Текст книги "Счастливый вечер"

Школьные валенки

Родился я и рос в селе Ястребки, что в двадцати верстах от Сапожка. Два леса, разделенные полями и лугами, речка – самое замечательное из того, что видел на долгом веку и чем владел!.. Помню яблоню-дикушку у края леса. От нее начинались пути к ягодам, грибам, орехам, к оврагу с барсучьими норами. Помню первую настоящую рыбу, пойманную на удочку, – то был не какой-то пескарик, а золотой линь. Небольшой, но крепкий конек Кобчик научил меня ездить напры́гом – галопом. До него, на других лошадях, я трясся рысью – опасался, что на скаку не удержусь за гриву. А Кобчик, не желая отставать от табуна, презрел мой страх, пошел галопом, и я узнал радость настоящей езды!

В Ястребках была школа. В других деревнях не было, а у нас была. Моя мама, Мария Федоровна, учила детей. Ученики всех классов сидели в одной комнате, сидеть было тесно, но грамоте всё равно учились.

Когда выпал снег, в школе стало просторнее. Ребятишки из самых бедных семей оставались дома, потому что не было у них обуви. Если бы школа стояла в само́й деревне, они бегали бы туда босиком. Но стояла она на отшибе, столько бежать по снегу никто не решался.

Как-то вечером мама позвала к нам домой родителей, дети которых сидели дома, и сказала им:

– Давайте купим одни валенки на пятерых. Для каждой семьи расход на покупку небольшой, зато все будут учиться. Как придет ученик в общих валенках, тут же дежурный побежит с ними к другому, потом к третьему… Все в классе и соберутся.

– А кто в воскресенье будет в валенках? – спросил один родитель.

Вопрос оказался серьезный. После споров решили: пусть валенки в воскресенье в школе остаются – так они будут целее, на следующую зиму пригодятся.

Денег собрали даже с лишком.

Их хватило еще и на калоши.

Калоши в Ястребках были в двух зажиточных семьях и надевались только по праздникам или в гости. И вот владельцами такой редкой и роскошной обуви стали самые бедные ребята. Счастливцы, когда бежали на урок в школьных валенках, непременно оглядывались назад – любовались отпечатками новых калош на снегу.

Несчастливая зима

Была зима, несчастливая для меня и моего товарища Пети Мелешонкова. Началась-то она хорошо. Выпало много снегу. Ударил мороз. И мы отправились на гору – кататься на ледянках. Ледянка – это корзина, на дно которой наморожен лед. Ледянка катится с горы быстрее санок. На ходу подпрыгивает, вертится. А ты сидишь в ней, как курица в гнезде, и задыхаешься от ветра и снежной пыли.

Случается, одна ледянка догонит другую, они сшибутся, и обе, вместе с седоками, зароются в сугроб. Из сугроба вылезаешь на четвереньках, потом замерзшими руками выгребаешь снег из валенок, из рукавов, из-за воротника. А мимо проносятся ребятишки – смеются, кричат и дразнятся.

Уже смерклось, когда на горе началось самое веселье. Гору раскатали так, что ледянки вылетали на речку и еще долго скользили по льду. Наша мелкая речка была тут поглубже. Над глубиной сделали прорубь для полоскания белья. Тот, кто скатывался на лед, должен был вовремя в нужном месте оттолкнуться ногой, чтобы направить ледянку мимо проруби. У всех, и у меня тоже, это получалось отлично. Но в тот раз моя ледянка повернулась на льду, я оказался лицом к горе́, к проруби спиной, и так, не зная, куда еду, вкатился в прорубь.

Угоди я в прорубь стоя, вода дошла бы до пояса. А так она оказалась мне, сидевшему в корзине, по ноздри. Через воротник мгновенно облила тело; стало так холодно, что я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Если бы не подоспели ребята, сам я на лед не вылез бы и домой не дошел бы.

Мама растерла меня скипидарной мазью, завернула в тулуп, напоила горячим чаем с малиной, но ничто не помогло. Температура поднялась до сорока. Я потерял сознание.

