Текст книги "Удар шаровой молнии"

Марк решил переждать дождь в подъезде, но не успел сделать и шага. Он всегда чувствовал на себе чужой взгляд, и на этот раз тоже не ошибся. В открытом окне четвертого этажа он увидел бледное лицо парня. Воспаленные глаза теперь о чем-то просили, даже не просили, а умоляли.

– Можно вас на минутку? – негромко сказал Майринг, но тот услышал.

– Меня? – почему-то обрадовался парень.

– Вас.

– Я сейчас спущусь!

Дождь уже разыгрался не на шутку, и Марк опрометью бросился в подъезд напротив. Он сразу отметил про себя, что окно, у которого торчал парень, выходит прямо на окна квартиры Виктора.

У него было лицо, изъеденное оспой, болезненного, зеленоватого оттенка, приплюснутый нос и круглые зелено-карие глаза, слегка навыкате.

– У вас есть доза? – первое, что спросил парень.

Майринг отрицательно покачал головой, ему сразу все стало ясно.

– Ну хотя бы «косячок»? – не отставал тот.

– Вы наверно, принимаете меня за другого…

– А где Витя? Куда он делся? У него всегда была доза. Он что, завязал?

Поменял квартиру? Там теперь живет какая-то баба с ребенком. Он говорил, что завяжет, да никто ему не верил. Разве от такого заработка отказываются в наше время? Вы его друг?

– Родственник.

– Ах, родственник… Тогда вы вряд ли дадите его новый адрес. – Парень опустил голову и промямлил себе под нос:

– Ну, конечно, с такой красоткой можно завязать…

– О чем вы? – не понял Майринг.

– Я как-то видел в его окне девушку необыкновенной красоты. Таких только в кино показывают. Она держала в руке бокал с вином. А Витя сидел на диване. Потом она задернула шторы. Я тогда подумал: «Если женится – обязательно завяжет». Он женился на ней? Нет – ну и дурак! Может, все-таки скажете его адрес?

– Витя уже месяц как на кладбище, – само собой вырвалось у Марка.

Это произвело впечатление на парня, он даже отступил на шаг и еще сильнее выкатил свои круглые глаза.

– Его убили?

– Говорят, самоубийство, но верится с трудом. Вы могли бы поподробней рассказать о той а Девушке? – А что рассказывать? Все, что видел, рассказал.

– Какая она из себя?

– Беленькая такая, загорелая, и фигура, по-моему, что надо. Конечно, насколько я успел заметить…

– Понятно. На иностранку похожа?

– Черт ее знает! Я же с ней не разговаривал. А внешне сейчас хрен отличишь! Некоторые наши бабы так разоденутся!.. Я одну такую знаю. Моя бывшая одноклассница. Ночью подрабатывает на Невском. Но по красоте она сильно уступает той, Витиной девице. В той чувствовалась порода.

– Что это значит?

– Не знаю, как объяснить. Я ее видел несколько секунд, а запомнил на всю жизнь. Движение руки, осанка, взгляд, улыбка, во всем что-то аристократическое, что-то не здешнее, что-то не сегодняшнее. Я, извините, художник и кое-что в этом понимаю. Может быть, иностранка, – он пожал плечами и неожиданно спросил:

– А вы ее подозреваете?

– Я никого не подозреваю, просто хочу разобраться. Когда вы видели в окне эту девушку?

– Спросите что-нибудь полегче. Время для меня не имеет никакого значения. Я могу ходить под «дурью» неделями, даже месяцами. Помню только, что было лето и были белые ночи, а вот год точно не скажу.

– Виктор жил здесь не больше года, – помог ему Майринг.

– Может, все-таки найдется «косячок», – уже без надежды в голосе поинтересовался парень.

– У меня друг работает в наркодиспансере, могу устроить, – в свою очередь предложил Марк.

– Спасибо. Я уже один раз лечился. Как видите – беспомощно развел руками тот.

