Текст книги "Последний камикадзе"

А потом Сталин прислал на Халхин-Гол новейшие самолеты И-15.3 и И-16 с пушечным вооружением. И летали на них летчики, вернувшиеся из Испании. В воздухе начался кромешный ад. Каждый день, каждый вылет увеличивали счет наших потерь. Двадцать восьмого августа на моих глазах погиб высокочтимый старший брат, Сёдзиро Моримото. А он был храбрый летчик с большим опытом. На следующий день после похорон я вылетел с мыслью отомстить за смерть брата. В этом полете я встретился с каким-то русским дьяволом и чуть не последовал вслед за Сёдзиро. Не знаю, кто из асов пилотировал преследующий меня истребитель, Грицевец или Кравченко, но делал он это великолепно. ― Моримото немного помолчал, словно споткнувшись о трудные фамилии. ― Я ломал свой И-97 до кровотечения из носа, но так и не смог стряхнуть противника с хвоста. Отметины на лице, о каких спрашивал Ясудзиро, от того боя. Самолет загорелся, я оставил его и раскрыл парашют. Русский сбавил скорость и прошел в, нескольких метрах от меня, а я, обожженный, окровавленный, висел на шелковой тряпке между небом и землей. Русскому ничего не стоило полоснуть в меня очередью из пулемета или рубануть крылом по стропам парашюта. Но он этого не сделал, и поэтому я сижу с вами, пью коньяк. – Моримото помолчал, глядя на дым сигареты. – Черт их поймет, русских! Они то свирепы в бою, как тигры, то великодушны к поверженному противнику. Совсем не похожи на нас. Но русские – сильный и храбрый народ, а Сибирь, где они живут, необъятна, непроходима и зверски холодна,

– Мой отец в двадцатом году оставил там ногу, и он об этой Сибири даже слышать не желает, – довольно трезво высказался совершенно опьяневший Хоюро. Моримото одобрил:

– Я тоже не хотел бы больше встречаться с русскими в бою. Есть много других народов, которых можно потеснить, чтобы обеспечить империи побольше пространства. А русские? Будь я высоким стратегом, оставил бы их в покое вместе с их Сибирью и белыми медведями.

Ясудзиро с тревогой слушал своего командира. Неужели от него, Моримото, непобедимого в спорте и в полетах, невозмутимого, храбрейшего самурая, он услышал эти слова? Может быть, он слишком пьян и не дает себе отчета в сказанном? Или он шутит, испытывая их? Но Моримото был явно трезвее всех сидевших за столом, а голос его звучал ровно и серьезно. Хоюро взревел невпопад, но, пожалуй, вовремя:

– Банзай нашему божественному микадо!

На этот раз осушили бокалы без задержки.

– Мрачные мысли в сторону! – объявил Моримото и вполсилы стукнул по столу ребром ладони. Жалобно звякнула посуда. Лак на столе от удара покрылся трещинами. Капитан-лейтенант окликнул официанта и прошептал ему на ухо какое-то распоряжение. Через несколько минут за столиком оказались «очаровательные дамы», приглашаемые по требованию посетителей.

Глава вторая

1

Постепенно Ясудзиро и его приятели стали считаться в Йокосукском отряде своими. У Ясудзиро появилась кличка Тораноко – Тигренок, которая льстила ему. Молодые летчики жили той же жизнью, что и окружающие их люди, которые с детских лет, закаляя свой дух и тело, готовили себя к судьбе военных. Представители этой замкнутой касты питали отвращение ко всякому труду, считая достойным занятием только спорт и военное дело. Кодексом правил йокосукских пилотов и мерилом их нравственности служил трактат сагасских самураев «Сокрытое в листве». Основой основ считалась беззаветная преданность своему сюзерену. Таковыми в первую очередь были император и непосредственные командиры. Обнаруживать какие-либо чувства считалось недостойным для воина-самурая, и высшая ему похвала была: «У него на лице нет ни следа радости, ни следа гнева».

Летчики отряда презирали смерть. Их воспитывали быть всегда в готовности выполнить высшую воинскую доблесть – победить или, оказавшись побежденным, умереть, совершив сэппуку[9]9
  Сэппуку – самоубийство вспарыванием живота. У нас более известно его второе название – харакири.