В это же время, как я узнал потом, случилась беда с Петей. У них в доме садились пить чай. Петя разделся, пошел к столу. Отец увидел его, посиневшего от холода, посоветовал:

– Ну-ка, спляши! Сразу согреешься…

Петя прошелся вприсядку и вскочил в полный рост. А мама несла большой чайник. Ударил Петя макушкой в дно чайника, кипяток выплеснулся на плечо и спину. Надо было бы сразу сорвать рубашку. Да растерялась Петина мама, уронила чайник, прикрыла сына фартуком и к себе прижала… Когда сняли рубашку, плечо и спина были в белых волдырях.

И в нашем доме, и в Петином ночь прошла в тревоге. До́ктора в Ястребках не было. В окрестных деревнях тоже не было. За доктором нужно было ехать в город, а до города двадцать верст.

Как нарочно, с полуночи подул ветер. Ветер дул сильнее, и разгулялась вьюга. Мой отец все равно решил ехать утром в город. Боялись только, что доктор откажется, не поедет в Ястребки – в такую погоду можно потерять дорогу и замерзнуть в поле.

– Ты, Василий Харитонович, скажи доктору, что двое помирают, – говорила Петина мама моему отцу. – К двоим-то не то что к одному…

Еще как только выпал снег, вдоль дороги крестьяне понатыкали вешек – еловых веток. По этим вешкам можно ехать и в метель. Но уже в сумерках вешек не видно, и все тревожились, успеет ли мой отец вернуться из города засветло.

Стало темнеть. Вьюга не слабела. Шумела по соломенным крышам, гудела и выла в печных трубах. Маленькие оконца в избах залепило снегом, как белой кашей. Было в такую погоду лишь одно средство помочь запоздавшему путнику – звонить в колокол на церкви. Звонил тот, чья очередь. Но в этот раз пошел Петин отец.

– Всю ночь буду звонить, а к деревне Харитоныча выведу! – пообещал он моей маме.

Сознание вернулось ко мне вечером. Ослабший, я лежал в постели среди подушек, слушал голоса вьюги. Пересиливая их, со звоном гудел колокол. Бом-м! Бом-м! Бом-м!.. Где-то далеко, а может близко, шла на этот гулкий звон лошадь, везла в санях к дому отца и доктора.

У доктора была фамилия Жмур. Он ужинал у нас. Я вглядывался в его доброе лицо, старался разглядеть, как он жмурится. «Жмур должен жмуриться», – думал я, по-своему, по-русски объясняя его латышскую фамилию.

– Как же вы отважились поехать? – говорила мама доктору. – В поле настоящее светопреставление…

– Что делать? – отвечал доктор. – Жалко ребятишек. Хотя не мешало бы выпороть обоих. – Доктор посмотрел на меня и добавил: – Конечно, когда поправятся…

Мы с Петей болели долго. Но в конце концов воспаление легких у меня прошло, у товарища зажили спина и плечо. Да, наделали мы дел! А ведь все было бы хорошо, будь мы поосмотрительнее.

Щеглы для флота

Саша Клоков до военной службы был механизатором. Он умел управлять любой колхозной машиной. Весной на тракторе пахал поле. Летом убирал комбайном пшеницу. Осенью картофелекопалкой выкапывал картошку. Зимой бульдозером расчищал дороги от снега. В деревне все думали, что в армии Саша будет танкистом.

– Ему только научиться из пушки стрелять, – говорили о Саше, – а машины он знает.

Но Сашу взяли на флот: там тоже нужны люди, которые знают машины.

Однажды Саша приехал домой – в отпуск за отличную службу. Он ходил по деревне в бушлате, брюках клёш и в бескозырке с лентами. Саша гордился морской формой. Да и моряк он был особый – плавал на подводной лодке, на атомном ракетоносце.

Саша зашел повидаться к деду Сергею. Дед Сергей, бабушка Дуня и внук Сергей обрадовались. Поставили самовар. Достали меду. За чаем расспрашивали, большая ли она, атомная лодка? Глубоко ли опускается? Какой силы ракеты?

– Не полагается рассказывать о лодке, – отвечал Саша. – Это военная тайна. Скажу только: плавал глубоко. Месяцами не поднимался на поверхность океана. Лодка большая. Есть даже садик в ней: там цветы, фонтанчик бьет, птицы летают. Товарищи просили привезти еще парочку щеглов. Щеглы поют хорошо. Да не знаю, как поймать их.

