Текст книги "Атомная бомба Анатолия Яцкова"

Глава 2. Вокруг атомной бомбы

1 мая 1945 года, когда до капитуляции оставались считаные дни, новый американский президент (Рузвельт умер 15 апреля) собрал секретное совещание. Атомная бомба была уже готова. Рассматривались возможные варианты ее использования против Японии. Правда, ученые предлагали взорвать ее на безлюдном острове в океане. Решительно настроенные генералы советовали не церемониться, а просто выбрать город-мишень.

Через несколько дней закончилась мировая война в Европе. Советский Союз, добившись безоговорочной капитуляции Германии, на правах победителя взял трехмесячную передышку для наступления на Японию. Но надо было определиться в отношениях с союзниками, а военные действия против японцев могли подождать…

16 июля США провели испытание бомбы. Гигантский огненный шар над пустыней Невада в Нью-Мехико и то облако ушедшего вверх всего окружающего позднее назвали атомным грибом. Событие поразило всех присутствующих. Так было возвещено о начале новой эры в военном строительстве и международной политике.

Политика и бомба

Потсдамская конференция, казалось бы, – это «Большая тройка»… Правда, вместо Рузвельта – Трумэн, занявший пост президента США после неожиданной смерти трижды избранного народом и весьма популярного в стране Франклина Рузвельта.

Так почему – в кавычках? К этому победному году во всем мире понятие «Большая тройка» навечно закрепилось за главным победителем фашизма Иосифом Сталиным, активно поддерживающим его Франклином Рузвельтом и «Хитрым лисом» Уинстоном Черчиллем.

Так было на Тегеранской и Ялтинской конференциях, где решались судьбоносные для планеты Земля вопросы: борьба и разгром фашистской Германии, ленд-лиз американских поставок в Европу и Советскую Россию вооружения, наконец-то открывшийся в сорок четвертом году второй фронт, послевоенное устройство мира…

Потсдамская конференция – это своеобразный Рубикон с… атомным привкусом. Еще при первой встрече со Сталиным празднично настроенный американский президент пожимал ему руку. А спустя два дня он станет вдруг раздражительным и, по словам Черчилля, начнет указывать русским, что и как им делать. Так в нем прорвалось нервное напряжение, которое он еще с первых шагов в роли президента выразил в коротком замечании: «Если бомба взорвется, а это так и будет, то у меня появится хорошая дубинка для этих русских».

Именно в ходе этой конференции новый президент Трумэн неожиданно и почти демонстративно изменил свое деланое расположение к советскому вождю – главнокомандующему и главе государства. Узнав об успешном испытании первой атомной бомбы, он не смог подавить в себе возникшее теперь высокомерие по отношению ко всему советскому. Трумэн уже потирал руки, предвкушая возможность шантажировать Советы.

Тогда, на конференции, причину разительной перемены в поведении американского президента скрывать от британского премьера не стали: мол, получена телеграмма от министра обороны США – это было сообщение под кодовым названием «Святая троица» – испытания прошли успешно. Соединенные Штаты обрели «оружие превосходства», как они считали, над любым потенциальным противником («троица» – это: первая бомба – в пустыне, две другие – для японских городов).

А уже 6 августа бомба, нареченная «Малыш», в одно мгновение разрушила древний город Хиросиму, унеся, по предварительным подсчетам, более семидесяти тысяч жителей. Через три дня, 9 августа, бомба «Толстяк» уничтожила Нагасаки, город-порт, куда в середине XIX века прибыл первый посланец Америки адмирал Пирри, причем не с мирными намерениями, а с категорическим требованием и угрозой корабельных орудий: открыть Страну восходящего солнца для торговых сношений с Западом.

Сегодня уже и политологи, и государственные деятели, и крупные военные специалисты всего мира «прибились к одному берегу» в оценке этих варварских бомбардировок японских городов: «акция, не вызванная военной необходимостью»; «уничтожение более сотни тысяч мирных жителей, прежде всего преследовало цель устрашения Советского Союза».

Справка. Уже через год в докладе «Американская политика в отношении Советского Союза» (1946) убийственная по своему изуверскому звучанию мысль нового американского президента прозвучала в виде конкретной директивы:

«Соединенные Штаты должны говорить языком силы… Надо указать советскому правительству, что мы располагаем достаточной силой не только для отражения нападения, но для быстрого сокрушения СССР в войне… США должны быть готовыми вести атомную и бактериологическую войну… Война против СССР будет тотальной, и куда в более страшном смысле, чем любая прошедшая война».

