Текст книги "Двое"

Глава 4

– Ты, я гляжу, не спешишь в родные пенаты? – гуднул басовито Вовчик, реагируя на неспешного к выходу Матвея. – Никак на проводницу запал? Пытался я подкатить к ней, разбавить свою потерю – отставку дала на все двести процентов.

– Да так, книжку забыл, – не стал Матвей раскрывать свою неопределенность.

– В разные концы города нам, – протянул ему Вовчик руку. – Не побрезгуй, ответь на звонок по случаю ностальгии по прошлому.

Матвей еще в дороге пожалел об окончании их военного содружества. При его фразе защипало в глазах. Он обжал его совсем не рабочую руку своей доставшейся по наследству фамильной крупной пятерней.

– Отвечу и позвоню, наше братство не забудется. От опеки моей уйдя – будь паинькой. Забудь ее, не выясняй ничего и не доказывай – себя надорвешь без пользы.

Они обнялись с задержкой, прильнув к плечу друг друга, и разошлись.

Матвей сел в троллейбус, Вовчик оставался в скоплении людей, ожидавших маршрутку. Провожая долгим взглядом проходящий мимо троллейбус, поднял обе руки, сцепив их в прощальном пожатии.

«Что-то раскис я девицей, – подумал Матвей, украдкой смахнул замокревшие глаза, отвлекаясь обзором салона. – Еду прежде к старикам, к сестре, переоблачиться – вечером к Нельке».

Сестра, старше на десять лет, жила в частном секторе в том же районе, в полукилометре – остановкой ниже. Матвей не уточнил времени своего приезда, хотел со стороны полюбоваться жизнью без него. Издали увидел маму, копающуюся в палисаднике под окнами, остановился, наблюдая за ее работой. Любила мама цветы, ее палисадник цвел в разные времена сезона, папа больше ударял по рыбалке. И он любил цветы, рьяно следил за техническими средствами поддержки кустов в виде всевозможных лесенок, перекладинок. Цветы с детства – неотъемлемая часть убранства стола. Мама скрупулезно подрезала ножки цветов каждодневно, меняла им воду. Так выходило, что этот процесс часто совпадал с его завтраком. Он в деталях помнил каждое движение рук мамы. Матвей любил свой дом, при случае сам приносил в него полевые цветы – не те бесформенные веники. Если ромашки, то не более пяти; случалось, веточку цветного горошка, пальчиков – всем, чем одаривала в сезон щедрая южная природа.

От прикосновения сзади Матвей вздрогнул – кто-то прикрыл ему сзади глаза. Он узнал руки отца.

– Что, босявец, не спешишь к маме? А ну покажись в красе… – Отец провернул его, щелкнул пальцами. Он был на полголовы ниже Матвея, обвил его туловище цепким кольцом. – Давай, давай, – подтолкнул он его, – обрадуй мамочку, я тут с покупками – ждали давно.

Мама засияла, увидев Матвея, выскочила из палисадника.

– Сынок мой, колючка моя, – радостно воскликнула она, прижавшись к его щеке, обняла его.

– И что это за сержанты расхаживают тут, – протянул руку Серёга-компьютерщик из соседнего подъезда, стройный и высокий, как тополь, с худощавым бескровным лицом. Армии миновал по причине хлипкости здоровья. Осмотрел Матвея с нескрываемой завистью.

– Год не виделись, сам не коротышка, а ты каланчой стал.

Мама засуетилась – сзади подстегнул отец.

– Домой, домой. Сестре позвоню. Неля заходила на днях – ей не сообщишь?

Не дождавшись ответа:

– Все, табаню – твое личное дело. Девчонка ничего, по всем параметрам умница и не «прости Господи», симпатичная к тому.

Нельку Матвей решил к семье пока не приобщать. И решился бы – не будь поездной затравки. Стронула Галочка Александровна эксцентрик в маховике его души. Отец – до мозга костей технарь, Матвея с малолетства приобщал к технике. Велосипеды, мопеды, всякую механическую утварь, как говаривал отец, своими ручками необходимо монтачить, недоработки конструкторов устранять, вторую жизнь открывать вещам. Техническими навыками Матвей овладел достаточными, но в нем уживалась и мамина лиричность, где-то даже сентиментальность.

