Текст книги "Портреты моих современников (сборник)"

Анатолий Изотов
Портреты моих современников

© Анатолий Изотов, 2018

© Интернациональный Союз писателей, 2018

* * *

Родился летом 1940 года в Калужской области. Детство и юность прошли в Крыму, в селе Богатое (бывшее Бахчи-Эли), что расположено ровно посредине между Симферополем и Феодосией. После окончания средней школы год работал на Донбассе, затем поступил в Новочеркасский политехнический институт. По окончании института получил диплом инженера-гидрогеолога и направление на работу в П/Я. Десять лет проработал на уранодобывающем предприятии в закрытом городе Уч-Кудук. Затем, как опытный горный инженер, был направлен в Северную Чехию, в заграничную командировку, которая затянулась на десять лет. По чешской тематике защитил кандидатскую диссертацию, затем вернулся на родину. Работал в институте ВИОГЕМ (г. Белгород), став со временем его главным инженером. В настоящее время являюсь научным консультантом этого института.

С пятнадцати лет начал писать стихи. Первые публикации появились в газетах «Кадиевский рабочий» и «Кадры индустрии» (1958–1964 гг.). Одно из произведений того периода, белый стих «Письмо из Средней Азии» вошло в книгу «Письма из тополиной весны», выпущенную Ростовским книжным издательством в 1967 году.

Прозу пишу с 1965 года. Ранние произведения: повесть «Охота на Клеопатру», рассказы «Фархад», «За тех, кто в поле» и другие – долгое время не мог опубликовать в силу специфики работы на закрытом предприятии. С 2005 по 2010 годы издал малыми тиражами четыре книги – сборник стихов, сборник рассказов и два романа.

Активно занимаюсь литературными исследованиями, особенно плодотворно – творчеством М.Ю. Лермонтова и Гомера.

С 2015 года являюсь членом Интернационального Союза писателей (кандидат).

В этом статусе регулярно публиковался в журнале «Альманах «Российский колокол», участвовал в литературных конкурсах, проводимых ИСП, «Ялос 2016», «Ялос 2017», в ХХХIV фестивале фантастики «Аэлита», конкурсах прозы им. Жюля Верна и поэзии им. Иннокентия Анненского и др. Награждался дипломами различной степени, в том числе «За крупный вклад в развитие культуры» и Диплом гранд-при за лучшую публицистику 2017 г.

Диплом 2-й степени лауреата «Российской литературной премии» журнала «Российский колокол», медаль «За крупный вклад в отечественную словесность».

Издал в ИСП две книги: роман «Верка» на бумажном носителе и аудиокнигу «Рассказы».

Проза
Рассказы из Крыма

Разбежались по озеру жизни круги человеческой сути
(О творчестве Анатолия Изотова)

«Времена не выбирают…», – сказал когда-то, обращаясь к соплеменникам, поэт и гражданин Александр Кушнер. И кому, как не Анатолию Изотову, человеку из поколения «детей войны», знать это! Но, думается, уже в юные годы, пришедшиеся на период адаптации страны к новым, послевоенным реалиям, начало прорастать в душе его и тянуться ввысь непреодолимое желание когда-нибудь, когда наступит час, поведать миру своё, сокровенное, выстраданное наедине с самим собой понимание окружающей действительности. Ибо так и только так рождается истинный художник слова!

Вчитываешься в написанное Анатолием Изотовым, будь то стихи или проза, и понимаешь, сколь велик и его собственный мир, воплотившийся в многоцветной и красочной палитре человеческих образов, характеров, судеб, разного рода жизненных коллизий, перипетий… Перед читателем как бы открывается и знакомая, и одновременно в чём-то новая действительность, наполненная громадой каждодневных испытаний и событий, ожиданий и страстей и мучающаяся ответом на извечный вопрос – а что же такое на самом деле жизнь: стремление к обретению рая ежеминутных наслаждений или непрестанный поиск некого глубинного смысла, неуловимого в своём плохо поддающемся словесному описанию обличье?

