения терял смысл.

По-видимому, сигнал «судьба империи» был одновременно принят и в Токио, потому что сразу за ним поступила радиограмма из Кайгунсё (военно-морского министерства Японии): «Начинайте восхождение на гору Ниитака». Это был кодированный приказ на атаку Пёрл-Харбора. В шесть тридцать по местному времени авианосцы вышли в район, заданный для выпуска самолетов, и развернулись против ветра.

Достав золотой портсигар с изображением четырнадцати лепестков хризантемы[20]20
  Лепестки хризантемы – герб членов императорской фамилии. Сам император имеет герб с шестнадцатью лепестками.


[Закрыть] – подарок принца Такамацу, – адмирал закурил сигарету и приказал:

– Взлет!

Оглушительно взревели моторы многих самолетов. Рассвет еще не наступил. Небо было затянуто облачностью. Слегка штормило. Крупные волны бились о форштевень, словно пытались преградить путь кораблям, вставшим на «тропу войны». В густом мраке было невозможно отличить небо от воды. Но команда на взлет была дана. Первым стартовал командир авиагруппы «Акаги» капитан второго ранга Футида, который был назначен ведущим первой ударной волны.

Один за другим, с минимальным интервалом, стартовали самолеты «99» и «97», загруженные бронебойными бомбами и торпедами. Последними в воздух поднялись истребители типа «нуль». Отряд торпедоносцев, куда входили звенья Ясудзиро Хаттори и Кэндзи Такаси, вел на Пёрл-Харбор капитан-лейтенант Моримото.

Пристроившись к ведущему звену, Ясудзиро из всех сил старался выдержать свое место в строю. Слева и справа, впереди и позади угрожающе светились бортовые огни других самолетов, идущих в сомкнутом порядке. Стоило допустить резкое, некоординированное движение – и можно было столкнуться с соседом. Зажатый в середине строя, Ясудзиро каким-то чудом удержался на месте даже тогда, когда группа пробивала мрачные тучи, нависшие над морем.

Наконец самолеты вышли за облака, и стало светлее. Теперь можно было увеличить дистанцию без опасения потерять ведущего. Ясудзиро смахнул пот со лба тыльной стороной перчатки и огляделся по сторонам. Их отряд шел компактной группой. Вокруг, куда ни бросишь взгляд, висели черные силуэты самолетов из других отрядов. Выше всех роились десятки истребителей «нуль». Они все время маневрировали, стремясь не обогнать тяжело загруженные торпедоносцы и бомбардировщики. Первая волна японских самолетов, произведя сбор, встала курсом на Оаху.

В семь сорок флагман Футида подал команду на размыкание. Теперь каждая группа следовала самостоятельно к заранее намеченному объекту, обведенному на полетной карте красным кружком.

Перед целью, словно по заказу, облачность исчезла. В голубой дымке появились неясные очертания острова Оаху, одного из красивейших и благодатнейших уголков земного шара.

В семь пятьдесят был дан сигнал на атаку. «Тора, Тора, Тора!» – бросил клич Футида, становясь на боевой курс.

Обойдя стороной аэродром Уилер, на ангары которого уже пикировали «99», группа «97», состоящая из 50 бомбардировщиков и 40 торпедоносцев, устремилась к бухте Пёрл-Харбор.

Когда торпедоносцы Моримото вышли на цель, под крылом открылась волнующая панорама. Внизу находился весь Тихоокеанский флот США – девяносто три боевых корабля. Беспечность американцев поразила японских летчиков. Расположение кораблей на стоянках было таково, что даже не снилось японским военачальникам в самых приятных снах.

Ясудзиро в 1939 году, в бытность свою гардемарином, участвовал в кругосветном плавании. Тогда он повидал и немецкий флот – в Киле, и французский – в Бресте, и английский – в Скапа-Флоу. А когда учился в Йокосукской школе – летал над кораблями японского флота, собранными для показа императору. Но даже во время парадных смотров корабли не стояли ближе чем на полмили друг к другу.

То, что видел Ясудзиро внизу, было просто непостижимо! Семь линкоров стояли у причалов острова Форд в два ряда, почти вплотную один около другого. Восьмой линкор находился в сухом доке, на противоположной стороне фарватера. Они представляли собой такую цель для «99» и «97», по которой промахнуться было почти невозможно. Начинался воскресный день. Та часть личного состава, что не была отпущена на берег, строилась на верхней палубе для подъема флага. Многие из счастливчиков, находившихся в увольнении, еще нежились в уютных спальнях своих гирлс, когда над Пёрл-Харбором забушевал шквал огня и металла.