В узком семейном кругу вечером отметили возвращение. Откупорили бутыль своего прошлогоднего красного вина. Муж сестры, Виктор Иванович, – мужчина особенный. Матвею казалась его сдержанность от большой разницы лет. Его глаза всегда таили смешинку, будто именно в тебе он видел что-то смешное. Работал Виктор Иванович в администрации города, в отделе капитального строительства. Старше сестры на пятнадцать лет, познавший до нее прелести семейной жизни. Не гнус какой-то – умный мужик в официальном разводе, имеет от первого брака сына двадцати лет, Матвея ровесника.

Вино повело у Матвея голову – приятное головокружение располагало к беседе. Мама и отец от второй рюмки лишь пригубили. Виктор Иванович с сестрой и Матвеем допили по третьей – кувшин наполнился по второму разу.

– Пейте, милаи, вино разгоняет кровь и оголяет чувства, – проскороговорил отец.

Виктор Иванович доминировал за столом, сыпал треп, таким Матвей его не знал за год общения до армии.

Он попросил наполнить свой бокал, встал, торжественно обвел всех взглядом, поклонился родителям.

– За двойной праздник грешно не напиться. Шампанского не взял по причине сдерживания женой. Считает преждевременным, а ваше вино торжественнее. Классное вино, с любовью сваяно, спасибо, мама, папа. Вы – великие мастера хорошего настроения. Лилечка уполномочила меня к тому. Может, сама? – повернулся он к жене.

Матвей смекнул, в чем смысл: «У них будет ребенок… Ха, я – дядя Матвей».

– Давай уж, сегодня можно, любимчик вернулся домой.

Мама нахмурилась:

– Лиля, окстись, просто ты старшая.

– Ладно, простите, уже поверила в неброскую, тихую любовь.

– Лилька, тебе порицание, чего томишь? – вмешался отец.

– Папа, мама, Матвей, вы мне дороги, но мы уезжаем за границу… ненадолго, пока на год. В Англию. Потремся, посмотрим, покумекаем – не приживемся, вернемся назад.

– Эт-та что еще за новость? – вспылил отец.

Матвей усмехнулся своей догадке.

– Я-то думал, у нас в семье будет не так, как принято у крыс. Чем вам там намазано? На экскурсию – понимаю, так и в зоопарк на экскурсию ходят.

– Заметьте, папа, не у меня – у вашей любимой дочери, – назидательно поднял палец Виктор Иванович. – Скажи слово в мое оправдание.

– Папа, это решалось в муках. Все мои институтские друзья давно там, под разным статусом. Догадываюсь, за наше счастливое будущее мы бокал не поднимем?!

Матвею после короткого экскурса в армейскую житуху хотелось помолчать, но ему вдруг сделалось тоскливо. Он обожал их совместные встречи, повышенную торжественность, расцветающие лица мамы и отца. Сменившаяся на тоску радость, их посеревшие лица портили его праздник. Зная отца поборником всего русского, Матвей помрачнел. Ему захотелось теплой материнской руки у себя на голове, вспомнил постоянно разделенную с Лилькой эту любовь и впервые понял, как далеко ушло то время. Ему нужно свое, единоличное, неразделенное, захлестывающее, бурное. Он представил реакцию Нельки на его реактивное чувство и не нашел там удовлетворения.

Глава 5

– Перехватим в бутербродах? Посиди немного рядышком.

Василий Никанорович погладил круглую коленку жены. Забрался и погладил повыше.