– На всякий случай я оставлю вам телефон…

Майринг еще долго просидел в своем новеньком «форде», положив голову на руль. Да, во время их последней встречи Виктор рассказал ему о своем бизнесе. И пообещал, что завяжет, как только разделается с кредитором, займется чем-то созидательным. Именно так и выразился: «Мне надоело разрушать, пора заняться чем-то созидательным». Марку хотелось верить в искренность брата, хотя он прекрасно понимал, что всегда идеализировал Виктора. И даже сейчас, после встречи с этим опустившимся парнем, он вспоминал не тот тягостный разговор в аптеке, а их фантастическую встречу на Университетской набережной, уютный кабак на Первой линии с примитивной живописью на стене: морячки и раки. Они тоже заказали раков и пива. И болтали без умолку несколько часов. Брат излучал обаяние, острил, вспоминая своих родителей, все-таки укативших за границу, с теплотой отзывался о студенческих годах, с грустинкой говорил о Питере, таком прекрасном и таком жестоком, и о своей мечте купить квартиру в Петергофе и завести кучу ребятишек. «Я бы гулял со своим огромным семейством среди фонтанов и с важным видом рассказывал анекдоты из петровских времен. Дети любят фонтаны и всякие-разные истории…»

"Он был в тот вечер спокоен и весел, а значит, пуст. – размышлял Марк.

– Наверняка сбывал он страшный товар в университете и в Академии Художеств".

В душе Майринга никак не могли ужиться два разных Виктора.

В душе Аиды накапливалось раздражение. Родион все чаще разочаровывал сестру. В детстве она считала его своим ангелом-хранителем, думала, что когда-нибудь он станет для нее главной опорой в жизни. Она, конечно, приписывала ему много чудесных качеств, которыми в действительности он не обладал. Милый, любимый Родька на глазах превращался в слизняка, в какую-то древнегреческую плакальщицу. Ему уже перевалило за тридцать, а живет за ее счет, в ее квартире. Мизерную зарплату полностью тратит на книги. Создал свой маленький мирок из фолиантов с клопами под музыку «гранж». Впрочем, грядут перемены: Родион вздумал жениться. Он привел в ее дом какую-то оборванку, хиппарку со стажем, и зовет ее Аленушкой. Аленушке скоро стукнет тридцать, она ходит почти босиком, подметает юбкой тротуары, носит хайратник и смотрит на всех как юродивая. Эта дура сочиняет декадентские стихи в прозе и всерьез причисляет. себя к питерской богеме. Они с Аленушкой запираются в его комнате и всю ночь трахаются под «Нирвану». Музыка для слабых! Музыка для нищих!

У Аиды совсем другие вкусы. Ее комната просторна, по-японски лаконична.

Здесь хорошо дышится. Ее книги – словари, ее музыка – «хард», «металл», «готик». Музыка, которая будоражит, окрыляет, приводит в исступление. Гитарный драйв «Праймал фир» <"Праимал фир" – современная немецкая рок-группа, хэви металл> долбит каждый позвонок, пересчитывает ребра, «соляга» Дэйва Хилла <Дэйв Хилл – соло-гитарист легендарной английской группы «Слейд».> может довести до оргазма, хрипловатый голос Купера <Алис Купер – легендарный американский рок-певец> заставляет кровь стынуть в жилах, волынки и арфы «Ин Экстремо» <"Ин Экстремо" – современная немецкая рок-группа, готик-фолк-металл> уносят в запредельное.

Родион не разделяет ее вкусов. Они давно уже живут в разных мирах.

Добрая мачеха Патимат достает из духовки огромный пирог с рыбой и ставит его на стол.

– Сейчас мы с тобой поужинаем, Аидушка, – ласково сообщает она, – а молодые порезвятся, тоже проголодаются.

– К утру выползут.

– Ай-ай, к утру пирог остынет!

– Им это без разницы, Патимат.

– Вижу, злишься на Родьку. Неужели ревнуешь?

– С чего ты взяла? Просто обидно, что нашел какую-то босячку. – Аида принялась за пирог, а потом с усмешкой спросила:

– А тебе нравится Алена?

– Он сделал свой выбор. При чем здесь мои симпатии?

– Узнаю тебя, женщина Востока! – театрально всплеснула руками Аида. – Желание мужчины – закон! С детства сыта твоей философией.

– Кушай пирог, Аидушка, – напомнила мачеха – Что я могу поделать? Меня так воспитали. – И добродушной улыбкой заметила:

– А тебе бы парнем родиться в самый раз! А моему Родьке – девчонкой! Но на все воля Аллаха.

– Если бы ты в свое время приструнила моего отца, не дала ему жить с двумя женщинами, не было бы моих детских кошмаров.

