Текст книги "Последний камикадзе"

Глава тринадцатая

1

Луч прожектора разрубил черноту тропической ночи и, пометавшись влево и вправо, остановился, ярко высветив серебристое тело четырехмоторного бомбардировщика Б-29. На носовой части «сверхкрепости», под пилотской кабиной, аккуратными буквами было начертано название воздушного корабля – «Энола Гэй». Полковник Тиббетс, любимое дитя в доме, хорошо воспитанный, присвоил своему бомбардировщику имя матери. Он не мог себе позволить легкомыслие, свойственное некоторым командирам. «крепостей», которые присваивали своим машинам имена довольно фривольные. Именно «Энола Гэй», а не какая-нибудь «Дешевка Пегги». Хотя, пожалуй, этому дюралевому гиганту, предназначенному для выполнения операции «Серебряное блюдо», больше подходило – «Ангел смерти» или «Страшнее ада»…

Перед полетом к самолету подошла большая группа представителей прессы и остановилась неподалеку, задержанная охраной.

– Смотрите-ка, парни, эту машину оберегают не хуже, чем президента, – пошутил кто-то из корреспондентов.

Подошедшие разбились на группы и, оживленно переговариваясь, строили прогнозы относительно ожидавшей их сенсации.

Приглашенным сказали, что они будут свидетелями начала «операции века», которая откроет новую эру в истории человечества. В чем она будет заключаться, никто не знал и даже не догадывался. Кто-то сверкнул в темноте зажигалкой, пытаясь прикурить сигарету, но был грубо остановлен охранником:

– Эй, парень! Не курить! Ты что, хочешь всех нас отправить в пекло?..

Экипаж «Энолы Гэй» находился на богослужении. Этот ритуал, как и инструктирование экипажа перед каждым боевым вылетом, выполнялся неукоснительно.

Капеллан Вильям Б. Дауни в новенькой, с иголочки, офицерской форме выглядел щеголем по сравнению со своей паствой, облаченной в выгоревшую и застиранную форму хаки.

«Сохрани, о боже, людей, летящих сегодня. Пусть они вернутся к нам невредимыми. Мы идем вперед, веря в тебя, зная, что ты заботишься о нас и сейчас и всегда. Аминь!»[58]58
  Слова из дневника 2-го пилота «Энолы Гэй» Роберта Люиса.


[Закрыть]

Аскетическое лицо бога, принявшего мучения за грехи людей, недвижно и бесстрастно взирало с высоты распятия на священника, произносившего молитву. Служитель бога просил всевышнего сохранить жизнь людям, которые через несколько часов поставят непревзойденный рекорд одновременного убийства людей…

После плотного завтрака, поданного во втором часу ночи, полковник Тиббетс провел предполетный. инструктаж с участниками операции.

– Все идет в соответствии с планом. Кроме одного; первый отрезок пути мы пойдем на эшелоне 1200 метров, а не на 2700, как планировали раньше.

Правый пилот капитан Люис недовольно поморщился. Он знал из метеосводки, что на этой высоте по маршруту они встретят интенсивную кучевую облачность.

– Черт знает что! Эти умники из отдела перелетов загоняют нас в самую болтанку. Хотел бы я кого-нибудь из них прокатить сегодня на «Эноле».

Тиббетс остановил его взглядом. Роберт Люис замолчал, кинул в рот жевательную резинку и осмотрелся по сторонам. Вот с кем ему придется делить риск сегодняшнего полета, сулящего кучу неисследованных сюрпризов, каждый из которых может стоить жизни.

Бомбардир майор Томас Фириби и штурман капитан Ван-Кирк что-то прикидывали на счетной линейке. Бортовой механик лейтенант Бессер и бортинженер старший сержант Уайт Дизенбюри тихо перешептывались.

Оператор радара сержант Джо Синтборик, стрелок капрал Бом Шумард и радист Ричард Нельсон терпеливо ожидали конца инструктажа.