Тонкая интуиция подлинного архитектора слова подсказывает Анатолию Изотову, по его мнению, самый правильный путь отражения каждодневного бытия – через образы и судьбы своих героев-современников: друзей, знакомых, – ставшие своего рода призмой, через которую взирает зоркое, совестливое око писателя. Не случайно, по-видимому, книга, которую держишь в руках, называется «Портреты моих современников».

В его бесконечно лиричных по своему звучанию произведениях, как в поэзии, так и в прозе, нет готового ответа на поставленные жизнью вопросы. При том, что с высоты своих солидных лет и богатого личного опыта Анатолий Изотов вполне мог бы претендовать на роль гуру-пророка, щедро снабжающего алчущих готовыми рецептами. Но сознательно избегает этого, по-видимому, следуя заветам Владимира Маяковского, что изрёк некогда про «езду в незнаемое». Кроме того, удивительная вещь: когда читаешь вдохновенные строки Анатолия Изотова, то представляешь себе не убелённого сединами человека преклонного возраста, а юношу с горящим пытливым взором, пытающегося «во всём дойти до самой сути». А главное – в душевной щедрости своей преисполненного желания поделиться этой сутью с другими! Но не просто, а как бы приглашая в собеседники одно из главных действующих лиц самой действительности – своего будущего читателя. Уверены, считая это долгом писателя и гражданина, о чём красноречиво свидетельствует всё содержание его умной, доброй и светлой книги.

Поскольку любое художественное произведение – извинимся за трюизм – единство содержания и формы, мы не можем обойти молчаньем стилевые особенности языка поэта и прозаика Анатолия Изотова, свято сохраняющего традиции отечественной классики. Сильные, выразительные строки как бы соединяют нас с действительностью, напоминая о том, что литература гармонией своей призвана объединять людей, поскольку сила заключённого в слове чувства – это зов человечества к высшей духовности. Каждая интонация автора – на своём месте, неся чётко продуманную смысловую нагрузку, не «зомбируя» читателя нередкой сегодня, что греха таить, за уши притянутой словесной «заумью». Без сомнения, перед нами книга не просто мастера пера, но и подлинного знатока русского языка и радетеля о его «чистых водах».

Времена не выбирают…Да, конечно. Но всем своим творчеством, и в первую очередь правдивой книгой своей «Портреты моих современников», Анатолий Изотов словно опровергает пессимистический тезис Александра Кушнера. И заставляет вспомнить высказывание другого нашего соотечественника, выдающегося русского философа, писателя, публициста Ивана Ильина, которое вполне могло бы стать эпиграфом к творчеству самого Анатолия Изотова: «Никогда не жалуйся на время, ибо для того ты родился, чтобы сделать его лучше». Думается, комментарии излишни…

АЛЕКСАНДР МАМОНТОВ, член СП России, лауреат премий

им. В. Гиляровского и А. Чехова, поэт, прозаик, почётный работник высшего профессионального образования РФ, доктор

филологических наук, профессор

Феня
Рассказ

В девятом классе к нам пришла новая девочка Феодора, или просто Феня, болгарка. Ее семья переехала в наше село из Ялты, где лечился и умер от туберкулеза отец семейства, видимо, болгарский коммунист, участник антифашистского сопротивления. По этой причине, наверно, советское руководство обеспечило ему бессрочное лечение на южном берегу Крыма и разрешило привезти большую семью в Ялту. Я от Фени этих подробностей не слышал, но мне рассказывали девчонки одноклассницы, что они ехали в СССР налегке, отец им обещал здесь золотые горы, велел взять с собой только самое необходимое. А фактически после его смерти они столкнулись лицом к лицу с нашей суровой реальностью, и вынуждены были перебраться из дорогого курортного города в сельскую местность, где можно было иметь дополнительный доход, занимаясь садом и огородом.