* * *

…Правда, Гарри Трумэн был озадачен реакцией Иосифа Сталина на сообщение о факте взрыва американцами первой атомной бомбы. (В преддверии Потсдамской конференции Яцков встречался со связником, который получил сведения о точной дате взрыва атомной бомбы от агента-физика в Лос-Аламосе. Леонид Квасников заранее сообщил в Москву о дате – 10 июля 1945 года, однако взрыв произошел только 16 июля. И тому были объективные причины: в тот день ветер с Атлантики дул в сторону континента и испытание перенесли, пока он не изменил направление…)

Итак, 18 июля 1945 года, Потсдам… В руках Трумэна телеграмма об успешном испытании американцами атомной бомбы. Он знакомит Черчилля с содержанием телеграммы, и они принимают решение сообщить об этом событии Сталину. Договорились сказать ему об атомной бомбе как бы невзначай, в самой общей форме. Вот как свидетельствует об этом факте дочь президента Маргарет Трумэн:

«Мой отец подошел к советскому лидеру и сообщил ему, что Соединенные Штаты создали новое оружие “необыкновенной разрушительной силы”. Премьер Черчилль находился в нескольких шагах и пристально наблюдал за реакцией Сталина. Тот сохранил поразительное спокойствие… Мой отец и Черчилль пришли к заключению, что Сталин не понял значения только что услышанного».

Что произошло? И как должен был Сталин отреагировать на это сообщение? Вероятно, главным было не подать виду, что он уже что-то знает об атомной бомбе? Участник Потсдамской конференции маршал Жуков в своих воспоминаниях писал об этом «общении» двух лидеров:

«После одного заседания глав правительств Г. Трумэн сообщил И.В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав ее атомной… В момент этой информации, как писали за рубежом, У. Черчилль впился глазами в лицо И.В. Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашел в словах Г. Трумэна. Черчилль, как и многие другие англо-американские деятели, потом утверждал, что, вероятно, И.В. Сталин не понял сделанного ему сообщения.

На самом деле, вернувшись с заседания, И.В. Сталин рассказал В.М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В.М. Молотов тут же сказал: “Цену себе набивают”. И.В. Сталин рассмеялся: “Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы”».

Руководитель нашей страны знал об атомной бомбе американцев больше, чем президент Штатов и все его окружение. Генерал Гровс, отвечающий за сохранение секретов ее создания, возвел такую «стену секретности» в местах ее разработки и изготовления, через которую ни одна разведка не смогла проникнуть, кроме… советской. Точнее, советских разведчиков и их агентов-информаторов.

И искушенный в политических играх новый американский президент на этот раз сильно заблуждался. Еще в декабре 1942 года в Чикаго выдающийся итальянский физик Энрико Ферми, бежавший от диктатуры Муссолини, осуществил пуск первого в мире ядерного реактора. И об этом факте сообщил советскому резиденту в Сан-Франциско внедренный в «группу Ферми» источник информации условной фразой: «Итальянский мореплаватель достиг Нового Света».

Именно эта информация лежала в основе спокойного восприятия Сталиным заявления Трумэна о взрыве первой атомной бомбы. Ибо к моменту этого разговора в Союзе уже три года наши ученые и разведчики работали над созданием отечественной атомной бомбы.

Справка. Появление ядерного реактора существенно продвинуло работу в Штатах, а значит, и… в Союзе; в Германии же, как сообщала разведка, такой реактор не смогли построить в связи с принципиально неверным путем в его конструировании.

И еще о «реакторе Ферми», который на основе данных разведки так и называется у наших ученых: в 1996 году, в дни присвоения нашим разведчикам-атомщикам звания Героя России, один из них – Владимир Барковский – на торжествах в Академии внешней разведки вручил автору этой книги кусочек графитовой оболочки из отечественного реактора. И теперь в Кабинете истории разведки на стенде, посвященном Героям России – атомщикам, кусочек оболочки реактора напоминает о том, что его передал в музей один из них – Владимир Борисович Барковский).

* * *

…В преддверии встречи «Большой тройки» в Потсдаме на столе у Сталина лежала докладная, подготовленная для Берии Леонидом Квасниковым и Павлом Фитиным (февраль 1945 года):

«НКГБ представляет информацию, полученную агентурным путем, о ходе работ по созданию атомной бомбы большой разрушительной силы… Предполагается, что для изготовления такой бомбы потребуется минимум один год и максимум пять лет. Что касается бомб несколько меньшей мощности, то сообщается, что уже через несколько недель можно ожидать изготовление одной или двух бомб… Первый опытный “боевой” взрыв ожидается через 2–3 месяца».

