Текст книги "Последний камикадзе"

– Вам, Нагосава, сейчас можно выступать в театре Кабуки. Ни одна маска не сравнится с фантастической раскраской вашего лица. Демоны, которых они представляют в масках, просто какие-то котята по сравнению с вами. Вы похожи на того, кто идет самым первым во время очищения в Сумиёси[29]29
  Церемония в синтоистском храме Сумиёси. Впереди идет маска Гангу, мифического существа, обитающего в горах Японии.


[Закрыть].

Нагосава молчал, устремив взгляд в полетную карту. Только желваки на скулах говорили, что он слышит насмешки командира.

– Вы знаете, мичман, – продолжал Ясудзиро, – всякий уважающий себя самурай после такого бесчестья сделал бы себе харакири. Но вы будете жить долго. Для вас позорная жизнь гораздо дороже чести воина.

Фугу продолжал молчать. Но если бы кто знал, как он ненавидел в эту минуту своего недавнего спасителя!

Ясудзиро привязался ремнями и, осмотрев кабину, приготовился к запуску. Работая с рычагами кабины, он перехватил скользнувший по нему ненавидящий взгляд штурмана. Ясудзиро понял, что отныне он приобрел в лице Фугу самого злейшего врага. Но это его не слишком огорчило, и он решил опробовать на Фугу приемы из его же арсенала.

– Господин Нагосава, – продолжал летчик, – мы люди, деловые, и я предлагаю вам сделку. Вы мне вручите три бутылки сакэ «Белый журавль» в знак благодарности за сохранение мужского естества и за спасение вашей драгоценной жизни, а я всем говорю, что ваше побитое лицо и все прочие места – след ударов при вынужденной посадке. Тогда ваши синяки и шрамы будут вызывать уважение у собратьев по оружию.

Штурман молчал.

– Не жадничайте, штурман, соглашайтесь, пока я не повысил ставку и обещаю хранить вашу тайну всего лишь за три бутылки сакэ.

– Согласен, командир, – с трудом выдавил из себя Нагосава и снова склонился над полетной картой, рассчитывая поправку на боковой ветер.

Тщательно опробовав замененный мотор, Ясудзиро приветливо махнул рукой провожающим и, вырулив на старт, дал полный газ. Под крылом машины проплыли вершины пальм, и впереди заблестела голубая гладь моря.

Вечером Ясудзиро встретился с Кэндзи Такаси в приморском кабачке. Кэндзи рассказал последние новости, происшедшие в его отсутствие на «Акаги». Из боевых вылетов не вернулись двое, да и самому Кэндзи крепко досталось над Баликпапаном. Высаженные на Целебес десанты прекрасно обходятся без авиационной поддержки.

– Выпьем, Тора, за новые маршруты. Здесь нам уже делать нечего. Наша охота на бомбардировщиках за мелкими группами голландцев стала смахивать на стрельбу по воробьям из главного калибра.

Друзья выпили за будущие успехи… За разговором незаметно опустели три бутылки – щедрый дар жадного Фугу.

Глава одиннадцатая

– Привет, маэстро! Вы не видели Боба Харриса?

Итальянец-портье, что-то писавший за стойкой, поднял голову и перестал мурлыкать песенку герцога из «Риголетто».

– … Салют, лейтенант! Мистер Харрис куда-то уехал, часа полтора назад. Возьмите ключ.

Чарлз Мэллори поднялся в свой номер. После визита японских авианосцев к Гавайскому архипелагу они с Бобом остались без жилья. Их коттедж сгорел во время бомбардировки аэродрома Уилер. Сгорело и все имущество. Уцелел только, автомобиль Боба, бывший в ремонте.

За двадцать дней, прошедших со времени японского налета, жизнь на Гавайях начала входить в колею. Военные и гражданские пришли в себя от шока, вызванного массированным ударом японской авиации. Похоронили мертвых. Раскопали руины. Отремонтировали взлетные дорожки на аэродроме. Нашлась работа и для летчиков. На военном транспорте прибыли из Штатов несколько десятков самолетных ящиков. Из деревянной тары вылупились новенькие морские «лайтнинги», окрашенные в голубую краску. И в эскадрилье, где служили Боб и Чарлз, на самолетной стоянке появилось полдюжины шикарных красавиц машин, загримированных под цвет морской волны. Они стояли, нахально задрав свои носы, среди обшарпанных и подлатанных подруг, переживших, трагедию Пёрл-Харбора.

