Текст книги "Портреты моих современников (сборник)"

Мое открытие горы Аю – Даг
Рассказ

Отдыхая на Южном берегу Крыма, я не мог более трех дней лежать на пляже, поэтому обязательно организовывал экскурсию в леса, в горы или на прогулки по окрестностям тех поселений, в которых устраивался на проживание. А так как большую часть времени я провел на отдыхе в селе Солнечногорское, из которого была видна вершина горы Кара-Тау, то, однажды поднявшись на нее, я надолго «заразился» этим видом экскурсий.

В следующий приезд в Солнышко (так поселок называли мои родственники, у которых я чаще всего останавливался) поднялся на соседнюю гору Демерджи, потом осваивал доступные вершины хребтов Чатыр-Даг и Ай-Петри и в меньшей степени – гор в районе Морского, Приветного и Судака.

Ходил я на экскурсии чаще один, иногда находил попутчиков среди соседей по жилью или по пляжу. В последние годы к этому увлечению приобщилась моя жена Мария, после того как однажды увидела все то, что открылось ей с южного склона хребта Демерджи-яйла. По моим подсчетам, в течение многих лет я поднимался около пятнадцати раз на вершины, отметки которых превышали 1200 м, не считая восхождений на экзотические одиночные скалы, экскурсий по многочисленным горным тропам и другим достопримечательностям крымских гор. А вот самая заметная на пространстве Южного берега Крыма гора Аю-Даг осталась «неохваченной».

В начале двадцать первого столетия мой любимый пляж в Солнышке стал интенсивно застраиваться и преображаться в торгово-развлекательную площадку. Но я упорно ездил в Солнечногорск вплоть до 2008 года. К этому времени большая часть пляжной территории представляла собой пестрый рынок с разноцветными торговыми палатками, аттракционами, закусочными, пивными и прочими точками, а прибрежная песчаная полоса шириной в десять-пятнадцать шагов была засыпана окурками и прочим мусором. Кроме того, на пляже остро чувствовался запах выхлопных газов, шедших от скутеров – со стороны моря и автомобилей, которые с ревом поднимались по крутым склонам узкого шоссе, – со стороны суши.

На следующий год, когда уже не было в живых моих сол-нечногорских родственников, мы с Марией поехали по рекомендации знакомых в поселок, находящийся практически на территории Артека. Квартира и ее хозяйка Валентина действительно оказались достойны высших похвал, а пляж, на который мы ходили по пропуску, очаровал дивной красотой и чистотой.

Прошло три-четыре дня, и нас, естественно, потянуло в поход. На сей раз мы выбрали гору Аю-Даг, которая, казалось, была в шаговой доступности. Я обычно тщательно готовился к восхождению, изучал по картам, схемам и опросам подступы к вершине, намечал маршруты подъема, спуска, возвращения домой и т. п.

Но к предстоящему походу ничего подобного не проделал, полагая, что подняться на пятьсот семидесятиметровую отметку не составит труда, что маршруты все проложены и исхожены с незапамятных времен, по крайней мере, еще советскими пионерами тридцатых годов прошлого века. И напрасно, потому что с первой попытки нам не удалось даже подойти к подножью горы!

Согласно указаниям одного из путеводителей, мы доехали по шоссе к проходной пионерского лагеря Артек, надеясь без труда ступить на тропу, ведущую к вершине горы, но дальше нас не пустил строгий вахтер, сказав, что все тропы на гору закрыты. Мы возвратились на главную дорогу и попытались подойти к подножью горы с северо-востока. Однако быстро запутались в десятках троп, тропинок и тупиковых дорог, которые вели к усадьбам, к постройкам, к свалкам и кучам щебня, но только не к нашей цели. Потеряв пару часов и не встретив ни одного человека, который бы показал нам дорогу или хотя бы толком объяснил, в каком направлении двигаться, вернулись домой.

За ужином Маша пожаловалась хозяйке на неудавшийся поход, и та подтвердила высказывание вахтера.

– А в чем причина запрета? – спросил я.