– Так и тебя бы не было…

– Если бы ты знала, Патимат, сколько людей пострадало от того, что я есть. И сколько пострадает еще. Меня даже прозвали «шаровой молнией». Видно, я внушаю не меньший страх. А первопричина кроется в тебе. Вернее, в твоем отношении к мужчинам. Ты не должна была допустить, чтобы мой отец встретился с моей матерью.

– На все воля Аллаха, – повторила Патимат. – Я никогда не интересовалась, откуда у тебя столько денег. Догадывалась, что деньги нечистые.

Не знаю, бывают ли они вообще чистыми, особенно когда их много. Но это твоя жизнь, дочка, и я не имею права в нее вмешиваться. Аллах воздаст тебе за то, что ты сделала для нас и для бабушки. Твоя мать могла бы тобой гордиться.

– Прекрати! Ничего не желаю слышать о моей матери! Я никогда не любила ее и мне не дорога память о ней. И уж совсем наплевать, гордилась бы она мной или нет! Мы начали говорить о Родионе. Мне кажется, он совершает самую большую глупость в жизни. Эта босячка ему не пара, и вряд ли я буду терпеть ее под своей крышей. Так ему и передай. И еще, пусть завтра же отчитается о своей поездке в Екатеринбург. Уже неделя прошла, как он оттуда вернулся, и до сих пор не поделился впечатлениями. И я не вижу денег. Моих, кстати, денег. Это очень серьезно, Патимат. Он что, избегает меня?

– Обязательно передам, Аидушка. А как же пирог? – взмолилась мачеха, когда та резко поднялась из-за стола.

– Я поем у себя в комнате, – смягчила тон девушка и, поцеловав ее в щеку, добавила:

– Ты чудесно готовишь.

Оставшись одна, Аида тут же прилегла на любимое китайское ложе, сделанное на заказ (новое увлечение ее экзотической натуры), и предалась невеселым раздумьям.

Она послала Родиона в Екатеринбург, чтобы он продал их трехкомнатную квартиру, пустовавшую почти год. Она считала, что год – вполне достаточный срок, чтобы забыть о «шаровой молнии».

Она долго наставляла брата. Дело очень серьезное, и надо быть осмотрительным. Не вступать в переговоры с подозрительными личностями. Лучше всего вообще не откликаться на частные предложения, а сразу пойти в агентство по купле и продаже недвижимости.

Родион удивлялся: «Чего ты боишься? Зачем нам посредники?» – «Делай, как я говорю, – настаивала на своем Аида. – И кто бы ни спросил обо мне, делай вид, что в первый раз слышишь мое имя».

Ему бы как следует задуматься над ее словами, но разве Родион умеет быть серьезным. Он б прихватил с собой в Екатеринбург эту босячку, эту недоделанную поэтессу! И шагу без нее сделать не может, а уж тем более квартиру продать!

Он взял отпуск за свой счет, и Аида полагала, что поездка брата на Урал затянется на месяц. Но Родион вернулся через неделю, и они до сих пор не поговорили, потому что эта липучка Алена не отходит от него ни на шаг. Не собираются ли они прикарманить ее денежки? И вообще, продана квартира или нет?

«Жду еще сутки, – решила Аида, – и пусть потом пеняют на себя!»

Она и сама не заметила, как провалилась в сон. Еще не совсем стемнело.

За окном тренькала гитара. Пролетевшая мимо чайка что-то крикнула на прощанье.

Очнулась она оттого, что кто-то включил свет.

– Спишь? – раздалось над самым ухом.

– Сколько времени? – спросила Аида, еще до конца не разобравшись, где она находится и с кем разговаривает.

– Второй час ночи.

Голос был мужской, но какой-то сдавленный.

– Если хочешь спать, я уйду.

Теперь голос немного оживился, в нем даже появились радостные нотки.

– Поговорим завтра.

– Погоди-ка! – Она сейчас испортит ему праздник, только надо прийти в себя. – Я сейчас.

Аида умылась ледяной водой, а вернувшись в комнату, первым делом набросилась на остывший пирог. Она глотала его большими кусками, запивая холодным чаем, и при этом пыталась поддерживать разговор.

– Мама сказала, что ты хочешь срочно меня видеть, – неохотно начал Родион.