[Закрыть].

Офицерских окладов едва хватало на несколько посещений кабачков и домиков гейш. Остальное время жили в долг, не брезгуя занимать деньги у глубоко презираемых торгашей и ростовщиков.

Самые первые иероглифы, прочитанные Ясудзиро в школьные годы, складывались в фразу «Слава богу, что я японец». Считая себя настоящим японцем, он никогда не думал о том, какая пропасть отделяет его самурайскую касту от всего остального трудолюбивого и талантливого японского народа.

Через сколько ужасов и потрясений, мимо скольких смертей пройдет Ясудзиро, прежде чем глаза его начнут смотреть на жизнь по-другому!

Но это будет потом.

А пока летчики отряда приступили к освоению только что полученных с завода, пахнущих лаком палубных торпедоносцев «Мицубиси-97». На переучивание были даны минимальные сроки. Летать приходилось много, почти каждый день. Летчикам не разрешалось выходить за пределы авиабазы. В немногие свободные минуты приятели вспоминали посещение «Дзинрэй» и шутили над Хоюро Осада.

– Ну как вам понравилась русская водка, Хоюро-сан? – начинал Кэндзи Такаси.

– По-моему, она немного крепковата? – включался в игру Ясудзиро.

– Не успел даже распустить шнурки нижнего белья, – сознавался Хоюро.

И все трое заливались смехом.

Дело в том, что изрядно подвыпивший Хоюро пригласил «очаровательную даму» из «Дзинрэй». Благополучно добравшись до номера, он с трудом забрался на непривычное сооружение – кровать и, едва коснувшись головой подушки, погрузился в глубокий сон. Дама, проскучав до рассвета, ушла, не дождавшись пробуждения Хоюро. Однако по счету, предъявленному ему, пришлось оплатить не только первый законный час любви, но и все последующие пятнадцатиминутки.

– Ничего, – улыбался Хоюро, щуря и без того узкие глаза, – я все наверстаю в следующий раз. Пусть только нам разрешат отпуск.

Ясудзиро летал много и охотно. Приятели не отставали от него, внося в летное дело дух тщательно скрываемого соперничества. Быстро мелькали дни, заполненные ревом самолетных моторов и грохотом бомб на учебном полигоне.

В начале марта 1941 года группу летчиков, освоивших «97», во главе с Моримото откомандировали в авиагруппу, базирующуюся на борту авианосца «Акаги»

2

Авианосец, который раньше приходилось им видеть только издали, превзошел своими размерами все их ожидания. Даже невозмутимый Моримото свистнул от удивления, когда их катер причалил к трапу, взметнувшемуся вверх, будто пожарная лестница на крышу многоэтажного дома.

– Не будем торопиться, – остановил капитан-лейтенант Моримото Хоюро Осада, собиравшегося первым ринуться вверх. – Посмотрим, как по нему ходят аборигены. Не люблю быть жертвой шутников, а их здесь вон сколько собралось!

Моримото кивнул вверх. С палубы на них смотрели десятки моряков, готовых потешиться над неопытностью новичков. Но потехи на сей раз не произошло. Тренированные мускулистые парни почти так же ловко, как и бывалые моряки, поднялись на разлинованную белыми полосами палубу, напоминающую солидный отрезок мощной автострады или сдвоенное футбольное поле. Вдоль правого края палубы стальными пагодами громоздились надстройки, дымовые трубы и ажурные мачты, переплетенные тросами радиоантенн, – все вместе это здесь называлось островом.

После представления командиру авиагруппы капитану второго ранга Футида летчиков разместили в смежных каютах, удобных и просторных, как номера первоклассного отеля.

В конце апреля «Акаги» вышел в учебный поход. Пилоты авианосной группы приступили к тренировочным полетам. Одним из первых с авианосца на «97» слетал Моримото. А через неделю разрешили подняться в воздух и новичкам.

Ясудзиро, разбуженный на рассвете, жмурился от свежего ветра, вызванного быстрым ходом корабля. Он с интересом наблюдал, как самолетоподъемник извлекал тяжелую машину из глубоких недр авианосца на взлетную палубу.

