Текст книги "Укус хаски (сборник)"

Глава девятая. Поворот событий

Пакино, Сицилия. 9 июля 1943 года

Италия тоже участвовала во Второй мировой войне, остров Сицилия располагался вблизости от африканских баз западных союзников, но как же отличалась та война от Восточного фронта!

Войцех и Марыля продолжали жить в комендатуре, их уже не сторожили как пленников, они были вольны выходить, когда им вздумается.

Как только польский военный скрепя сердце подписал бумаги о сотрудничестве с итальянской разведслужбой, большая часть предыдущего дня ушла на инструктаж относительно предстоящей миссии в Палестине. Впрочем, как он вечером рассказал сестре, по делу говорили не много. Два офицера, оба весьма посредственно владевших английским, больше болтали, смеялись, травили анекдоты. Потом на столе появилось домашнее сицилийское вино, к вину – рыба и фрукты. Какая же тут война, разведка, тайные операции… Ваше здоровье, синьоры!

Времяпровождение Марыли складывалось более романтично. Джузеппе назначал свидания ежедневно, игнорируя службу, правда, экскурсию в Палермо устроить не смог и ограничивался поездками по живописным окрестностям со сказочно красивыми пейзажами, а также совместными трапезами в ресторанчиках и в семье.

Понимая двусмысленность своего положения, Марыля тем не менее не могла устоять перед его южным обаянием. Каждый его томный взгляд был как новое дуновение ветра на разгорающиеся угли в костре её души.

Пусть прошло совсем немного дней, девушка начала доверять его чувствам. Он уделял ей куда больше времени и сил, чем могла потребовать служебная необходимость в комбинации с засылкой её брата. Постепенно она разобралась, почему сицилийцу пришёлся по сердцу роман с северянкой. Местные девушки только на улице выглядят строгими, зажатыми. На самом деле, это истые дьяволицы, избалованные культом женщины на острове. Оттого в кругу семьи они капризные и властные. Да и подмоченная репутация офицера после бегства его невесты, неотомщенного позора, позволяла рассчитывать лишь на партию второго сорта.

Невысокое крепкое телосложение Марыли, но, что важно, без жировых излишеств на боках, идеально вписалось в стандарты местной красоты, да и лицом она выделалась среди сицилиек, происходя из интеллигентной семьи. Местные девушки были яркие, жгучие, но, как правило, с налётом крестьянской грубоватости. В общем, барышня попала туда, где её оценили по достоинству, и сопровождавший её мужчина ловил на улочках Пакино одобрительные взгляды соотечественников.

Мама, а все сицилийки консервативны, сыновнему выбору не порадовалась, всё же чужестранка, но в целом приняла Марылю если не как члена семьи, то в роли кандидатки.

Восьмого вечером, под шелест виноградной лозы, опутавшей беседку в их доме, Джузеппе признался в любви… А девятого утром, встретив в коридоре комендатуры, умоляюще прошептал:

– Дорогая, ради всего святого сидите с Войцехом в камере и не выходите! Потом объясню, доверьтесь мне!

Ошеломлённая, Марыля послушалась, и буквально через четверть часа узнала о причине беспокойства своего поклонника. Комендатура наполнилась грохотом ботинок, выкриками и проклятиями. Лязгнули замки дверей ранее пустовавших камер: в Пакино начались повальные аресты. Среди итальянских восклицаний прорезался резкий голос, поторапливавший по-немецки: шнелле, шнелле!

Подробности поклонник смог рассказать ей поздно вечером, когда оторвался наконец от служебных дел и повёз домой на ужин.

– Приближаются британские корабли. Много! Наши считают, что высадка на Сицилии более вероятна, чем в Италии или Греции.

Мама что-то добавила, Марыля поняла так: бедный Франческо.

– Моего кузена Франческо и ещё четверых людей дона Кальцоне сегодня арестовали. Дядюшку я успел предупредить, он скрывается. Немцы хватают всех, кого подозревают в поддержке союзников.

– Правильно, что подозревают?

– Да… Сходка козаностры под Палермо постановила – оказать помощь десанту. Боже, представить себе не могу, сицилийцы начнут воевать с итальянцами!

Тем не менее, как заметила Марыля, молодой офицер, неделю назад торжественно заявлявший о верности дуче и ещё вчера ратовавший за миссию Войцеха в тылу врага, сегодня склонен перейти на сторону Сопротивления! Пусть даже Сопротивление – явно криминального свойства. Вот это поворот… Впрочем, ожидаемый, сама же говорила брату, что Джузеппе подстилает соломку везде где может.