Бомба была взорвана 16 июля 1945 года. И советское правительство приняло решение об ускорении создания собственного ядерного оружия. Ибо после трагедии Хиросимы и Нагасаки стало понятным, что это оружие не только является самым разрушительным в истории человечества, но что оно будет определять основу для развития послевоенных международных отношений.

Три «гениальных» пророчества

Итак, война была позади… Позади остались заблуждения Гитлера по поводу возможности создания «оружия возмездия» и… (первое пророчество). А ведь в 40-м году нацистские ученые-физики заполучили в оккупированной Бельгии половину мирового запаса урана. Другой половиной располагали Штаты…

Появление этой половины в гитлеровской Германии стало веским поводом для серьезной тревоги в среде тех, кто, пусть даже гипотетически, рассматривал возможность создания мощнейшего взрывчатого вещества на основе спонтанного деления урана. Об этом еще в восьмидесятые годы девятнадцатого века высказывал предположение будущий президент советской Академии наук Владимир Иванович Вернадский (второе пророчество).

Тревога в Британии переросла в руководство к началу исследовательских работ в области военного атома (третье пророчество). Вспоминает промышленный куратор попытки создания немецкого атомного оружия Альберт Шпеер, будущий министр экономики воюющей на Восточном фронте Германии:

«Гитлер иногда говорил мне о возможности создания атомной бомбы, но было совершенно очевидно, что эта идея выходит за пределы его умственных способностей. Он не мог также осознать революционный характер ядерной физики.

Из 2200 зарегистрированных тем, по которым я совещался с Гитлером, вопрос о ядерном делении затрагивался один раз, но и тогда рассматривался очень коротко. Гитлер иногда высказывал свои соображения о его перспективе, но то, что я сообщал ему о своих встречах с физиками, только укреплял его во мнении о том, что большой пользы от этой работы нет.

…Гитлера явно не радовала возможность того, что находящаяся под его господством земля может быть превращена в раскаленную звезду. Иногда, правда, он шутил, что ученые в своем неистовом стремлении раскрыть все тайны подлунного мира могут в один прекрасный день сжечь земной шар. Но прежде, чем это произойдет, говорил Гитлер, несомненно, пройдет немало времени и он, конечно, до этого не доживет».

Казалось бы, именно субъективная причина в связи с неверием фюрера в идею атомного оружия положила конец нацистским работам над атомом. Но…

Была и объективная реальность, созданная советской стороной: поражение технической мощи Германии в битве за Сталинград. Именно эта военно-стратегическая реальность привела к тому факту, что Гитлер запретил работы по созданию собственного атомного оружия – столь велики были потери вермахта в этом сражении. А «лишних средств», сообщала наша разведка, для появления «эфемерного оружия возмездия» в Третьем рейхе не было.

Гитлер весьма непростительно оплошал, сделав ставку не на атомную бомбу, а на снаряды Фау-1 и Фау-2. Крепко подвела его «гениальная прозорливость».

* * *

Вопрос об этической стороне создания и применения атомного оружия неоднократно возникал в беседах Анатолия Яцкова с представителями прессы и научной интеллигенции. И атомный разведчик стал одним из первых, кто знакомился с результатами испытания первой в мире атомной бомбы в пустыне Аламагордо. Он не стоял на позиции кающегося грешника за свою работу «по атомному делу». Лицемерия в его отношении к бомбе не было и не могло быть. Ибо речь шла о выживании не только Страны Советов, но и российской государственности как таковой.

Ибо и через семьдесят лет после гибели Хиросимы и Нагасаки с их несколькими сотнями жителей человечество не остается равнодушным к «атомному холокосту». Эти атомные удары разделили мнение населения всех континентов на две архипротивоположные оценки: во всем мире общественность, правительства и целые страны отмечают 6 августа как День траура и скорби, а в США – как праздник овладения атомной бомбой и бомбардировки японских городов. И атомная бомба «Малыш» – для Хиросимы и «Толстяк» – для Нагасаки все еще остаются в Штатах «национальными героями».