Погода благоприятствовала полетам. Утро, родившееся на востоке, обещало быть безоблачным. По команде Моримото, назначенного командиром отряда торпедоносцев, они заняли места в кабинах самолетов, установленных на катапультных устройствах. Ясудзиро вспомнил слова инструктажа, который накануне провел с ними Моримото: «Взлет с катапульты ненамного сложнее обычного, и вы с ним справитесь свободно. А вот посадка на авианосец – это цирковой номер. Отнеситесь к этому элементу с предельным вниманием. Особенно к расчету. Не гоните лишнюю скорость на планировании, но и не теряйте ее. Провалиться без скорости до начала палубы – это самый верный способ врезаться в корму, со всеми вытекающими из этого последствиями».

«Акаги» развернулся против ветра и, развив предельную скорость, приступил к выпуску самолетов в воздух.

Первым взлетел Хоюро Осада.

Взревели на полную мощность двигатели. Рывок катапульты швырнул машину в воздух. Слегка качнув крыльями, «97» перешел в набор высоты. С взлетом Хоюро справился неплохо. Сделав три круга над «Акаги», он стал заходить на посадку. Ясудзиро и Кэндзи, сидя в кабинах, внимательно следили за планирующей машиной товарища. Приближался самый ответственный момент полета – посадка на зыбкую палубу авианосца.

Расчет Хоюро сделал с перелетом. Машина снижалась несколько выше расчетной глиссады, и «97» был отправлен на второй круг. Очередной заход удался – торпедоносец приземлился в заданном месте, но произошла какая-то неисправность тормозной установки. Промчавшись через все аэрофинишеры, натянувшие свои тросы поперек палубы, самолет не зацепился за них посадочным крюком. Пытаясь остановить машину, Хоюро намертво зажал тормоза. Из горящих колодок пошел дым, однако палуба катастрофически заканчивалась, и летчик дал газ, чтобы уйти на взлет. Замедливший скорость самолет дико взревел и, чуть подпрыгнув над обрезом палубы, тяжело рухнул в воду. Форштевень авианосца промчался со скоростью курьерского поезда над местом падения.

Хоюро и его экипаж были, вероятно, убиты в момент тарана, а может быть, просто ушли на дно океана вместе с обломками машины, не успев освободиться от привязных ремней. Океан принял жертву. В кильватерной струе авианосца не осталось даже щепок от погибшего самолета.

Прощайте, друзья! Самому старшему из вас был двадцать один год…

Происшествие было настолько быстротечным и ошеломляющим, что никак не укладывалось в сознании Ясудзиро. Он не мог сидеть больше в кабине, открыл колпак и спустился на палубу.

Мгновенная гибель экипажа не остановила полетов. После проверки тормозных устройств командир авиагруппы «Акаги» Футида приказал продолжать работу.

Моримото нашел Ясудзиро в курилке, где тот жадно докуривал вторую подряд сигарету, пытаясь забыть врезавшуюся в память сцену падения за борт «Мицубиси» Хоюро Осада. На непроницаемом лице Моримото не было никаких следов волнения, как будто он и не видел катастрофы. Командир отряда щелкнул портсигаром и, прикурив сигарету, сказал будничным тоном, точно приглашая на прогулку по взлетной палубе:

– Ясудзиро-сан, сейчас полетите вы.

Ясудзиро вздрогнул и отшатнулся от Моримото, словно от палача. Но он тут же взял себя в руки.

– Хорошо, сэнсей[10]10
  Сэнсей (японск.) – родившийся ранее, учитель – почтительное обращение к старшим.


[Закрыть] – ответил с поклоном, пряча от Моримото растерянность. Голос его слегка дрогнул, что, видимо, не укрылось от проницательного. наставника. Погасив недокуренную сигарету, Ясудзиро тут же закурил новую. Ему хотелось еще чуть-чуть оттянуть время посадки в кабину.

– Будьте, Тораноко, внимательны. Не стоит излишне волноваться и расстраивать себя грустными мыслями. Все будет отлично. Я верю в вас. – Хлопнув слегка Ясудзиро по плечу, Моримото весело рассмеялся.