– У тебя неотразимые ножки. Полного глухаря поднимут – меня лично до сих пор заводят с полоборота. Ты сдержанна внешне, и, кроме меня, никто не знает твоей энергии. В тебе надо знать одну тонкость – уловить вектор мысли, и тогда… ларчик легко открывается. Такое не забыть – сметающий приличия шквал! Помнишь ураган на безлюдном перевале? И потом, в лесу, у подножия его? Эх, мужики, главный психолог, и сексопатолог, и всякий хиромант от врачевания вот здесь, в голове. Ушки слышат твой прежний, ломающийся в волнении голос, пальцы чувствуют тонкую вибрацию тела – вот они, вездесущие элементы, способные исключить все коварства времени. Ни цинизм, ни развращенность партнерши не прибавят вам долговременных возможностей. В молодом, крайне узкопрофильном состоянии, возможно, подобное и сработает, но лишь как одноразовый предохранительный клапан. Оно непременно накажет следствием, наградив фобией при частых повторах, становясь отягчающим фактором в затухающем желании.

– Ты о чем, дорогой?

– Увлекся в рассуждениях, прости, мысленно продолжил возможности своего героя. Удачно схваченный, раскрытый образ, из опыта отечественной литературы, – это ты сам. Бунин, Толстой, Куприн, Лермонтов – самое авторитетное тому подтверждение. Лучшее написано с себя.

– Начал об интимном – закончил вуалькой, сквозь нее все то же – твое лицо.

– Хм, ты же меня знаешь… скоро сто лет. Насколько давно к тебе пришло понятие моей сущности? Насколько нынешнее разнится с образцом пятидесятилетней давности? Последующее внесет коррективы в нынешнее, наложим текущее обстоятельство – при случае нелишне вспомнить все объективное. И что же отложится в чистом осадке? Вероятность трансформации очень велика. А если задаться игровой целью? Тогда совсем швах?!

– Васечка, ты меня убаюкал. Надо говорить просто о сложном, а не наоборот.

– Маргуша, улови нить: человеку заманчиво использовать спящую часть потенциала мозга. Вчера – лошадь, вожжи, тарантас, сегодня – автомобиль с АСУ, назавтра – новые открытые возможности. После аховских достижений веришь: нет им предела. А базовая основа все та же – наш мозг! Просто о сложном, согласен, – это студентам, для быстрой доступности в случаях повседневности. Надобно грузить мозг по полной. Сегодня ты лишен элементарного напряжения, например, как пройти коротко путь пешком, сберегая ресурс суставов. Вжик, самокатиком по накатанной.

– Вася, обними меня, ей-богу, я начинаю бояться, что скоро в системе совершенствования не смогу выразиться так же просто.

Василий Никанорович внимательно посмотрел на жену и отодвинулся.

– Вот видишь – не хочешь, пар в гудок вышел?

– В неглиже то, о чем я глаголил только что, а именно: о разнице в нынешнем и прошлом восприятии. Ты растешь, а нам не по двадцать.

– Пойду-ка сварганю по бутерброду. Я ушел, а ты осмысли сказанное.

– Недовольства всякого через край, – сказал себе вслух Василий Никанорович, заглядывая в холодильник, – пенсия ей маленькая, власть жирует…

Он выудил из его объемного зева натурального маслица, сливочного, топленого, из судка – малосольной форельки, сочный болгарский перчик.

На хлебушек хрусткий каравайный уложил в нужной последовательности – повторил процесс. Разбавил кипятком иван-чай из заварника, по ягоде мармеладного инжира на розеточку – всю красоту на каталочку и к понятливой, любимой, но коварной.

Маргарита Ивановна лежала, опершись головой о валик дивана, сладко посапывая. Василий Никанорович не издал ни хмыка, ни звука, а она проснулась, улыбнувшись ему.

– Провалилась, как старая лошадь, под звуки музыки твоего голоса. Привиделось мне, Васечка, в ускоренном кино: лечу я быстро-быстро, а навстречу ты, еще быстрее промелькнул с большим ломтем хлеба во рту. К чему бы это?

– А вот, держи, сон в руку. Больший твой – меньший мой. Твой сон – к прибытку. Не урони.

Глава 6

Вовчик вдавил кнопку звонка, его комариный писк не отозвался на той стороне, тогда он тихо постучал в дверь. Цепочка с той стороны звякнула – в просвет выглянуло бабуль-кино лицо: верить своим глазам или это сон? Он с детства звал ее Сергеевной, копируя большинство обращений к ней.