– В том, что каждый год на маршруте погибают два-три человека.

– И почему они гибнут?

– Срываются с крутых склонов.

– Пьяные?

– Бывает, и пьяные. Но гибнут и трезвые, и взрослые, и подростки. Гора эта очень опасная и коварная, и я бы вам не советовала на нее подниматься.

– У нас традиция и долголетний опыт восхождения на вершины крымских хребтов. Я читал о походах на Аю-Даг советских пионеров-артековцев и думал, что взрослым сделать это – пара пустяков.

– Да, пионеры ходили в такие походы. Но тогда их сопровождали опытные скалолазы или обученные тренеры, а сейчас ходят как попало.

– Если можно, вы окажите нам любезность: помогите найти дорогу к подножью вне пионерского лагеря!

– Хорошо. Я завтра еду на своих «жигулях» в Ялту за продуктами и с утра подброшу вас прямо к шлагбауму, за которым начинается тропа. Идите только по этой тропе, она самая безопасная. Не вздумайте сокращать дорогу и лезть напрямую по склону! Это основная причина несчастных случаев…

* * *

На следующий день рано утром мы начали восхождение. За шлагбаумом дорога очень скоро превратилась в широкую тропу, которая повела нас влево, по восточному склону горы.

Что касается геологического представления, то и здесь не обошлось без сюрпризов. Из курса общей геологии, сведений, полученных из Интернета и тех же путеводителей по Крыму, я знал, что гора Аю-Даг по генезису относится к лакколитам, то есть к не родившимся вулканам, что расплавленная магма внедрилась в осадочную толщу песчано-глинистых пластов в юрский период, около 160 миллионов лет назад. Но прорвать эту толщу магма не смогла, а лишь вздыбив ее в виде спины медведя, застыла на миллионы лет как плотная кристаллическая порода тёмно-серого цвета, которая отнесена к группе диабазов.

То есть я представлял в разрезе гору как фрагмент кокона: внутри его находится плотный диабазовый сердечник, уходящий в бездну, а его округлая «макушка» покрыта мягкой песчано-глинистой толщей, что соответствовало внешнему облику горы, напоминавшему медведя с пушистым зеленым мехом. Каково же было мое удивление, когда с первых шагов на тропе я увидел темно-серую щебенку диабаза!

Сначала подъем показался простым и легким. Но уже метров через сто началось укручение склона, и мы ощутили, как под ногами зашуршала песчано-гравийная смесь серого цвета с примесью темной щебенки. Чем выше поднимались, тем чаще ноги «пробуксовывали», замедляя темп ходьбы. Вскоре щебенка стала пополняться крупными обломками скальных пород – казалось, что они были специально разбросаны небрежно и хаотично. При внимательном осмотре я увидел на некоторых кусках плоские грани, а потом обнаружил несколько и вовсе пластообразных фрагментов. Чем выше мы поднимались, тем чаще встречались гривки темной крепкой породы, которые торчали из земли, словно острые шипы на хребтах ящеров. Иногда их макушки выступали из сыпучего грунта в виде черных клыков или серповидных зубов саблезубого тигра. Нередко такие гривки пересекали тропу, через некоторые из них можно было перешагнуть, а наиболее высокие надо было обходить. Встречались фрагменты в виде тонких и острых пластин, вероятно, сланцевидных пород. Из-за обилия выступов и обломочного материала тропа становилась все извилистой, и превращалась в неудобные ступеньки.

По неустойчивому крутому склону, осложненному уступами, каменными обломками и гривками, надо было идти осторожно, не спеша, тщательно контролируя каждый шаг, потому что падение было бы действительно роковым – тело неуправляемо покатится и полетит вместе с сыпучей гравийно-щебеночной массой по острым клыкам, не имея шансов зацепиться за редкие деревца и ветви кустарника.

Но мои мысли постоянно «цеплялись» за пластообразные куски диабаза и наводили на рассуждения о каком-то загадочном геологическом процессе, который придал обломкам эту форму. Но сразу найти ответ я не смог.