«Неужели в его душе нет никакого сострадания к судьбе погибших подчиненных? – удивился Ясудзиро. – Пожалуй, он так же рассмеется, если из полета не вернемся и мы».

Тяжело ступая по ступенькам трапа непослушными ногами, Ясудзиро поднялся на полетную палубу. Матросы деловито сновали у его самолета, установленного на катапульту. Штурман и стрелок уже заняли места в кабинах.

– Пятерка, ускорьте взлет! – приказали с «острова» по громкоговорителю. Сжав зубы, Ясудзиро забрался в пилотскую кабину. «Хорошо бы выпить чашку сакэ», – думал он, облизывая пересохшие губы.

Приготовясь к запуску, Ясудзиро огляделся. Бескрайний океан, поглотивший экипаж Хоюро, безмятежно сиял солнечными бликами. Ничто вокруг не напоминало о сегодняшней катастрофе. Словно не было никогда на свете Хоюро и его экипажа. Три молодых парня ушли из жизни незаметно. «Вот так же будет идти жизнь, когда не станет и меня», – думал Ясудзиро, запуская левый мотор.

Вскоре привычная работа и дефицит времени отвлекли его от мрачных размышлений. Вот все готово. «Взлет!» Оператор катапульты открыл кран. Пар, ворвавшись в цилиндр катапультной тележки, толкнул закрепленный на ней самолет. Увлекаемая энергией сжатого пара и полной тягой моторов, машина устремилась по направляющим. Ясудзиро успел ощутить только резкий толчок, после которого центробежная сила вдавила его в сиденье. Но это продолжалось какие-то три-четыре секунды. Затем перегрузка исчезла, и он почувствовал, что самолет находится в воздухе.

Выждав еще несколько секунд, пока наросла скорость, он потянул штурвал на себя. Послушная машина пошла вверх. Метрах на трехстах Ясудзиро окончательно пришел в себя и успокоился. Теперь он находился в привычной рабочей обстановке, не оставляющей времени для посторонних эмоций. Штурман самолета мичман Судзуки тоже ободрился.

– Полный порядок, командир! – крикнул он, показав большой палец, и уткнулся в карту, занявшись навигационными расчетами.

Выполнив несколько кругов над «Акаги», бороздившим лазурную океанскую воду, Ясудзиро приготовился к посадке. Выпустил шасси и закрылки и вдруг снова ощутил приступ беспокойства и неуверенности. Уж очень короткой и узкой казалась ему сверху разлинованная палуба. От большого напряжения лоб и спина покрылись холодным потом. Он приподнял с глаз очки, смахнул рукавом куртки с лица пот. «Сейчас нельзя ошибаться», – приказал он себе и перевел самолет на снижение.

Планируя на малом газу, Ясудзиро подвел машину к краю полетной палубы, нависшей над водой на высоте добрых десятка метров, и, как только в поле зрения вместо бурлящей воды, закрученной гребными валами авианосца, мелькнули плиты настила, убрал газ и приземлил машину на три точки. Аэрофинишеры на этот раз сработали безотказно. Тормозной крюк «97», зацепившись за тросы, начал сматывать их с тормозных барабанов. Огромная сила трения резко замедлила скорость пробега. Ясудзиро и штурман, отделившись от сидений, провисли на привязных ремнях. Подбежавшие матросы окружили остановившуюся машину и, освободив ее от тормозных тросов, откатили в сторону, готовя взлетную палубу к приему очередного садящегося самолета.

Опустошенный нервным напряжением, Ясудзиро медленно снял влажный шлемофон и, не ожидая замешкавшегося в кабине штурмана, направился в душевую.

3

Несколько дней спустя после гибели Хоюро Осада Ясудзиро играл в шахматы со своим командиром Моримото. Кают-компания была почти пуста. В противоположном углу ее сидели три офицера и о чем-то беседовали вполголоса. В солнечных бликах плавал сигаретный дымок.