Теперь на аэродромах было введено боевое дежурство. Получив тяжелый урок, все стали бдительнее. Антенны радиолокаторов вращались круглые сутки, ощупывая воздушное пространство над океаном. Вдали от Оаху бороздили море сторожевые суда. Летающие лодки – «Каталины» круглосуточно висели в воздухе, разведывая японские суда на удалении до семисот миль от Гавайских островов.

Чарлз Мэллори не был единственным счастливчиком, кому удалось подняться в воздух во время налета и вернуться живым. Роберту Харрису тоже пришлось подраться. Налет японцев застал его у Кэт. Эта храбрая женщина доставила его на аэродром Уилер. Когда Роберт добрался до стоянки, первая волна японских самолетов прекратила свою работу. Во время короткого затишья Бобу удалось разыскать среди разбитого и сгоревшего хлама исправный «лайтнинг» и поднять его в воздух.

Вынырнув из дыма, затянувшего небо над островом, Роберт неожиданно оказался в самой гуще японских машин второй ударной волны. Впечатление было потрясающим. По словам Боба, он предпочел бы встречу с тигром-людоедом, имея оружием бейсбольную биту. В этом вылете Роберт Харрис был сбит. Но прежде чем ему пришлось покинуть с парашютом изрешеченный японскими пулями «лайтнинг», он успел свалить в море пикировщик «99». Боб приводнился с парашютом милях в двух от береговой черты. Его вместе с экипажем сбитого японского самолета подобрал спасательный катер.

Плавающие в океане японцы и Роберт Харрис вели себя мирно, хотя их разделяло не более трехсот ярдов. Но, очутившись на борту катера в обществе сбитых японцев, Боб не захотел сдерживать своей злости. Он сразу же набросился с кулаками на низкорослых противников. Японцы, чудом избежавшие гибели, даже не думали сопротивляться. Двумя молниеносными ударами в челюсть Харрис свалил одного, послал в нокаут другого.

– Лейтенант, прекратите, – пытался удержать его кто-то из моряков. – Это же пленные…

– Пленные?! – истерично крикнул летчик. – Ты посмотри, парень, что наделали эти мерзавцы! – Он кивнул в сторону бухты, затянутой дымом. – Ты знаешь, сколько они сегодня побили наших? На меня одного, – он с ненавистью посмотрел на пытающегося подняться на ноги японца, – налетело не меньше десятка «нулей». Из «лайтнинга» сделали решето, а когда я выпрыгнул, пытались расстрелять меня в воздухе.

Трясущимися руками Роберт взял предложенную ему сигарету и, сделав несколько жадных затяжек, стал переодеваться в сухую матросскую робу.

Японцы, придя в себя, что-то залопотали на ломаном английском языке.

– Что им нужно? – поинтересовался Боб, успевший проглотить стакан виски для согрева после купания. Теперь летчик совсем пришел в себя.

– Они заявляют протест против грубого обращения с офицерами императорского флота.

Боб показал им неприличный жест и посоветовал:

– Молчите, крысы, пока не выкинул вас за борт.

Но японцы не реагировали на его слова: повернувшись спиной, казалось, забыли обо всем. Они смотрели на пылающую бухту, и в узких их глазах светилось торжество.

Очень немногим пилотам и зенитчикам удалось открыть свой боевой счет в небе Пёрл-Харбора. Зато кому повезло – стали знамениты на всю Америку. О них кричала пресса. Их фотографии заполняли страницы газет и журналов. Херст и другие газетные магнаты, славя героев Пёрл-Харбора, пытались сгладить остроту национального позора и бесчестья.

Сегодня знакомый штаб-сержант по секрету сказал Чарлзу чрезвычайно приятную новость, которой ему не терпелось поделиться с приятелем.

Боб появился в гостинице почти вслед за Чарлзом. Швырнув в угол темно-синюю пилотку, что у него было признаком плохого настроения, он сел в кресло и потянулся за сигарой.

– Привет, старина! Откуда у тебя такой изумленно-растерянный вид, словно у монахини, затяжелевшей от прохожего пилигрима? Ты чем-то расстроен?

