Текст книги "Последний камикадзе"

– Скоро наступит и наше время, сэнсей, – уверенно сказал Ясудзиро, поклонившись подошедшему Моримото. – И нас неплохо готовят к этому благословенному часу.

– О, я вижу, что господин Тигр полон ярости и боевого задора, – невесело усмехнулся Моримото, проведя рукой по своему обгорелому лицу. – Что, ему тоже не хватает рваного уха и паленой шерсти на физиономии?..

Новость о войне Германии с Россией комментировалась не только в офицерской среде. От самолета, на котором прилетел Ясудзиро, донесся приглушенный матросский разговор: «А как же договор? Это подлость!»

Ясудзиро оглянулся: «Кто? О чем? Неужели о нападении союзника на Красную Россию?» Механики возились с тросами аэрофинишеров. Один из них, уже немолодой, стоял в позе крестьянина на рисовом поле. Ясудзиро показалось, что крамольные слова произнес он.

– Ты что-то сказал сейчас?

Тот поднял голову. Грубое крестьянское лицо его было обожжено солнцем и продублено ветром. На лбу отложились глубокие морщины, но глаза смотрели молодо и задорно. Отдав поклон, он вытянулся по стойке «смирно».

– Никак нет, господин лейтенант. Вам послышалось.

Ясудзиро поверил: ослышаться было немудрено – в ушах стоял звон от многочасового рева моторов, глухо гудели турбины авианосца, посвистывал ветер в расчалках антенн.

7

– Размыкаемся! – передал ведущий ударной волны Футида, и девятка Моримото, отделившись от общего строя, ушла вниз. Ясудзиро, боясь обогнать звено ведущего, убрал газ почти полностью. Теперь их группа круто снижалась, направив носы машин в синь океана. Тройка Ясудзиро шла сзади, правее звена Моримото, а слева, на одной линии, висело звено торпедоносцев Кэндзи Такаси. Под фюзеляжами машин внушительно поблескивали свежеокрашенные торпеды. По внешнему виду они не отличались от боевых.

Выдерживая место в сомкнутом строю, Ясудзиро одним глазом косился на высотомер. Не то чтобы он не доверял ведущему – Моримото был для них богом, – просто противно было валиться вниз за лидером, не имея представления об истинной высоте полета. На спокойной поверхности океана глазу не за что зацепиться, чтобы определить расстояние до воды. Легкое волнение не облегчало задачи – непонятно было, то ли сто метров отделяло их от поверхности, то ли тысяча.

Когда впереди сквозь слабую дымку появились очертания суши, машины отряда уже шли над самой водой, чуть не цепляясь за зыбь крючьями тормозных устройств. Опытный глаз Моримото быстро отыскал вход в бухту Сиоко. Теперь, чуть-чуть уточнив курс, торпедоносцы мчались к кораблям-мишеням, стоявшим у пирса. Ясудзиро скользнул взглядом по секундомеру самолетных часов.

– Идем точно по времени, – перехватил его взгляд штурман Судзуки.

«А что сейчас делают пикировщики «99»? – подумал Ясудзиро, осматривая переднюю полусферу. Небо над отрядом Моримото было пустынным, а на берегу, за пирсами, вздыбились темные смерчи дыма и пыли.

Все шло строго по плану. Пикировщики сбросили бомбовый груз и скоро освободят воздушное пространство над полигоном. Теперь могли работать по целям «Мицубиси», не опасаясь столкновения с самолетами других групп.

– Атакуем! – прозвучал по радио бесстрастный голос Моримото. «Неужели даже сейчас он не чувствует захватывающего азарта торпедной атаки?» – недоумевал Ясудзиро.

На боевом курсе звенья отряда разошлись. Тройка Моримото атаковала мишень-крейсер, а звенья Ясудзиро и Кэндзи Такаси нацеливали болванки своих торпед на эсминцы, стоявшие справа и слева от него.

В этот раз Ясудзиро мог быть доволен. С полигона передали, что в торпедированный ими эсминец попало три торпеды. «Вот как надо работать!» – торжествовал он. Три месяца сумасшедшей летной нагрузки не прошли даром для него и других экипажей.

Только теперь, когда сложнейшая часть летного задания была выполнена, Ясудзиро ощутил, что его оставило чувство скованности и напряжения. Оно пришло после взлета и владело им, когда самолеты шли в тесном строю, сжатые другими отрядами ударной волны, когда мчались над морем на бреющем полете и когда штурман Судзуки, глядя в прицел, заставлял поворачивать «Мицубиси» на несколько градусов то вправо, то влево.