У Фени были, как мне известно, брат Любомир, который учился заочно в Симферопольском сельскохозяйственном институте на агронома, и сестра Таня, студентка Одесского политехнического или химико-технологического института. Феня очень хорошо говорила и писала по-русски, училась только на «отлично» по всем остальным предметам, активно участвовала в жизни класса, спорила с теми, с которыми была не согласна, выступала на собраниях и веселилась на праздниках со всеми наравне. Но главной ее особенностью была яркая красота, природная гордость, тонкое чувство юмора и почти болезненное чувство справедливости…

Я не был в нее влюблен, потому что в этом же классе училась моя любимая девушка Таня, которая потом стала моей женой. Но с Феней мне было интересно разговаривать на астрономические темы, слушать ее рассказы о Болгарии, о болгарской поэзии, природе, особенностях языка… Я часто читал в классе стихи, и она поняла, что мой идеал – Маяковский. И не только поняла, но и прочувствовала, какой из болгарских поэтов окажется близким мне по духу. Им оказался Никола Вопцаров. Когда Феня принесла мне его книжицу и несколько переведенных на русский язык стихотворений, я прочитал все одним махом. Последнее стихотворение было написано в фашистских застенках перед казнью поэта в 1942 году. Его я перечитывал несколько раз, и до сих пор меня волнуют спокойные и философские строчки о том, что с его уходом ничего не изменится: борьба с фашистами будет продолжена, исчезнет только личность… Еще мне запомнился разговор с нею об отношении болгар к СССР и к русским. Она просто и толково объяснила мне, за что болгары любят и не любят русских. Но призналась, что для нее СССР стал второй Родиной, и ей будет не хватать окружения россиян, когда она будет жить в Болгарии, как сейчас не хватает общества болгар, когда она живет в России.

Незаметно прошло два года, и мы, получив аттестаты зрелости, разъехались по великой стране и затерялись в ее просторах.

Однажды осенью, будучи студентом третьего курса политехнического института, я приехал в родное село и, разумеется, первым делом прибежал в школу. Шли занятия, и я ходил по коридорам и вспоминал школьные годы. На перемене зашел в учительскую и сразу попал в объятья бывшей директрисы школы и нашего классного руководителя Ольги Илларионовны. Когда зашла речь о Фене, тон в голосе учительницы как-то изменился, что меня насторожило. Она рассказала мне историю, произошедшую в Фениной семье, которую я попытаюсь изложить в том порядке и с теми подробностями, что запомнились мне из того рассказа.

Феня после окончания школы в тот же год поступила в Одесский химико-технологический институт, откуда перевелась в Софийский университет. В Болгарию еще раньше возвратилась ее старшая сестра Таня и забрала к себе маму. Здесь, в Богатом, остался ее старший брат Любомир, он обзавелся русской женой и собрался принять наше гражданство. Болгарин был на хорошем счету как агроном и перспективный ученый: через полгода он заканчивал аспирантуру при Симферопольском сельхозинституте. Пришло время, и Любомир поехал на своем трехколесном мотоцикле в институт на предварительную защиту кандидатской диссертации. Возвращаясь из Симферополя домой, на северной окраине Белогорска он попал в аварию и погиб на месте. Как выяснилось позже, на него наехал грузовик, управляемый пьяным водителем из компании разгулявшейся «золотой молодежи». Увидев окровавленного, смятого грузовиком мотоциклиста, молодежь, в том числе и водитель, убежали с места ДТП. Любомир скончался до прихода машины «скорой помощи», которую вызвали жители близлежащего дома. На похороны приехало много родственников из Болгарии, в том числе и Феня, проплакавшая больше суток на его могиле.

После обряда похорон Феня не спешила возвращаться в Болгарию, а тут же начала собственное расследование причин той страшной аварии. В Богатовском сельсовете ей посоветовали ехать в районный центр, каковым являлся город Белогорск, так как в нем находились все структуры, через которые проходило дело о гибели ее брата.