– Ну и задача! – засмеялся дед Сергей. – Для флота мы с внуком поймаем хоть сотню.

Вечером дед Сергей и внук Сергей делали петлянку: из конского волоса вязали петли и закрепляли их на доске.

Утром дед и внук полезли через сугробы в огород. Около бурьяна петлянку положили на снег, насыпали конопли и стали ждать, стоя поодаль. Недолго ждали. На бурьян опустилась стайка: снегири, щеглы, чечётки. Самые бойкие кинулись на коноплю. И запутались лапками в петлях.

– Беги, Серёга, зови моряка! – сказал дед. – Пусть сам выберет, какие нужны. Да чтобы валенки обул, иначе клёши в сугробах испортит.

У Саши была припасена клетка. Посадили в нее щегла и щеглиху. Других птиц отпустили.

Скоро Саша уехал.

Бабушка Дуня, когда проводили моряка, сказала деду и внуку:

– Я думала, он посмеялся над вами. А он и вправду птиц повез на море.

– «На чужой сторонушке рад родной воро́нушке», – ответил дед Сергей. – Шутка ли, месяцами под водой да под водой, у машин да у ракет. А тут зашел в садик – щеглы поют. Все полегче станет. Правильно я говорю?

– Правильно! – подтвердил внук Сергей.

Про себя-то маленький Сергей думал, что совсем правильно было бы, если Саша взял бы и его с собой. На тракторе он с Сашей ездил, на комбайне, на бульдозере тоже. Почему бы не поплавать на подводной лодке? Лодка большая – всем хватит места.

Истории и сказки

Крепыш и скрепка

Это случилось в большой библиотеке, где столько книг, что одному человеку не прочесть за всю жизнь, даже если бы стал он читать по книге в день. Там у дальней стены, на верхней полке, стоял словарь. Словарь считал себя очень интересным, хотя другие книги и даже многие люди не разделяли этого мнения. Но у словаря для гордости кое-какие основания были: на его страницах типография отпечатала все слова. Причем ни одно слово не повторялось дважды!

Так вот, стали подбираться к словарю мыши, чтобы съесть его. Конечно, бумага – это не сыр и не сало. Но мыши и ее считали очень вкусной, потому что были они библиотечными мышами и никогда не видели ни магазина, ни амбара.

Страшно стало словарю. Начал он думать, как спастись от гибели. Думал-думал и вспомнил, что у него в са́мой середке есть страница, на которой напечатаны слова с корнем «креп». Крепкая страница! Потряс словарь эту страницу, и вывалилась из нее Крепость, выпрыгнул Крепыш, а вслед за ними выпала Скрепка.

Крепость с бойницами, рвами, башнями окружила словарь. У ее ворот на висячем мосту встал часовым Крепыш. В крепостные ворота по мосту направилась Скрепка. Увидал ее Крепыш и засмеялся: «Ты зачем сюда, такая тонкая? Без тебя не обойдемся, что ли?» Хотел он Скрепку копьем подцепить, да Скрепка прошмыгнуть успела.

Разозлились мыши, когда пришли есть словарь. Никак к нему не подобраться. Под крепостными стенами собрались они на военный совет и начали думать, как Крепость захватить. Скоро пришли на совет мыши-разведчики. «Крепка Крепость, – сказали они, – укрепления такие, что Крепышу никаких подкреплений не надо. Только один способ есть – ворваться в Крепость по подземному ходу. Чтобы узнать, где подземный ход начинается, надо иметь чертежи и планы. А они лежат на столе в угловой башне. Окна там открыты. Когда подует ветер, чертежи и планы сами к нам прилетят».

Уселись мыши кружком, стали ждать ветра. Крепыш по крепостной стене ходит, грозит мышам копьем.

Тут ветер подул. Это библиотекарь открыл в библиотеке форточку. Мыши стали улыбаться. Улыбаются они, улыбаются, а чертежи не летят из башни. Побежали разведчики узнать, в чем дело. Смотрят: все чертежи и планы скрепила Скрепка. Листочки дрожат на ветру, шелестят, а с места не трогаются.