– Был сейчас у Кэт…

– Об этом можно и не говорить. От тебя за милю разит ее духами. А что рано вернулся?

– В Гонолулу пришел «Йорктаун», а вместе с ним и ее красавчик Генри Хьюз. Ты посмотрел бы на нее, когда мы пришли к ней в одно время. Кэт извивалась, как гремучая змея. И ты знаешь, она, стерва, так повела себя, что я вскоре почувствовал: мне там делать нечего. Чтобы позолотить пилюлю, она перехватила меня у порога, и я опасался, что задушит в своих объятиях. А затем выставила за дверь. Словом, на правах хозяина у нее остался Генри. Хочется рвать и кусаться…

– Стоит ли из-за этого так переживать?

– Чак, пойми меня, старый бандит. Я к ней снова успел привязаться. Она здорово скрасила мою жизнь в эти проклятые дни, что прошли после японского налета. А потом ты видишь, что она весьма оригинальная женщина. Красива. Неглупа…

– Ну коль ты начал ее хвалить, то, видно, дело и вправду серьезно. Но учти, Боб, Кэт не только умна и красива, она своенравна и ядовита. И берегись, как бы в одно время от ее ласк ты не завалился в плоский штопор.

– Чарлз, я говорю серьезно. У этой женщины кроме всего прочего есть кое-что и на счету в банке.

– Мой дружеский совет – плюнь на нее. Найди другую, и через неделю-две из твоей памяти выветрится эта шикарная мисс. А сейчас я сообщу тебе прекрасную новость: в штабе лежит телеграмма – нам с тобой президент подкинул по кресту «За летные заслуги».

– Ты не шутишь?

– Штаб-сержант Горрис поклялся, что читал телеграмму своими глазами. Говорит, что завтра об этом объявят официально.

– Ура! – воскликнул Боб и, оторвав Чарлза от пола, закружил в воздухе. – Чак, дорогой, ты вернул мне интерес к жизни!

– Но это еще не все, Робби. Нас с тобой повысили в званиях. Теперь я – первый[30]30
  Первый лейтенант – соответствует старшему лейтенанту.


[Закрыть], а ты – капитан.

– Чарли! Какого же дьявола мы сидим здесь! Почему мы еще не в кабаке? Пошли в машину! – заторопил он приятеля.

Не доезжая до ресторана, Роберт остановил «форд» у газетного киоска:

– Чак, прихвати газету, может, там что есть о нашем награждении.

– Не можешь потерпеть до завтра?

– Ей-богу, не верится, что нас наградили, хотя знаю – кресты дадут не зря. Мы их честно заслужили.

Чарлз вышел из автомобиля и через минуту вернулся с журналом «Лук». С яркой обложки его смотрело худощавое лицо пожилого адмирала. В темных глазах этого почтенного джентльмена, читалась пугающая непреклонность, привычка повелевать и распоряжаться судьбами тысяч.

– Кто это такой? – поинтересовался Роберт, взглянув мельком на портрет.

– Сейчас посмотрим, – отозвался Чарлз, листая журнал в том месте, где помещали списки награжденных. Ему и самому не меньше, чем Бобу, хотелось убедиться в правдивости слов штаб-сержанта. – В этом номере о нас еще нет, – сказал с легким разочарованием и тут же подпустил шпильку: – Конечно, нам было бы приятнее, если бы «Лук» поместил на обложке знаменитого аса Боба Харриса…

– Но, увы, – парировал Роберт, – его редактор предпочитает давать портреты адмиралов.

– Это новый главнокомандующий военно-морским флотом США адмирал Эрнест Кинг.

– Ого! – с уважением воскликнул Боб. – Беру свои слова назад. Это действительно не просто адмирал. Значит, его предшественнику Киммелю за Пёрл-Харбор дали пинка в зад? Поделом!

– Ну, теперь держитесь, «чарли»![31]31
  Кличка японцев.


[Закрыть] Этот Кинг – мужчина серьезный. Слушай, что о нем пишут: «Адмирал за сорок один год своей службы прошел через все офицерские должности, проявив на каждом посту незаурядные способности. Он весьма одаренный человек с недюжинным умом. Не терпит глупцов и слабовольных людей. Однако подчиненные его больше боятся, чем любят…»

Роберт взял на секунду журнал из рук Чарлза и взглянул на портрет Кинга.