– Моримото-сан, – сказал Ясудзиро, ― вы уже сделали много полетов с авианосца. Скажите, пожалуйста, когда проходит это отвратительное чувство неуверенности перед посадкой? Мне кажется, что посадка на палубу – предел летного мастерства.

Моримото ответил не сразу. Задумавшись, долго глядел на шахматную доску, сделал ход и лишь тогда заговорил:

– Знаешь, Тораноко, мне трудно ответить на твой вопрос. Ведь сроки освоения посадки на авианосец зависят от многого. Здесь важны опыт летной работы и психическая уравновешенность. Гибель Хоюро оставила в твоей душе заметный след. Советую поменьше переживать, лейтенант! Ну а насчет предела летного мастерства… Тут, Ясудзиро-сан, вы ошибаетесь. Есть вещи куда сложнее, чем посадка на «Акаги». И я думаю, что скоро вы все в этом убедитесь.

Слова Моримото оказались пророческими.

В июне, когда «Акаги» проходил вблизи Маршалловых островов, Ясудзиро и Кэндзи Такаси стали летать с авианосца в чернильной темноте безлунных тропических ночей. До конца своих дней им не забыть этих полетов, которые они между собой называли звездной пыткой.

Звездные отражения от спокойной поверхности океана светились снизу так же ярко, как и те, настоящие, что были вверху.

Окруженные со всех сторон звездными россыпями, они теряли всякое представление о том, где верх и где низ, где кончается черное небо и где начинается черная вода. Порой казалось, что самолет начинает крениться или летит вверх колесами, и тогда приходилось кусать до крови губы, чтобы избавиться от иллюзий, отдаваться на веру только приборам.

Ложные ощущения исчезали только тогда, когда в поле зрения появлялась расцвеченная разноцветными огнями палуба авианосца, залитая голубоватым светом посадочных прожекторов.

Это, пожалуй, действительно был тот предел летного мастерства, достигнуть которого мог не каждый. Из таких полетов возвращались не все. Временами гибли даже опытные летчики, пролетавшие не один год над океанскими пучинами. В авиагруппе авианосца, словно в хищной звериной стае, действовали безжалостные законы естественного отбора. Здесь выживали самые сильные, самые способные.

4

Несмотря на огромные размеры «Акаги», мир населяющих его людей был тесен и замкнут. В дни, когда не было полетов, он умещался, внутри треугольника, вершинами которого были каюта, палуба и кают-компания. Ясудзиро скоро разлюбил свое жилище – индивидуальную казарму, лишенную домашнего уюта. По сути, это была комфортабельная камера одиночного заключения. Палуба служила местом прогулок. За время плавания Ясудзиро успел изучить на ней все сварные швы и заклепки. И, наконец, кают-компания, предназначавшаяся для отдыха и приема пищи.

Морская дисциплина надежно удерживала всех внутри установленного жизненного пространства. Даже произведя взлет и уйдя за пределы видимости «Акаги», пилоты не могли избавиться от замкнутости своего существования. Их продолжала связывать с авианосцем невидимая нить радиосвязи и сознание того, что «Мицубиси-97» без авиаматки не смогут существовать долгое время, а просто упадут и захлебнутся в соленой воде океана.

Ясудзиро и Кэндзи удручало однообразие окружающей среды, уже несколько месяцев они не видели ни вишневых деревьев, ни хризантем, ни пылающих осенним багрянцем кленовых листьев, о которых так прекрасно сказал поэт Сико:

 
О кленовые листья!
Крылья вы обжигаете
Пролетающим птицам.
 

По вечерам, когда дневной зной сменялся прохладой, они оставляли свои каюты-кельи и поднимались на палубу. Здесь им открывался необозримый простор вечного океана и сказочно-прекрасное зрелище восходящей луны. «Спасибо тебе, ночное светило, приносящее радость и отдых душе!»

В этот вечер многие свободные от вахты моряки поднялись на палубу, чтобы подышать свежим воздухом, полюбоваться мириадами звезд. Серебрилась спокойная зыбь, и лунная дорожка терялась где-то в океанской безбрежности.

Рядом с Ясудзиро и Кэндзи неслышно возник силуэт Моримото. По-видимому, волшебный лунный свет проник и в душу железного самурая, разбудив в ней нежные чувства.