Она никак не может привыкнуть к его безбородому лицу. Рыжая бородка делала его похожим на фараона. Аида раньше любовалась этим выразительным, одухотворенным лицом. Теперь оно стало каким-то повседневным, обывательским, чуть одутловатым, с наметившимся вторым подбородком. А все эта недорезанная поэтесса! Она заставила брата сбрить бородку, которая ему очень шла и скрывала… Впрочем, этого уже ничем не скроешь! Родион меняется на глазах. Из фараона превращается в какое-то паразитическое насекомое. Так, по крайней мере, ей кажется.

– А ты как думаешь? Приехал – и ни словом не обмолвился.

– Ты не спрашивала.

– Я не хочу при чужих обсуждать наши дела.

– Аленушка – не чужая, она скоро станет моей женой. И потом мы с ней вместе продавали квартиру.

– И что, успешно?

– Разумеется.

– Как-то слишком быстро. Ты действовал через агентство?

– Я похож на идиота? Квартиру купил сосед.

– Какой сосед? – встрепенулась она.

– Такой пожилой дядька с красной рожей…

– Не помню такого.

– Ты знала всех соседей? – Родион усмехнулся, но она вдруг почувствовала, что за этой усмешкой скрывается страх. Кого он боится? Неужели ее? Не может быть. – Он живет наверху. Сделает дырку в полу, пристроит лестницу, и будет у него двухэтажная квартира. – Там панель, – напомнила Аида.

– Чепуха! Таким живчикам «нет преград ни в море, ни на суше».

– Обо мне никто не спрашивал?

– Много о себе воображаешь, сестренка.

– Хорошо, – вздохнула она. Его фальшивая игра теперь была для нее очевидна, но Аида не понимала, для чего или для кого он так старается. – Сколько выручил денег?

– Десять тысяч.

– Всего? Она стоила в три раза дороже!

– После кризиса цены упали, – невозмутимо констатировал Родион.

– Где деньги?

Он выдержал паузу, а потом выпалил на одном дыхании:

– Я полагал, что ты подаришь их нам на свадьбу.

– Это мои деньги, Родион, и мне решать, что с ними делать, – ее душил гнев, но она не давала ему вырваться наружу, а только тяжело дышала и смотрела все время в одну точку, на продранный носок его тапочки. Даже такая мелочь, как тапочки, куплена на ее деньги. И босячка тоже пользуется ими! – Если ты решил жениться, то сначала подумай о жилье и пропитании для своей будущей жены. На мою помощь больше не рассчитывай.

Достаточно того, что твоя мама полностью находится на моем содержании.

– Аидка, я тебя не узнаю…

– Я тебя тоже…

– Это твое окончательное решение?

– Тебе тридцать один год, Родя. Пора начинать самостоятельную жизнь.

Посмотри на своего друга Марка. Как видишь, некоторые обходятся без богатых сестренок.

– Хватит читать мне нотации! – вдруг повысил голос он. – Меня с пеленок учат жизни! Отец, мама, школа, институт… Ты бродяжничала семь лет, так? Тебя учила жизни сама жизнь. В этом, конечно, твое преимущество. Но зачем ты объявилась? Зачем вызвала меня в Екатеринбург? Зачем отправила в Питер? Зачем поселила меня в этой роскоши? Зачем сейчас выставляешь на улицу? Объясни, где логика твоих поступков?

– Я мечтала о большой, дружной семье. Вот и вся логика. Никого я так не любила, как прабабушку и тебя. Я хотела, чтобы вы всегда находились рядом.

Наверное, глупо, потому что из осколков не склеить ничего. Во всяком случае, я дала тебе шанс. Ведь мужчина должен быть опорой семьи, не так ли? Спроси об этом у Патимат. Я ждала долго, почти два года, но ты на глазах превращался в нахлебника. Ты, может, думаешь, что деньги мне сыплются с неба? – Она посмотрела ему в глаза. – Ты действительно так думаешь?

Родион молчал. По его лицу пробежала судорога.

– Знаешь, – сказал он, – а я не отдам тебе этих денег.

Аида снова почувствовала, что за его словами кроется страх. И не просто страх, а страх первобытный, страх самосохранения. – Значит, ты у меня их украдешь?

– Возьму взаймы. Нам ведь надо как-то жить. Снять квартиру, чем-то питаться – потом я верну. Честное слово, верну.

– Потом у вас пойдут дети, ты будешь приходить ко мне и клянчить. Без конца клянчить. – В ее голосе звучало презрение к нему, когда-то любимому брату – Перестань! – махнул он рукой. – В нашей больнице много семейных врачей, и все они как-то живут.