Сегодня в состав их экипажа были включены новые члены: капитан Парсонс, специалист – «хозяин бомбы», и его помощник лейтенант Морис Джексон, взволнованные больше других необычайностью и ответственностью вылета.

Кроме экипажа «Энолы Гэй» на инструктаж привлекались экипажи еще двух «сверхкрепостей», с которыми они встретятся утром над островами Иводзима.

Самолет «Великий художник» поведет майор Чарлз Суини, который сбросит на парашюте аппаратуру для замера параметров взрыва. Другой, безымянный самолет Б-29, пилотируемый майором Джорджем Маквартом, сделает фотоснимки результатов бомбометания.

Эти экипажи, находясь в неведении, сидели спокойно. Они не приглашались на просмотр фильма, показанного экипажу «Энолы Гэй» накануне полета. В этом совершенно секретном фильме они увидели взрыв первой атомной бомбы на испытаниях в Аламо-Гордо. Экипаж Тиббетса прекрасно знал, что взрыв их «Малыша» может стереть с лица земли целый город. И они были готовы к выполнению этой миссии. В начале третьего часа ночи их подвезли к «Эноле Гэй», и тут они подверглись атаке застоявшихся журналистов и фоторепортеров. Но разве они могли что-либо сказать им? С трудом проталкиваясь через толпу назойливых людей, экипаж поднялся в самолет. Ослепленные вспышками блицев, они должны были несколько минут адаптироваться, привыкать к тусклому ночному подсвету кабин.

Запустив двигатели, Тиббетс плавно стронул перегруженную «сверхкрепость» и покатил вдоль рулежной дорожки, подсвеченной синими бликами ограничительных огней.

С «Энолы Гэй», предназначенной стать первым самолетом-носителем, было снято все бронирование, пушечные башни и блистерные установки. Она облегчилась по сравнению с серийными Б-29 на 3500 килограммов. Но все равно вес «Малыша» и запаса топлива был настолько велик, что перегрузка «Энолы Гэй» составляла несколько тонн.

Северная башня управления полетами на аэродроме Тиниан разрешила им взлет по полосе «А» с курсом 95 градусов.

Тиббетс стартовал в заданное время, в 2.45. Двигатели истошно завывали на предельных оборотах, но скорость нарастала очень медленно. «Энола Гэй» промчалась уже три километра, а все не отрывалась от земли. Впереди до конца бетонной дорожки остались считанные метры. Боб Люис, сидящий на правом сиденье в роли пассивного наблюдателя, не выдержал:

– Подними носовое колесо, Поль, подними! – с мольбой в голосе попросил он по переговорному устройству. В памяти Боба еще так свежи впечатления недельной давности, когда в конце этой полосы полыхали жаркие костры из четырех перегруженных «крепостей», экипажи которых не справились с взлетом. Сорок восемь гробов, накрытых полосато-звездными полотнищами, были отправлены в Штаты. Их начинили символически, «до веса покойника», горелой землей с места кремации экипажей. Близкие погибших будут рыдать над ними, не подозревая о том, что в цинково-деревянном сооружении не тело дорогого родственника, а спекшаяся земля, опаленные частицы несгоревшего металла, стальные гайки и, возмояшо, какие-то микроскопические частицы пепла, оставшегося от членов экипажа.

Буквально на самом краю бетонки «Энола Гэй» зависла в воздухе и неохотно пошла вверх. На высоте 70 метров Тиббетс развернулся на Иводзиму, где назначено рандеву с двумя самолетами обеспечения.

Предположения Боба Люиса насчет болтанки подтвердились еще до того, как они поднялись на заданный эшелон. Швырять «Энолу Гэй» начало с 900 метров. Несмотря на сильную болтанку, «хозяин бомбы» Парсонс, получив разрешение Тиббетса, исчез со своим помощником в бомбовом отсеке. Раскачиваясь, словно в трюме штормующего судна, специалисты начали снаряжать бомбу. Чтобы оживить «Малыша», им требовалось подсоединить десятка полтора электрических проводов. Когда они закончили работу, со лба Парсонса ручьями бежал пот и на спине его помощника лейтенанта Джексона проступили темные пятна.