Людьми планеты Земля атомная бомбардировка японских городов воспринимается как великий грех человечества перед погибшими в этом атомном аду. Но еще Иоанн Златоуст завещал: «Не страшен грех, страшно бесстыдство после греха». Над «сильными мира сего» в Америке витает этот атомный грех, как дамоклов меч с неизбежным их разящим результатом, если только…

И этот грех руководства и военных в США – в Белом доме, конгрессе, Госдепе и Пентагоне – все еще не притупил их ответственность перед человечеством. Наоборот, явно (и скрытно) окрылил в надежде решить «русский вопрос», как говорил президент Трумэн, с помощью «атомной дубинки».

Справка. Военный советник двух американских президентов – Франклина Рузвельта и Гарри Трумэна – адмирал Ли свидетельствовал:

«Мы потратили два миллиарда долларов на величайшую в истории авантюру – и победили… Эта многолетняя и дорогостоящая напряженная работа, в которой участвовали лучшие ученые страны и десятки тысяч рабочих, была самым надежно оберегаемым секретом всей войны… Однако американским военным, предвкушавшим, что факт “защиты секретов от русских” абсолютен, было временами весело от предвкушения последующего применения атомного оружия. В их среде родился афоризм: “Лучше ужасный конец, чем ужас без конца”. Само собой разумеется, “конец” предназначался для тех, кто испытает “их” атомную дубинку».

Почему такое неистовство? Для понимания этого следует возвратиться в 40-е годы…

* * *

В преддверии нападения Германии на Советский Союз начальник НТР и его сотрудники обратили внимание на два факта: с одной стороны, в научных журналах продолжалось полное замалчивание ядерной тематики, а тем не менее, с другой стороны, по линии разведки стали поступать сведения о повышенном внимании Запада, включая Германию, к проблеме ядерной физики и атомной энергии. Разведка получала информацию о работах нацистских ученых над созданием «сверхбомбы».

Историческая справка. На работу над «оружием будущего» инициативно обратил внимание ценный агент берлинской резидентуры Брайтенбах, сотрудник в гестапо Вилли Лемон. Он занимал весьма полезную для нашей разведки должность, фактически всепроникающую: ответственный за контрразведывательное обеспечение оборонной промышленности Германии.

В конце 1935 года Лемон присутствовал на проводимых инженером-конструктором фон Брауном испытаниях ракетной техники. Резидент переправил подробный письменный доклад агента в Центр. Информация поступила на высший уровень – к Сталину, Ворошилову, Тухачевскому и в РУ ГШ РККА. Перед Лемоном были поставлены вопросы, требующие уточнения, и на ряд из них он сумел найти ответы.

Еще в тридцатые годы от него поступили сведения о работе германских ученых-физиков над сверхсильным взрывчатым веществом. Это была сугубо научная информация с расчетами по ядерной физике. В небольшой группе в штаб-квартире разведки, называемой технической, инициативные сведения агента не были поняты, никому не были доложены и оказались подшиты в дело. Здесь они были обнаружены историографом НТР Владимиром Барковским десятилетия спустя.

ЛЕМОН Вилли (1884–1942). Антинацист, агент внешней разведки госбезопасности (1929–1942). Сотрудник гестапо: руководитель германской контрразведки по борьбе с рабочим движением и слежению за советскими гражданами в рейхе. Ответственный за охрану военной промышленности страны, включая полигоны для испытания новейшего оружия (1936–1942).

Источник ценной информации – военно-политической, военно-стратегической, военно-экономической, контрразведывательной и научно-технической. 19 июня 1941 года сообщил точную дату нападения Германии на СССР – день и час.

Выдан был связным и без суда и следствия уничтожен в подвалах гестапо.

…Накануне войны по инициативе Леонида Квасникова, идеолога и стратега НТР, в резидентуры промышленно развитых стран было направлено указание о необходимости сбора сведений по атомной проблематике. Резидентуры в Берлине, Лондоне и Нью-Йорке были не только ориентированы на характер информации по теме, но получили указание на выявление объектов ядерных исследований и лиц, занятых ими, – физиков-атомщиков. Поставлена была задача: принять меры к агентурному проникновению в центры, занятые такой работой.

Поиск объектов, выявление ученых-физиков, круг первичных вопросов по теме положили начало целенаправленному проникновению в западные секреты создания атомного оружия. Ну как тут не вспомнить древнее изречение: «Целесообразность – это сила, которая превращает возможность в действительность» (Аристотель).

Идеолог НТР Леонид Квасников оказался действительно провидцем. Уже в сентябре 41-го года из Лондона поступила обширная информация: ввиду опасности появления атомного оружия в фашистской Германии идея разработки атомной бомбы в Британии приобретает реальные очертания.