Первым делом Феня обратилась в районное отделение ГАИ, где ей показали заключение экспертизы. Из него следовало, что погибший мотоциклист при въезде в город со стороны Симферополя не справился с управлением и врезался в грузовик, в результате чего получил травму, несовместимую с жизнью, и скончался на месте. Феня попросила товарища лейтенанта разрешить ей ознакомиться со всеми приложениями и обосновывающими документами. Ответ был коротким и жестким: не положено, дело уже закрыто, виновные будут наказаны по закону, что вам еще надо?

Феня не стала разговаривать на тему, что ей надо, потому что поняла и почувствовала: дело шито белыми нитками, поэтому решила вначале разобраться во всем самой и, только имея четкое представление о том, как произошла авария, разговаривать с чиновниками. Из журнала вызовов «скорой помощи», который ей любезно показали в больнице, быстро разыскала людей, сделавших вызов сразу после ДТП. Ими оказалась пожилая супружеская пара – Дарья Александровна и Михаил Матвеевич. Они тоже искали встречи с родными пострадавшего, потому что их даже не взяли в свидетели, когда брали показания у убийц, и давно желали рассказать всю правду о том происшествии. Феня записала их длинные рассказы о той трагедии. Потом, с их помощью, сделала зарисовки. На них было видно, где лежал травмированный мотоциклист, с какого бока пришелся удар грузовика, как изменился облик мотоцикла, где и какие валялись фрагменты и др. Сфотографировав часть дороги и прилегающей к ней территории, замерив вмятины на корпусе мотоцикла, следы от торможения, влечения и т. п., Феня собралась уходить.

Дарья Александровна показала ей стеклышки и некоторые детали от разбитой фары мотоцикла и предложила остаться у них ночевать. Не раздумывая, Феня согласилась.

Итак, Феня узнала, что Любомира сбил грузовик. В нем ехала с пикника на истоке речки Карасу подвыпившая компания молодых людей, в основном из семей крымских высокопоставленных чиновников. Водитель, десятиклассник одной из симферопольских школ, «взял напрокат» грузовик у сына бригадира из «Нефтеразведки» и гнал его с превышением скорости посреди узкого шоссе, т. е. с грубым нарушением правил дорожного движения. Когда за поворотом показался мотоцикл, он не съехал на правую половину шоссе, и на всем ходу многотонная махина налетела на беззащитный мотоцикл.

Врач «скорой помощи» вызвал милицию и представителей ГАИ, те составили протокол и выполнили все положенные в таком случае процедуры. Жене Любомира сообщили о случившемся только поздно вечером, а уже на следующий день прибыли родные из Болгарии.

Поработав с полученным материалом, Феня рано утром следующего дня пошла к следователю, который вел уголовное дело по аварии. Тот долго ее не принимал, а выслушав ее просьбу начать новое расследование, вежливо предложил оставить в покое этот инцидент, потому что заново открывать дело никто не будет, да и к чему? Покойника не вернешь, только потратишь зря нервы.

На что Феня ответила вопросом: кто может показать ей документы, на основании которых было принято решение судьи о наказании виновных в аварии?

«Только с разрешения прокурора!» – ответил следователь.

Феня пошла в прокуратуру и долго сидела в приемной в ожидании прокурора. Появившись, прокурор извинился за ожидание, представился как Николай Николаевич и, выслушав ее просьбу, сделал несколько звонков и вскоре сам разложил на столе бумаги, зарисовки, письменные показания свидетелей, объяснительные записки, протоколы допроса и прочие документы.

– Вот, смотрите, читайте, изучайте и делайте выводы. Я приеду через час. Вам хватит этого времени или продолжить еще на часик?

– Хватит и часа.

– Тогда работайте. До встречи.