3

Одновременно с флотом были атакованы и все американские аэродромы. По аэродромам Уилер и Форд удар наносили пикировщики. Двухсотпятидесятикилограммовые бомбы рвались в ангарах и посреди стоянок с тесно стоящими на них самолетами. На земле бушевало море огня. Сильная группировка армейской авиации, которая могла сорвать удары бомбардировщиков по Пёрл-Харбору и нанести контрудар по японскому авианосному соединению, была уничтожена за несколько минут.

По аэродромам морской авиации Хикем, Эва и Канэохэ действовали истребители «нуль». Не встретив авиации американцев в воздухе, они нанесли штурмовой удар.

К цели самолеты подлетели на бреющем полете, затем сделали горку и спокойно, как на полигоне, начали расстреливать стоящие на якорях летающие лодки «Каталина».

Вой пикирующих истребителей, треск пулеметных и пушечных очередей ошеломили не успевший очнуться от сна персонал базы, лишили его способности оказать противодействие противнику. «Каталины» горели и чадили, как огромные костры на воде, загрязняя голубое небо. Ни одна из лодок, стоящих на рейде, не смогла взлететь в воздух. Когда боекомплект истребителей подошел к концу, над Канэохэ появились группы пикировщиков «99». Они забросали бомбами ангары и служебные постройки. Через несколько минут работы японской авиации Канэохэ как база прекратила свое существование.

По линейным кораблям, стоящим в бухте, первыми отработали бомбардировщики. Они засыпали их дождем бронебойных бомб, сброшенных с горизонтального полета. Одна из них влетела через открытый вентиляционный люк в артиллерийский погреб линкора «Аризона». Раздался ужасный грохот, заглушивший все другие звуки. Бешеная сила сдетонировавших снарядов швырнула вверх палубные надстройки и людей, собранных на утреннее построение. Горящая нефть разлилась далеко вокруг, заживо обугливая тех немногих, кому удалось спастись от взрыва.

Затем взорвался и перевернулся вверх килем линкор «Оклахома». Глубина бухты была малой, и линкор, встав на дно мачтами, выставил днище напоказ, как страшный памятник заживо погребенному экипажу.

Внезапность нападения почти полностью деморализовала американцев. Зенитный огонь был открыт с большим опозданием. Состояние шока, в котором пребывали зенитчики, закончилось после того, как японские самолеты, выполнив свою задачу, начали уходить от цели.

Вслед за бомбардировщиками на цель вышли торпедоносцы. Их атака была второй неожиданностью для американцев. Считая, что в мелководной бухте Пёрл-Харбор торпедометание невозможно, они не приняли никаких мер к защите кораблей заградительными сетями.

Моримото приказал по радио:

– Тора, атакуйте одиночный линкор у нефтяной пристани!

– Вас понял! – ответил Ясудзиро и перешел на снижение.

Зенитные средства начали оживать, ведя беспорядочный огонь по многочисленным целям, заполнившим небо над бухтой. К чаду горящей нефти примешивались черные клубочки разрывов зенитных снарядов.

Ясудзиро вел свое звено у самой воды. Перепрыгнув через мачты какого-то эсминца, стоящего на их боевом курсе, летчики приникли к прицелам. Ясудзиро отчетливо видел цель. Судя по силуэту, это был линкор «Калифорния». Его неподвижная двухсотпятидесятиметровая туша быстро увеличивалась в размерах. Тысяча пятьсот метров… тысяча… восемьсот. Удаление было таково, что вероятность промаха выражалась теперь числом, близким к нулю. «Сброс!» Легкий рывок. Торпеды шлепнулись о воду и устремились к серому борту линкора. На выводе из атаки Ясудзиро успел прочитать название атакованного корабля. Он не ошибся, это действительно была «Калифорния»..

Впереди по курсу полета звена вспыхнули шапки разрывов. Круто изменив курс, Ясудзиро оглянулся. У бортов «Калифорнии» оседали гейзеры воды от двух взорвавшихся торпед.

Ясудзиро на какой-то миг представил себе, что творится сейчас на торпедированном линкоре. Ударив ниже броневого пояса, торпеды взломали днище и перемычки водонепроницаемых отсеков. Тонны забортной воды хлынули, выводя из строя бронированную махину, которую строили много лет.

Взрывы торпед, казалось, пробудили «Калифорнию» от сонного оцепенения. Все зенитные средства левого борта хлестнули струями огня по очередной группе торпедоносцев, заходящих в атаку. Перед тройкой «97» встала сплошная стена взрывов. Огненные трассы скрестились на самолете ведущего. Раздался взрыв. Пламя охватило идущие в сомкнутом строю ведомые машины. По-видимому, от детонации взорвались все торпеды, подвешенные на их самолетах.