– Милый… Мы на самом юге. Не стоит ли тебе увезти маму и сестёр ближе к Палермо? Начнутся бомбёжки, артобстрелы…

– Она и слышать не хочет. Я предлагал ещё в мае, когда наши сдались в Тунисе. Хочу надеяться, она права, в Пакино нет войсковых частей, а наши обещают поддержку англичанам. – Джузеппе примолк, запутавшись, кого относить к «нашим» в ближайшем будущем – армию Муссолини, чей мундир он носил, или сицилийских уголовников, приготовившихся стрелять итальянцам в спину.

И даже в преддверии десанта, когда патриархальный Пакино вот-вот станет полем боя, взрослый мужчина даже думать не посмел, чтобы возразить своей матери.

– Когда ожидается высадка?

Он развёл руками.

– Я же не Монтгомери, откуда мне знать. Если высадка всё же произойдёт именно на Сицилии, – одиннадцатого. Если в Греции, – на сутки позже.

Каким бы он ни был любителем «подстилать соломку», для британской пехоты сицилиец останется офицером вражеской армии. Не в силах унять тревогу, Марыля схватила его за руку.

– Только будь осторожен! Куда мы без тебя?

– Я обещаю, любимая…

Взгляд его обнимал, обволакивал, убаюкивал, и будущая свекровь тоже смотрела без осуждения. Похоже, её всё же принимали в семью. На войне многое происходит быстро.

Воронежский фронт. Село Успеново, в ночь на 10 июля 1943 года

Командующий фронтом принял генерала Павла Ротмистрова как родного.

– Милости просим! Очень, очень вовремя, Павел Алексеевич! Как добрались?

Кругленький Ватутин хлопотал вокруг нового подчинённого, потому что влившаяся в состав фронта 5-я гвардейская танковая армия должна была резко изменить общий расклад сил и подтвердить правильность главной идеи: лучшая оборона – это нападение!

Не передать, сколько нервов потратил Ватутин, убеждая Ставку непосредственно, а также через Василевского, что резервы из Степного фронта нужны позарез уже сейчас. Неожиданную помощь оказал член Военного совета фронта Никита Хрущёв, вхожий к Сталину ещё в довоенные годы. В делах армейских он, политработник до мозга костей, не разбирался вообще, даром что носил генеральские погоны, но имел другие таланты: как вопрос представить и дело подать, где нужное слово ввернуть. В этом Никита Сергеевич поднаторел в совершенстве. Сейчас, чутьём опытного придворного, Хрущёв уловил, что прикосновенность к будущей победе добавит ему очки, и выстрелил изо всех пушек. Осталось ждать, чтоб генералы использовали шанс.

Лились коньячок и водочка, светила аккумуляторная лампочка, чей свет не пробивался наружу через плотную штору, Ватутин подливал Ротмистрову, а Василевский расспрашивал, как танки выдержали длительный переход в двести с лишним километров.

– Отставшие есть, – признал генерал. – Но не много. Наверстаем. Отремонтируются по пути. К одиннадцатому все будут в строю.

– Гарно! – воскликнул Хрущёв, обожавший ввинчивать украинские словечки к месту и не к месту. – Запустим фрицу ежа в штаны.

Опрокинув очередную чарку, Ротмистров поморщился. Но не от крепости водки, а от того, что сразу же пришлось лукавить с новым начальством. Для наскоро собранных «тридцатьчетвёрок» такой перегон своим ходом был слишком большим испытанием. Количество отставших из-за поломок машин в отдельных бригадах достигло шестидесяти процентов! Многие танки, вышедшие к месту сосредоточения севернее Прохоровки, нуждались в ремонте, некоторые – уже в капитальном. Но говорить это Ватутину нельзя! Невооружённым взглядом заметно, тот бредит наступлением. Остаётся надежда на подвиг ремонтников. Есть ещё сутки в запасе. Оживят, подлатают…

– Так сколько у вас танков будет боеготово к выдвижению на Прохоровку? – Василевский, похоже, в наименьшей степени разделял оптимизм Ватутина и комсомольский задор Хрущёва.

– Пятьсот… Пятьсот пятьдесят… Танков и самоходных орудий, – торопливо поправился Ротмистров.

Ватутин потускнел. Названная цифра слишком уж меньше штатной численности обещанных трёх корпусов под тысячу танков и самоходов. Генерал-лейтенант увидел сомнение в глазах командующего фронтом: или скрывается истинная убыль от поломок на марше, или армия укомплектована неполностью.