Феня не сразу нашла противоречие между своим рисунком и тем, что представил инспектор ГАИ. Она видела, что на обеих схемах отражены одни и те же детали, но интуитивно чувствовала какую-то неувязку. Она отошла от схем шага на три и посмотрела на них одновременно. И вдруг ей стало видно очевидное: на схеме ГАИ картинка была развернута на сто восемьдесят градусов. Это было ключевым моментом, потому что из такой картины следовал самый важный вывод: мотоцикл ехал с юга на север, а грузовик – с севера на юг. То есть из их схемы следовало, что мотоциклист ехал не по узкой, а по широкой полосе и, не уступив дорогу грузовику, сам в него и врезался. Вот в чем подвох!

Ей уже не хотелось искать различия в других деталях, но теперь автоматически выходило, что Любомир упал на правый бок. А по описанию свидетелей – на левый. И у мотоцикла, судя по фотографиям, помята левая сторона.

Феня дождалась прокурора, и объяснила причину ее обращения пересмотреть уголовное дело.

Следователь внимательно ее выслушал, полистал бумаги, посмотрел на рисунки и еще раз спросил:

– Зачем вам это нужно? Человека не вернешь, а хлопот выше крыши!

– Я не верю, что мой брат нарушил правила уличного движения. Это видно из предоставленного вами материала. Я не хочу, чтобы на нем висело темное пятно несправедливого обвинения, но хочу, чтобы виновные в аварии были названы по именам и понесли положенное по закону наказание.

– Я с вами согласен, справедливость превыше всего, и я буду настаивать на пересмотре дела. Но сначала мы соберем всех членов комиссии, чтобы принять как доказательство ваши доводы. То есть первую часть дела об ошибочном заключении комиссии мы решим относительно быстро. Что касается привлечения к ответственности виновных, то здесь придется поломать немало копий. Почему? Потому что в аварии виноваты дети высокопоставленных лиц. И придется кому-то выступить против них, а это не так просто. Я вам советую написать письмо областному прокурору и, если понадобится, – республиканскому прокурору. Но это обращение надо будет послать после того, когда невозможно будет добиться обвинения в преступлении пьяной компании на нашем уровне.

– Я вам сердечно благодарна за все, что вы сейчас мне рассказали. Однако у вас тоже есть начальник, и, возможно, он вас накажет или вовсе запретит принимать решения без согласования с ним.

– Вполне возможно. Но это мои заботы. Я же хочу узнать – как долго вы можете находиться на территории СССР?

– Я являюсь гражданкой вашей страны и могу находиться здесь постоянно.

– Это может понадобиться, так как нам предстоит долгая и опасная работа. Я попробую обеспечить вам охрану.

– Спасибо.

– До свиданья.

* * *

Подробности дальнейшего расследования и борьбы Фени за справедливость я не знаю. Известно, что она дошла до Киева. Дело об аварии было пересмотрено, и виновные понесли суровое наказание.

Дальнейшая судьба Фени и прокурора Николая Николаевича мне также неизвестна. В восьмидесятых годах прошлого столетия, находясь в Белгороде, я вел по городу группу специалистов из Вьетнама. Недалеко от главной площади нам повстречалась целая бригада болгарских строителей, работающих на объектах Курской Магнитной Аномалии (КМА). Среди них была красивая женщина, необычно долго задержавшая на мне взгляд. Мне показалось, что она похожа на Феню, но я по каким-то причинам не выбежал к ней навстречу, о чем жалею до сих пор.

Керченский пролив
Рассказ

Мое первое покорение широкой водной преграды произошло в 1956 году, в день, когда мне исполнилось шестнадцать лет. В то время я дружил с молодой учительницей географии и немецкого языка Галиной Матвеевной, и она так же, как и я, обожала воду. Однажды во время турпохода по Южному берегу Крыма нас осенила идея переплыть Керченский пролив. Возвратившись домой, мы не забыли о своем намерении и начали тщательно и интенсивно готовиться к большому плаванию с таким расчетом, чтобы этим же летом его и осуществить.