– Для дела, вероятно, этот адмирал хорош, однако я не завидую его подчиненным. Не дай бог служить под началом такого сухаря, будь он хоть трижды одаренный! Посмотри, какой у него испепеляющий взгляд. По-моему, он разучился улыбаться еще в детстве.

Чарлз решил заступиться за адмирала:

– Не помню, где я читал, что для командования на войне и в мирное время требуются разные качества. Воевать должны решительные люди, твердые и безжалостные. В мирное время они окажутся не нужны со своим непокладистым характером. У них будет слишком много недоброжелателей и завистников.

Через четверть часа офицеры были на «Горе». Из ресторана отлично просматривалась вся бухта Пёрл-Харбор. Жуткие следы налета были заметны даже с такого расстояния.

– Кстати, мистер Мэллори, – продолжал Боб разговор, происходивший в автомобиле, – вам не приходила в голову мысль, что нам тогда чертовски повезло? Причем так крупно повезло, как ни разу в жизни даже при игре в трик-трак.

– Да, Роберт, это верно. Большое везение – большое счастье…

– Посмотри, – Роберт кивнул на бухту, – что наделали эти «чарли». Мне хочется крепко вздуть их за это. И надеюсь, что нам скоро предоставят такую возможпасть. Эй, мистер Негатив! – окликнул он официанта-негра, – Задерни штору, чтоб меня не стошнило от этого пейзажа!

– А кто виноват? – спросил Чарли, следя за негром, который ловко закрыл окно.

– Кто?.. Возможно, и мы с тобой. На нас натянули мундиры не для того, чтобы мы жрали виски с девками. Если бы нас вовремя подняли, и не двоих, а все двести истребителей, на «кобрах», «лайтнингах» и «брюстерах», разве такое бы случилось? Да бомберы стукнули бы по авианосцам до подхода к Гавайям, и было бы совсем ол райт!

– Все так, Боб, но кто-то же виноват в этой трагедии?! Скажешь: сейчас их ищут. Пожалуй, даже нашли – не зря же флотом стал командовать другой. А где же наша былая мощь на Тихом океане? Вон она кверху килем плывет.

– Ничего, Дядюшка Сэм богатый джентльмен. Всего понастроит. А вот парней, что погибли, не воскресишь…

– На русских тоже внезапно напали. Войны сейчас не объявляются. Все делается по-бандитски…

– Да кто из нас думал, что эти желтые прилетят сюда?

– Ладно, Боб, переменим тему. Давай-ка лучше выпьем за наши награды, которые нам нелегко достались.

Глава двенадцатая

1

В походе участвовало четыре авианосца. Стрелки их компасов плясали на южных румбах. Впереди, за морем Бенда, лежала Австралия – континент, никогда не знавший войны. Обойдя острова Флорес и Тимор, еще занятые гарнизонами противника, авианосцы вышли на оперативный простор. Целью их набега был Дарвин – крупный порт на северо-западном побережье Австралии, служивший главной базой флота союзников на этом театре военных действий. Хотя о Пёрл-Харборе трубили всюду, появление японских самолетов над целью снова оказалось внезапным. Немногочисленные американские и австралийские истребители, прикрывающие порт, были застигнуты на земле.

Отряд Моримото входил в состав первой волны. Она захлестнула причалы порта и обрушилась страшной тяжестью торпедных ударов на стоявшие под разгрузкой боеприпасов транспорты «Зеландия» и «Нептун».

Звено Ясудзиро атаковало «Зеландию» с высоты 30 метров. Выдерживая машину на боевом курсе, летчики отчетливо видели и светлые надстройки корабля, и штабели боеприпасов в зеленых ящиках упаковки, сложенные на пирсе, и убегающие в стороны жалкие фигурки обреченных людей.

Первые нити зенитных трасс потянулись к самолетам после того, как торпеды были сброшены. Близкий разрыв снаряда на какую-то долю секунды затмил солнечный свет в кабине и резко встряхнул машину. Ясудзиро показалось, что он услышал, как пробарабанили осколки по обшивке фюзеляжа. Пробормотав проклятие, он осуществил противозенитный маневр – развернулся в противоположную сторону с набором высоты. Проходя в стороне от «Зеландии», он увидел результат торпедометания. Подорванный транспорт оседал на один борт. На торпедированном «Нептуне» рвались боеприпасы.