– Придётся усиливать армию, – заключил Василевский. – Товарищ Ватутин, кого можно влить к ним безболезненно? Тацинский танковый корпус, 2-й танковый корпус. Реактивную артиллерию.

– Да… Немедленно составлю приказ. Это должен быть сокрушительный удар стального кулака! – Ватутин, чуть захмелев, стукнул по столу своей ничуть не бронированной пятернёй. – У Катукова один корпус заберём.

– Сомневаюсь, что Верховный одобрит, – качнул головой представитель Ставки. – Армию Катукова здорово потрепали «тигры» и самоходные орудия «фердинанд». Им бы с Чистяковым главное направление удержать – на Обоянь. Кстати, Павел Алексеевич, вы как думаете с «тиграми» и «пантерами» воевать?

– Только сокращая дистанцию до ближнего боя. Стрелять в борт. Образно говоря, идти на абордаж.

– Правильно! – поддакнул Ватутин. – Навалимся со всех сторон и сомнём во встречном бою! Пока Рокоссовский с ними цацкается…

Доверительный разговор, бывший в самом разгаре, прервал офицер связи с телеграммой Василевскому. Генерал торопливо прочитал её, хмыкнул и перечитал снова.

– Что там, Александр Михайлович? – спросил Ватутин. – Важное?

– Не знаю как и сказать. – Василевский поскрёб подбородок. – Союзники высадились в Сицилии.

Первым новость оценил самый невоенный из них и самый несдержанный на язык – Хрущёв.

– …Растакую их мать! Островок захватили, грёбаные… долбо… трахи. На материк – кишка тонка. Так и будут по островкам гойцать, пока мы в Берлин войдём.

Генералы согласились: если силы потрачены в одном месте, причём, как ни надувай щёки, – на второстепенном и ничего не решающем направлении, десант на континент отложился до неопределённости. То есть надежда, что союзнички оттянут на себя половину немецкой армии, в очередной раз развеялась как танковый выхлоп на ветру.

– Сами фашистскую гадину раздавим! – Хрущёв поднял кружку с водкой выше груди. – За победу, товарищи! За нашу советскую победу!

Даже известие о половинчатом шаге союзников не поколебало оптимизма командующего 5-й гвардейской танковой армией. Когда проклюнулся рассвет, Ротмистров, полный уверенности, что его танковая лавина сомнёт кого угодно, уехал из штаба фронта. Он не знал, да и не мог знать нескольких важных вещей.

Во-первых, на южном фасе Курской дуги мощные штурмовые орудия «Элефант», именуемые в Красной армии «фердинандами», не применялись вообще, единственный батальон «тигров» сохранил в боеспособном состоянии менее половины тяжёлых танков, они выходили из строя не только от советских снарядов, но и от интенсивной эксплуатации. Из «пантер» осталось процентов десять боеготовых от первоначального количества. Это была бы хорошая новость, если бы не другие обстоятельства.

Во-вторых, главным врагом «тридцатьчетвёрок» на Курской дуге были не экзотические тяжёлые «кошки» и ещё более редкие «элефанты», а многочисленные, хорошо знакомые Pz-IV и «штуги» с длинноствольными 75-миллиметровыми пушками. Местами их броня была усилена, но башни «четвёрок» и борта немецких машин сохраняли уязвимость даже с большого расстояния. Пыль и дым на поле боя снижали видимость и сокращали дистанцию огневого контакта, нивелируя преимущества немецкого дальнобойного вооружения и мощной оптики. Поэтому массовая бронетехника вермахта не имела столь радикального технического перевеса перед «тридцатьчетвёрками» в дуэльных поединках, как «тигры» и «пантеры». Так что необходимости сближаться с ними, едва не касаясь вражеской брони дульным срезом орудия, не было никакой.

Третье важное обстоятельство Ротмистров обязан был знать и учесть. При массированном наступлении противника немцы организованно переходили к обороне и весьма эффективно использовали преимущества оборонительных позиций.

В ложной оценке боевых качеств немецких танковых соединений вина лежала не только на разведке: в рапортах из воинских частей постоянно фигурировали множественные уничтоженные «тигры» и «фердинанды», ровно так же экипажи Панцерваффе докладывали о бессчётных КВ, истребляемых в количествах, никогда советской промышленностью не выпускавшихся. Через оптику прицела определить марку вражеского танка бывает сложно, да и «охотничьи истории» никто не отменял…

Накачка советских танкистов перед выступлением на Прохоровку в некоторых батальонах, где собрались самые ретивые командиры и политработники, сопровождалась угрозами отдать под трибунал и расстрелять за трусость, если все члены экипажа вернулись в тыл невредимыми, они непременно подозревались в оставлении боеспособного танка. В Панцерваффе, элитных войсках германских сухопутных сил, танкистов никогда не унижали подобным огульным недоверием.