Изучив карту Крыма и произошедшие здесь исторические события, мы пришли к выводу, что лучше всего выплыть из поселка Синягино, расположенного на восточной окраине Керчи, затем, преодолев пролив, немного передохнуть в южной, совсем необитаемой, части косы Чушка и оттуда вплавь вернуться в поселок. Всего нам предстояло проплыть восемь километров: четыре туда и четыре обратно. По предварительным расчетам, на преодоление такого расстояния (с учетом отдыха) могло уйти двенадцать-тринадцать часов, то есть весь световой день. Но мы жили в ста пятидесяти километрах от Керчи, на дорогу нам требовался как минимум еще один день, так что путешествие наше затягивалось, и перед нами вставали две проблемы: ночевки в Синягино и обеспечение запаса продовольствия.

Первую проблему решила Галина Матвеевна. Она отправила письмо своей подруге Майе, работавшей в этом поселке (наверно, идея плыть из Синягино была как-то связана с Майей), и через неделю получила ответ: «Жду с нетерпением». А вот для того чтобы не страдать от голода и жажды на пустынном берегу, требовалось взять с собой и еду, и спички, и воду. Все это мы решили сложить в специальные сумки. Их сначала смастерили из бумаги, а потом, подобрав зеленый брезент, отдали шить школьному завхозу. Конечно, мы не догадались сделать сумку-пояс, потому что мыслили в соответствии с тем временем, когда основным полевым снаряжением являлись планшетка да солдатский вещмешок. Однако изобретательная учительница придумала пришить к основанию заплечного ремешка дополнительные тесемки, так что сумочка надевалась через плечо и одновременно привязывалась к поясу – переплывай хоть Татарский пролив! Примеряя уже готовое изделие, я увидел на внешнем накладном кармане свои инициалы и подумал, что с такой красивой сумкой приятно будет не только плавать, но и ходить на охоту.

Вещи и продукты мы распределили так: учительница взяла все то, что боялось воды: сахар, чай, соль, печенье, сухари, спички, полотенца и мыло. А мне достались консервы, фрукты, посуда. Разместить в ограниченном объеме сумки солдатский котелок, фляжку с водой, кружки, ложки, вилки и большой самодельный нож оказалось не так-то просто, и мне пришлось обратиться к Галине Матвеевне с просьбой помочь навести порядок. У нее это получилось легко: казалось, вещи улеглись компактно и красиво сами по себе.

В пятидесятых годах в нашем государстве не было полиэтиленовых пакетов, поэтому мне сначала показалось, что у моей старшей подруги имеется специальный резиновый мешочек. Каково же было мое изумление, когда я увидел в роли непромокаемой упаковки обыкновенные презервативы! В одном из них поместились наши продукты, аккуратненько завернутые в продолговатые кулечки, а в два других были упакованы полотенца, часы и записная книжка. Заметив мое замешательство, Галина Матвеевна спокойно сказала:

– Презервативы я купила в аптеке. Они уникальны тем, что в них никогда не отсыреют спички и не раскиснут сухари, хотя для запихивания внутрь нашего добра пришлось прибегнуть к маленьким хитростям.

– А я думал, эти штуковины можно только надувать воздухом!

– На свете есть немало вещей, которые успешно используются не только по прямому назначению.

В то время через наше село, которое уже называлось Богатым, проходил в направлении Керчи единственный севастопольский автобус, но он всегда был набит пассажирами до отказа, поэтому мы не стали надеяться на счастливый случай и решили путешествовать автостопом, то есть ловить попутные машины. Этот процесс назывался «голосовать», видимо, потому, что человек стоял на обочине и поднимал руку вверх перед проезжающей машиной.

Итак, 5 июля 1956 года, то есть всего через две недели после принятия решения, наша маленькая группа отправилась в большое плавание. Мы с Галиной Матвеевной договорились встретиться в этот день в шесть часов утра возле чайной, где останавливалось много машин. Учительнице надо было идти до трассы Симферополь – Керчь более двух километров, а я жил у дороги, поэтому пришел к месту встречи минут на двадцать раньше. Около чайной стоял бортовой грузовик, я нашел шофера, который дожидался, пока буфетчица приготовит ему завтрак, и громко спросил:

– Вы случайно едете не на Керчь?