– Они умеют жить. Они не тратят две зарплаты разом на какую-нибудь книжицу в кожаном переплете. Они не влезают в долги в надежде, что сестра рано или поздно заплатит по векселям.

– Прямо какая-то сцена из Островского! – попытался пошутить он. – Самый актуальный сейчас писатель. Все возвращается на круги своя. Так вот живешь и думаешь, что жизнь твоя – вещь уникальная, целомудренная, никем никогда не пройденная, а оказывается, всего-навсего играешь в старой пьесе Островского, да еще время от времени забываешь роль и не помнишь дальнейших коллизий…

– Нет, Родя, я совсем из другой пьесы…

– Что это, Аидка? – Он наконец заметил, что она держит в руке какой-то предмет.

– Это, Родя, пистолет «Макаров» с глушителем. Он заряжен.

– Неужели ты выстрелишь в меня? Ты способна убить?

– Почему нет? Ведь ты способен украсть.

– И что потом? Ведь тебя посадят?

– Как ты наивен, брат! В соседней комнате спит твоя невеста. Все будет выглядеть так, будто она свела счеты с жизнью, а перед этим прикончила своего жениха. Следствие разберется в мотивах. – Аида дала ему время прийти в себя, а потом спокойно приказала:

– Отдай мои деньги!

Пока она пересчитывала сумму, вырученную от продажи екатеринбургской квартиры, Родион по-детски тер кулаками глаза и приговаривал:

«Какое ты чудовище! Какое ты чудовище!»

– Я – чудовище? – усмехнулась она. – Может быть.

– Ну, хочешь, я на колени встану перед тобой? – И он бросился к ее ногам, уже не скрывая слез.

– Пошел вон! – Она пнула его в грудь. – Я рисковала жизнью ради этих денег. Почему я должна подарить их тебе? Это все равно что выбросить на ветер!

А мне еще предстоит заботиться о твоей матери! Ты же о ней совсем не думаешь!

– Моя мать готова бедствовать ради моего благополучия!

– Она, может быть, и готова, да я ей не позволю бедствовать. И запомни, чтобы с завтрашнего дня ноги твоей невесты здесь не было! Встречайтесь где угодно, только не в моей квартире!

Чего она хотела этим добиться? Что он тут же выбросит из головы эту дуру и станет прежним Родькой, любящим братом? Или наоборот, проявит характер, пойдет в свою комнату, соберет вещички и вместе с поэтессой отправится строить новую, светлую жизнь? Но характер – это как раз то, что у Родиона напрочь отсутствовало. Он уснул на груди у Алены, в слезах отчаяния.

– Меня достали твои прихоти. Вчера мы обедали в ирландском пабе, сегодня ужинаем в китайском ресторане. – Мужчина средних лет с брюшком, на котором едва застегивался пиджак, говорил негромко, с вымученной улыбкой на лице. – Месяц назад ты была блондинкой, а сейчас ты брюнетка. А куда исчез твой акцент, а? Еще одна прихоть?

– Месяц назад ты говорил по-другому, Вах. Месяц назад ты заикался на каждом слове и обливался вонючим потом. От тебя воняло, как от протухшей селедки…

– Что я тебе сделал, Инга? Почему ты так агрессивно сегодня настроена?

Ведь это ты пригласила меня сюда, и мы вроде неплохо сидим.

Он не мог не чувствовать холода ее голубых глаз, которые раньше почему-то казались ему зелеными.

– Ты сидишь в этом ресторане благодаря мне, – пожала плечами девушка. – Донатас обложил тебя со всех сторон. Все твои поползновения он угадывал на два хода вперед. Тебе не удалось откупиться от него питерскими квартирами. Мы перекрыли тебе воздух, и тогда пришлось раскошелиться всерьез. Теперь твой бизнес – наш бизнес.

– Зачем ты мне об этом напоминаешь? – насторожился Вах. Он поморщился оттого, что первая струйка пота медленно покатилась из-под ворота рубахи по волосатой спине.

– Для чего напоминаю? Тогда, месяц назад, Дон приказал мне отправить тебя к праотцам. Он не давал за твою жизнь и ломаного гроша.

– Врешь!