Вторая волна японских самолетов состояла из пикировщиков «99». Пилотам, сидящим за их штурвалами, казалось, были чужды чувства жалости и страха. В атаках они не щадили ни противника, ни себя. От взрыва их бомб сдетонировали боеприпасы на причалах. Порт превратился в преисподнюю. Ударная волна от взорвавшихся боеприпасов настигла торпедоносцы Ясудзиро на выходе с акватории порта. Она так встряхнула машины, что показалось, они потеряли управляемость. Летчики подумали о тех, чьи самолеты в момент взрыва находились над причалами.

– Сегодня не все вернутся домой, – прервал молчание Фугу, сверкнув золотыми зубами, вставленными на место выбитых в Кендари. Они шли домой, и к штурману стало возвращаться присутствие духа.

«Что-то хорошее мне сказали перед вылетом. А что? – вспоминал Ясудзиро. – Да, вернулся из госпиталя штурман Судзуки. Завтра мы расстанемся с Фугу. Какое счастье не видеть больше его физиономию!»

В воздухе истребителей противника не было. И немудрено: Дарвин с каждой минутой все больше походил на ад кромешный. Пикировщики атаковали суда торгового флота, стоящие на внешнем рейде, сам город и аэродром, с которого не смог взлететь ни один самолет. Японские летчики более двух часов висели над ним. Блокирование аэродрома было выполнено но всем правилам военного искусства. Одна группа приходила на смену другой, и каждая из них стремилась уничтожить бомбами и пулеметно-пушечным огнем все, что имело хотя бы какую-нибудь ценность в военном отношении. В этом налете японцы уже в который раз продемонстрировали картину полного господства в воздухе сынов Страны восходящего солнца.

На аэродроме Дарвин витала смерть. Беспомощные, застигнутые врасплох на земле пилоты, забившись в ненадежные укрытия, пережили много кошмарных минут. Лишенные возможности действовать и сражаться, они, замерев от ужаса, молили небо, чтобы в них не угодила бомба. В состоянии полушока прислушивались они к леденящему вою бомб и пикирующих самолетов, к близким разрывам, осыпавшим землю на их головы.

Наконец налет, показавшийся им вечностью, прекратился. Полуоглушенные, засыпанные землей люди выползали из щелей, не веря, что японцы уже улетели. Их окружала страшная картина разрушений. От аэродрома остались руины ангаров, дымящиеся останки самолетов и исковерканная взрывами взлетно-посадочная полоса. Черное облако дыма стояло над портом и городом. Горели корабли и жилые дома. Люди, избежавшие смерти, смотрели ошалевшими глазами на перепаханную стальным смерчем землю, на изуродованные трупы, над которыми жужжали зеленые мухи.

Война лишь мимоходом заглянула в Австралию и, показав людям свой отвратительный лик, исчезла за лазурью горизонта.

2

Самолеты отряда Ясудзиро приближались к авианосцам. Радиопеленги, полученные с борта «Акаги», совпадали с направлением полета. Сегодня Фугу ликовал: экипаж давно не укладывал так удачно торпеды. Но Ясудзиро с каждой минутой становился все мрачнее. Через каждые десять-пятнадцать секунд он смотрел на бензиномер. Остаток топлива сокращался с катастрофической быстротой. По-видимому, бензин давал утечку. Летчик вспомнил о близком разрыве зенитного снаряда. Наверное, какой-нибудь осколок задел бензопровод, и топлива не хватит, чтобы дотянуть до палубы «Акаги». И еще в памяти Ясудзиро промелькнула «девятка» Сацу Акацуки с развороченной консолью и белым следом выливающегося бензина.

– Эй, стрелок! – крикнул Ясудзиро по переговорному устройству. – Как там за хвостом, есть от нас след?

Но стрелок молчал.

Тогда Ясудзиро запросил ведомых, видят ли они след от его машины. Те ответили утвердительно. Сомнение в неисправности бензиномера исчезло, а вместе с ним исчезла и надежда на благополучный исход полета. Нужно было тянуть поближе к эскадре. Только там были шансы на то, что терпящих бедствие подберут эсминцы.