Пока я раздумывал, мы уже были высоко над морем, и нам вдруг, как в сказке, открылось все дивное пространство побережья, обозримого с восточного склона Аю-Дага. Это было поистине фантастическое зрелище! Панорама прибрежной зоны и примыкающих к ней гор просматривалась на десятки километров. Прямо под нами примостился к Аю-Дагу Партенит, отсюда его многоэтажные здания напоминали спичечные коробочки, поставленные на-попа. Далее на восток, от Партенита до мыса Плака, простирался залив, очерченный идеальной дугой береговой линии. Казалось, что он весь залит густой лазурью. Такой цвет воды можно увидеть только ранним солнечным утром, когда нерукотворной кистью смешиваются краски воды и неба. За восточной окраиной залива вздымался купол горы Кастель – он прикрывал Алуштинскую долину, поэтому город угадывался по отдельным фрагментам построек, видневшихся на побережье. А дальше, вплоть до серой дымки, в которой рассеивались очертания рельефа, береговая линия представляла собой череду округлых изгибов, которые обрамляли синюю гладь моря, а оно то врезалось в плоть полуострова, то отступало, натыкаясь на прочные скалистые мысы. С севера параллельно береговой линии возвышалась стена Крымских гор, и было видно, как плавно и равномерно снижается к востоку их главная гряда и почти достигает уровня воды у мыса Меганом…

Отдохнув, мы продолжили восхождение. По левую сторону от тропы виднелись остатки фундамента или каменной стены – неужели здесь жили когда-то люди? Маша как профессиональный архитектор высказала предположение, что это остатки подсобного помещения, значит, где-то были жилые постройки…

Уже через сорок минут мы ощутили, как крепнет под ногами зыбкая почва. Потом кустарники сменились настоящим дубовым лесом, и начал выполаживаться склон… Тропа стала разветвляться, появились полустертые указатели и площадки, на которых, видимо, когда-то размещались палатки, кострища и другие атрибуты стоянок современного человека. Мы выбрали, как нам показалось, точное южное направление, сделали последний рывок, и наконец перед нами открылся вид на Черное море.

Теперь, стоя над крутым обрывом, мы обозревали сразу и восточное и западное крыло Южного берега Крыма! Цвет моря уже сильно изменился: вместо утренней бирюзы оно искрилось сребристой фольгой у горизонта и приобретало зеленоватый оттенок вблизи берега. В западном направлении береговая линия четко просматривалась до мыса Айтодор, а над ним, словно вздымающийся девятый вал, на гребне которого застыл караван разноцветных судов с высокими мачтами, простирался зубчатый хребет Ай-Петринской яйлы. От этого зрелища захватывало дух: мы будто оказались на палубе высоченного корабля, в сотни раз большего, чем «Титаник», который мчится в необозримую синюю даль, оставляя за собой прекрасный берег.

Спуск оказался немного проще: незнакомая тропа вывела нас ближе к пионерскому лагерю, где мы впервые встретили группу людей, идущих нам навстречу. По пути я снова пытался разобраться в механизме образования пластообразных тел. Интуиция подсказывала, что надо обратиться к процессу внедрения магмы в осадочную толщу. За многолетнюю работу, связанную с проектированием систем защиты горных выработок и других заглубленных сооружений от подземных вод, иногда мне приходилось принимать окончательное решение, опираясь на интуицию, как бы хорошо я ни изучил геологическое строение и гидрогеологические условия объектов. И я усвоил следующее: интуиция срабатывает тогда, когда в моем мозгу существует какая-то полезная информация, которую он нашел и обработал раньше, чем мое сознание, поэтому доверял ей. Таким образом, опираясь на интуитивную подсказку, я поставил ключевой вопрос: как в закрытом пространстве могло сформироваться из пастообразной массы плоское тело? И тут же последовал простой ответ: паста должна заполнить плоское пространство! Теперь надо было найти причину возникновения такого пространства. В песчано-гли-нистых породах плоские тела могли образоваться при раздвигании расплавленной магмой отдельных слоев. И это, вероятно, имело место. Но тогда бы лакколит имел другую форму. Значит, надо выдвигать еще одну версию!