– Командир, бомба приведена в боевое состояние, – доложил «хозяин», и в отсеках самолета наступило продолжительное молчание.

«Крепость» швыряло с крыла на крыло. Она то проваливалась вниз, то взмывала вверх. Казалось, что все внутренности членов экипажа давно оборвались и вот-вот выплеснутся наружу. Спасали лишь хорошая тренировка да повседневная физическая закалка.

И все-таки было очень трудно. Летчики, не имея возможности из-за болтанки включить автопилот, энергично парировали броски отклонениями штурвала и педалей.

Болтанка прекратилась на подходе к Иводзиме, когда экипаж снова перешел в набор высоты и оставил облака под собой. Словно в насмешку, в облаках начали появляться разрывы, а вскоре они вовсе исчезли. Перед рассветом взошла луна и расстелила на воде серебристую дорожку, терявшуюся где-то далеко в серой мгле.

Над Иводзимой ночь кончилась. Набирая высоту, экипаж как бы заглядывал все дальше за горизонт, из-за которого выкатывалось красное солнце, расплющенное, словно мяч для игры в регби.

Вскоре «Энола» сблизилась на визуальную видимость с «крепостями» Чарлза Суини и Джорджа Макварта. У японцев было очень мало истребителей, которые могли бы достичь высоты полета «сверхкрепостей». Но если бы нашелся такой ас, то «Энолу Гэй» прикрыли бы две «сверхкрепости» с 26 крупнокалиберными пулеметами и 2 авиапушками.

Полет шел строго по плану, отработанному сразу же после получения приказа президента Трумэна приступить к атомной бомбардировке Японских островов. Война подходила к концу, и президент очень спешил опробовать новое сверхмощное оружие на живых людях.

Обстановка, по признанию многих американских военных авторитетов, совершенно не требовала применения ядерных бомб. Япония уже и так дышала на ладан.

Главная цель, которую преследовал американский президент, отдавая приказ летному составу 509-й авиагруппы на сброс «Малыша» и «Толстяка»[59]59
  «Толстяк» – кличка второй, плутоновой авиабомбы, сброшенной на Нагасаки.


[Закрыть] – запугать весь мир американской военной мощью. И в первую очередь эта угроза была в адрес несговорчивых союзников – русских, которых свежеиспеченный президент Гарри Трумэн ненавидел гораздо больше, чем немцев и японцев, вместе взятых.

– Пусть она только взорвется, – говорил президент своим помощникам, – у меня будет крепкая дубинка для русских парней.

Боясь, что конец войны может застать его среди Атлантического океана (президент возвращался в Штаты с Потсдамского совещания глав государств антигитлеровской коалиции), Трумэн отдал приказ на проведение операции «Серебряное блюдо» с борта крейсера «Атланта» второго августа.

К моменту вылета «Энолы Гэй» президент уже находился в Белом доме и внимательно следил за ходом операции.

2

Пять часов утра по токийскому времени. «Энола Гэй» все еще набирает высоту на индикаторной скорости 350 километров в час. Самолет немного облегчился за счет выработки топлива, но все равно проклятая бомба чертовски тяжела. Теперь все три Б-29 идут рядом, подсвеченные красными лучами восходящего солнца.

До заданной высоты 10000 метров еще далеко. Судя по вертикальной скорости набора, «Энола Гэй» достигнет ее не раньше чем через полчаса, после пролета траверза острова Бонин.

В половине девятого утра получено шифрованное сообщение от экипажа Б-29, пилотируемого капитаном Клодом Эзерли. Клод выполнял для них разведку погоды над Японскими островами, выискивая наиболее подходящий объект для нанесения удара.