С мягкими интонациями, так не похожими на его обычную, чеканную речь, он прочитал знаменитую хайку Иссы, которую слегка переделал на морской лад:

 
Вот всплыла луна,
И самый малый всплеск волны
На праздник приглашен.
 

И лишь Моримото умолк, Ясудзиро откликнулся трехстишием Рансэцу:

 
Свет этой яркой луны
Оголил, как темя монаха,
Море, холмы и поля.
 

– Где они, эти поля и холмы? – вздохнул Кэндзи.

Ему временами начинало казаться, что весь мир захлестнут потопом и только их «Акаги» носится по океанским волнам, словно Ноев ковчег. А Ясудзиро почему-то вспомнился случай годичной давности, к которому он тогда, будучи еще гардемарином, отнесся с полным безразличием.

Летом 1940 года в Токио прибыл специальный посланник Гитлера доктор Херфер, наделенный особыми полномочиями.

Встреча прошла с большой помпой. Повсюду развевались белые полотнища с красными кругами – японские государственные флаги – и красные полотнища с черными свастиками в белых кругах – флаги третьего рейха.

Доктор Херфер был крупным мужчиной и контрастно выглядел на фоне низкорослых представителей японского дипломатического корпуса.

Херфер устал с дороги. Строгий распорядок, которого он пунктуально придерживался всю жизнь, полетел к черту из-за частой смены часовых поясов. Ему пришлось пересечь пол-Европы и всю Азию с запада на восток. Впрочем, окажись на его месте, дипломат старой школы – пришлось бы выводить из вагона под руки. А он, Херфер, держался молодцом, несмотря ни на что, как и полагалось настоящему арийцу.

Берлинский вояжер широко улыбался, позируя перед фотокорреспондентами. Его встреча с дипломатами из германского посольства была очень теплой: посла Отта и знаменитого журналиста доктора Зорге он заключил в объятия.

Губы Херфера улыбались, он говорил веселые, приличествующие встрече слова, но близко поставленные глаза смотрели настороженно: от окружающих его азиатов можно ожидать чего угодно, даже покушения. А жизнь Херфера теперь принадлежала великой Германии. Фюрер доверил ему чрезвычайно важную миссию – пристегнуть Японию к колеснице военного пакта, в которую уже впряглись Германия и Италия.

Фюрер хорошо знал любимца Риббентропа, бесцеремонного Херфера, и верил, что, если потребует обстановка, он не постесняется взять за горло и самого премьер-министра Японии принца Коноэ, чтобы продиктовать ему немецкие условия договора.

А в этом договоре Гитлер хотел ни мало ни много коренным образом изменить политику нового японского кабинета министров.

Принц Коноэ, выдвинувший программу создания «Великой восточноазиатской сферы взаимного процветания», естественно, нацеливался на Индокитай, Индию, Индонезию и страны Южных морей.

Херфер должен был любыми способами, не брезгуя шантажом, угрозами и щедрыми обещаниями, повернуть Японию агрессивным курсом на северо-запад. Главной целью японской экспансии надлежало сделать не южные страны, а Советскую Россию.

Вопреки ожиданиям Берлина и несмотря на бешеную энергию, развитую Херфером, его миссия затянулась на долгие месяцы. Принц Коноэ оказался несговорчивым человеком. Вдобавок японский премьер-министр имел хорошую память. Он не забыл, сколько раз Гитлер обманывал своих желтолицых друзей, когда интересы Германии сталкивались с интересами Страны восходящего солнца. Китай всегда являлся главным яблоком раздора между империей и рейхом. Немало «почему» мог бы адресовать принц Коноэ посланнику Гитлера.

Почему Германия поставляет оружие Чан Кайши?

Почему сотни немецких инструкторов муштруют гоминьдановских солдат, воюющих с японской армией?

Почему Гитлер в момент поражения императорской армии на Халхин-Голе не оказал никакой, даже символической помощи, а, наоборот, заключил с Москвой пакт о ненападении?

Чего хочет от Японии их рейхсканцлер – этот неуравновешенный господин с челкой на лбу и странными усиками? Втянуть ее в войну с Россией, чтобы обеспечить Германии мировое господство?.. Но еще кровоточат раны, полученные на Халхин-Голе. Япония потеряла там за три месяца боев 660 самолетов, 200 орудий и 55 тысяч солдат, в то время как советско-монгольские потери в людях составили около 10 тысяч человек.

Обобщив опыт боев на Хасане и Халхин-Голе, японский сухопутный генштаб сделал печальные выводы о том, что:

– артиллерия и бронетанковые войска, составляющие основу ударной силы сухопутных войск русских, намного превосходили бронетанковые войска японской армии по огневой мощи и технической оснащенности;

– Красная. Армия избавилась от медлительности, характерной для царской армии, – она способна из боя в бой изменять тактику действий;

– советские войска оказались более стойкими, нежели это предполагалось, и более маневренными; они сумели сосредоточить боевую технику и необходимые припасы на удалении 600 километров от ближайшей железной дороги.

Принц Коноэ прекрасно знал об этих выводах…

Война в Китае затягивалась. Можно ли было им начинать новую кампанию, не завершив этой? А ведь Красная Армия – это не гоминьдановский сброд. Если японцам пришлось уйти из Забайкалья и Приморья в 1922 году, когда против них воевали плохо вооруженные красноармейцы и партизаны с самодельными деревянными пушками, то что будет теперь, когда Особая Краснознаменная Дальневосточная армия имеет достаточное количество танков, артиллерии и самолетов? Не думает ли господин. Гитлер, что, ослабив Японию в войне с Россией, он снова приберет к рукам тихоокеанские колонии, принадлежавшие Германии до 1914 года, а заодно с ними и Китай?

Эти и подобные вопросы занимали премьера Коноэ в ходе всех японо-германских переговоров, но все же в конце сентября 1940 года переговоры завершились. Принц Коноэ был вынужден ратифицировать тройственный договор о военном союзе. Япония признавала право Германии и Италии на создание «нового порядка» в Европе, оставив за собой право на «сферу взаимного процветания» в великом восточноазиатском пространстве.

А буквально через несколько дней после заключения тройственного соглашения Гитлера охватил приступ бешенства. Он узнал о вероломстве своего дальневосточного союзника. Не успела высохнуть тушь на подписи японского премьера под тройственным договором, как Коноэ уже направил в Москву миссию с предложением заключить пакт о ненападении.

Доктор Херфер не оправдал возлагавшихся на него надежд. Япония шла не северо-западным, а каким-то непонятным курсом.

Покачиваясь в купе транссибирского экспресса, доктор Херфер мечтал о лаврах, ожидавших его в Берлине. Он не ведал о том, что звезда его закатилась и что от гнева фюрера его сейчас защищают только бескрайние русские расстояния.

Пока в Москве велись переговоры о ратификация советско-японского пакта, империя готовилась к войне на Тихом океане. Но одновременно предметом особых забот японского сухопутного генштаба было наращивание мощи миллионной Квантунской армии, дислоцированной у границ Советского Союза. Принц Коноэ, направляя японскую экспансию на юг, постоянно оглядывался на север. Генеральный штаб императорской армии успешно трудился над разработкой плана ведения войны с Россией, зашифрованного под кодовым названием «Особые маневры Квантунской армии».

5

Однажды утром Ясудзиро разбудили ставшие необычными покой и тишина. За время плавания он настолько привык к негромкому гулу корабельных турбин, вибрации корпуса и подрагиванию его от ударов океанской волны, что спать без них разучился. Летчик оделся и поднялся на палубу.

«Акаги» стоял на рейде какого-то острова и принимал топливо с танкера, приткнувшегося рядом. «Что это за место, где мы находимся?» Ясудзиро огляделся по сторонам. В предрассветной дымке он различил смутные очертания четырех авианосцев.

– Са-а-а! – протянул он сквозь зубы, выражая крайнюю степень удивления. Такое скопление авианосцев лейтенант наблюдал впервые.