Второй вид плоских полостей могли представлять трещины в уплотненных песчано-глинистых слоях, образовавшиеся при их деформации поднимающейся из недр горячей магмой. А если эти породы спеклись и превратились в скальные пласты, наподобие кирпича, как раз-то в него и преобразуется обожженная глина. Тогда образование трещин при сгибании «кирпича» под мощным напором вздымающейся магмы неизбежно!

Итак, при внедрении раскаленной магмы в толщу песчано-глинистых осадков должны нагреваться холодные породы до температуры магмы на контакте с ней, с одновременным остыванием передового фронта самой магмы. В режиме такого процесса неизбежно явление метаморфизма, то есть возникновение между горячим и холодным фронтом по всему периметру магматического очага слоя скальной породы. Следовательно, при ее деформации под давлением будут образовываться трещины, в которые и внедрится расплавленная субстанция, а потом застынет в виде плоских тел – их геологи называют дайками. В таком случае вздыбленная поверхность лакколита будет выглядеть как еж, только «иголки» на спине будут не круглыми, а плоскими. Количество этих даек, их длина, ширина и высота будут зависеть от количества и параметров трещин. Разумеется, это лишь схема. В реальных условиях процесс внедрения магмы в осадочную толщу настолько сложен и непредсказуем, что его практически невозможно смоделировать пакетами современных компьютерных программ, потому что невозможно наполнить программу лавиной достоверной исходной информацией. Но моделированию предшествует схематизация природных условий объекта.

Как увязывается моя версия с современной и прошлой геологической историей горы?

С момента образования лакколита в течение ста шестидесяти миллионов лет шло разрушение горных пород процессами выветривания. Наиболее интенсивно разрушались покровные осадочные и метаморфические разновидности пород, менее интенсивно – кристаллические диабазы. За этот период глубина выветривания достигла зоны даек, которые обнажаются на склонах горы, в том числе – в виде плоских обломков. Здесь еще не вскрыт диабазовый «сердечник». Но его поверхность находится выше уровня моря, потому что он формирует облик горы и обеспечивает ей сопротивление разрушительным силам морских волн, о чем свидетельствует глубокий, более чем на два километра, выступ мыса Аю-Даг в море, в сравнении с размытой береговой линией на ее флангах.

А если предположить, что каждые сто тысяч лет гора срезалась процессами выветривания, хотя б на один метр, то в момент образования лакколита мощность осадочных пород над ним достигала 1600 метров. То есть к современной вершине горы нужно прибавить эти метры. И окажется, что во время внедрения магмы в осадочный чехол гора возвышалась над современным уровнем моря более чем на 2000 метров!

Прорвать такую толщу магма не смогла, а лишь изогнула и выпучила пласты и ощетинила дайками свою спину. И вот теперь, спустя миллионы лет, эти дайки вскрыты в результате выветривания.

Создается впечатление, что геологическая история Аю-Дага была кем-то запрограммирована, как в сказке про гадкого утенка. Сначала образуется серенькая гора, которая через десятки миллионов лет превращается в подобие чудного зверя – его красоту могут оценить только двуногие существа, под названием homo sapiens. И это существо появилось на планете в период ее преображения.

Но создателю программы известно: человек разумный может иногда терять разум и затаптывать природную красоту, поэтому, чтобы защитить ее от безумия двуногого существа, в программу были заложены защитные мероприятия: снабдить, словно розу, мощными колючими шипами, которыми ощетинится поверхность горы к моменту появления человека.

Изучая позже многочисленные теории по геологическому прошлому, которые сформировали современный облик горы Аю-Даг, я понял, что никто не занимался и не описывал плоских диабазовых тел, встречающихся на ее склонах. И тем более не увязывал с ними возникновение специфических инженерно-геологических процессов и явлений, которые привели к формированию неустойчивых и весьма опасных склонов. Поэтому мою версию считаю наиболее вероятной и правдоподобной.