– Нет, но за червонец подброшу до Золотого пляжа, а оттуда на Керчь идут машины одна за другой! – незамедлительно ответил водитель, как будто знал наперед, о чем я его попрошу.

– А двоим можно?

– Почему бы нет? Один сядет рядом со мной, а второму придется ехать в кузове – с него, так и быть, возьму трояк.

Эта была большая удача, так как расстояние до Золотого пляжа, расположенного на восточной окраине Феодосии, составляло почти треть нашего пути.

– Договорились! Встретимся возле машины! – воскликнул я, не скрывая радости, и выбежал на улицу.

Правда, постояв пять минут около грузовика, я начал нервничать, потому что шофер мог выйти из чайной раньше, чем появится учительница, и тогда мне пришлось бы его уговаривать подождать, а этого водители не любили. Так оно и случилось.

– Где же твой напарник? – спросил шофер, приглашая меня жестом в кабину. – Я тороплюсь и ждать мне некогда!

– А вон, несется во всю прыть! – я кивнул в сторону Галины Матвеевны, которая действительно бежала к нам, видимо, догадавшись, что мне удалось поймать попутную машину.

Она сходу прыгнула в кабину, а я забрался в кузов и примостился на желтых ноздреватых брусках ракушечника. Как только грузовик набрал скорость, со дна кузова поднялась желтая пыль и вмиг окрасила мою беленькую майку в желтовато-серый цвет. Конечно, я расстроился, но это длилось не более четверти часа, так как вскоре дорога превратилась в череду подъемов, спусков и поворотов, и меня увлекла чудная езда, от которой захватывало дух. Потом горы сменились степью, и вдруг показалось долгожданное море. Так что два часа в кузове пролетели как один яркий миг, и вот мы снова стоим на шоссе и снова голосуем.

Не прошло и пятнадцати минут, как из песчаного карьера, расположенного рядом с Золотым пляжем, выехал куцый самосвал и остановился неподалеку от нас. Вылезший из кабины водитель подозвал меня и попросил помочь ему поставить домкрат. Я подал Галине Матвеевне знак подождать меня пару минут и, теша себя надеждой, что за услугу шофер довезет нас до места, взялся за рычаг домкрата.

Окончив работу, шофер сказал:

– Меня зовут Леня.

– А меня Анатолий, – представился в свою очередь я.

– Вы куда едете? – спросил Леня.

– В Керчь, и, надеюсь, вы нас подбросите! – выпалил я и почему-то почувствовал себя неловко.

– Понимаешь, Анатолий, – спокойно ответил шофер, – все машины на Керчь прошли рано утром, поэтому вам лучше всего доехать со мной до Семи Колодезей (так все местные называли поселок Ленино, расположенный в северо-западной части Керченского полуострова), а там сесть на поезд. Он приходит на нашу станцию около двух часов дня, а от нас до Керчи – рукой подать! Конечно, вы можете еще постоять часок-другой здесь, может, кто и появится, да вон какая жарища накатывает! А я вас подброшу прямо к Азовскому морю, а то заедем ко мне, у меня дома тенек, абрикосы, сухенькое. Ну как, уговорил?

– Сейчас спрошу у… – я замялся, не зная, как представить Галину Матвеевну.

– У невесты? – Леня закончил за меня мой ответ и хитро подмигнул.

– Не знаю.

– Как это не знаешь? Да она с тебя не сводит глаз! Думаешь, не видно, что девушка влюблена в тебя по уши?

– Не знаю.

– Вот зарядил волынку: не знаю, не знаю! Я и то знаю. Поехали!

Я позвал учительницу и показал ей наши стоячие места в кузове самосвала; она, не мешкая, поднялась на борт, и мы помчались по ухабистой дороге, подставляя свои лица горячему степному ветру.