– Не оборотень – внук твой, Сергеевна, собственной персоной.

– Да что ж ты, что ж ты, без… весточки. Пожалей мое старое сердце.

– Будет, Сергеевна, будет, жив, здоров, при параде и нос в табаке.

– Иди, наш защитник, ко мне.

Они застыли в объятии. В квартире распространялся резкий запах сердечных капель. Прошел в свою комнатку – всё на своих штатных местах. В зале – его увеличенная фотография в военной форме с текстом присяги в руках.

– Накормлю тебя с дороги, расскажешь о своих заслугах, о настроениях в армии.

– Не суетись, Сергеевна, дай отдышусь, прокачаю легкие родной атмосферой. Дома всегда лучше. Запах лекарств в доме, однако, прибаливаешь?

– Всё как у всех, Вова: ишемия, нервы. Выписывают всякое, а мне проверенный корвалол помогает. Стресс легкий с утра получила: управляющая компания счет прислала. Жары, знаешь, не терплю – все краны поперекрывала, а они за отопление половину моей пенсии, за коммуналку в целом 8500 при моих 14 000, крутись, Сергеевна…

– Не одна ты теперь, выкрутимся. Как Лизочка, сестренка твоя?

– Да где ж ты, как ты… пока с работой определишься. Лизочка была давеча: Сашу проводила в Подмосковье – будет жить у родителей жены, в примаках, значит. С трудом – обе старались оторвать от собутыльников. Добряк он, все им и пользовались, спиртным чрезмерно баловаться стал. Рада Лизочка, и я с ней. Саша хороший – будет у них толк. Ничего, ничего, продержимся, царапнем из банковского запаса, чай, без тебя не шиковала.

– Все будет обгемахт, Сергеевна.

– Надо бы какую-никакую встречу организовать? Лизочке позвоню – по-людски посидеть надобно.

– Я, да мы с тобой, да Лизочка – так и отметим.

– Ну да, святая троица, как всегда.

– Не буду просить, сама принесет винца своего изабельного – чистый нектар. Соседку, девочку – душевная, услужливая – если позволишь, приглашу.

– Это из каких? Не из сестер с первого этажа?

– Я тебе желаю лучшего будущего, мой милый, эти по рукам пошли – младшая в тринадцать уже по подвалам отирается. Губят себя, смазливые по породе, цену себе не знают. Моя девчушка из села приехала, там и родилась. Родителей нет, история печальная, с аварией самолета. Бабушка есть, в отъезде за границей. Одинешенька живет. Не совсем из глухого села, из пригородного. Училась на фельдшера в большом городе. Ха-арошая, присмотрись, Ларисой звать. В доме напротив, на пятом этаже, живет, медсестрой в больнице работает. Перекидываемся иной раз знаками с балкона на балкон. По сменам она, в графике. Как долго не зову, сама приходит – в месяц пару раз непременно. Внимательная, человечная.

– Сергеевна, не напрягайся, ты для меня большой авторитет. Помню, как распознала бывшую мою, пиявкой обозвала. Права ты оказалась… Лады, пусть приходит твоя медсестра с бабулей.

– С бабулей не получится. Та бабуля сама еще на выданье, но правил строгих. Уехала к женишку в центральную область, в Самару-городок.

– Пойду-ка я, бабуль, выскочу в город по гражданке, соскучился, моченьки нет. Что купить к столу по случаю?

– Нет, нет, отдыхай, расслабляйся, к семи вечера сбор. Справимся сами с Лизочкой. Дееспособные пока.

Глава 7

Все разошлись, мама гремела на кухне посудой.

– Не могу насмотреться на тебя, Матюша, – приник к его плечу отец, – все по местам – тот камушек, что давил в груди, ушел. Надо же, как могут мысли сковывать, до ощущения серьезной болезни доводить. Сейчас могу вдохнуть без сопротивления – вчера еще мешало вот здесь. – Он потер по кругу грудь, коротко сжал его кисть. – Отдыхай, родной, по своему усмотрению, пойду мамочке помогу.