За двести дней до смерти
Рассказ

– Не ломайте напрасно голову, очаровательная попутчица! Если не подходит Миссури или Огайо, то название другого притока великой реки нам все равно не вспомнить. Извините за вторжение в ваш кроссворд, но в этом утомительном ожидании рейса, в этой тесноте и бесконечном разрушении надежд я невольно отметил, что мы с вами приобрели в одном и том же киоске один и тот же номер «Огонька». Прочитав в нем все интересное, одновременно подошли к кроссворду, а потом не смогли заполнить одни и те же клеточки…

Борис старался говорить спокойно, но невольно торопился, боясь, что красивая женщина примет его за какого-нибудь ал-каша и молча отвернется. Однако незнакомка внимательно его выслушала, пристально посмотрела ему в глаза и ответила:

– Уж раз вторглись, так что же теперь извиняться! Лучше покажите, что вы написали здесь! До помешательства знакомое слово, а хоть убей, не могу вспомнить. Так, «идиома» – о господи, как просто! Ну вот и все! Спасибо за помощь!

– Не за что. К сожалению, остались неразгаданными два слова, которые, как я понимаю, невозможно отыскать в сосудах наших знаний, даже если их содержимое слить в одну чашу.

– Раз кувшин наших скромных знаний показывает дно, то исчезает и повод для дальнейшего общения.

– А мне показалось, вас крайне утомило это нудное ожидание вылета, и, возможно, наше общение может помочь вам как-то убить время…

– Нет, у меня другие проблемы. А вам что, совсем невмоготу?

– Не совсем. Но у меня накоплен большой опыт переживания несостоявшихся рейсов.

– А я подумала – знакомств в аэропорту.

– Если я слишком навязчив, то еще раз прошу прощения…

– Когда в первый раз задержали вылет, мне показалось, что на это есть серьезная причина, что она будет вовремя устранена и я обязательно улечу в назначенный срок. Это меня настроило на терпеливый лад – и три часа прошли почти незаметно. А дальше, слушая, как пунктуально, час за часом, вновь объявляют задержку рейса, я поняла: со мною играют в злую игру, и теперь каждое очередное карканье осипшей дикторши вызывает у меня приступ тошноты и выбивает из-под ног последнюю хлипкую опору. Я в сотый раз строю ее заново, но она вот-вот рухнет, и вместе с ней падет мироздание и все полетит в тартарары!

– Возможно, я уже давно сорвался и падаю туда по другой причине, и отложенный вылет есть моя отсрочка… У каждого рано или поздно рушится мироздание.

– Я бы на вашем месте поехала поездом!

– Я сразу как-то не сообразил, а теперь – поздно…

– Я уже десять часов ругаю себя за то, что согласилась на эту престижную поездку в Сибирь, и особенно за мое согласие остаться на лишний денек в Новокузнецке – для чего бы вы думали? Чтобы потанцевать с неуклюжим толстяком на пустом банкете! Но скоро я заставлю себя сказать: «Все, что ни делается, – к лучшему» – и поверю в свою счастливую судьбу, которая ждет меня в этом гадком аэропорту. Ведь с учетом реального времени перелета отсюда до Москвы, ожидания выдачи багажа в Домодедово, ловли такси и поездки по городу, у меня нет никаких шансов прибыть домой вовремя…

– У меня все наоборот: поездка в Сибирь стала для меня настоящим праздником, я посещал друга детства, ныне геолога, работающего в глухой таежной партии, а теперь возвращаюсь домой, на юг, и надо сказать, возвращаюсь неохотно.

– Вы прыгали в глухомань с парашютом?

– Почти: сначала прилетел в Новокузнецк самолетом, потом меня забросили в тайгу вертолетчики, и они же вывезли через неделю обратно, доставив прямо сюда.

– Но у вас что-то не вяжется с разрушением надежд!

– Это так, к слову!

– Все равно не получается! Сегодня все люди куда-то торопятся, у них ни на что не хватает времени, они задыхаются в своем беге, как гончие, но рвутся вперед… Вы или притворяетесь, или возвращаетесь из старательской артели с сумкой золота, то есть денег, полученных за добытое золото.