Станция Томаровка у Белгорода. Штабной состав группы армий «Юг». 10 июля 1943 года

Хауссер не смог прорвать русские рубежи в направлении Обояни. Продвинулся километров на двадцать и увяз. Весь показной блеск элитного эсэсовского танкового корпуса пообтёрся и потух. Причём, если верить воздушной разведке, русские генералы Чистяков и Катуков не получили сколь бы то ни было заметных подкреплений, выдержали все удары лишь теми силами, что имелись у них вначале боёв.

Это не укладывалось у фон Манштейна в голове. Да, противник много раз доказывал упорство в обороне. Но стойкость его в основном слагалось из бесконечного пополнения резервами из тыла. Русские умирали в неимоверных количествах, чтобы уступить место следующим смертникам. Не удалось взять Ленинград, Москву, прорваться за Волгу… Теперь костью в горле стал какой-то жалкий мехкорпус с еврейским генералом во главе. Генерал-фельдмаршал, обычно равнодушный к священной борьбе за окончательное решение еврейского вопроса, удавил бы жида Кривошеина собственными руками.

Не лучше дело обстояло на севере. Несокрушимые «элефанты» вчера не смогли обеспечить победу у населённого пункта с непроизносимым русским названием «Понырь-и», график наступления у Моделя и Клюге столь же серьёзно отстал, что и у группы армий «Юг».

Танковый генерал Вернер Кемпф отвёл взгляд от вагонного окна, где занималось утро нового июльского дня, и вопросительно глянул на генерал-фельдмаршала, отвлёкшегося от разговора с ним, чтобы прочесть очередной рапорт из штаба Хауссера.

– Осмелюсь спросить, верны ли сведения о высадке противника в Сицилии?

– Я знаю ровно столько же, сколько и вы, герр генерал. – Фон Манштейн уронил эсэсовские писули на стол. – Хочу надеяться, что на развёртывание «Цитадели» южные события не повлияют. Мы сами не смогли решить первоначальных задач. И только в наших руках возможность исправить положение. Прошу ознакомиться с моим замыслом. Корпус Хауссера я снимаю с направления на Обоянь. Его танкисты заняли подступы к деревне Про-хо-ро-вка. – Генерал-фельдмаршал почти правильно выговорил и другое «непроизносимое» название. – Мы рассматривали этот маршрут как второстепенный, резервный. Русские не оказывали там упорного сопротивления. Завтра Хауссер начинает движение через этот проход – между речкой и железной дорогой. Сначала наступает «Лейбштандарт Адольф Гитлер», потом остальные дивизии.

– Круто взяв к востоку, эсэсовцы обнажают свой левый, западный фланг, – резонно заметил Кемпф.

– Да! Но ударить оттуда некому. Две русских армии удерживают дорогу на Обоянь из последних сил и не имеют никаких резервов для наступления. Пусть радуются передышке, она будет недолгой. Корпус СС обогнёт Обоянь с востока. Там уже – русский тыл! Войска Воронежского фронта будут рассечены и большая часть окружена. Резервы далеко – у Воронежа, на Дону. Что остаётся русским?

– Только снимать часть войск, действующих против нашей группы «Центр». Против 9-й армии.

– Правильно! – потёр руки фон Манштейн. – И у Клюге наконец появится возможность прорваться через оборону Рокоссовского сюда, к востоку от Курска! – Карандаш сломался, оставив неровный след поверх русской деревеньки, избранной местом встречи двух немецких танковых колонн. – Но у вас, дорогой Вернер, добавляется самая ответственная задача: прикрыть Хауссера с востока, оттуда в любой день придут резервы русского Степного фронта. Придётся быть очень гибким, наносить удары и уходить в оборону.

– А честь главной победы – замкнуть кольцо окружения вокруг Курска – достанется эсэсовцам.

– Да. Но я надеюсь, что победной славы и дубовых листьев на кресты хватит нам всем.

Фон Манштейн ошибся дважды. Он зря предположил, что сицилийский десант не будет иметь значения для «Цитадели». Справедливости ради надо сказать, реакция Гитлера на операцию «Хаски» удивила многих.

Но вторую ошибку на фюрера не перевалить. Действия авиации в самый разгар наступления сосредоточились на ближайших километрах в глубину обороны противника, даже разведчики не залетали дальше. Штаб группы армий «Юг» не подозревал о танковой громаде Ротмистрова, идущей навстречу танкам Хауссера и обходившей группу Кемпфа.