Матвея общение с отцом расслабляло – с ним он делался маленьким мальчиком с большим основанием на надежную опору. Он сидел некоторое время без мыслей – взгляд упал на телефон.

– Позвонить Нельке? Дознается о приезде, неудобно получается.

А где-то в глубине подзуживало нанести визит Галине Александровне – прямым текстом позвала. Набрал по телефону все же Нельку. На его приветствие Нелька задохнулась в вопросах:

– Ты, ты вернулся?.. Как ты… планы?

«Волнуется», – стрельнуло в голове.

О неравнодушии к себе догадывался давно. Знаем друг друга как облупленные, но где в ней тот сучок и та задоринка?! Состояние их общения: упокоенные временем и верностью, пожившие в согласии годы и годы супруги. Как мама с папой – по виду счастливы вполне. Служба разбавила эмоции, перемешав открытые общепринятые с природными, генетически мужскими, – в армии элементы взаимосвязи мужчины и женщины не сходили с уст пацанов.

Дыхание в телефоне задержалось. «От него ждут практического хода…»

– Можно встретиться – я свободен, а ты?

– Ты этого хочешь? Я не против. Я одна, приходи.

Под сердцем екнуло: «Как быть, остаться в друзьях, не заметить ее посыла? Потом, все потом, по ходу событий. Изменился я, изменилась она – возможен любой сценарий».

– В течение часа явлюсь пред твои прелестные очи.

«Глаза у нее – действительно предмет всеобщего восхищения: родилась, удивилась и такой осталась».

Встретила Нелька в домашнем халатике. Прильнули щеками друг к другу – почувствовал запах не казармы – все тот же ее, карамельный Нелькин запах. Матвей ухмыльнулся: он из памяти выделил именно этот запах. Его подружка Нель-ка – на выданье. За год стала степеннее. От былой суетливости ни следа.

Нелька изобразила ему свое мимическое удивление.

– Армия не на словах делает из мальчиков мужчин. Не скажу, каким ты был до того, но за год ты стал значительно мужественнее.

– А ты не изменилась, почти… – Матвей потупился, – женственнее стала, пожалуй. Авантюру с пачканьем грязью стены предпринимателя не решусь теперь предложить или на стреме постоять при обнесении чужого сада.

– Это внешнее, Матюша, зарвавшемуся типу могу и сейчас грязью по свежей побелке. Там тропа была накоротке к дому под его стеной – он ее перекрыл всем. Надеюсь, помнишь причину? Мстители отыгрались за всю улицу.

Матвей хохотнул:

– Такое и в деталях не забывается.

– Присаживайся, – предложила Нелька, устраиваясь рядышком.

– Тебе сувенирчик из города, с мест, где службу проходил. Красивая провинция с древней русской историей.

Матвей протянул Нельке художественно оформленный пузырек со святой землей.

– Спасибо, Матюша. Храню о тебе память юности, – потупилась она, – твой подарочек, мимозку в гербарии, держу на почетном первом месте, достаю – пахнет тем временем, удивительные цветы.

Глава 8

Вовчик достал джинсики, пуловерчик – из шкафа дохнуло своим невыветрившимся родным духом. Изощрился, с подогревом спичкой растопил скомковавшийся предвоенный крем, наблистил туфли, глянул в зеркало: «Сексуально озабоченный тип, да и только, всё на лице. А вот так?»

Вовчик кисло улыбнулся.

«Еще хуже – вылитый сексуальный маньяк. Ничо, воздух городской подлечит».

– Сер-геев-на, ко времени буду.

Он ловко сбежал с этажа. Вниз – всегда пешочком. Лифтом – в крайних случаях. Вышел из подъезда, сфокусировал в просвете многоэтажек пятно небосвода. Высокий ярус чешуйчатых облаков соответствовал его неопределенности. Скосил глаза на проходивших: «Одет кто в чем. Растворюсь в массе без ярких особенностей. Формой бы сейчас форсануть. Баста, форма отныне для потомков. Жахнуть хотя бы крохотульку для полной материализации в пространстве».

Постарался ссутулиться – прямая спина не для штатского контингента.