Догнав звено Моримото, Ясудзиро занял свое место в строю и, поерзав на сиденье, принял позу, позволяющую снять часть нагрузки с уставшей спины. Теперь предстояла посадка, но Ясудзиро считал, что отработал ее достаточно хорошо даже в условиях ночи.

Авианосцы, окрашенные в серо-голубую краску, терялись в дымке, зато пенные следы, остающиеся за ними, были видны за много миль. Ожидая своей очереди на посадку, Ясудзиро сделал несколько кругов.

– Пора снижаться, – передал Судзуки, когда они выполнили расчетный разворот для посадки на палубу «Акаги».

– Не рано ли? – усомнился Ясудзиро. – До «Акаги» добрых десять миль.

– Шесть с половиной, – уточнил Судзуки.

Ясудзиро убавил обороты.:

– Идем выше глиссады снижения, – предупредил штурман.

– Нормально, не первый раз, – одернул его Ясудзиро, отжимая штурвал от себя.

Теперь он видел и сам, что идут выше. Об этом подсказали и с авианосца. Увеличив скорость снижения, Ясудзиро на минуту отвлекся. Пролетая вблизи «Хирю», заметил на его полетной палубе столб дыма.

– Опять, кажется, кто-то разбился, – сказал он Судзуки, указав в сторону «Хирю».

– Помоги нам, милосердная Каннон! – воскликнул штурман, и тут же голос его заглушил окрик с авианосца:

– Высота! Не снижаться!

Ясудзиро, опомнившись, толкнул секторы газа и взял штурвал на себя. Торпедоносец, потерявший скорость, прекратил снижение почти на уровне палубы авианосца и грубо коснулся колесами посадочной полосы. Руководитель полетов, сидевший на вышке «острова», грубо выругался по радио. Ясудзиро прошиб холодный пот. Еще бы чуть-чуть – и он отправился бы в гости к Хоюро Осада.

После посадки экипажи были приглашены командиром отряда на разбор вылета. Капитан-лейтенант Моримото выразил удовлетворение результатами удара. Произведя короткий разбор вылета, он отпустил летчиков на отдых. Оживленно переговариваясь, они направились в душ.

– Лейтенант Хаттори, а вас я попрошу остаться. Улыбнувшись самой ослепительной улыбкой, Моримото произнес тихим и вкрадчивым голосом слова, которые не были предназначены для посторонних: – Достопочтенный господин Хаттори, мне сегодня посчастливилось увидеть вашу замечательную посадку. Если бы вы еще чуть-чуть раньше убрали газ, то фирме «Мицубиси» пришлось бы строить новый торпедоносец, а вашим родителям поломать голову над тем, как воспроизвести на свет нового Ясудзиро. Что с вами происходит, мой дорогой Тигр? Усталость, тоска по суше или алкогольная недостаточность?

– Сэнсей! Я обещаю вам, что такое не повторится! – Ясудзиро почувствовал: лицо и уши его налились жаром. Когда же, черт возьми, он избавится от этой идиотской привычки краснеть? Вот и сделай себе на лице невозмутимую маску!

Моримото щелкнул портсигаром и отвернулся, словно от ветра, давая подчиненному время оправиться от смущения.

– Если сказать правду, Ясудзиро-сан, то меня уже давно тянет на берег. Пора бы немного развлечься и избавиться от дурацких желаний, мешающих работать. И напоминаю, Тора, за вами ужин в «Дзинрэй»: повышение в должности еще не отмечено.

– О, сэнсей! Лишь бы мы оказались в Иокогаме…

Моримото изменил тему разговора. Лицо его было задумчиво.

– Посмотрите, Ясудзиро-сан, какой сегодня великолепный закат! Это море цвета червонного золота и перламутровые облака… Такого цвета, как сейчас небо у горизонта, было когда-то оби[11]11
  Оби – широкий цветной пояс на женском кимоно, завязываемый сзади причудливым узлом.


[Закрыть] у девушки, которое я развязывал впервые.

С «Хирю», идущего параллельным курсом, взлетел бомбардировщик «99». Едва он перешел в набор высоты, как раздался сильный хлопок. Из левого двигателя вымахнул сполох пламени, и крыло охватило пожаром. «99» перешел на снижение и взорвался над самой водой. Из черного облака посыпались обломки. Авианосец, не сбавляя скорости, промчался над местом катастрофы, зацепив мачтой за грязное пятно дыма, повисшее над океаном.