– Разговор, как ты понимаешь, был конфиденциальный, поэтому свидетелей представить не могу. Я уговорила его не делать этого. Ты знаешь, что я имею на него некоторое влияние. Не буду врать, что в тот момент я тебя пожалела. Просто не хотелось рисковать. Два убийства подряд – это перебор.

– Я до сих пор не понимаю, почему вы угрохали Витьку Дежнева?

– У нас было мало времени. Дарственная на квартиру требовала некоторых бумаг и подключения опекунского совета. Мы решили обойтись завещанием. А завещание, как ты понимаешь, предполагает смерть его составителя. Во всех остальных случаях с квартирами нам больше повезло.

– Да-а, сработали вы на славу. Но я, как видишь, не жадный.

– Просто трясешься за свою шкуру – Думаешь, в Питере мало покровителей, к которым я мог бы обратиться за помощью?

– Знаю. В свое время ты продал Дежнева с потрохами господину Зубу, потому что тебе льстило его покровительство. А когда Зуба не стало, ты снова принялся выжимать соки из старого должника. Тебе требовался новый покровитель, но ты не торопился. Думал, авось обойдется. Своя рубаха ближе к телу. Дон это тоже рассчитал. И, как видишь, не ошибся. О какой помощи ты говоришь сейчас, когда все знают, что твой бизнес под литовцами. За дуру меня держишь?

– Что тебе от меня надо? – Вах прикладывал носовой платок ко лбу и к шее, громко сопел и топорщил свои рыжие усы.

– Во всяком случае, не секса, – поморщилась она. – Я спасла тебе жизнь, и ты должен за это заплатить в твердой валюте.

– Разве я мало заплатил твоему шефу?

– Это не мои проблемы.

– Но Донатаса сейчас нет в Питере.

– Зато есть я.

– А ты не боишься, девочка, моих ребят? – Ноздри его маленького носа раздувались от негодования.

– Ой, как страшно! – засмеялась она. – Да если хоть один волос упадет с моей головы, белый или черный – без разницы, литовцы сотрут в порошок и тебя, и твоих безмозглых ребят! Дон такие вещи не оставляет безнаказанными.

– Сколько ты хочешь? – покорно спросил Вах.

– Немного. Всего десять тысяч. Согласие, что человеческая жизнь стоит дороже.

– Хорошо. Я подумаю.

– Думай быстрее, и думай наличными. После кризиса я не доверяю банкам.

А теперь отвези меня домой. Я живу на Васильевском.

Дурно ему стало в машине. Лицо приобрело зеленоватый оттенок. Потом пропиталась не только рубаха, но и пиджак. Он притормозил возле коней Клодта и прохрипел:

– Я не доеду! Ты меня отравила! Ты меня отравила, как Витьку!

– Не психуй! Просто твой желудок не привык к китайской пище! Я тут ни при чем. Меньше надо жрать, жирная задница! Выйди из машины и сунь два пальца в рот! Вон, кстати, урна! – она указала куда-то в сторону Фонтанки, но Вах только бормотал «умираю» и держался за живот. – Ладно, хрен с тобой! Переползай на заднее сиденье. Я поведу машину. Ты вроде на Литовском живешь?

Она недавно сдала на права, но машину покупать не торопилась. «Какая пошлость ездить по Питеру на машине!» – говорила она в первые дни своего пребывания в городе, несмотря на то, что стерла ноги до кровавых мозолей.

– Инга, зачем ты это сделала? – причитал Вax. – Я – не жадный. Я дам тебе эти проклятые десять тысяч, только не надо, как с Витькой! Я не хочу!..

– Успокойся, пожалуйста! Это обычное пищевое отравление. Ну-ка, вспомни, мы пили с тобой только зеленый чай. Наливали из одного чайника. Ты свою чашку вообще не выпускал из рук. Ведь ты предельно осторожен, когда обедаешь со мной. Ну, вспомнил? Вот и прекрасно! Твой дом в какой стороне?

В лифте его вырвало.

– Мать твою! Ты испортил мне туфли! – закричала она. – Чем тебе урна была нехороша? Жирная свинья! Я что, к тебе в сиделки нанялась?

Он бормотал извинения, хотя по-прежнему считал, что именно она повинна в его муках.

В его огромной квартире царил беспорядок и чувствовался затхлый душок холостяцкого дискомфорта.

– На хрена тебе одному столько комнат? Впрочем, каждый по-своему сходит с ума.