Побрел праздным шагом через придорожный сквер к центру прошлых тусовок – туда, где обосновались поисковики острых ощущений. В том протяженном сквере существовала условная разбивка на секторы по интересам. Эдакий легальный распределитель, диспетчерский пункт: мамочки с детками – ближе к игровым местам, алконавты – с обозрением на злачную точку, бл… и честные давалки, то есть ищущие утех девочки, – в укромненьком затененном пространстве.

Увлекся еще в школе собирательством-коллекционированием, прошел через фантики, спичечные коробки, коммерческую филателию – эти всегда у почтамта, в центре сквера. Неспешным шагом дохилял к началу расположения скамеек. Мамочки молодые с младенцами в колясочках. Идиллия – читающие, деловые, ухоженные, определившиеся. Четко по местам, все как прежде. «Они жили, влюблялись, рассасывались по интересам, а ты маршировал свое, нате, вот я – проигнорированный и пока никому не интересный подарок. Ссыкушки-хохотушки, не рано ли прибились к облюбованным ищущими гражданами местам?!» Проводил неопределенным рассеянным взглядом группу девчонок-подростков. «Ха, алконавты по своим штатным дислокациям: одни – успокоенные принятым и ориентированные на повтор, другие – в поиске складчины. Ни-че-го в этом мире не изменилось – изменился я. Рассудительный стал, аналитический. Матюша нарыл во мне столько достоинств. Нудноват Матюша местами, но умен и памятлив. Сколько прочитал и все помнит – божий дар у него, далеко должен пойти. Пока с его решенными задачками в свет, а дальше? А дальше без поводыря, своим мозжечком следить по миру. А лист зеленый… Осень не вступила в свои права.

А что мне осень? Форма одежды свободная: хошь, в шапке парься, хошь, стынь без нее, хошь, в берцах кросс, а хошь, в кроссовочках щеголяй».

Вовчик шел сквозь ряды кустарников и клумбовых композиций, пересекая границы сложившихся временем разграничений.

«Ментиков здесь днем с огнем никогда не бывало: все сложилось, все довольны, все в дозволенных рамках. Не все удовлетворены? Эт-т следующая задачка.

А вот и местечко, откуда пошагал дальше целованным. Не там искал, парниша.

Мой город живет – не теряет приоритеты. А я их, похоже, потерял».

Присел на лавочку, раскинул ноги корабликом – условный знак поисковика. Неподалеку – две перестарки ключиками позвякивают.

«Облажаюсь после моей-то красавицы. Любовь мне нужна, доступные вы мои. Это Лёха-черпак, тому хоть в замочную скважину. Дорвался уже, шпилит свою довоенную пухлышку, оператора машинного доения.

Ножки, как у козы рожки, не крути ключиками, ни с изощрениями, ни без них не подходишь. Любови… любви, любви, конечно, мне надо, можно с Любовью. Поддатенькие две – сейчас упадут рядом, точняк».

Две матрешки расписные сплющили окладные попы с другого краю скамейки. Мельком оценили соседство.

«Вот оно, бутылец – и на хату. Ша, девочки… Да еще и ничего с фейсом?! Не-е, Матюша сказал: кочумаем – затянет, засосет такое болото. Точка».

Поднялся, сделал маневр в сторону матрешек – стали в стойку. Важно, с чувством победителя, продефилировал мимо. Взглянул в телефон:

«Рановато домой, но все понятно – жизнь бьет ключом, и как славно, что не по темечку. Тете Лизе шоколадку, и домой, на троллибасе».

Тетя Лиза, не сдерживая эмоций, расцеловала его.

– Да какой же ты, Вовочка, красивый, да какой ты ладный…

– Ты его в форме не видела, – довершила ее восхищение с гордостью бабуля. – Практически стол готов. Лизуня еле отколупала сургуч с твоего баллончика – смотри, какая прелесть вино, в бутылках магазинных в сравнении – пойло. Рюмочки, рюмочки… А цвет! Не обрадую с Ларисочкой – не будет ее, на смене бессменной она. Какой она души челове-ек!

Всем потакает, за кого-то больничные дыры затыкает.