Ясудзиро закрыл глаза, опустил голову. На скулах выступили желваки.

– Учитель, скажите, будьте великодушны, почему это случается так часто? В каждом вылете я жду своей очереди.

Моримото, наблюдавший гибель пикирующего бомбардировщика, не повел даже бровью. С ним произошла мгновенная метаморфоза: из сентиментального поклонника красоты он обратился в жестокого, закаменевшего наставника.

– Стыдитесь, Тора! Такая речь не для вас. Ведь тигры не крокодилы, они не плачут над жертвами. И потом, запомните, лейтенант: есть категория людей – вечных неудачников. Они могут быть и храбрыми и умелыми. Но на них лежит печать невезения. Неудачи сопутствуют им постоянно. Над ними тяготеет злой рок. Они рождены под несчастной звездой. С такими людьми не стоит затевать ни одно серьезное дело. Эти люди приносят несчастья другим. И я не люблю подобных людей. Бедняга Хоюро был одним из них. В этом сите, – Моримото широко показал рукой на включившие ходовые огни авианосцы, – отсеется все случайное. В бой пойдут только избранные, отмеченные печатью счастливой судьбы. И они принесут победу, хотя многие из них не вернутся домой.

8

Начался четвертый месяц пребывания «Акаги» в плавании. Порой Ясудзиро казалось, что весь мир затерялся где-то во вселенной и что реально существуют только корабли, самолеты да смерть, наносившая им ежедневные визиты. Изредка из того нереального, сказочно-прекрасного мира приходили транспорты и танкеры, снабжавшие их необходимыми запасами.

Казалось, что время остановилось, но все шло по раз и навсегда заведенному порядку. По утрам из-за горизонта вываливалось жгучее солнце – это был сигнал на открытие дневных полетов, продолжавшихся до заката. А затем происходила смена декорации. Из океана выплывала остроносая пирога месяца, или опускалась бархатно-черная шаль тропической ночи, расцвеченная звездами. Тогда приступали к полетам ночники. Все эти дни и ночи носили отпечаток чего-то зловещего и постоянно угнетали психику людей. Жизнь была, насквозь пропитана запахами сгоревшего авиационного бензина и ароматами благовоний, курящихся перед корабельными алтарями в честь погибших воинов. Самолеты скатывались с неба, как метеориты. Океан неохотно возвращал свои жертвы. Экипажи, как правило, уходили на дно вместе с самолетами.

Чудом избежавшие гибели пилоты блаженствовали и отдыхали от полетов. Лишившись своих машин, они поднимались в воздух только от случая к случаю, для поддержания летных навыков.

Спускаясь на завтрак, Ясудзиро столкнулся у дверей кают-компании с одним из таких «счастливчиков», и настроение окончательно испортилось: он верил в недобрые предзнаменования – встреча с «утопленником» ничего хорошего не сулила.

Ясудзиро холодно обменялся с лейтенантом поклонами и поспешил на завтрак.

Кают-компания в это утро была далеко не так – шумна, как в начале рейса. Молодые парни тогда не жаловались на аппетит, с удовольствием ели все, что им подавали, теперь же сидели хмурые, молчаливые, жевали пищу словно по принуждению. Многие места за столами пустовали. Печать усталости лежала на лицах пилотов. Интенсивная лётная работа изнурила их, выхолостила душу и тело, а частые аварии и катастрофы надломили волю. У большинства пропал аппетит. Сон стал тревожным, полным кошмаров. Самолеты, упавшие днем, снились им ночью, заставляя вздрагивать, скрипеть зубами, а то и кричать.

Моримото посмотрел на осунувшееся лицо Ясудзиро и, словно прочитав его мысли, сказал вполголоса:

– Здорово поредели наши ряды. Если и дальше пойдет так, то через полгода, Тигр, будем кушать в этом зале вдвоем с тобой.

– Вы уверены в нашем бессмертии, учитель? А я что-то сомневаюсь: все мы живем, под одним богом… Кому нужны такие сумасшедшие полеты?

– Не вешай нос, благородный хищник. Я верю, что в книге судеб нам предписано умереть своей смертью, и в довольно преклонном возрасте.

– А кто же будет восславлять в сражениях нашу империю, если перетопят всех пилотов у этого проклятого Сиоку?

Моримото, набив рот рисом, ничего не ответил.

А на другой день, придя на обед, Ясудзиро увидел, что кают-компания заполнилась новыми летчиками. Вместе с пополнением прибыли и новенькие самолеты, загрузившие полупустые ангары до штатной численности.