Дальше – больше: были получены документальные сведения о секретных решениях между Британией и США скоординировать усилия по разработке атомной проблематики. Это было связано с тем фактом, что Британские острова подвергались интенсивной бомбардировке со стороны германских люфтваффе и ракетами. В то время как Америка в спокойной обстановке, обладая научной и производственной базой, а также финансовыми возможностями, готова была принять на себя все вопросы создания атомного оружия. Правда, при условии передачи технологии изготовления и самой бомбы «в руки правительства Соединенных Штатов».

И тогда на территории Штатов появился проект «Манхэттен», интерес к которому «неофициально» проявила советская сторона, создав в конце 1942 года Лабораторию № 2 АН СССР – главный центр отечественных атомных исследований.

В середине января 1943 года Леонид Квасников направился в США с целью руководить агентурным проникновением в американский центр атомных исследований в Лос-Аламосе и наладить получение информации о разработке там атомного оружия. Естественно, нашим ученым требовалась секретная, документальная и актуальная информация о характере и уровне работ над проблемой в Штатах.

Справка. Руководитель НТР Леонид Квасников работал в Америке под прикрытием советско-американской торговой организации «Амторг» с позиции «Международная книга». В резидентуре, возглавляемой талантливым разведчиком Василием Зарубиным, он занимал должность его заместителя по линии НТР, имел право на самостоятельность в принятии решений оперативного характера и личную связь с Москвой.

Итак, с 30-х годов в мире ученых-физиков начало складываться мнение, что исследования по выделению энергии путем расщепления атомов урана могут быть использованы для создания «сверхмощного взрывчатого вещества». Так думали в Германии, Англии и США, Франции и Австрии, Италии, где школы ядерной физики получили широкое развитие с начала нового ХХ века.

Но только Германия занялась всерьез разработкой этой проблемы, причем именно с момента прихода к власти нацистов. И этим фактом насторожила английских ученых-физиков и их коллег за океаном.

Три прозорливости на факт возможного появления нового оружия чрезвычайной разрушительной силы проявились по-разному: ученые-физики в Германии на определенном этапе своих усилий в этом плане не были поддержаны «прозорливым» Гитлером. Ибо его мнение было, что это «эфемерное оружие» (первый – субъективный – фактор) и что для продолжения работ в рейхе не имеется «лишних средств» (второй фактор – объективный), которые были истощены усилиями Красной Армии в Сталинградской битве.

«Напуганную» угрозой появления атомного оружия Британию – ее научные и правительственные круги – подвигло заняться темой атома, как говорится в народе, засучив рукава. Это привело к широкому исследованию свойств урана (40-е годы). Англичане рассматривали как реальную угрозу попасть под разрушительные атаки английской промышленности со стороны германской авиации и даже возможную оккупацию Британских островов германскими войсками, правда, если случится поражение России на Восточном фронте (?!). Все это вынудило английское правительство искать убежище за океаном для своих научных изысканий и доведения атомной бомбы до ее появления (1942).

Справка. Степень опасения за попадание результатов исследований по атомной проблематике в руки нацистов выражена в суровых реалиях войны. Большая группа британских ученых и специалистов, работавших над атомными вопросами, была направлена военно-транспортным самолетом за океан по маршруту Британские острова – Новый Свет. Командир имел приказ: «избавиться от груза» в случае попытки германской авиации перехватить его самолет и попытаться принудить его к посадке.

Конечно, это ужасная мера, но шла мировая война, и Гитлер не должен был ни при каких обстоятельствах получить доступ к информации по созданию атомной бомбы в лагере его противников. И еще потому, что в самом Третьем рейхе немецкие ученые активно работали над изготовлением собственного «оружия возмездия» на той же основе. Ибо на войне как на войне…

Но и в Штатах атомная бомба едва ли могла быть создана, если бы не объективная реальность, связанная с высоким уровнем «исследовательской культуры» в стране в среде физиков-ядерщиков. А их было немало: Альберт Эйнштейн, Роберт Оппенгеймер и другие. Как отмечал Анатолий Яцков, правда, говоря о высоком уровне заслуг в этой области отечественных физиков, «информация может быть полезной только тогда, когда попадет на “благоприятную почву”».