Но давно замечено, что беда не ходит одна. Левый мотор дал несколько перебоев, и из-под капота вырвались языки пламени. Краска на капоте сразу же потемнела и вздулась пузырями. Фугу усиленно застучал ключом, передавая сигнал бедствия и свои координаты. Но до эскадры было слишком далеко, чтобы рассчитывать на быструю помощь эсминцев. Под самолетом катились волны Тиморского моря. Ясудзиро выключил горящий двигатель и, поставив винт во флюгерное положение, попытался тянуть на одном моторе. Но пожар не погас. Не помогли и огнетушители. Огонь, выбиваясь из-под капота, разгорался все сильнее и лизал плоскость.

Фугу, с отвалившейся челюстью, дрожащими руками проверял надежность крепления подвесной системы своего парашюта. Даже в такой момент Ясудзиро не смог удержаться от шутки:

– Итаро-сан, вы куда-то собрались прыгать? Хотя вам хорошо: вы же рыба, Фугу!

Медлить дальше было нельзя. Ясудзиро решил садиться на воду. Передал по радио: «Иду на вынужденную посадку, уточните мои координаты и присылайте помощь». Он развернул машину вдоль волн и перешел на снижение. Ведомые «97» встали в круг, наблюдая за результатом вынужденной посадки.

Закусив губу, летчик выровнял самолет над пенящимся валом. Садиться на такую неспокойную водную поверхность рискованно. Но выбора не было. Левая плоскость пылала вовсю, грозя отвалиться в любую секунду.

Все ближе и ближе волны, вот уже пенная шапка лизнула горящую плоскость и ушла, подставляя самолету вместо себя глубокую впадину между холмами воды. Перед самым приводнением мотор заглох. «Кончилось горючее», – понял Ясудзиро, выбирая на себя штурвал. Побелевший как мел Фугу уперся ногами и руками в приборную доску, ожидая приводнения. Ударившись о гребень волны, самолет отделился, взмыл на несколько метров и без скорости тяжело рухнул в воду. Его подхватила вторая волна, и торпедоносец запрыгал, как поплавок.

Посадка получилась на редкость удачной. Но дырявый фюзеляж пропускал воду. Нужно было торопиться, пока самолет сохранял плавучесть. Освободившись от привязных ремней, Ясудзиро и Фугу извлекли из аварийного отсека надувную лодку с запасом воды и продовольствия. Пока штурман надувал лодку с помощью воздушного баллончика, смонтированного на корпусе лодки, Ясудзиро заглянул в кабину стрелка-радиста. Тот не дышал, на груди комбинезона расплылось большое кровавое пятно.

– Скорее, скорее, командир! – торопил Фугу. – Нам некогда возиться с покойником.

Кабина более чем наполовину заполнилась водой. Самолет вот-вот должен погрузиться в воду. Ясудзиро и Фугу перебрались на лодку, сложили аварийный запас в корму. Затем Ясудзиро сел на весла-гребки. Фугу ножом отрубил тросик, который, как пуповина, связывал их с торпедоносцем. И это было сделано вовремя. Едва Ясудзиро отплыл от машины, как набежал пенистый вал и захлестнул ее. На какую-то секунду из воды вынырнул киль с красным кругом опознавательного знака, и от торпедоносца осталось только радужное масляное пятно, расплывшееся по воде.

Самолеты покружились над местом посадки, пока не убедились, что пилот и штурман живы, и взяли курс к эскадре. Ясудзиро и Фугу остались одни в пустынном море.

– Хорошо, что нет стрелка, – первым нарушил молчание штурман, – никто не знает, сколько нам дней плавать. А еды совсем мало. Я сегодня почти не завтракал. Почему-то перед боевым вылетом аппетита нет. И еще говорят, что от ранения в живот выживают только те, кто ранен был натощак. Вот теперь бы я пообедал!

Ясудзиро ничего не ответил, но, глядя на хищное лицо Фугу, подумал: «А ведь он и от меня захочет избавиться, лишь бы сэкономить аварийный запас».

Когда после скромного обеда штурман захрапел на корме, Ясудзиро осторожно извлек его пистолет из кобуры и выбросил в море. За пистолетом последовал и морской нож Фугу. Свой кольт летчик переложил в боковой внутренний карман комбинезона.

Проснувшись, штурман удивленно посмотрел на опустевшую кобуру и понял, что его обезоружили.