– По большому счету, у меня меньше времени, чем у вас или у других людей, но я действительно никуда не спешу, хотя ожидание рейса на Москву мне тоже опротивело. А вот денег у меня и впрямь много, то есть необычно много для человека моего положения, но не от добытого золота, а оттого что я обменял на деньги все свои резервы. Вы представляете, сколько сил и средств человек тратит на избыточные накопления? Я сделал открытие, а возможно, лишь понял давно всем известную истину: живой организм стал таковым лишь потому, что сумел резервировать в себе энергию. Это желание накапливать про запас заложено в генах всех живых существ, а в человеке оно развито наиболее сильно и так прочно сидит в сознании и подсознании и находится в таком важном месте, что является неукротимым и неуправляемым… Если немного пожить как все, а потом освободиться от накопленного, то на миг можно почувствовать себя богачом. Но это скучное введение в философию небытия…

– А мне интересно послушать развернутое изложение ваших мыслей, хотя я не понимаю – при чем здесь небытие?

– Чем проще организм, тем меньше ему требуется энергетический запас. Скажем, бактерии живут за счет ежесекундного обмена энергией со средой, а кит накапливает ее у кромки льдов в виде десятков тонн жира, позволяющего ему плыть без пищи тысячи километров, сжигая лишь этот балласт.

– В детстве я имела возможность часто лакомиться мясом косули, думаю, она не относится к простейшим, но у нее вовсе нет жира!

– Многим видам животных, особенно тем, которые составляют основной рацион хищников, жир как источник энергии не годится, потому что им для спасения требуются мгновенные действия, а жир преобразуется в энергию не сразу, а постепенно. Например, ваша косуля должна иметь такой энергетический запас, который даст ей возможность в любой момент молниеносно рвануть во всю прыть, неважно, спала ли она до этого, паслась или находилась на водопое… И такую энергию обеспечивает ей не жир, а мгновенно усваиваемый сахар, который находится прямо в мышцах!

– Поэтому дичь сладкая?

– Да.

– Как здорово! Я бы сама никогда не сделала подобного умозаключения!

– Давайте лучше поиграем в простую, но нескучную игру: я попытаюсь отгадать ваше имя на основе ваших простых ответов «да» или «нет» на мои простенькие вопросы.

– Давайте! А потом я отгадаю ваше!

– Согласен.

– Спрашивайте!

– Вас зовут на букву «С»?

– Нет.

– «В»?

– Нет.

– С первого раза что-то не получается! Начну с середины алфавита: «И», «К», «Л», «М», «Н»?

– Да.

– «И»?

– Да.

– Ирина!

– Нет.

– Инга?

– Нет.

– Иванна?

– Нет.

– Илона?

– Нет.

– Инна?

– Да.

– Ваша фамилия начинается на букву «А», «Б», «В», «Г», «Д»?

– Да.

– «В»?

– Нет!

– «Г»?

– Да.

– Прекрасно! Но теперь начинается самое сложное. Ваша фамилия происходит от имени?

– Нет.

– От профессии?

– Нет.

– Русская?

– Да.

– Известная?

– Да.

– Писатель?

– Нет.

– Политик?

– Нет.

– Поэт?

– Нет.

– Скульптор?

– Нет, но близко!

– Реставратор?

– Нет, но совсем близко!

– Хранитель музея?

– Нет, но я не знаю ни одного известного хранителя музея!

– А я знаю, и как раз на «Г», – Гейченко!

– Нет. Вы ушли в сторону от правильного пути. Начните с главного!

– Понятно! Художник?

– Да.

– Не могу вспомнить ни одного русского художника на букву «Г». Вот иностранные, вроде Гои или Гогена, так и лезут в голову.

– Помочь?

– Нет! Дореволюционный?

– Нет.

– Современный?

– Нет.

– Революционный?

– Да.

– Гайдар?

– Так вы никогда не угадаете!

– Вспомнил картину «Ленин у прямого провода» и сразу отгадал! Грабарь!

– Нет!

– Мне становится жутко!