Чтобы уйти от Лениных расспросов, я предложил Галине Матвеевне остаться ждать поезд на берегу Азовского моря, при этом постарался как можно красочней описать наше купание в теплом море и загорание на горячем песке. Что касается предложения шофера посидеть в тени его сада, то я сообщил о нем, между прочим, кратко и сухо. Она, разумеется, выбрала море!

Должен сказать, что мы с ней до этого часто купались и в нашей речке, и в лесных водохранилищах, и в Черном море, и эти часы всегда приносили мне много радости. Конечно, я был влюблен в молодую рыжеволосую учительницу и иногда смутно догадывался о существовании взаимности с ее стороны, но признаться в своих чувствах не мог ни ей, ни себе и тем более услышать признание от нее. Я ревновал, когда к ней приезжали ее бывшие одноклассники – красавцы, разряженные в золотопо-гонные костюмы летчиков и морских офицеров, – и стеснялся своей ревности, потому что понимал ее нелепость. Одним словом, мои чувства были сумбурными и непонятными.

На берегу Азовского моря, куда Леня доставил нас с ветерком, было так тихо и так уютно, что на какое-то время забылась истинная цель нашей поездки и мы чуть было не пропустили поезд. Но все обошлось, и в четыре часа дня нашему взору открылся Керченский пролив. На привокзальной площади я увидел несколько автобусов и подбежал к ближайшей машине – она шла до Синягино.

Майя снимала квартиру в большом частном доме. Она сначала подала руку мне и представилась, а потом обняла Галину Матвеевну. Я немного смутился – с первого взгляда Майя показалась мне надменной красавицей, которая видит меня насквозь и смеется над моей любовью к ее подруге. Во время чаепития у меня все время чесалось в носу, я не мог найти носовой платок и от этого чувствовал, как жар раскаляет мои щеки. К счастью, застольный ритуал вскоре закончился, девушки затеяли разговор о нашем путешествии, я стал его равноправным участником и не заметил, как сами собой исчезли мои проблемы с носом. За время деловой беседы мое мнение о Майе сильно изменилось: я увидел, как живо она обсуждала наш план, как тепло смотрела на меня и как переживала за Галину Матвеевну, и проникся к ней уважением.

Когда были оговорены детали предстоящего плавания, осмотрено, проверено и пересчитано все наше снаряжение, Майя отвела нас в домик, что стоял прямо не берегу моря. Хозяйку домика звали Вера, в ней нетрудно было узнать настоящую караимку. Она встретила нас как желанных и долгожданных гостей. Первые два часа мы провели на летней кухне, уплетая за обе щеки сладкие голубцы и кисейные блинчики и запивая все это ароматным компотом из черной крымской черешни. Тетя Вера рассказывала о себе, а мы делились своими впечатлениями о Керченском полуострове и коснулись наших планов по покорению вплавь Керченского пролива. Хозяйка советовала, с какого места лучше начать путешествие, на что ориентироваться в воде, как избежать встречи с быстроходными катерами.

Для ночлега нам отвели самую большую комнату. У окна стоял серый диван, а напротив вздымалась высоченная кровать, заваленная почти до потолка белоснежными подушками. Мне досталась кровать, чему я неимоверно обрадовался, потому что в то время любил спать сидя, однако заснуть нам удалось только к полуночи.

Определившись со спальными местами, Галина Матвеевна предложила погулять у моря. Было еще светло, и в лучах заходящего солнца хорошо просматривался противоположный, восточный берег пролива, который, казалось, находился на расстоянии не более километра. Чуть хуже было видно южную оконечность косы Чушка, но за нею, на Таманском берегу, четко вырисовывалась плоская возвышенность – наш главный ориентир. Начать плавание мы решили из небольшой бухты, усыпанной белыми камнями. Чтобы удостовериться в том, что это место пригодно для старта, я разделся и измерил глубину – уже метров через десять от берега вода скрыла мои плечи, значит, отсюда не надо будет долго тащиться по отмели, и бухточка – самая подходящая отправная точка…