– А где мой пистолет?

– В море, там же, где и нож.

– Командир, почему вы это сделали? Ведь «намбу» казенное имущество.

– Чтобы вас не тревожила мысль, что аварийного запаса для одного человека хватит на две недели. Эта арифметика читается на вашем лице, господин Нагосава. Я – капитан на этой резиновой посудине, и мои действия не подлежат обсуждению.

Фугу обиженно промычал что-то, накрылся курткой и, свернувшись на дне лодки, притворился спящим. Он сейчас просто не мог смотреть на Ясудзиро. В нем клокотала ярость, он не мог простить себе своей опрометчивости. А какой великолепный шанс был у него отомстить за все свои прежние обиды… И в самом деле, этот аварийный паек он смог бы растянуть на полмесяца. А что теперь? Ясудзиро сильнее его физически, великолепно владеет каратэ и вооружен кольтом. Голыми руками его не взять. Эх! Хотя бы остался нож с великолепным лезвием длиной в шесть дюймов…

3

Прошли три тягостных дня наедине с омерзительным человеком, рядом с которым ощущаешь физическую, моральную, биологическую и черт знает какую еще несовместимость. Запасы воды и продовольствия, несмотря на экономию, заметно сократились. А эсминцы даже не появлялись. Почему их не ищут? Ведь с самолетов видели, что приводнились они благополучно. Не хотят рисковать эсминцем, посылая его на поиски двух человек, или, быть может, эскадра ведет бой и не до них? Эти мысли и подобные им роились в голове Ясудзиро. А Фугу совсем впал в отчаяние. Однажды, чтобы избавиться от невеселых размышлений и ободрить штурмана, Ясудзиро попытался поговорить с ним, расспросить о прошлом. Ведь он почти ничего не знал об этом человеке, с которым судьба свела его сначала в один экипаж, а теперь в одну лодку. Но Фугу был явно не настроен изливать свою душу. С каждым часом он все сильнее впадал в отчаяние. И было понятно, что ради сохранения своей жизни он пойдет на все. Он почти все время молчал и угрюмо смотрел вдаль. Временами ему что-то мерещилось, видимо корабли, и тогда он вставал, махал курткой и звал на помощь. Убедившись, что никого нет, сникал, бессильно опускался на свое место и продолжал глядеть на пустынный горизонт.

Однажды рядом с лодкой взлетела стайка летучих рыб, вспугнутая каким-то морским хищником. Пара рыбешек шлепнулась в лодку. Фугу как тигр бросился на добычу, закрывая ее своим телом от Ясудзиро. Через мгновение трепещущие рыбки хрустели на его искусственных, зубах. Ясудзиро брезгливо отвернулся от него…

Ели один раз в сутки, точно в полдень, который фиксировался по хронометру. Дележка пищи происходила под строгим контролем Фугу, боявшегося, что его могут обделить хотя бы на каплю воды или крупинку риса. Мгновенно заглотав свою скудную порцию, штурман каким-то диким взглядом провожал каждый кусочек пищи и каждый глоток воды, проглоченные Ясудзиро. Казалось, что он вот-вот бросится и на летчика, вопьется ему в горло.

Прошли еще три дня. Вода и продукты кончались. Особенно остро мучила жажда. А на небе ни тучки, и море было по-прежнему пустынно. Фугу, не выдержав, напился морской воды и был жестоко наказан. У него начались боли в животе и рвота. При всей трагичности положения Ясудзиро не мог не улыбнуться, глядя, как Фугу восседал со спущенными штанами на корме. Несколько корабельных дымков, замеченных перед закатом солнца, не принесли им желанного избавления от призрака смерти. Корабли прошли где-то там, за горизонтом, даже не показав мачт. Отчаявшись и потеряв надежду на спасение, Фугу совершенно утратил контроль над собой. У него начали все чаще повторяться приступы истерии. Он то с громкими рыданиями бился головой об упругие борта надувной лодки, размазывая слезы по заросшему щетиной лицу, то начинал громко хохотать и рассказывать Ясудзиро, каким образом он убьет его ночью.

К мукам жажды и голода добавилась еще пытка бессонницы. Фугу, одержимый манией убийства, стерег каждое движение Ясудзиро. Временами у летчика возникало сильное желание пустить пулю в лоб своему невменяемому спутнику, превратившемуся в опасное животное.