Сняли мыши осаду. Ушли в другой конец библиотеки. А там рядом с «Книгой о вкусной и здоровой пище» стояла мышеловка. Мыши в мышеловку и угодили.

Крепыш отпраздновал победу. Крепости он дал название Крепчайшая, себя наградил орденом Укрепления первой степени. И вернулся в словарь.

Скрепка тоже вернулась в словарь. Только вот никто не знает, что Скрепка словарь спасла. Тонкая она, незаметная.

Приключения точки и запятой
Сценарий мультфильма

Жил-был лентяй Борис.

Однажды сидел он за столом, пил молоко и разглядывал тетрадь с диктантом. Ошибок в диктанте было достаточно, и потому красовалась под ним большая красная двойка. Изучил Борис все пометки, сделанные учительницей, и подумал: «Поставлю-ка я рядом с красной точкой и красной запятой свои, фиолетовые… а учительнице скажу, что она не заметила моих знаков. Придется ей исправить двойку на троечку!» Как подумал, так и сделал. А сделав, убежал на улицу – мяч гонять.

Фиолетовые знаки препинания ужасно возмутились.

– От стыда за мальчишку я тоже готова сделаться красной точкой!

– Этот лодырь превратил нас в своих сообщников!

– Не дадим в обиду учительницу! Проучим лентяя!..

Собрание знаков решило, что Точка и Запятая уйдут из диктанта в свою родную чернильницу.

Не близким был путь к чернильнице, ведь она стояла на краю стола! Клеенка, которой был покрыт стол, только людям казалась ровной. Для наших путешественниц же она была как долина со взгорками, лощинами и холмами. Но фиолетовые Точка и Запятая отважно шагали вперед. Шли они быстро и весело переговаривались.

 
Разве могут знать лентяи,
Как важна ты, Запятая?
Как важна я, Точка.
Вот, к примеру, строчка:
 

«Мальчик обедал. На крыше мяукала кошка».

 
Если так стою в тетрадке,
То и в жизни всё в порядке.
 

«Мальчик обедал на крыше. Мяукала кошка».

 
Если ж встану я вот так,
В жизни будет кавардак…
 

Путешественницы развеселились. Они и не предполагали, что им грозит опасность.

На клеенке стола давно жили зеленые кляксы – приятели Бориса. Они слышали все, что говорили знаки препинания.

– Загоним Точку и Запятую обратно в диктант! – так сказала Большая Клякса и послала за фиолетовыми знаками погоню.

Точка и Запятая заметили преследователей и пустились бежать во весь дух.

И вот от усталости у беглецов стали подкашиваться ноги. На их счастье, поблизости лежал ломтик сыра. Он был пронизан дырочками, как коридорами. В них-то и спрятались фиолетовые знаки.

Зеленые кляксы кинулись за ними. Но для них сырные ходы были узки.

Тем временем Точка и Запятая выбрались из сырного лабиринта с другой стороны и помчались дальше, к своей чернильнице.

– Эй, фиолетовые! Далеко не убежите! – кричали вдогонку кляксы. – Наш друг Боря пролил на столе молоко. На берегу молочного моря мы схватим вас!

Точка и Запятая сами увидели море. На другом берегу возвышалась чернильница.

– Лучше утонем, но в диктант не вернемся! – решили мужественные друзья и обнялись на прощание.

Но тут на глаза Точке и Запятой попалась скорлупка подсолнуха. Это же отличная лодка! Беглецы быстро столкнули ее в молочные волны.

Увидев, что знаки уплывают, зеленые кляксы с досады начали тузить друг друга.

Вскоре они тоже наткнулись на скорлупку. Кляксы сели в нее и погнались за Точкой и Запятой. Но свалились в молочное море и растворились в нем – белое море позеленело.

Храбрых путешественниц ждало новое испытание. Добравшись до чернильницы, они не могли залезть туда: стенки были такие высокие и крутые, такие скользкие!..

Хорошо, что догадались зайти с другой стороны. Там друзья увидели ручку, которая лежала одним концом на столе, а другим на чернильнице. С моря ее не было видно.

Борис подошел к столу в тот момент, когда Точка и Запятая одна за другой «солдатиками» бросились с пера ручки в чернильницу. На месте их падения поднялись крохотные чернильные фонтанчики. Однако двоечник не обратил на них никакого внимания и засунул тетради в портфель.