Мгновенная гибель целого звена, происшедшая на глазах Ясудзиро, отдалась в его сердце болью. Он острее почувствовал опасность зенитного обстрела. Бой проведен, и нужно поскорее унести ноги. В бухте и над бухтой царил ад… Вошедшие в боевой азарт, буквально озверевшие летчики кидались на неподвижные, прикованные якорями корабли, бросая в них, почти в упор, бомбы и торпеды. Горела нефть, разлившаяся по бухте, горели корабли, горели ангары на аэродромах и остовы уничтоженных самолетов, горели падающие с неба машины, и казалось, само небо горит от трасс и вспышек разрывавшихся снарядов. Потухший вулкан Даямонд Хэд, возвышающийся над бухтой, словно проснулся от тысячелетней спячки и начал извергать густые трассы зенитного огня, ведущегося с многочисленных батарей, расположенных близ его вершины. Дым затмил солнце и настолько ухудшил видимость, что Ясудзиро буквально в последний момент успел отвернуть от группы самолетов, проносившихся на встречно-пересекающемся курсе.

Самолеты первой волны закончили свою работу и спешили домой. От бухты уходили последние группы «97» и «99». Лишь «нули», прикрывая их отход, продолжали висеть над местом побоища.

Время от времени вспыхивали воздушные бои, если только можно было назвать боем моменты, когда на одиночных американских истребителей, рискнувших взлетать с поврежденных полос, набрасывались стаи «нулей».

4

«99» положили свои бомбы рядом с канавой, в которой вниз лицом лежал Чарлз Мэллори. Полуоглушенный взрывом, присыпанный землей, он был подавлен и деморализован. Прислушиваясь к свирепому завыванию осколков, он все плотнее прижимался к грязному дну канавы, прикрывая голову руками. Единственное желание, которое полностью захлестнуло его сознание, было: «Скорее бы все это кончилось, скорее бы улетели эти страшные самолеты». И еще мелькнула идиотская мысль: «Хорошо бы на время налета превратиться в мышь, чтобы забиться в глубокую норку, где тебя не достанет ни один осколок». Сейчас Чарлз казался себе огромной беззащитной мишенью, на которую пикируют все бомбардировщики микадо.

Нет ничего хуже и гадливее пассивного и беспомощного ожидания, когда на тебя того и гляди свалится какая-нибудь шальная бомба. Когда ты ничем не занят, твои мысли ни на секунду не отвлекаются от предчувствия гибели. Да, собственно, это уже скорее не мысли нормального человека, а прорывающийся наружу дикий инстинкт самосохранения. Попробуй взять себя в руки, когда лежишь и ждешь, какая же из них твоя: которая свистит и воет на подходе к земле или вон та, что только сорвалась с замка бомбодержателя?

Какой-то незнакомый летчик из другой эскадрильи, искавший спасения в этой же канаве, не выдержал, громко выругавшись, вскочил и крикнул:

– Кто со мной, истребители? Попробуем взлететь!

Эти слова вывели Чарлза из оцепенения. Пересилив страх, он оторвал от земли непослушное тело и, стараясь не отстать от храбреца, побежал за ним. Он не оглядывался. Но ему хотелось верить, что за ним бегут и другие пилоты. Однако это было не так.

Следующий налет «99» они вдвоем переждали в дренажной бетонной трубе. От нее до стоянки самолетов оставалось каких-то полсотни метров. Как только замыкающий бомбардировщик начал выходить из пикирования, они приготовились к рывку. Серия бомб упала метрах в трехстах от стоянки. Летчики выскочили из трубы и бросились к самолетам. Подбегая к уцелевшему «лайтнингу», Чарлз чуть не споткнулся о труп часового, лежавшего в невысокой траве. Осколок авиабомбы стесал ему полголовы. Руки мертвеца, уткнувшегося в лужу крови, продолжали сжимать винтовку.

Чарлз застыл перед убитым, не в силах перешагнуть или обойти его. Это был первый мертвец, увиденный им на войне.

То, что в боях убивают, Чарлз знал по книгам и кинофильмам. Но там смерть смотрелась через призму героизма, как-то возвышенно. На деле же все оказалось гораздо грубее и безжалостнее. И это потрясло его. Ему сделалось страшно от мысли, что в любой момент и он может оказаться вот таким же неподвижным и обескровленным.