На седьмой день после гибели самолета Ясудзиро не выдержал. Ослабев от жажды, голода и недосыпания, он как-то внезапно отключился и уснул, привалившись к борту. Скрещенными руками он инстинктивно продолжал прикрывать свое горло и спрятанный на груди пистолет. Ему приснилась Тиэко, угощавшая его дымящимися блюдами скияки и чаем, разлитым одновременно в десять чашек.

Фугу, увидев спящего Ясудзиро, вышел из состояния апатии. Он не мог упустить такого удобного случая, медленно и бесшумно пополз к спящему летчику. Под тяжестью двух тел нос лодки сильно погрузился в воду, и волна чуть не плескала через борт. Фугу выждал удобный момент, когда недалеко от лодки появился спинной плавник большой акулы, и резким толчком выбросил летчика из лодки.

Захлебнувшись соленой водой, Ясудзиро несколько мгновений не мог осознать, что с ним произошло, пока не вынырнул на гребень и не увидел оранжевую надувную лодку с лихорадочно гребущим веслами Нагосавой. Однако короткие ручки весел не позволяли развить большой скорости, и лодка удалялась довольно медленно. Зато с противоположной стороны на Ясудзиро быстро надвигался, разрезая воду, плавник голубой акулы. Это был конец, заставивший его похолодеть в теплой, тридцатиградусной воде. Но умирать не хотелось, и Ясудзиро схватился за шершавую рукоятку тяжелого кольта. Три выстрела, сделанные почти в упор в голову, заставили хищницу уйти на глубину. Ясудзиро оглянулся на лодку. Она за это время удалилась от него метров на тридцать. Летчик не стал стрелять в Фугу, боясь, что промахнется и продырявит лодку.

Бешенство и ежесекундное ожидание нового нападения акулы влили в организм Ясудзиро приток сил. На каком-то втором дыхании он рванулся в стремительном кроле за оранжевым пятном уплывающей лодки. Расстояние между ними сокращалось медленно. Задыхаясь от напряжения, Ясудзиро чувствовал, как его сердце бьется о рукоятку кольта, снова запрятанного в нагрудный карман. Вот когда ему пригодились ежедневные тренировочные заплывы в бассейне Йокосукской школы и на пляже Суноура!

Только десять метров отделяли его от лодки…

«Лишь бы не сдать, лишь бы выдержать этот темп еще с полминуты! Ну еще!.. Еще чуть-чуть!..»

Оставалась узкая полоска воды между Ясудзиро и оранжевой кормой.

Нагосава тоже выдохся. Лодка уже почти не двигалась. Ясудзиро догнал ее и бессильно повис, ухватившись за корму лодки. Он не влез бы в нее, даже если бы снова накинулась акула.

Передохнуть удалось лишь секунду. Почувствовав, что лодка вздрогнула, Фугу выпустил весла. Лицо его исказилось от бешенства, и он бросился на летчика, схватил его обеими руками за горло. Но слишком мало осталось сил, чтобы переломить горловые хрящи. Тогда Фугу потянулся к горлу зубами. Уже теряя сознание, Ясудзиро ткнул пальцами в глаза Нагосавы. Этот жестокий боевой прием каратэ спас ему жизнь. Фугу рухнул на дно лодки. Сделав несколько освежающих вздохов полной грудью, Ясудзиро стал приходить в себя. Фугу сидел на корме, закрыв лицо руками.

Ясудзиро теперь твердо знал, что одному из них места в лодке нет. Фугу стал опасен, как взбесившийся пес. Отсюда уплывет только один… Ясудзиро извлек кольт и прицелился. Обессилевшую руку он положил на борт лодки. И все равно рука дрожала. Мушка плясала на круглой голове Нагосавы, словно на яблоке спортивной мишени. Опустив мушку чуть ниже, летчик заставил себя нажать на спуск.

Нагосава дернулся, осел на дно лодки и затих. Кое-как перевалив за борт свое непослушное тело, Ясудзиро несколько минут лежал без движения рядом со своим бывшим штурманом. Фугу был мертв. Тяжелая пуля, пробив грудь, вышла на спине, вырвав большой клок комбинезона. На дне лодки хлюпала кровь, смешанная с морской водой.