На другой день, когда в класс вошла учительница, Борис, скромно опустив глаза, понес к ней тетрадь.

– Что? Я не заметила знаков препинания? – удивилась учительница. – Не может быть! Давай еще посмотрим.

Она надела очки и раскрыла тетрадь.

– Ты ошибся, Боря. Тут нет ни точки, ни запятой.

Озадаченный Борис сел за парту, поглядел в диктант и, ни к кому не обращаясь, проговорил:

– Они должны были быть! Я точно помню, как поставил их рядом с красными вчера вечером.

Мастер О

Было вот что. Построили люди город. С одной стороны его поле – что ни посади, все вкусное да сочное родится; с другой стороны – гора чуть не до солнца, из камней этой горы мостовые делали, стены выкладывали; с третьей стороны – лес, полный боровиков да подосиновиков, черники да земляники; с четвертой – луг широкий, на нем скот пасется.

Кажется, очень хорошее место. Лучше не надо! Но это только кажется. Воды около города не было – ни реки, ни озера. Сколько ни рыли колодцев, ни в одном даже сырого песка не достали. Собирали люди для питья дождевую воду. Самым дорогим угощением считался у них чай.

Стали горожане подумывать, не уйти ли им в другие края, поближе к воде. Послали они во все четыре стороны ходоков. Ходоки должны были по земле ходить, новое место для города искать.

Вернулись ходоки с трех сторон. Одни реку нашли, вторые – озеро, третьи – целое море. Но не было ни в одном, ни в другом, ни в третьем месте такой красоты, как здесь. Скоро четвертые ходоки пришли. Окружил их народ, стал расспрашивать. А ходокам самим все рассказать не терпится.

– Шли мы, шли, большая дорога кончилась, пошли по маленькой, потом – по тропочке. Тропочка кончилась, скоро другая нашлась. Звериная тропочка. По ней в одну сторону идут звери такие, каких все привыкли видеть, – еноты маленькие, слоны большие. В другую же сторону идет слон высотой до верхушки сосны, а рядом с ним слон не выше кочана капусты.

Довела нас эта тропка до дороги, дорога – до города. Красив тот город, а вместо людей живут в нем буквы. В каком доме одна буква, в каком – целая семья. И умеют эти буквы делать то, чего мы, люди, делать не умеем.

Впереди нас два кота шли. Коты как коты. Один хотел таким стать, чтобы в мышиные норы пролезать. Он к мастеру ИК зашел. Вышел от этого мастера маленький, вроде мышки, котик. Второй мечтал с собаками за старые обиды рассчитаться, он с мастером ИЩ сладился. Вышел от второго мастера ростом с быка котище. «Ну, – думаем, – тут и нам помощник найдется, который нас с водой соединит».

Два мастера в городе соединительной работой заняты – О да Е. Нашего мастера О зовут. Веселый мастер.

«Я, – говорит, – ваш город водой обеспечу. Вы, – говорит, – домой идите, а скоро и я у вас буду».

Кинулись люди на окраину города мастера встречать. Смотрят, а мастер О дамбой овраг уже перегородил.

– Это, – говорит, – вам водОхранилище. Дожди пойдут, снега растают, оно и наполнится. Чтобы плотину не размыло, я водОслив сделаю.

И сделал, что надо.

– А сейчас будет готова водОкачка…

Построил мастер на берегу башенку.

– Теперь водОпроводом займемся!..

Тут проложил мастер к каждому дому трубы. Побежал мастер О на луг, где скот траву щипал. Выдолбил там из осиновых бревен три корыта. Получился водОпой. Нет, не совсем получился. В корыта воду налить надо, привезти ее сюда.

Тут схватил мастер О здоровенную бочку, на телегу ее поставил:

– Вот вам и водОвозка готова!

Стали горожане мастера благодарить, спрашивать, сколько работа стоит.

– Цена такая, – ответил мастер, – пусть в вашем городе ни старый, ни малый там, где надо писать О, не пишет другой буквы.

На том и столковались.