– Не надо паниковать!

– Но в природе нет известного революционного художника на букву «Г»!

– Если скажу, вам будет стыдно!

– Надо подумать!

– Задать наводящий вопрос?

– Не надо! Кажется, я на верном пути: в юности я дружил с очаровательной девушкой, которая жила на улице Грекова.

– Правильно!

– Теперь попробую отгадать ваш адрес.

– Нет уж! Настала моя очередь угадать ваше имя.

– Я могу назвать и так.

– Неинтересно! «О», «П», «Р», «С», «Т»?

– Нет.

– «И», «К», «Л», «М», «Н»?

– Нет.

– «А», «Б», «В», «Г», «Д»?

– Да.

– Борис?

– Точно! Вы обходите меня на сто очков!

– А фамилию вашу непременно носил знаменитый путешественник?

– Нет.

– Русская?

– Да.

– От имени?

– Нет.

– От профессии?

– Нет.

– От животных?

– Да.

– Лошадиная?

– Да.

– Овсов?

– Нет.

– Ослов?

– Нет.

– Мулов?

– Нет.

– Зебрин?

– Нет.

– Мустангов?

– Нет.

– Понин?

– Нет.

– Копытин?

– Нет.

– Кобылин?

– Нет.

– Конев?

– Нет.

– Сивый?

– Нет.

– Гнедой?

– Нет.

– Буланый?

– Нет.

– Воронцов?

– Нет.

– Яблоков?

– Нет.

– Коников?

– Нет.

– Меринов?

– Нет.

– Гривкин?

– Нет.

– Жеребцов?

– Нет.

– Жеребчиков?

– Нет.

– Горбунков?

– Нет.

– Уздечкин?

– Нет.

– Путов?

– Нет.

– Вожжов?

– Нет!

– Вожжин?

– Нет.

– Конокрадов?

– Нет.

– Сбруин?

– Нет!

– Оглоблин?

– Нет!

– Телегин?

– Нет.

– Коновалов?

– Нет!

– Коньков?

– Да! Я в восторге от того, как вы легко и непринужденно загнали меня в угол, и нашли среди сотни вариантов правильный ответ. А теперь давайте я угадаю вашу профессию?

– Пожалуйста!

– Позвольте сначала сделать небольшое отступление?

– Нет возражений.

– Вам наверняка не раз говорили комплименты по поводу вашей внешности?

– Бывало, но при чем здесь профессия?

– При том, что многие выбирают профессию в соответствии со своим даром, старясь использовать свои природные способности. Ваш дар – ваша внешность, и вы работали над ней. Уверен, что вас учили правилам хорошего тона, просто и со вкусом одеваться, ровно держать осанку и прочим вещам, то есть учили быть красивой и лицом, и одеждой… И вы почти достигли совершенства. Находиться в вашем обществе и просто и сложно, ибо в вас все ясно, но невозможно вам соответствовать! Это как в театре или кино: ты почти запанибрата с полюбившимся артистом, тебе так близки и понятны манеры и поступки его героя, что кажется, ты и он – одно и то же лицо! Но лицедей сыграл роль и, став самим собой, оказался для тебя абсолютно другим, далеким и недоступным, и вся твоя «дружба» с ним превратилась в дым!

– Что-то очень длинно, но интересно. А кто же вы? Сердцеед? Принц? Волшебник?

– Созерцатель.

– И в этом достигли совершенства?

– Нет, хотя сформулировал парочку постулатов.

– Например?

– Ну вот хотя бы об артисте. Если он достигает определенного мастерства, то уже не может не дарить его людям. Трудно добиваться признания, но когда оно имеется, общество само требует того, чтобы талант на него работал.

– Это – в идеальном случае. Конкретно все куда сложнее. Даже у признанного гения всегда существуют такие подводные камни как зависть коллег, недоброжелательность руководителей, отвратительная идеология тех, кто у руля, болезни, наконец, просто человеческие ошибки, благодаря которым талант может оказаться на задворках.

– Это так, однако, согласитесь с моим первым постулатом: ваш облик готовился профессионально?!