Штурман Ван-Кирк поколдовал над шифровальными таблицами и доложил Тиббетсу:

– Командир, Клод Эзерли передал, что над Хиросимой облачность всего два балла на высоте 5000 метров и видимость 15 километров.

– О'кэй! Идем на Хиросиму. Штурман, давайте поправку курса.

Решение было принято. «Энола Гэй» взяла курс на Хиросиму. Смерть уже витала над головой Тиэко, с улыбкой слушавшей только что проснувшуюся дочь. Она замахнулась безжалостной косой над головой Сатико, которую мать причесывала перед зеркалом, и над головами сотен тысяч ничего не подозревавших хиросимских жителей.

В девять часов по курсу «Энолы Гэй» сквозь облака прорезались, словно клыки хищника, горные вершины острова Сикоку. Приближался момент, ради которого экипажи «крепостей» не спали в эту ночь.

Парсонс, несмотря на холод в кабине, снова покрылся потом от одной мысли об ответственности, которую на него возложили. Схватив инструмент, он еще раз нырнул в бомбовый отсек, чтобы окончательно убедиться в исправности своего «хозяйства». Парсонс знал, что, не взо– рвись по его вине «Малыш», на создание которого истратили не одну сотню миллионов долларов, ему конец – военный трибунал, позор разжалования, а возможно, и годы тюрьмы…

В 9.12 штурман-бомбардир Томас Фириби нарушил молчание:

– Командир, до сброса остается три минуты.

Об этом он предупредил и экипажи двух других «крепостей», изготовившихся к послесбросовому маневрированию.

Все с замиранием сердца ждали дальнейших событий.

В 9.15 утра из бомболюка «Энолы Гэй» выскользнула атомная бомба и устремилась вниз, а Тиббетс, напрягая всю силу мышц, навалился на штурвал, разворачивая инертную машину на обратный курс. Чтобы спасти свои жизни, они должны были за время падения бомбы уйти хотя бы километров на пятнадцать от эпицентра взрыва.

«Энола Гэй», скрипя от чрезмерной для нее нагрузки, выполнила истребительский разворот с креном 60 градусов.

Такой необычный для бомбардировщика маневр выходил за рамки безопасности полета, но то, что падало вниз на небольшом парашюте, было гораздо страшнее угрозы разрушения машины. Развернувшись на обратный курс, Тиббетс отжал штурвал от себя. «Энола Гэй», словно скользя с горы, набрала максимальную скорость.

До взрыва майор Фириби не отрывал глаз от скачущей стрелки секундомера.

– Сорок секунд, – объявил он по переговорному устройству.

Экипаж натянул на глаза черные очки, выданные с целью предохранить их от светового излучения. Но тут же летчики, чертыхаясь, подняли их на лоб. В этих «наглазниках» они были почти слепыми и, не видя приборов, не могли пилотировать машину.

Хиросима была позади. «Энола Гэй» мчалась на юго-восток, навстречу солнцу, уходя от джинна, выпущенного из бутылки. И вдруг все небо, даже впереди по курсу, осветилось вспышкой, затмившей свет солнца. Через пятнадцать секунд пришла ударная волна. Кормовой стрелок Бом Шумард с ужасом увидел, как к самолету с огромной скоростью подходит, вспучиваясь и мерцая, масса уплотненного воздуха. Спазма перехватила ему горло. Считая, что наступил конец, он закрыл глаза. «Энола Гэй» успела отойти от эпицентра на двадцать километров, но энергия ударной волны даже на удалении, казалось, могла переломить лонжероны крыльев. Словно волна цунами, она захлестнула «сверхкрепость», швырнув многотонную машину, как бумажного голубя.

На какое-то время самолет стал неуправляемым. Он провалился вниз на несколько сот метров, не реагируя на движения рулей. Лишь спустя несколько секунд Б-29 обрел управляемость. Но не успел экипаж опомниться от первой встряски, как Бом Шумард крикнул:

– О боже! Идет вторая волна!

Второй вал, отразившись от земной поверхности, словно бумеранг, вернулся к хозяину и швырнул самолет вверх. Экипаж еще раз пережил несколько секунд ужаса.

Первым опомнился Тиббетс:

– Внимание, экипаж, всем доложить, есть ли какие повреждения!

«Энола Гэй» оказалась выносливой машиной. Несмотря на полученную встряску, все агрегаты корабля работали исправно.

– Посмотрите, что там происходит! – воскликнул Шумард изменившимся голосом. Ему, сидящему в кормовой установке, была великолепно видна задняя полусфера. Чтобы посмотреть на необычное зрелище, Тиббетс изменил курс. Над Хиросимой поднимался огненный шар, который постепенно, теряя яркость, приобретал форму грибовидного облака.

Через три минуты вершина облака достигла высоты полета «Энолы Гэй». «Бог мой! – записал в бортовом журнале Роберт Люис. – Что мы наделали!»[60]60
  Через двадцать лет эти записки Роберт Люис продаст за большие деньги, которые дадут ему возможность стать преуспевающим бизнесменом.


[Закрыть]

Даже через два часа полета экипаж «Энолы Гэй» еще мог наблюдать зловещее облако, сотворенное им. Под впечатлением невиданно страшного зрелища убийцы молчали. Впрочем, они не считали тогда себя убийцами. Ведь они не вонзали кинжалы в человеческие тела, не жали на курки пистолетов; им даже не приходилось заглядывать в испуганные глаза своих жертв.

Все было иначе – проще.

Нажатие на кнопку – и тысячи людей мгновенно превратились в пепел и вознеслись вместе с облаком над Хиросимой. Остальные десятки тысяч погибли, не успев испугаться… Десятки тысяч раненых, обожженных, пораженных проникающей радиацией…

«А на какой войне не бывает жертв? И потом, мы – солдаты. Нам приказали…»

Нет, так они тогда скорее всего не думали. Они еще не знали результатов атомной бомбардировки и не предполагали, что жертвы будут так велики. Они просто доложили по радио, что результаты хорошие, а затем поправились: «Результаты отличные!» Постепенно облако исчезло, а вместе с ним исчезло и чувство подавленности. На смену ему пришло нервное возбуждение. Они заговорили все сразу, спеша поделиться своими впечатлениями. А затем с волчьим аппетитом набросились на бортовые пайки.

Через 5 часов 45 минут после взрыва атомной бомбы экипаж «Энолы Гэй» приземлился на авиабазе Тиниан.

На бетонированном пятачке стоянки их ожидала еще более многочисленная толпа корреспондентов и фоторепортеров. Америка желала поближе узнать своих героев. Вот одна из тех фотографий: парни в измятых, выгоревших под тропическим солнцем униформах стоят на фоне фюзеляжа своей «крепости». На их усталых лицах (общее время полета составляло 12 часов 15 минут) счастливые улыбки хорошо потрудившихся людей, довольных проделанной работой. Еще бы, они сегодня заработали свой хлеб, уничтожив многолюдный город!

А от угрызений совести сошел с ума только один человек несколько лет спустя, и то он не входил в экипаж «Энолы Гэй». Им оказался командир самолета-разведчика погоды Клод Эзерли, посетивший Хиросиму после капитуляции Японии.

Глава четырнадцатая

1

Вторую атомную бомбу доставил в небо Японии самолет Б-29, «Великий художник», пилотируемый майором Чарлзом Суини. В первом налете на Хиросиму он участвовал в качестве обеспечивающего экипажа. Зато теперь в дьявольском концерте, намеченном на девятое августа, он играл первую скрипку.

Подготовка к операции заняла три дня, и Чарлз Суини за это время здорово измучился. Ему не удалось отдохнуть даже перед вылетом. Будь это задание обычным боевым вылетом, он отказался бы сесть за штурвал при таком отвратительном самочувствии. Но сегодня он не мог пропустить тот шанс, которого ждут иногда всю жизнь. О, если этот вылет будет удачен – его карьера обеспечена!

Поэтому приходилось в присутствии врачей делать веселый, жизнерадостный вид. Не дай бог, отстранят от вылета, и тот единственный шанс достанется дублеру.

Забегая вперед, скажем, что Чарлз Суини сумел поймать капризную удачу и достичь высоких генеральских чинов…

Взлетели с острова Тиниан перед самым рассветом. Опять, как и в прошлый раз, самолет швыряла жестокая болтанка. Как только «Великий художник» вышел из зоны турбулентности в спокойные слои атмосферы, Чарлз Суини передал управление второму пилоту Дону Олбэри, а сам, откинувшись в кресле, закрыл глаза и сразу же уснул. Сон его был глубок и спокоен, словно он вез не атомную бомбу, а рождественские подарки.

«Толстяк» находился под неусыпным наблюдением морского офицера лейтенанта Эшуорта и его помощника ― лейтенанта Фила Барнса.

«Хозяин бомбы» Фридерик Эшуорт был опытным специалистом, принимавшим участие в ядерных испытаниях в Лос-Аламосе. Поэтому, когда в процессе полета в сложнейшей электрической системе бомбы возникла неисправность, он смог быстро определить и устранить ее.

Чарлз Суини спал недолго. По его просьбе через полтора часа он был разбужен. Непродолжительный сон все же взбодрил его и вернул ему работоспособность.

В этом рейсе в качестве наблюдателей летели два англичанина– ученый-физик доктор Пени и полковник британских ВВС Джон Л. Чешир, а на самолете обеспечения присутствовал даже представитель прессы, журналист Билл Лоуренс. Будь гермоотсек «сверхкрепости» попросторнее, Суини взял бы журналиста на свой борт. Командир «Великого художника» хорошо знал цену рекламы,

В девятом часу утра над островом Якусима к самолету Суини пристроились самолеты обеспечения, пилотируемые капитаном Бокком и майором Хопкинсом. Затем бомбардировщик Хопкинса отстал и куда-то исчез. Это было неприятно, так как на его борту была аппаратура для замера радиоактивности. Сбросить бомбу без него означало не выполнить изрядную долю исследовательской программы.

Однако Суини не мог ждать Хопкинса, так как запас топлива был ограничен. И связаться с ним по радио не имел права: полет проходил в режиме радиомолчания, чтобы не обнаружить себя раньше времени.

В довершение ко всему бортмеханик Джон Кухарек, веселый парень из штата Небраска, сообщил Суини еще одну печальную новость: нарушилась герметичность бензопровода, вероятно из-за сильной болтанки.

Неисправность он устранил, но трудно было сказать, какая утечка горючего произошла за это время.

Штурман Джимми ван Пельт уточнил расчет и успокоил Суини:

– Не волнуйся, командир, если будем на цель выходить по прямой, то горючки хватит.

Основным объектом атомного удара был назначен город Кокура, в котором находились арсенал и сталелитейные заводы. Запасной целью были верфи в городе Нагасаки. В период разведки погоды, произведенной экипажем Б-29, небо над Кокура было безоблачным. Но когда «Великий художник» вышел на цель, то ее закрыли облака и дым со сталелитейного завода «Явата».

Чертыхаясь, Суини развернулся курсом на Нагасаки. Ему было жаль зря израсходованного бензина, которого теперь могло не хватить на обратный путь.

Над Кокура их обстреляли крупнокалиберные зенитные батареи. Вначале черные комочки разрывов казались безобидными, но по мере их приближения к самолету «сверхкрепость» стало трясти, как на ухабах. Такому снаряду, забрасываемому на десятикилометровую высоту, не нужно прямое попадание. Взорвись он рядом, и «крепость» вместе с «Толстяком» загремит вниз.

Взяв штурвал «на себя», Суини перевел бомбардировщик в набор одиннадцатого километра. На этой высоте им будут не страшны ни зенитки, ни японские истребители, потолок у которых намного ниже.

2

Моримото сошел с трамвая и, опираясь на трость, тяжело зашагал к реке. Он еще не успел привыкнуть к протезу, который при ходьбе натирал культю до крови. Он шел к давно облюбованному месту на берегу протоки, образованной одним из рукавов реки Ураками, Песчаный берег густо зарос кустами ивы. Протока была мелкой, не более полутора метров глубиной, и находилась в стороне от оборудованных пляжей.

Это место посещали в основном мальчишки, и Моримото чувствовал себя великолепно в окружении жизнерадостной детворы, которой не было никакого дела до молчаливого инвалида, что-то писавшего в толстой записной книжке. Обычно он приезжал сюда раньше всех, иногда с рассветом. По мере того как начинало припекать солнце, Моримото сбрасывал одежду и ложился на песок. Его крепко сбитое тело, изуродованное войной, покрывал ровный загар. Когда жара становилась невыносимой, он вприпрыжку добирался до воды и нырял вперед головой. В воде Моримото забывал о своем уродстве. Глядя на него со стороны, никто бы не поверил, что это плывет одноногий человек, вдобавок лишенный кисти руки.

Освеженный купанием, Моримото выбирался из воды и садился в тени под кустом завтракать… Так было и в то утро.

– Раз, два, три! – звонко крикнул шустрый мальчишка, которого приятели называли Энами. Он швырнул в воду бронзовый колокольчик, и все нырнули за ним, соревнуясь, кто быстрее найдет колокольчик на песчаном дне.

С высоты донесся приглушенный расстоянием звук авиационных моторов. Моримото посмотрел вверх. За негустой кучевкой, исчертив полнеба инверсионными следами, ползли три серебристых крестика. Профессиональный глаз Моримото сразу опознал в них американские «сверхкрепости», «По всем правилам нужно бы укрыться в убежище, – подумал бывший летчик, – но разве я успею туда допрыгать на одной ноге?»

После хиросимской трагедии люди стали бояться даже одиночных бомбардировщиков, а сейчас к городу подходило три Б-29.

Прозрачна как слеза вода в протоке Ураками. Энами нырял с открытыми глазами. Отталкиваясь о песчаное дно, он скользил на глубине, отыскивая блестящий колокольчик. Он гордился тем, что мог пробыть под водой дольше всех приятелей. Вот и сейчас все они пошли наверх, а он продолжал шарить в водорослях. «Ага, вот ты где!» – подумал мальчик, увидев колокольчик у небольшого лохматого кустика. Энами схватил его и вдруг ощутил какой-то толчок, словно что-то тяжелое, тугое упало ему на спину. Он пробкой выскочил на поверхность. Верхний слой воды был необычайно горяч. Он посмотрел на город и ужаснулся: над Нагасаки, затмив солнце, поднимался черный грибовидный столб дыма. У берега лежали в воде неподвижные тела его товарищей. Труп безногого мужчины обуглился, и от него шел дым.

На том месте, где лежала одежда Энами, осталась едва заметная кучка пепла да сплавившиеся в один комок металлические монеты.

«Как же я пойду голый домой?» – подумал мальчик. В то время он еще не знал, что у него нет больше ни дома, ни матери.

3

Пятитонный «Толстяк», сорвавшись с бомбодержателей, рухнул в открытый бомболюк. «Великий художник», казалось, облегченно вздохнул и полез вверх. Суини некогда было балансировать корабль триммерами: нужно быстрее развернуться и уйти от ударной волны. Вспышка взрыва была столь же ослепительна, как и над Хиросимой. Внизу от эпицентра взрыва, словно круги по воде, быстро расходились два дымных кольца. Это шла, сметая все на своем пути, ударная волна.

– Браво, парень! – воскликнул второй пилот Дон Олбэри, обращаясь к бомбардиру Бихану. – Ты отправил на тот свет не меньше ста тысяч япошек.[61]61
  Эта и некоторые другие подробности позаимствованы из книги американского публициста Ф. Чиннока «Нагасаки – забытая бомба».