Кончилась вольготная жизнь у побывавших в авариях летчиков. У Ясудзиро и Моримото забот прибавилось: нужно было вводить новичков в строй, делать из «сырого материала» искусных воздушных воинов.

И снова гудели моторы, и снова почти каждый день один-два экипажа ныряли в океан иди взрывались у мишеней острова Сиоку.

«А ведь могло бы быть иначе, если бы не эта проклятая спешка, – размышлял Ясудзиро над причинами высокой аварийности. – Сколько молодых ребят упало в океан из-за своей недоученности, растерянности, отсутствия необходимого опыта! Да и самолеты – разве можно проверить и устранить дефекты при таком дефиците времени? Куда нас так торопят? Почему не считаются ни с чем?»

Но на возникшие вопросы Ясудзиро не мог найти ответа даже у своего наставника Моримото.

9

Больше пяти месяцев авианосцы утюжили воды острова Сиоку, ставшие могилой для экипажей трехсот самолетов. Эта цифра составила почти половину всего самолетного парка японской авианосной авиации. Высокая аварийность не снижала интенсивности полетов. Правилом хорошего тона считалось равнодушное отношение к гибели своих, коллег. Командование авианосного соединения, казалось, было одержимо одним желанием – как можно быстрее стереть с лица земли злополучный остров Сиоку. Чувствуя себя обреченными, летчики уходили в воздух с тупой фанатичной покорностью. Вылет следовал за вылетом. Рвались бомбы, стучали болванки торпед, сокрушая изъеденные ржавчиной борта кораблей-мишеней.

В октябре на Сиоку прибыл командующий объединенным флотом Японии адмирал Ямамото. Моримото сказал, комментируя новость:

– Его превосходительство прибыл не зря.

Ясудзиро, хорошо знавший биографию адмирала, думал так же.

…Вице-адмирал Исороку Ямамото, питомец Гарвардского университета, был создателем военно-морской авиации Японии. Благодаря его стараниям и неустанным заботам Япония к 1927 году уже имела четыре авианосца. После Лондонской морской конференции, когда возглавляемая Ямамото делегация отвергла формулу 3: 5 в пользу флотов США и Англии, Ямамото стал национальным героем. И вот адмирал Ямамото, бывший военно-морской атташе в США и крупный знаток американского флота, здесь, на Сиоку.

Он внимательно наблюдал из бетонированного блиндажа за тем, как волны бомбардировщиков, торпедоносцев и истребителей кромсали мишени, обновленные по случаю приезда высокого гостя. Насладившись внушительным зрелищем, адмирал оценил:

– Я считаю, что авианосная авиация вполне подготовлена на случай войны. Разрешаю вернуть авианосцы в воды метрополии.

Радость моряков, узнавших о том, что они возвращаются домой, была настолько велика, что на ее фоне осталась незамеченной гибель двух бомбардировщиков «99», увеличивших цифру катастроф до трехсот двух самолетов.

Таких авиационных потерь не было впоследствии даже в самых жарких битвах на Тихом океане.

Перед отлетом в Японию адмирал Ямамото, производя инспекторский осмотр вверенных ему сил, посетил и «Акаги». Личный состав авианосца, построенный на верхней палубе, встретил его громкими криками «банзай». Адмирал Исороку Ямамото не выглядел стариком. Он был коренаст, подтянут и подвижен. Приняв рапорт командира «Акаги», адмирал откозырял трехпалой рукой, изувеченной осколком русского снаряда во время Цусимского сражения. На его скуластом лице с густыми черными бровями было написано выражение железной воли и непреклонности. Это было лицо воина, на котором почти никогда не появлялась улыбка. Он произнес короткую речь и дал в ней понять, что Япония находится на пороге решающих битв.

Прибывший в свите адмирала Ямамото контр-адмирал Миноби, близкий друг и единомышленник командующего, был еще более откровенен. В узком кругу старших офицеров «Акаги» он сказал, что полигон на острове Сиоку, который они так упорно штурмовали, является точной копией Пёрл-Харбора – главной базы Тихоокеанского флота США, – расположенного на острове Оаху – одном из островов Гавайского архипелага.

На следующий день четырехмоторная летающая лодка унесла адмирала и его свиту в Токио. А вслед за ней развернулись курсом на метрополию форштевни авианосцев. Исковерканный и выжженный Сиоку, словно дурной сон, исчез за кормой.

Глава третья

1

В середине октября 1941 года «Акаги» и «Кага», сведенные в первую дивизию авианосцев, прибыли в Йокосуку.

Ясудзиро Хаттори, полный радостных ожиданий, с удовольствием смотрел на грязные пятна ила, расплывавшиеся на воде под клюзами авианосца. Ил был поднят со дна бухты тяжелыми якорями. Ну а что такое для моряка якорная стоянка, могут понять только морские бродяги, пережившие долгие разлуки с берегом. А эта стоянка была особенной: она обещала не только отдых от напряженной летной работы, но и двухнедельный отпуск, предоставленный Ясудзиро командиром авиагруппы. За полгода плавания у молодого офицера, лишенного возможности бывать на берегу, скопилась изрядная сумма денег. Свой отпуск летчик мог провести на широкую ногу, не отказывая себе ни в чем. К полудню, закончив все процедуры, связанные с оформлением отпуска, Ясудзиро съехал на берег, опьяненный забытым чувством свободы.

Земля, о которой он так скучал в длинные месяцы плавания, встретила его праздничным осенним нарядом: красными листьями кленов, яркими цветами хризантем и ультрамариновой синевой неба, на фоне которого сиял заснеженный конус Фудзиямы. В душе Ясудзиро звучали музыкой строчки Сугавара:

 
Те хризантемы белые, что там
Колеблемы вдали приморским ветром,
Все кажутся глазам
В осенний день
Прибрежною волной, а не цветами.
 

За четверть часа электричка доставила летчика в Токио. Выйдя из-под кирпичных сводов огромного вокзала, построенного в европейском стиле ренессанс, Ясудзиро окунулся в сутолоку многомиллионного города.

Худой и морщинистый велорикша, получивший возможность заработать на обед, энергично нажал на педали. Лейтенант приказал отвезти себя в «Серебряный квартал» – Гиндзу, где он иногда находил себе приют в небольшом, отеле, принадлежавшем госпоже Кабаяси. Увидев своего давнишнего постояльца, госпожа Кабаяси, несмотря на почтенный возраст, встала на колени и почти пропела любезное «О-каэринасай! – С приездом!». Задав несколько вопросов о его здоровье и здоровье родителей, госпожа Кабаяси вручила ему ключ от комнаты, отмеченной иероглифом «луна».

Сбросив обувь, он переоделся в бордовое кимоно из тяжелого шелка и, распорядившись отутюжить свою форму, отправился мыться. Ясудзиро никуда не спешил и целый час блаженствовал в ванной комнате, облицованной черным кафелем. У него пока не было определенных планов, но отпуск он давно решил начать с розыска своей маленькой хиросимской соседки Тиэко Морисава, изучающей курс медицинских наук в частном университете.

Освеженный купанием, он вернулся в комнату и опустился на золотисто-салатовую циновку – татами, – от которой исходил едва уловимый запах высохшей травы. В записной книжке отыскался телефонный номер Тиэко.

Она с детства нравилась Ясудзиро, и хотя они еще не были официально помолвлены, оба знали, что этот вопрос давно решен их родителями.

Тиэко проживала в пансионате на улице Канда, в доме над большим универсальным магазином. Ясудзиро знал этот дом, хотя ни разу в нем не был. По японским нормам морали жених не должен встречаться до свадьбы со своей невестой. Но, поскольку они не были еще помолвлены, Ясудзиро захотелось повидаться с подружкой. Он несколько раз набирал номер, прежде чем чей-то женский голос, принеся тысячу извинений за задержку с ответом, не сказал ему о том, что Тиэко-сан два дня назад выехала в Хиросиму, вызванная телеграммой о болезни матери.

Все воздушные замки рухнули. Нужно было решать, как провести сегодняшний вечер. Вытянувшись на татами, он положил руки под голову и в ожидании, когда принесут отутюженный костюм, стал любоваться висящими на стенах репродукциями Хокусая из серии «Сто лиц Фудзиямы».

Раздался вежливый стук, и в дверях показалась миловидная служанка с его лейтенантским мундиром на вытянутых руках. С изящным поклоном она вручила его владельцу и, зардевшись под пристальным взглядом Ясудзиро, выскользнула из комнаты.

Этот сам по себе малозначащий факт – появление в его комнате молодой и приятной женщины – взволновал лейтенанта… Еще бы – такого никогда не случалось за полгода плавания. В его каюту по ночам заглядывала только любопытная луна. Ясудзиро почувствовал, как его потянуло в веселую компанию. Черт возьми! Как давно он не слышал звона струн сямисэна и нежных мелодий, звучащих в домиках гейш! Как давно он не видел их гибких и грациозных движений, сверканья лукавых глаз из-за играющих вееров!

Только не будет вместе с ним старых соратников и обязательных участников холостяцких попоек Кэндзи Такаси и Хоюро Осада. Не будет и его учителя Моримото, рядом с которым он чувствует себя птенцом. Двое из них ждут своего отпуска на борту «Акаги», а Хоюро обрел покой на дне океана. Летчику стало грустно. Невольно вспомнились стихи:

 
Внезапный крик, исполненный печали,
Бездушной птицы из осенней дали
Ты знаешь ли?[12]12
  Симадзаки Тосон – японский поэт, живший в конце XIX – первой половине XX века.


[Закрыть]
 

Привычка жить и находиться в обществе морских офицеров оказалась сильна. Но кто долго грустит в двадцать один год? «Не буду терять скупо отпущенного отпускного времени», – подумал Ясудзиро.

Быстро надев униформу, он вышел из дома. Теперь все его мысли были о женщинах. Взволнованный предвкушением их ласк, лейтенант поспешил в лабиринт переулков Иосивара, знаменитого токийского квартала «красных фонарей», заселенного гейшами и продажными жрицами любви.

2

Еще не стемнело, но окна большинства домов были ярко освещены, а двери гостеприимно распахнуты. Из окон выглядывали подкрашенные женщины, одетые в яркие кимоно, с неправдоподобно сложными прическами.

Ясудзиро шел вдоль домов, разглядывая этот живой товар. Многие из женщин были хороши собой, но офицер проходил мимо в поисках чего-то особенного и необыкновенного. Пройдя несколько улиц, он остановился у большого окна, за которым молодая женщина, играя веером, о чем-то разговаривала с очень милым мальчиком – пажом камура, находящимся у нее в услужении. Дама сразу заметила, что привлекла внимание морского офицера, но женская скромность, так высоко ценимая в Японии, запрещала даже ей, куртизанке, приглашать мужчин в комнату. Да этого и не нужно было делать. Для тех, кто решил бы зайти сюда, двери были широко открыты. «Это, вероятно, «тайфу»[13]13
  Тайфу – гейша высшего разряда.


[Закрыть] – подумал летчик, но он мог себе позволить и такое дорогое удовольствие.

Сделав выбор, Ясудзиро шагнул в комнату, затянутую золотистым шелком. Его здесь встретили как дорогого гостя. Гейша, прошедшая в ранней юности специальную выучку, великолепно разбиралась во вкусах и запросах сыновей Ямато. Ей не нужно было выставлять напоказ красоту ног, как это делают европейские женщины, или прятать лицо под паранджой, подобно мусульманкам. Она знала, что эти атрибуты женской красоты занимают очень мало места в ритуале обольщения мужчин-японцев. И Ясудзиро привлекла к ней не красота сильно накрашенного лица и не стройность фигуры, почти неразличимой под просторным кимоно, перехваченным широким оби. Его взгляд остановился на вороте ее одежды. Пока дама, согнувшись в низком поклоне, позволяла созерцать через глубокий вырез ворота кимоно шею и верх спины, паж поднес салфетки, увлажненные горячей водой, для освежения лица и рук.

Дама великолепно владела искусством «югэн» – красноречием, каждая ее фраза открывала простор для полета фантазии, и даже молчание было каким-то волшебством, уносящим в другой, сказочно-сладостный мир.

Ясудзиро пил сакэ и слушал ее нежный, как пение птицы, голос:

 
Я перед цветами сегодня пью —
Каждый кубок до дна,
Хмелею, блаженствуя в тишине,
Считаю кубки вина…
 

Госпожа Кабаяси была удивлена, что ее постоялец не поднялся к завтраку и едва не проспал обед. Когда она его разбудила, он попросил подать суси[14]14
  Шарики риса с соусом, завернутые в сырую рыбу.


[Закрыть] и бокал сакэ.

Пока ел и пил, к нему пришло решение – немедленно, ехать в Хиросиму – город своего детства, туда, где жили его родители, и туда, куда умчалась встревоженная болезнью матери малютка Тиэко-сан.

Известив телеграммой родителей о своем приезде, он уложил нехитрый багаж и распрощался с гостеприимной госпожой Кабаяси.

На выходе из отеля он столкнулся со вчерашней девушкой-служанкой. Сегодня она не произвела на него никакого впечатления. Едва кивнув на ее низкий поклон, он вышел на улицу.