Вах, не говоря ни слова, как был в ботинках и костюме, бросился на незаправленную постель.

– Эй, а помыться ты не хочешь? Свинья!

Хозяин квартиры безмолвствовал.

– Тебе все еще плохо?

Он лежал с закрытыми глазами, и его рыхлая кожа уже приняла угрожающе зеленый оттенок.

Она кинулась на кухню, схватила первый попавшийся стакан и наполнила его ледяной водой из-под крана.

От холодного душа Вах немного пришел в себя. Она нашла в ванной таз, налила в него воды и бросила в воду полотенце.

Первый же компресс, положенный на лоб, вызвал странную реакцию. Вах заговорил. Не заговорил, а затараторил, не делая пауз, что было ему не свойственно, будто хотел донести до человечества какую-то важную новость:

– Вообще-то меня зовут Валентин Алексеевич Харитонов сокращенно ВАХ меня так окрестили в школе по-моему дурацкая кличка некоторые принимают меня за грузина думают это производное от Вахтанг для одного моего приятеля она сыграла роковую роль по окончании школы я устроился на военный завод косил от армии работал транспортировщиком возил тележку с разными деталями из цеха в цех моего напарника звали Серегой такой же как я оболтус да ко всему прочему увалень и флегма вечно шел с тележкой насвистывая какой-нибудь модный мотивчик и не глядя по сторонам частенько спотыкался и натыкался на людей а детали на заводе производились не шуточные и нас предупреждали чтобы мы были осторожны иначе никаких денег не хватит расплатиться и вот однажды Серегу послали на «сборку» так у нас назывались самые секретные цеха а он в этот день был как раз «с бодуна» и поэтому едва переставлял ноги в конце концов все равно бы дошел если бы ему навстречу не попалась Рита распред из нашего планово-диспетчерского бюро Рита славилась тем что была с «тараканами» ее в детстве изнасиловал отец и она была как глухонемая ни с кем не разговаривала а когда ее спрашивали мычала в ответ но работу свою выполняла четко никогда не уставала и бывало работала две смены подряд одним словом биоробот и вот эта самая Рита шла навстречу Сереге а Серега уткнувшись подбородком в грудь на ходу засыпал и поравнявшись с ним Рита изо всей мочи заорала «ВАХ, ВАХ, ВАХ» что произошло в ее идиотской башке то ли она нас с Серегой перепутала то ли моя дурацкая кличка засела у нее в черепушке и никак не могла убраться восвояси на эти вопросы только психиатр может дать ответ а Серега от неожиданности повалился на бок и потянул за собой тележку с драгоценными деталями детали и в самом деле оказались драгоценными тут тебе и серебро и золото и платина Серега бы до конца жизни не расплатился с государством а Рите вызвали «дурку» ей по весне всегда требовался стационар и меня даже как-то послали от планово-диспетчерского бюро проведать Риту в психушке а профсоюз обеспечил гостинцами…

Серега ни жив ни мертв на следующий день побежал в военкомат валялся в ногах у полковника просился в армию ох и не любили эти вояки нашего брата-"броненосца" однако сжалились и отправили его спецнабором а год на дворе стоял семьдесят девятый и Серега угодил в Афганистан и оттуда уже никогда не вернулся… – Он наконец замолчал, открыл глаза и произнес медленно, хрипловато:

– Судьба, как безумная Рита, врасплох застанет и кранты… А знаешь, мне стало лучше. Спасибо, Инга. Прости за подозрения.

Та, которую он называл Ингой, в задумчивости сидела за его письменным столом, подперев кулаками подбородок.

– Я дам тебе денег. Прямо сейчас…

– Да пошел ты!..

– Ты мне дважды спасла жизнь. Я должен тебя отблагодарить. А туда денег с собой не возьмешь. Там-то они ни к чему!

Вах поднялся и медленно побрел в другую комнату Она не понимает, что с ней творится. Все это много раз было прокручено в ее преступных фантазиях. И как только он пойдет за деньгами, она должна идти следом и держать наготове пистолет, потому что он пойдет не за деньгами, а тоже за пистолетом. Но сумка лежит рядом, и она не в силах сделать движение, не в силах щелкнуть замком, не в силах взвести курок. Страшное оцепенение.

Убийственное безразличие ко всему на свете. И к собственной жизни в том числе.

– Вот. Держи. – Он протягивает ей пачку долларов. – Здесь ровно десять тысяч.

Он кладет деньги на стол. Она смотрит на них, потом на него, потом на свою сумку. Встает и направляется к двери. – Я – твой должник! – кричит ей вслед Вах. – Придешь за ними, когда захочешь!

Конечно, все это была полная ерунда. Она блефовала с самого начала.

Немного блефа, немного яда и обычный шантаж сделали свое дело. Вах проиграл, но она не ощущала себя победительницей. Что-то вдруг щелкнуло внутри. Кто-то невидимый нажал на стоп-кран. «Остановись, девочка, тебя и так слишком далеко занесло». Чей это голос? Она уже начала слышать голоса? Не пора ли ей вслед за безумной Ритой?

Она угрожала Ваху литовскими разборками, но сама не знала на каком она свете. Дон внезапно исчез месяц тому назад и не подавал о себе вестей. Это вполне в духе Донатаса. Внезапно исчезнуть, внезапно объявиться. Он почти десять месяцев промариновал ее в Питере. Она сидела без работы, главное – деньги уже были на исходе. Она оказала ему неоценимую услугу в Екатеринбурге, чтобы просто так взять и забыть о «шаровой молнии». Нет, он не забыл. Он позвонил в начале апреля. Он был несколько шокирован, когда она попросила называть ее Ингой и заговорила по-литовски. Но тут же вспомнил: «У тебя же мама – литовка! Совсем вылетело из головы!»

Его интересовало предприятие по переработке цветных металлов некоего Харитонова. И для начала пришлось ударить по «крыше» Ваха. Горячие литовские парни почти в центре Питера расстреляли авторитета Зуба с дружками. Дальше требовалась тонкая работа, как раз для нежных дамских пальчиков. И эти пальчики начали оплетать невидимыми нитями господина Харитонова, выискивать слабые, уязвимые места. Бизнесмен, к сожалению, не был замечен ни в пьянстве, ни в разврате, ни в карточной игре. И вообще избегал злачных мест. И она поймала его на невиннейшем увлечении. Господин Харитонов обожал синхронное плавание и не пропускал ни одного соревнования. Они подсунули ему «русалку» – чемпионку Литвы, красавицу из красавиц. Девушка полностью завладела его сердцем. Оргия продолжалась неделю. Началась в Питере, а закончилась в Каунасе. Шампанское лилось рекой, пели цыгане, сыпались бриллианты. А в конце недели объявился муж «русалки». Его роль взял на себя сам Донатас. «Ах ты, сука! – схватил он за грудки Валентина Алексеевича. – Ты трахал мою жену! Заплатишь кровью!» Дон умел играть роковые страсти не хуже, чем артисты театра имени Шота Руставели. И Вах испугался, он сразу понял, что имеет дело с местной мафией и что из дома этого психованного литовца ему просто так не выбраться. Вместо крови он предложил Дону деньги, хотя «русалка» его изрядно пощипала и деньги пришлось бы занимать.

Литовец от денег отказался, он прямо заявил, что претендует на половину акций харитоновского предприятия. Это было подано следующим образом: «Пока ты тут прохлаждался с моей девочкой, я навел о тебе кое-какие справки…» Дарить Дону акции Харитонов наотрез отказался, выдвинув компромиссный вариант – недвижимость. Он пообещал литовцу шесть квартир в центре Питера и дал соответствующую расписку. Донатас сразу смекнул, что квартиры Вах собирается получить со своих должников, которых у него предостаточно, потому что уже на протяжении многих лет он занимается ростовщичеством. Они ударили по рукам, но литовец предупредил, что, если через месяц обещанная недвижимость не перейдет к нему, Харитонов расплатится акциями. И тут за дело опять взялась Аида, которую и Дон, и Вах называли Ингой. Теперь сети плелись вокруг приближенных Харитонова. Она раздобыла список должников Ваха и начала действовать, выясняя такие подробности, о которых сами должники не догадывались. Например, о том, что у Виктора Дежнева имеется в Вологодской области ребенок, она узнала от бывшего работника КГБ, несколько лет занимавшегося картотекой Харитонова. Ведь каждый уважающий себя ростовщик ведет картотеку с подробными досье на своих должников. Именно Аида подставила подножку Ваху. Из шести обещанных он смог предложить Донатасу только две квартиры и в придачу треть акций своего предприятия.