[Закрыть] (Дон Олбэри ошибся не намного. По японским данным, в Нагасаки погибло 80000 человек.)

Несмотря на ограниченный запас топлива, Суини сделал над городом круг, пытаясь определить результат атомного взрыва.

Огромное облако, заполнившее небо над городом, не позволило увидеть что-либо, но оно весьма красноречиво говорило о масштабах катастрофы. Кто-то крикнул по самолетно-переговорному устройству: «Штурман, вычеркивай с карты название Нагасаки! Такого города больше не существует!»

Встав на обратный маршрут, майор Суини продиктовал текст радиограммы командиру 509-го крыла: «Бомбардировка Нагасаки произведена визуально. На первый взгляд эффект такой же, как при бомбардировке Хиросимы. Горючее на исходе. Будем пытаться посадку произвести на Окинаве».

По всем расчетам, баки «Великого художника» должны были быть сухими, но винты почему-то крутились, и самолет летел в сторону японского острова, захваченного американскими десантами.

Когда в дымке проступили очертания суши, у экипажа появилась надежда на то, что малопривлекательное купание в океане не состоится.

На запросы радиста, уточняющего условия подхода, вышка управления полетами не отвечала. Там руководители выпускали группу самолетов, и никому из них не было дела до чужого, приблудного бомбардировщика, решившего приземлиться на их авиабазе.

«Вот что значит быть вторым, – с горечью подумал Суини. – С какой помпой встречали два дня назад Поля Тиббетса, а про нас все забыли. Как будто мы выполняли не такое же задание». Чтобы не волновать экипаж, Кухарек сказал на ухо майору:

– Командир, в баках пусто. Бензиномер на нуле. Непонятно, почему еще работают двигатели.

– Не волнуйся, теперь мы уже дотянем и с остановленными движками. Не спеши только выпускать шасси. Сделаешь это по моей команде.

Словно подслушав разговор командира с бортмехаником, крайний левый винт прекратил вращение.

– Сдох один. Вот дьявол, ты их как будто сглазил, – сказал Суини, стирая пот со лба. – Радист, как связь? Что там «вышка», обеспечивает нам посадку?

– Связи нет. Я их слышу, а они не отвечают.

– Дайте ракетами сигнал «Иду на вынужденную».

Но и на красно-зеленые ракеты земля не реагировала.

Один за другим на взлетную полосу выруливали и взлетали Б-29, идущие на задание.

– Вот ублюдки! – выругался Суинга. – Не хотят брать нас к себе. А ну-ка, дай залп из всех ракет, какие только есть на борту.

Только после того, как «Великий художник» устроил фейерверк, на него обратили внимание и освободили полосу для посадки.

По сигнальному коду из всех сочетаний выпущенных ракет можно было прочитать что угодно: «Отказ матчасти», «Пожар», «Иду на вынужденную посадку», «Не сбросились бомбы», «На борту убитые и раненые».

«Великий художник» не успел еще приземлиться, как к нему помчалась колонна санитарных и пожарных автомашин.

Пустая «крепость» была непривычно летуча. Опустилась она в середине полосы. Упала свысока, по-вороньи, и сделала серию мелких «козлят».

– Э, парень, да тебе пяток вывозных полетов нужно дать, – съязвили с вышки управления. – Тормози энергичнее, а то в океан укатишься. Мы водолазов по штату не держим.

– Расчет – единица, посадка – два, – невесело пошутил Дон Олбэри.

Но Суини промолчал. Его охватило полнейшее безразличие. Как будто бы посадку делал не он и шпильки отпускались в адрес постороннего человека.

Когда экипаж вышел из машины, к ним подкатил зеленый джип.

– А где убитые и раненые? – спросил сержант, сидящий за рулем «виллиса».

Майор Суини, едва державшийся на ногах от усталости и нервного опустошения, вяло махнул рукой в сторону Японии:

– Они все остались там.