В Штатах «благоприятная почва» была хорошо подготовлена учеными-физиками, собранными американцами еще со времени Первой мировой войны (а во Вторую – беглецами из нацистской Германии, захваченных Австрии и Франции, фашистской Италии). Фактор «благоприятной почвы» в Штатах был весьма существенный – только в Центре атомных исследований Лос-Аламос за «стеной секретности» работало двенадцать нобелевских лауреатов…

В Союзе «благоприятной почвой» была готовность нашей науки воспринять информацию разведки, ускорявшую собственные отечественные исследования «по теме». И именно тогда случился технологический прорыв (позднее названный подвигом) – нашим ученым и инженерам удалось в невиданно короткие сроки создать целую отрасль современной промышленности – атомной. И в этом случае ученые и разведчики работали в одной упряжке, делая общее дело (1943–1949).

* * *

Кто работал в разведке, не станет удивляться разнообразию заданий, которые приходилось выполнять. В научно-технической разведке это особенно проявляется: разведчики становятся «многостаночниками».

В рукописи автора о судьбе замечательного разведчика Владимира Барковского говорится, что он был направлен на Британские острова в качестве «разведчика общего профиля», причем с уровнем подготовки в разведшколе в десять месяцев.

Вот и наш Герой Анатолий Яцков пересек океан с таким же уровнем подготовки и с такой же «должностью». И вот парадоксальный вопрос: как случилось, что рядовой вузовец с некоторой инженерной подготовкой и начальной разведывательной смог не один год управлять агентурной сетью из числа американских ученых и специалистов? Какими качествами и знаниями он должен был обладать? Наконец, главное: где тот уровень доверия к профессиональной пригодности «разведчика общего профиля», когда ему поручают столь ответственную работу?

И такой он был не один – и в Штатах (Феклисов), и в Британии (Барковский), и в других странах. Но только в Штатах эта работа в конечном счете привела Квасникова, Феклисова, Яцкова и их связных-интернационалистов к самой высокой награде Родины – Золотой Звезде Героя России!

Автор завершал работу над рукописью о Владимире Барковском, а это было повествование не только об атомном разведчике, но и о его коллегах, самой НТР и обстоятельствах появления атомной бомбы «у Советов». И нельзя было не воскликнуть: «Удивительна Страна Советов – ей всегда везло на преданных Отечеству талантливых людей!»

Известно, что стены помогают… В разведке одна из таких «стен» – прикрытие. И потому разведчик должен быть дважды профессионал: профи как разведчик и профи по прикрытию. А в научно-технической разведке – еще и по проблематике, свойственной источникам разведывательной информации. Выше говорилось, как начинающий разведчик Яцков-Яковлев с позиции консульства стал «просеивать» посетителей и… нашел будущие источники полезной информации.

Вот и получается – Яцков-Яковлев-Джонни воспитал в себе действительно «разведчика общего профиля», но… со знаком плюс. Ибо все три его ипостаси он смог соединить в одну – на пользу разведывательному делу, как долг перед воюющим Отечеством.

И что же говорить о атоме? Там, за океаном и в Европе, тайны атомного оружия открывались людям, имеющим весьма смутное представление о ядерной физике. И наука-то была совсем молодая, и времени на узконаправленную подготовку разведчиков в Центре не имелось. И все-таки «конвейер» работал – к ученым информация поступала.

Так и будет в дальнейшем, ибо сентенцию Альдо Николаи, главы германской разведки в Первую мировую войну никто не отменял. Эту же мысль продолжил французский специалист по научно-технической разведке (Жак Бержье «Промышленный шпионаж»), но применительно к опыту уже Второй мировой войны.

В предисловии издатели отмечают: «В настоящем, как и в будущем, промышленный шпионаж все более развивается и будет развиваться, и автор – специалист научной разведки, бывший в последнюю мировую войну одним из ответственных исполнителей плана разрушения германской ракетной базы на острове Пенемюнде, – ведет нас в этот мрачный мир, где живая действительность… превосходит всякий вымысел».

Только для советских разведчиков и их Отечества проникновение в американские атомные секреты стало праздником – они в конечном счете предотвратили ядерную войну…

Как-то «за чаепитием на факультете» Анатолий Антонович рассказал о странном задании из Центра. Нужно было подтвердить сообщение резидентуры: «В июле ожидается производство первого взрыва атомной бомбы… Ориентировочно взрыв ожидается 10 июля с.г.».

Москву смутило опубликованное для маскировки в американской печати сообщение:

«Аламогордо. 16 июля 1945 года. Старший офицер, командующий авиационной базой, сообщает о сильном взрыве, который произошел сегодня утром на специальной площадке авиационной базы. Взорвался находящийся довольно далеко от базы склад боеприпасов и пиротехнических средств».

Но опубликованное сообщение лишь подтвердило сообщение из резидентуры о дате атомного взрыва и факте его проведения.