Две группы танков и самоходных установок неумолимо сближались, причём каждая из сторон не знала о силах и намерениях противника. Примерно четырём сотням из них предстояло сойтись у станции, название которой фон Манштейн кое-как выучил: Прохоровка.

Обе танковых группы напоминали боксёров-тяжеловесов, выдохшихся, растративших львиную долю ресурсов в предыдущие дни: 2-й корпус СС в результате тяжёлых боёв в направлении Яковлево – Обоянь, 5-я гвардейская танковая армия от трёхсоткилометрового марша. Всё должны были решить следующие несколько суток, обещавшие стать поворотным моментом в Курской битве.

Воронежский фронт. Около села Яковлево, в ночь на 10 июля 1943 года

Андрей уснул, уронив голову на броневой лист танка с работающим на полных оборотах дизелем без глушителя, в грохоте и рёве, когда невозможно друг другу слово сказать, даже если кричать на ухо. Четверо суток непрерывных боёв с короткими перерывами на обслуживание машины и ещё более короткими на отдых умотают кого угодно.

Он очнулся только от тряски за плечо. Тишина после остановки мотора казалась нереальной.

– Товарищ гвардии лейтенант! Движок – дерьмо, хорошо, если день выдержит, не больше.

Едва соображая, как он очутился в лесу прямиком из детдома, куда делся приснившийся Миха, только что вопрошавший о маме, Андрей встряхнул головой и бросил единственное слово: «Меняй».

Накануне на советскую сторону перебежал техник из вражеской танковой дивизии. Он уверял, что большая часть бронетехники вышла из строя, особенно хвалёные «пантеры». Им на помощь перебросили всех кого могли, включая хиви из числа бывших советских военнопленных, чтоб подлатать часть танков, поэтому энергичного наступления в ближайшие дни здесь не ожидается.

Немец клялся, что сам он, пусть и состоит в эсэсовской части, звания СС не имеет, в нацистской партии не состоит, от войны устал… Из бригады его спровадили в корпусную разведку.

После сдачи Яковлево линия фронта вплотную приблизилась к расположению танкистов Горелова. Только поэтому «двадцатка» сумела кое-как дотянуть до стоянки под соснами и маскировочной сетью, двигатель в тот день израсходовал масла чуть ли не столько же, сколько и солярки, а дымил так, что со стороны казалось – горит. Поступление запчастей, узлов и агрегатов откладывалось на неопределённый срок, а передвижной ремонтный завод Воронежского фронта был загружен работой на много недель вперёд, оттого комбриг в нарушение самых строгих приказов, за что теоретически мог загреметь под трибунал, позволил разукомплектовать два танка.

Стоит подобное разрешить, и две боевых машины, нуждающихся в ремонте, но вполне ещё живых, в мгновение ока превратятся в начисто обглоданные корпуса, после чего их придётся списать подчистую.

Но если пропустить врага к Обояни, последствия будут хуже трибунала.

Мехвод Андрея проявил расторопность и застолбил дизельный мотор на одной из приговорённых «тридцатьчетвёрок», кашляющий несгоревшим дизтопливом, но всё же в лучшем виде, чем на танке Кревского.

Как ни упирался Андрей, его спровадили в землянку отдохнуть хотя бы часа четыре, у танка он своими неловкими движениями представлял скорее угрозу, чем помощь. Поэтому командир экипажа не видел, как донора поставили между двух сосен, чьи стволы метрах в трёх над землёй соединила рельса. Она служила осью стрелы самодельного крана, тоже из железнодорожных рельс. Вздёрнутый вверх, дизельный мотор качался на буксировочном тросе, пока под него не подтянули «двадцатку» с загодя вытащенным двигателем. Технарям не удалось урвать привилегию в виде четырёхчасового сна…

А молодому лейтенанту снова снились родные. Миха бежал к родителям, и они смеялись от его неуклюжего хромого аллюра, и во сне не казалось это странным, хоть хромоту тот получил только в детдоме. Потом за окном их дома в Новогрудке страшно загрохотало, в окне стали видны немецкие танки… Анджей схватил Миху за руку, всем закричал: бежим, спасаемся… И проснулся от собственного крика в полумраке под бревенчатым перекрытием.

Мама погибла. Отец, оба брата и сестра неизвестно где. Да и живы ли вообще?

Вот немецкие танки – реальность.

Он взял планшет, шлемофон и двинулся прочь из землянки.