Поднявшееся солнце растопило дымку, и корабли стали видны отчетливо. Бывалые моряки узнавали в своих соседях «Каги», «Дзуйкаку» и авианосцы новейшей постройки «Хирю» и «Сорю». К исходу второго дня на рейде появились новые гости, авианосцы «Сёкаку», «Рюдзё» и «Рюхю». Ответ на интересовавший всех вопрос «Зачем нас собрали сюда?» летчики смогли узнать немного позже. Никому из них не удалось побывать на берегу загадочного острова Сиоку, у которого собрались все авианосные силы японского флота.

Остров выглядел пустым и безлюдным. Ясудзиро не знал, что местное население эвакуировано, а на острове создан огромный полигон. В мелководной лагуне были выстроены бутафорские причалы, у которых ржавели коробки снятых с вооружения кораблей. На площадках, изображавших аэродромы, ровными рядами стояли макеты самолетов, а склоны небольшой возвышенности, подступавшей к лагуне, были усеяны батареями зенитных пушек, сработанных из дерева и металлических труб.

В водах, омывающих остров Сиоку, задерживались надолго. И только здесь Ясудзиро понял, что такое боевая работа. По сравнению с ней даже «звездная пытка» не казалась столь ужасной.

С авианосцев, маневрирующих вокруг Сиоку на удалении ста – ста пятидесяти миль, поднимались десятки и сотни самолетов. Они собирались в огромные стаи и наносили сосредоточенные удары по кораблям-мишеням, стоявшим у пирсов, и объектам, расположенным на берегу. Теперь Ясудзиро, Кэндзи Такаси и другие пилоты, летающие на «97», отрабатывали практическое торпедометание по кораблям, стоявшим в гавани. Малая глубина лагуны не позволяла бросать торпеды с больших высот, так как, погружаясь на большую глубину, они зарывались в грунт. Поэтому основным видом торпедометания было топмачтовое, то есть с высот, равных высоте корабельных мачт. Для уменьшения погружения на торпеды поставили дополнительные деревянные стабилизаторы, позволявшие бросать их на глубину семи-восьми метров.

День за днем над Сиоку висел гул сотен авиационных моторов. Содрогалась земля от бомбовых ударов. Над «портовыми сооружениями» клубился дым и взлетали клочья земли. В борта кораблей-мишеней барабанили удары холостых торпед, отбивавших пласты ржавчины. Временами в этот дьявольский концерт вплетались резкие очереди авиационных пушек и пулеметов, нацеленных в макеты, заполнявшие «самолетные стоянки».

Все было как на настоящей войне, даже жертвы, и причем немалые. Редкий день обходился без аварий и катастроф.

6

Двадцать второе июня для Ясудзиро стало памятным днем. С утра был объявлен приказ по дивизии авианосцев. Лейтенант Ясудзиро Хаттори назначался на вакантную должность командира звена торпедоносцев (предшественник накануне погиб, зацепившись за мачту корабля-цели при низком выводе из пикирования).

После построения Моримото подозвал к себе Ясудзиро.

– Поздравляю вас, лейтенант, с повышением в должности! Так быстро, меньше чем за год, никто не становился ведущим тройки торпедоносцев. Гордитесь и будьте достойны этой чести. – Моримото чуть-чуть улыбнулся. – Пора вам менять свой позывной. С сегодняшнего дня вы уже не Тораноко, а настоящий Тора – Тигр.

– Спасибо, учитель. Мне вовек с вами не рассчитаться за все, что вы мне дали. – Ясудзиро опустился в самом почтительном поклоне, каким приветствуют наиболее уважаемых людей и государственные флаги.

– Ничего, Тора, рассчитаешься, когда сойдем на берег. Я думаю, ты не забыл, где находится «Дзинрэй»?

…Солнце катилось на запад, отсчитывая часовые пояса. Рассвет приближался к Европе. День готовился сменить ночь, которую 190 немецких дивизий и экипажи 4000 самолетов провели без сна. Они ждали сигнала. Русские пограничники, чувствуя неладное, тоже не сомкнули глаз, сжимая в руках оружие….

Вернувшись после третьего вылета на торпедометание, Ясудзиро узнал новость, которую принесло радио: «великий западный союзник», как назвала официальная пресса Германию, совершил нападение на Россию.