– Вы правы. Только это было в очень в далеком прошлом. Да, я почти три года училась в театральном институте у известных преподавателей. И перед этим дома готовилась «жить на сцене», по правде говоря, сама. Иногда мне помогал отец, сперва с мамой, потом нанимал репетиторов. Но все пошло насмарку. Если и был талант, то, вопреки вашей теории, он остался невостребованным.

– Наверно, вы не все сделали для его признания.

– Сегодня я занимаюсь такой работой, при которой внешние данные неважны или играют второстепенную роль. Так что вам придется поработать еще методом «да» – «нет» или лучше вообще не надо затрагивать эту тему.

– Я осмелился заговорить с вами в ожидании неизвестности вовсе не для того, чтобы вас настроить на неприятные воспоминания.

– Вы хотели что-то угадать – вам это удалось… А теперь все ясно, как у фокусника, который демонстрирует публике «видимый» способ перенесения шарика из-за своего воротника в карман ассистента – и ей это сразу наскучивает.

– Я думал, вы…

– Я переводчица. Мои родители имели склонность к немецкому языку и заставили меня хорошенько его освоить. После краха артистической карьеры я вспомнила об этом языке и таким образом поменяла свою профессию. Как-то на одной из выставок меня заметили представители «стальных королей» Германии, – я стала специализироваться на металлургии. И вот попала в деловую поездку по Сибири. Я согласилась поехать всего на десять дней, рассчитывая быть пятого сентября дома, потому что шестого, то есть сегодня, моей дочери исполняется пятнадцать лет и я должна быть с ней! Здесь все стало разворачиваться не лучшим образом: я хотела возвратиться на поезде – уговорили лететь на самолете, я заказала билет на позавчера – приобрели всего с суточным запасом, и вот моя встреча с ребенком сорвалась!

– Знаю по собственному опыту, что в такой обстановке вам следует снова повторить известную мудрость: «Нет худа без добра».

– Нет никакого в этом добра! Мы с дочерью настолько привязаны друг к другу, что она болеет, когда я уезжаю на несколько дней. А тут – такой срыв!

– Ваша дочь – взрослый человек, и у нее должно быть достаточно душевных сил, чтобы пережить вынужденное отсутствие мамы на своем дне рождения!

– Возможно, мы с ней, в силу особых обстоятельств, действительно неразделимы!

– Давайте пошлем телеграмму!

– Я уже послала!

– А позвонить?

– У нас нет телефона: мы только что переехали в новый микрорайон; моя близкая подруга, которая бы успокоила Лену, на даче, а других реальных возможностей у меня просто нет.

– Тогда давайте поступим так: в Москве сейчас находится с геологическим отчетом жена моего друга Коли (у него, кстати, я гостил в тайге). У них дома есть телефон, а Кира – надежный, обаятельный и обязательный человек, она съездит к вам домой, успокоит Лену.

– Но сейчас глубокая ночь… Потом, в каком районе живут ваши друзья?

– В Москве только девять вечера – вы не знаете геологов! Это люди, настолько привыкшие к взаимовыручке, что для них не существует понятий «поздно», «далеко», «невозможно»… Так пошли звонить?

– Пошли! Вот моя визитка.

– О, как красиво! Но здесь адрес учреждения?!

– Домашний написан от руки на обратной стороне.

Борис повернул блестящий листок, прочитал адрес и, поняв, что между Кирой и дочерью Инны пролегло почти пол-Москвы, сказал:

– Первое «нет худа без добра» оправдалось: все кабины свободны! Теперь бы добыть нужное количество монет…

– У меня их предостаточно!

– Отлично!

* * *

Через минуту Борис уже накручивал цифры, которые помнил наизусть, хотя звонил своим друзьям не чаще одного раза в год. Кира, к его удивлению, оказалась дома и, выслушав просьбу, ответила просто и уверенно, чтобы он не волновался, а перезвонил ей часов в одиннадцать. Борис вышел из кабины с сияющим лицом и, увидев встревоженную Инну, невольно соврал: