Текст книги "Атомная бомба Анатолия Яцкова"

В центре и за океаном

Анатолий Яцков пробыл в штаб-квартире НТР всего три месяца. Ему дали именно этот срок на освоение азов английского языка и все это время готовили к работе в Штатах. Должность в советском представительстве – стажер в консульстве, что означало: без дипломатического паспорта и, стало быть, без иммунитета, положенного дипломатическим работникам.

Тем не менее перед выездом в Америку и Яцкова, и Феклисова инструктировали в НКИД на высшем уровне – Вячеслав Молотов и его заместитель Деканозов, вскоре назначенный послом в Германию.

Историческая справка. Деканозов был послом в момент нападения Германии на СССР. 19 июня 1941 года разведчик берлинской резидентуры получил тревожную информацию от ценного агента в гестапо Брайтенбаха о том, что «Гитлер нападет на Россию в 3 часа в ночь на 22 июня».

Резидент Кобулов (и Деканозов, и Кобулов были «людьми Берии») не решился отправить это предупреждение по каналам госбезопасности, ибо знал отрицательную реакцию Кремля на подобную информацию. Он обратился к послу Деканозову с просьбой направить сведения по каналам НКИД, но для НКВД.

К сообщению ценного источника Берия отнесся скептически и доложил Сталину эту информацию среди других вопросов как бы между прочим. Он представил ее как исходящую от подпавшего под панические настроения в Берлине советского посла. И было принято решение: посла отозвать. Не успели – началась война.

Кобулов-резидент был случайным человеком в разведке, но не Деканозов, который одно время ее возглавлял. Он оценил значение сообщения агента и в условиях еще продолжавшихся репрессий в стране решил идти наперекор «мнению Кремля»…

…Анатолий Яцков об этом тревожном периоде в жизни страны вспоминал как о первых днях пребывания в Штатах:

«Когда мы приехали в США, обстановка была гнуснее не придумаешь. Антисоветская пропаганда умело воспользовалась пактом Молотова – Риббентропа. И отношение к советским людям было соответствующее. Оно изменилось лишь после 22 июня 1941 года».

…Как с грустью шутил Анатолий Антонович, в нью-йоркскую «легальную» резидентуру он «попал с корабля на бал». Только что провалился резидент. Многоопытный разведчик Гайк Овакимян попался на подставленном ФБР агенте. И потому в резидентуре свежие силы в лице Яцкова и Феклисова оказались весьма кстати. Ведь к тому времени малочисленная резидентура располагала многочисленной агентурой.

Здесь в тридцатые – начале сороковых годов активно поработали и сам Овакимян, и «ас разведки» Семенов, и Виктор Лягин, будущий Герой Советского Союза, подпольщик в Николаеве. Причем все они отличились и по делам НТР. Правда, тогда еще эта линия не была сформирована в самостоятельную – и создавали ее уже в годы войны Яцков и Феклисов под руководством идеолога и стратега НТР Леонида Квасникова.

Самокритичный в жизни, Анатолий Антонович вспоминал, что, как ни странно, но со своим трехмесячным знанием английского он «не чувствовал себя белой вороной» ни в консульстве, ни в посольстве, ни в делах резидентуры.

КВАСНИКОВ Леонид Романович (1905–1993). В органах госбезопасности с 1938 года. Руководитель НТР в 1939–1963 годах. Выезжал с разведзаданиями в Германию и Польшу (1939–1941). Инициатор и организатор по добыванию сведений об атомных работах в Германии, Англии, США, руководитель агентурной сети атомной разведки в США (1943–1945). Инициатор сбора сведений по кибернетике (1940–1950-е годы). Идеолог и стратег НТР в послевоенные годы. Присвоено звания Героя России в 1996 году, посмертно.

Еще для Яцкова-Яковлева (он в Штатах выступал под этой фамилией) был удивительным тот факт, что вскоре он вышел на «кадровых специалистов, владевших русским». Как стало ясным, их средой обитания была белая эмиграция, далеко не всегда лояльно настроенная к «людям из Красной России».

Но для оперативной работы Яцкову требовался иной уровень связей, а значит – иной класс профессионализма. А пока в общении с иностранцами, как рассказывал Яцков, он мучился сам и мучил собеседников, ведя прием в консульстве на английском языке… без помощи переводчика. Но день изо дня приходил опыт, настойчиво подкрепляемый практикой.

И вот что характерно для Яцкова-Яковлева: нередко после собеседования он догонял на улице «приглянувшегося» ему посетителя и таким образом заводил знакомства. И прием сработал: его сеть оперативных связей пополнялась и даже в его агентурной сети появились ценные источники информации.

И все же – три месяца изучения английского… Видимо, натерпевшись с проблемой языка, по этому поводу Яцков вспоминал:

«Трех месяцев, которые мне выделили на изучение английского языка, конечно же оказалось недостаточно. Когда я высадился на американскую землю, то трясся от страха. Хорошо еще, что мне вначале поручили принимать посещающих консульство американских граждан. Постоянные контакты и беседы с ними помогли мне быстрее освоить язык. Но, разумеется, не столь быстро, как я этого хотел бы».

И вот – «момент истины» в делах НТР. Дело в том, что идеолог и стратег НТР Леонид Романович Квасников еще в сороковом году интуитивно распознал перспективы атомной тематики в делах разведки и на свой страх и риск ориентировал на нее ряд резидентур. И именно для работы в первую очередь «по атомным делам» его направили в Америку, и в январе 1943 года он прибыл в Нью-Йорк.

А при чем здесь «момент истины», когда речь идет о разведчиках? Едва ли интуитивно, но Квасников забрал в свою команду «толковых молодых людей» – Яцкова и Феклисова. И с их помощью развернул специальную резидентуру – научно-технической разведки («свои» разведчики, «своя» агентура, «своя» связь с Центром).

Вот так Яцков-Яковлев попал под начало разведчика-ученого Леонида Квасникова. Позднее говорили, что, мол, тут и попадать под его начало было нечего – обе резидентуры трудились под одной крышей, тесно взаимодействуя и не проводя между собой «линейных водоразделов». (Но не так было в трагическом 41-м, когда немецкие войска стояли под Москвой, и еще не было ни битвы за нее, ни Сталинграда… Тогда все силы разведчиков и агентов были брошены на добывание разведывательной информации в помощь воюющей Красной Армии – для правительства, военачальников и трудового тыла с его лозунгом «Тыл – фронту».)

Историческая справка. Перед отъездом на должность главы трех резидентур в США талантливого разведчика Василия Михайловича Зарубина вместе с начальником разведки Фитиным принимал И.В. Сталин. По его мнению, главные усилия резидентуры в США должны были направить на то, чтобы помочь выиграть войну. Сталин поставил конкретные задачи:

– следить, чтобы Черчилль и американцы не заключили с Гитлером сепаратный мир и вместе не пошли бы против Советского Союза;

– добывать сведения о военных планах Гитлера в войне против СССР, которыми располагают союзники;

– выяснять секретные цели и планы союзников в этой войне;

– пытаться узнать, когда западные союзники собираются в действительности открыть второй фронт в Европе;

– добывать информацию о новейшей секретной военной технике, создаваемой в США, Англии и Канаде.

И команда Квасникова, ориентированная на последнюю строку вождя в добывании информации, на годы вперед была нацелена на конкретную работу в стране неустойчивого союзника по антигитлеровской коалиции. Ведь наши люди в советской колонии в Америке были свидетелями по сути своей антисоветского призыва, прозвучавшего с Капитолийского холма из уст сенатора Гарри Трумэна:

«Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше».

Это циничное откровение будущего президента США (1945) было сделано не в узком кругу сенаторов, а на всю страну и мир в крупнейшем издании «Нью-Йорк таймс», причем на третий день нападения Германии на СССР – 24 июня 1941 года.

* * *

…Первая встреча со связью… Кто работал в разведке, знает, что это за событие в его оперативных первых шагах! На эту первую встречу Яцков шел не один. Надо было принять агента от уезжающего в Союз разведчика. Скрытно, на автомашине, их вывезли в город и высадили возле станции метро.

Яцков воспользовался этим случаем, чтобы на практике уловить все тонкости «проверки» от слежки и «естественных отрывов», необходимых разведчику при проведении конспиративной встречи. Встреча и знакомство произошли на довольно оживленной улице. И оперативное письмо от своего имени в Центр Яковлев-Яцков уже подписывал своим оперативным псевдонимом – Алексей.

Теперь Яцков-Алексей был занят, казалось бы, рутинной работой на «оперативном поле». А это – выверенные по часам встречи с агентурой. О рутинности Алексей вспоминал: появилось ощущение кажущейся монотонности и притупление чувства опасности, что чуть было не подвело его. Он так уверовал в свои силы и способности, что, как он говорил, «случилось то, что должно было случиться».

Правило графика встреч требует отмечать назначенные встречи, а тут он положился на свою память. И вот оплошность… Позднее, уже преподавая в Краснознаменном институте, Анатолий Антонович приводил пример с этой его «оплошностью».

Дело в том, что это в кино, говорил он, разведчик запоминает с первого взгляда тексты и чертежи. «В жизни подобное суперменство – большая редкость». А тут речь шла об особенности назначения очередной встречи с агентом. Тогда Алексей твердо назначил день и час, и они перебрали несколько вариантов мест встречи.

Но когда наступил этот день, он не мог вспомнить: на каком варианте они договорились? В конечном счете память и впрямь оказалась профессиональной, но пришлось заново пройтись по всей цепочке рассуждений, прежде чем восстановлен был достойный вариант места встречи. Анатолий Антонович сравнивал такое «восстановление» с логикой шахматного игрока (шахматы, а он был разрядником, как и стрелком из личного оружия, прошли через всю его жизнь чуть ли не главным увлечением вместе с теннисом).

В том случае все закончилось благополучно, казалось бы, но только сам он, подчеркивал Яцков, на всю жизнь «сохранил чувство вины за допущенную оплошность».

Завтра была война… В работе Яцкова-Яковлева-Алексея рабочий день по времени распределялся на прием посетителей до обеда, а после обеда и вечером – работа в городе и резидентуре. Главное задание: приобретение связей, пока используя официальное прикрытие. Те, с кем общался Яцков – и американцы, и советские люди в Штатах, – все же находились в тревожном ожидании.

В Первую мировую войну американцы отсиделись за океаном, вступив в войну лишь в 1916 году. Главы транснациональных корпораций нажились на поставках в воюющую Европу оружия. И вывезли из разрушенного Нового Света «мозговой капитал» – элитных ученых и специалистов в различных областях науки и техники. Причем сделал это специальный батальон, засланный в ведущие в промышленном отношении европейские страны. Задача его была проста: где уговорами, где обманом, где силой талантливых личностей увозили в Новый Свет.

И если в начале двадцатого века на научные и технические исследования Америка тратила лишь миллионы долларов, то к концу тридцатых годов – уже миллиарды, прочно завоевав первенство в промышленном мире с отличной базой для развития науки и техники. И появление за океаном сотрудников научно-технической разведки полностью соответствовало предвидению вождя о том, что «новейшая секретная военная техника» должна стать предметом разведывательного информационного интереса советской разведки.

Это было время, когда обстановка в Европе изо дня в день накалялась. Как говорил советский посол в США, прекрасный дипломат Константин Александрович Уманский, «Гитлер готовится к нападению на СССР, и войны с Германией при всем желании, видимо, не избежать». Говорил это авторитетно, подтверждая сказанное фактами, хотя и не всегда его высказывания нравились в Кремле.

Сколь компетентным могло быть мнение этого посла, говорит Александр Феклисов в своих воспоминаниях «Признания разведчика», отзываясь о нем как о замечательном дипломате:

«Уманского справедливо считали человеком незаурядным. Он начинал свою профессиональную карьеру журналистом… Перед войной нередко переводил для Сталина.

Умел четко излагать мысли, не пользуясь никакими записками, и был прекрасным оратором. Он сам работал над важными документами и быстро решал все сложные вопросы. Будучи уверенным в неизбежности войны с фашистской Германией, он продолжал встречаться в Вашингтоне с немецким послом и старался выведать у него нужную информацию».

Как уже говорилось, Штаты встретили Анатолия Яцкова откровенно враждебной атмосферой. Отношения наших стран были крайне натянутыми. Появление пакта Молотова – Риббентропа о ненападении между СССР и Германией американская пропаганда восприняла как «вал доказательств» о том, что Советский Союз – друг гитлеровской Германии.

Однако газеты, журналы и радио замалчивали тот факт, что Москва была вынуждена пойти на этот пакт ввиду двуликой политики правительственных кругов Англии и Франции, недвусмысленно подталкивающих Гитлера к походу на Восток против Красной России.

Справка. Но еще в годы войны, в 1944 году, государственный чиновник высокого ранга в американской администрации отдал должное этому шагу советской стороны. Заместитель госсекретаря С. Уэллис так оценил появление пакта за несколько дней до начала Второй мировой войны:

«С практической точки зрения важно отметить, что советско-германское соглашение дало возможность советскому правительству добиться преимуществ, которые два года спустя, когда произошло давно ожидаемое нападение Германии, сыграли для Советского Союза огромную роль».

* * *

В канун агрессии Германии против СССР антисоветская политика Штатов ни на час не прекращала своей активности, начиная с момента появления Страны Советов. Атмосфера вокруг пакта дала новый толчок в противостоянии с СССР.

Конгресс США принял законы с требованием сворачивания торговых отношений между странами и экономических отношений в целом. Часть компаний прекратили поставку ранее заказанного оборудования, потребовали отозвать из Штатов всех приемщиков такого оборудования. Фактически торговля со Штатами прекратилась. Число советских командированных в страну убывало с каждым днем. По отношению ко всем русским велась активная работа ФБР – слежка, прослушивание, провокации…

Дальше – больше, вот что происходило в политике Штатов на глазах разведчика Яцкова. Союзники не выполнили своего обещания. Они высадили войска в Нормандии лишь 6 июня 1944 года – через три года после нападения фашистской Германии на СССР и когда исход войны уже был предрешен. В этом случае неустойчивые союзники руководствовались принятым еще в 43-м году «планом Ренкина» о «недопущении советских войск в Европу» (кстати, содержание этого плана разведка доложила в Кремль чуть ли не на следующий день после его появления).

Политика затягивания открытия Второго фронта стала абсолютно понятной десятилетия спустя, когда этот факт был подтвержден рассекреченными архивными документами американской администрации. И главное в них – это аргументированное обозначение цели: обескровить СССР в его единоборстве с Германией и ее союзниками, а затем навязать свою волю обессиленным участникам войны – как Советскому государству и поверженной Германии, так и всем миру.

Справка. В этом свете зловеще выглядят два признания конгрессмена Гарри Трумэна, будущего первого послевоенного президента США. Одно из них было сделано в первые дни агрессии Германии на СССР с акцентом, кому нужно помогать в случае успехов на советско-германском фронте – Германии или России, но «…пусть они убивают как можно больше».

А уже в дни ожидаемого взрыва первой американской атомной бомбы другое обращение президента Трумэна ко всем ветвям власти звучало недвусмысленно агрессивно: «Если бомба взорвется, а это так и будет, то у меня появится хорошая дубинка для этих русских».

И ничего нет удивительного, что еще в дни войны и после нее в Москву стала поступать информация о появлении в стенах Пентагона все новых планов атомной атаки русских.

Наши разведчики на себе испытывали тяжесть такой атмосферы. И все же надеялись, что война не состоится в скором времени. Именно в этой сложной среде происходило становление разведчика Яцкова-Яковлева-Алексея, а в будущей переписке с Центром по атомным делам – Джонни.

Агент из рук аса разведки

Начинающего коллегу выручал Твен – Семен Маркович Семенов. Будучи всего двумя годами старше Яцкова, Твен добровольно взял на себя роль наставника. Он, кадровый разведчик, изучал технические дисциплины в Массачусетском университете и в 38-м году получил степень бакалавра. В совершенстве владел английским и, что самое главное для работы по линии НТР, хорошо разбирался в технической терминологии на языке. В этих вопросах для коллег в резидентуре он был просто незаменимым. Его работа в Штатах была оценена орденом.

Именно Твен передал Яцкову-Алексею для связи с Клаусом Фуксом агента Раймонда – Гарри Голда. И когда Семенова перевели в Париж, Яцкову очень недоставало помощи старшего товарища. А что говорить о расшифровке полученных материалов? Ведь сложные математические формулы нужно было передавать телеграммой. Позднее Яцков говорил: «… приходилось попотеть, переводя с математического языка на телеграфный, да так, чтобы в Москве смогли расшифровать». Но и оценки на полученные от разведки материалы приходили в Центр из-под пера главы проекта Курчатова более чем значительными – с двумя подчеркиваниями их важности: «Перспективы этого направления необычайно увлекательны».

Конечно, наши ученые, незнакомые с происхождением поступающего к ним материала исследовательского характера, не ведали о природе некоторых готовых результатов. Сами находясь в обстановке сверхсекретности, они могли предполагать, что опыты, требовавшие уникального и дорогостоящего оборудования, ставились на других отечественных объектах.

И вот парадокс: находя ошибки в предлагаемых для проверки расчетах, они, по-видимому, грешили на своих неведомых советских коллег, ибо не подозревали, что поправляют заокеанских светил высочайшего ранга – возможно, нобелевских лауреатов?! Ведь принцип «перегородок» был взят на вооружение не только генералом Гровсом. Он был характерен и в Союзе еще задолго до американского атомного проекта, включая особенности работы наших ученых и специалистов в шарашках.

А вот утечка информации из-за «океанской стены секретности» была вызвана, а точнее, прекрасно организована активной работой советской разведки. Причем весьма малыми силами разведчиков и их агентов, в той или иной степени связанных с работой над атомной проблемой. И еще мужественными помощниками – связными.

Клаус Фукс… Он, особенно он, помог советской стороне ускорить решение проблемы атомного оружия на срок от десяти до трех лет, а его информация по термоядерной (водородной) бомбе дала возможность начать эти работы в Союзе даже раньше, чем в США.

И какая же цена этому потоку информации, проходящей через руки разведчиков и в Лондоне, и в Нью-Йорке? Эта ценная информация от компетентных источников-атомщиков поступала к отечественным ученым бесплатно.

Об этом факте, в частности из жизни разведчиков, агентов и помощников-связных, поведал историограф НТР Барковский: «Самая дорогая информация стоит пять минут страха и две оглядки». Однажды сделанная в шутливой форме во время традиционного «чаепития на факультете» НТР в Институте разведки, и для Владимира Борисовича, и для его коллег была воспринята с понимаемой грустью. Ибо такова была расплата за риск…

Много позднее более пространно мотивы работы источников информации с советской разведкой пояснил Анатолий Антонович:

«Наши помощники знали, что оружие массового уничтожения форсированно создавалось в конце Второй мировой войны не против уже сокрушенных фашистской Германии и милитаристской Японии. То, что работы велись втайне от советских союзников, убедительно показывало, для кого предназначены ядерные заряды. Руководствуясь не только симпатиями к социализму, но и здравым смыслом, ученые-физики были убеждены, что единственной возможностью предотвратить третью мировую войну является создание адекватных вооруженных сил в СССР».

ФУКС Клаус (1911–1988). Ценнейший агент внешней разведки госбезопасности (1941–1950). Подпольный коммунист, инициативно согласился работать с советской страной. Крупный германский физик-теоретик, британский подданный. В годы войны работал в центрах атомных исследований Британии и США (1941–1950).

В результате предательства был арестован, судим и приговорен к 14 годам тюремного заключения. Досрочно освобожден (1959). Заместитель директора Института ядерных исследований в ГДР (1959–1988).

В своих воспоминаниях Александр Феклисов, десятилетие работавший с Клаусом Фуксом по обе стороны Атлантики, рассказывает, как лишь однажды ему удалось навязать этому помощнику-другу причитающееся вознаграждение:

«Я по-дружески попросил Клауса принять конверт. Принять не как ценность, а как символ благодарности и уважения к нему советских людей… Фукс взял предложенный пакет, заметив, что принимает его именно в таком качестве. Часть суммы он, по его словам, намеревался переслать больному брату, который во время войны сидел в нацистском концлагере».

Так за что «платили» разведчики «пятью минутами страха»… Вот как оценивает полученную от разведки информацию Игорь Курчатов (март 1945 года):

«Материал представляет большой интерес: в нем, наряду с разрабатываемыми нами методами и схемами, указаны возможности, которые до сих пор у нас не рассматривались».

Даже ближайших сотрудников не решался глава отечественного атомного проекта знакомить со всем объемом развединформации. Не решался и не имел права! И все время «круг допущенных» был крайне ограничен.

Трижды Герой Социалистического Труда Юлий Борисович Харитон удивился, когда увидел курчатовский автограф с просьбой допустить к ознакомлению с документацией «проф. Харитона», кроме… определенных страниц: «Я-то считал, что знаком с информацией в полном объеме. Материалы разведки я читал в Совете Министров, в его Первом Главном управлении, ставшем впоследствии Минсредмашем… Иногда они поступали на объект».

И только через пятьдесят лет разведчики-атомщики пригласили академика Харитона в Службу внешней разведки в Ясенево, и здесь, в Кабинете истории разведки, он встретился с Анатолием Яцковым и Владимиром Барковским. Встретился, несомненно, с историческими личностями, снабжавшими создателей советского атомного и термоядерного оружия ценной информацией из-за рубежа.

Тогда и потом академик говорил: «Работа была выполнена огромная и очень полезная. Без преувеличения героическая работа. Я отдаю должное смелости этих людей. Особенно высокой оценки заслуживает информация Клауса Фукса по атомной бомбе».

А на вопрос: задумывался ли академик над последствиями начатых им работ по атомному оружию, ответил предельно ясно: «Нам было не до этого. За страну было страшно. Ясно, что “там” уже работают над бомбой».

Ссылаясь на воспоминания академика Дмитрия Сахарова, Харитон согласился с ним в том, что «в разведке источники информации, наверное, не ограничивались одним Фуксом. Секретность скрыла правду об очень многих людях, искренне веривших нашей стране и по-крупному помогавших ей не за страх, а за совесть».

И Юлий Борисович пояснил, что один из таких ученых «с левыми взглядами» бывал еще в 37-м году в Ленинграде, вернулся в Англию и оказался в атомном центре Лос-Аламос. Здесь он уговаривал главу американского атомного проекта Оппенгеймера передать информацию о бомбе советской стороне. Но все ограничилось только уговорами. А Фукс, говорил академик, пошел дальше, передавая материалы в Москву, причем подошел к этому вопросу с разумной и практической стороны.

Свое отношение к Клаусу Фуксу Харитон однажды выразил следующим образом: «Я в свое время предлагал Устинову (он был секретарем ЦК и курировал наши вопросы) наградить Фукса. И он был согласен, вроде бы даже пытался. Но ничего не удалось…»

* * *

…И вот наступил победный над атомом год – 1949-й, 29 августа. В Союзе испытали первую отечественную атомную бомбу. Большая группа ее создателей была отмечена наградами. В длинном списке нашлось место шестерым разведчикам: руководителю атомной разведкой Леониду Квасникову – орден Ленина, резиденту в Лондоне Анатолию Горскому и атомным разведчикам Семену Семенову, Владимиру Барковскому, Александру Феклисову, Анатолию Яцкову – ордена Трудового Красного Знамени.

Эпиграфом к подвигу всех тех, кто воссоздал к жизни атомную отрасль промышленности нашего Отечества: ученых, специалистов, рабочих и разведчиков, – может быть безоговорочно признано вещее высказывание в Кремле в 1949 году главы страны Иосифа Сталина:

«Если бы мы опоздали на один-полтора года, то, наверное, испытали бы этот заряд на себе…»