Кленовый осенник

Многие из вас, верно, замечали, что в самый разгар лета, когда об осени никто и не вспоминает, вдруг появится на зеленой березе желтый лист. Если бы вы умели разгадывать тайны, вы не смотрели бы на желтый лист в июле равнодушно: он крошечная дверца в тайну. Я расскажу об этой тайне. Только одно условие: не старайтесь воспользоваться ею так, как воспользовался Кузьма – Полкапли ума.

О нем я вам тоже расскажу.

В последний день весны под теплым дождиком, под веселой радугой, под раскатами грома родился осенник. У каждого дерева, как бы велико оно ни было, у каждого куста, как бы ни был он мал, в конце весны рождаются по одному осеннику. Пока осенники растут и набираются сил, они никуда не отлучаются из зарослей травы. Это не потому, что они кого-то боятся, – их не трогают ни лесные мыши, ни мохнатые гусеницы, ни птицы. Серенькие осенники так застенчивы и скромны, что даже майских жуков считают в тысячу раз важнее и интереснее себя.

Осенники сразу принимаются за работу – начинают делать краски. Желтые краски делают из солнечных лучей, красные – из огненных отблесков молний, а из лунного сияния – краски бледные и нежные, как сама луна. Только осенникам известен секрет приготовления этих красок. А возможно, нет у них никакого секрета, кроме секрета великого трудолюбия.

Ни один осенник за всю свою жизнь ни разу не сомкнет глаз, не возьмет в рот ни пищи, ни воды, боясь, что труд останется незавершенным. А жизнь у осенников совсем короткая – от конца весны до конца осени. Вполне вероятно, если бы спали они, пили, ели вдоволь, то жили бы дольше.

Осенник, о котором эта сказка, родился под кленом. Чтобы не спутать его с другими, давайте звать его кленовым. Вообще-то у осенников нет имен и фамилий. Для них невозможно придумать имена, ведь их понадобилось бы столько, сколько деревьев и кустов на земле.

Кленовый осенник работал, как все, круглые сутки и наполнял готовыми красками тюбики из полых стеблей осота. Чтобы убедиться, хороши ли краски, однажды он испробовал их, покрасив один зеленый лист в желтый цвет. Краска легла ровно на глянцевую поверхность, на тонкие ветвистые жилки. Это было в июле. Не зная тайны осенников, тогда, конечно, никто не обратил внимания на желтую звезду, вспыхнувшую вдруг среди темной и сочной зелени.

Недолго любовался своей работой осенник. Убедившись, что его краски – настоящие краски золотой осени, он без передышки стал наполнять тюбик за тюбиком. Громадное дерево, под которым он жил, в намеченное природой время должно было стать желтым, оранжевым, красным – похожим на кусок облака, плывущего ветреным вечером по небу. А стать оно могло таким, как вы уже догадались, только с помощью осенника.

Но пора познакомиться с человеком по имени Кузьма – Полкапли ума. Кузьме было десять лет от роду. За это огромное по сравнению с жизнью осенника время он ничего не успел смастерить, ничем не порадовал родителей и товарищей. А разве были у него товарищи? Нет, пожалуй, не было. Друзья в чем-то главном похожи. Второго же такого лентяя, как Кузьма – Полкапли ума, не найти во всем городе.

Как-то Кузьма – Полкапли ума набил карманы пиджака мелкими камнями и пошел в парк – стрелять из рогатки птиц. Птицы узнали рогаточника по коричневой кепке с пуговицей и разлетелись, как только увидели его. Злой Кузьма постреливал в стволы деревьев, как вдруг заметил осенника. Первым желанием рогаточника было подстрелить его. Он резинку уже натянул, но в последнее мгновение передумал, спрятался за деревом и стал следить за странным существом. А кленовый осенник – это был он, – ничего не подозревая, таскал и таскал свои тюбики с краской. Около того места, где они лежали, рабочие вырыли канаву для укладки труб. Осенник нашел для красок другое местечко.

«Вот так чудо!» – подумал Кузьма – Полкапли ума и, когда осенник, закончив работу, присел передохнуть, бросился к нему. Осенник вовремя заметил опасность. Он метнулся в густую траву газона. Кузьма – Полкапли ума стал бить по траве своим пиджаком, стараясь накрыть осенника. И погиб бы мастер, не раздайся свист и не схвати сторож парка озорника за руку.

– Да я тут ловил… – начал объяснять Кузьма, но, решив, что сторож все равно не поверит, скорчил жалостную гримасу и, получив помилование, пошел домой, захватив с собой все краски осенника. Кузьма – Полкапли ума не знал, что в засохших стеблях хранятся краски. Он обнаружил это случайно, расковыряв один из них. Тут же ему захотелось что-нибудь нарисовать. Он подобрал голубиное перо и, орудуя им как кистью, стал разрисовывать афишу, наклеенную на заборе. И странное дело – самый небрежный мазок превращался мгновенно в золотой кленовый лист. Скоро на месте скучной серой афиши была гора листьев – желтых, оранжевых, чуть зеленоватых посередине, огненно-красных по краям. Листья были так хороши, так похожи на настоящие, что хотелось брать их за длинные упругие черешки и собирать в большие радостные букеты.

– Это ты нарисовал, малыш? – услышал вдруг Кузьма – Полкапли ума.

Он было хотел задать стрекача, но, увидев над собой доброе лицо человека и его ласковые глаза, смотревшие из-под полей мягкой шляпы, остался на месте.

– Да, я… – неуверенно протянул Кузьма.

– У тебя же настоящий талант, мой милый! Но почему ты рисуешь на афишах? У тебя нет бумаги? Или ты просто хотел порадовать прохожих этой солнечной картиной?

– Хотел порадовать… – буркнул Кузьма и, почувствовав себя увереннее, добавил: – Мне не жалко, пусть смотрят.

Человек в мягкой шляпе – а это был старый художник – написал на блокнотном листочке свой адрес и велел обязательно прийти к нему со всеми рисунками, какие есть у Кузьмы. Пока художник объяснял, как к нему лучше добраться, около осенней картины собралось много людей. Даже троллейбус, спешивший по графику от одной остановки к другой, пришлось остановить водителю: пассажиры, изумленные красотой нарисованных листьев, попросили об этом. Все восхищались невиданным мастерством и жалели, что нельзя снять картину с забора и отнести в музей.

– Слышишь, что говорят люди? – улыбнулся старый художник. – Они не ошибаются: у тебя великое будущее.

Кузьма – Полкапли ума целый день рисовал на больших листах бумаги осенние картины. Он и в школу не пошел из-за этого. А когда к нему пришли ребята и отчитали за прогул, встретил их с гордо поднятой головой. В другое время школьники дали бы лодырю крепкую нахлобучку, а теперь молча стояли как зачарованные. Потом на цыпочках вышли на лестницу. Один из ребят проговорил:

– Вот так Кузьма! Палата ума!

Слухи о художнике Кузьме разнеслись по всему городу. Даже из других мест стали приезжать люди, чтобы посмотреть на его картины. Было решено в самом большом зале города открыть выставку картин Кузьмы.

Последние дни лета, когда весь город жил разговорами о необыкновенном художнике, кленовый осенник провел в страшном смятении. Большего горя у него не могло быть, большей беды у него не могло случиться. Узнав, что пропали краски, он сразу же принялся делать новые. Но ведь невозможно сделать за несколько суток то, на что ушло целых три месяца. К тому же дни стали короче и небо часто заволакивали мглистые тучи, лили дожди – все кругом было серым и тусклым.

И еще боялся осенник, что снова появится мальчишка и снова начнет бить пиджаком по траве, охотясь за ним. Не знал кленовый осенник, что Кузьма – Полкапли ума пуще всего на свете остерегался, как бы не узнали люди происхождения чудесных красок. Он обходил парк стороной и отговаривал других ходить туда.

Пришла первая осенняя ночь. Все осенники – сколько их было на земле – взяли краски и взобрались на свои кусты и деревья. Устроившись в трещинах коры, балансируя на тоненьких веточках, они красили листья. Вспыхнули багровым огнем кусты жимолости, ряды лип словно окутались тончайшим желтым полотном, фиолетовыми стали шары подстриженного боярышника, вереницы берез по косогорам превратились в золотые паруса, плывущие в синие дали. От этого праздника красок людей охватывали восторг и неясная тревога.

Кленовый осенник тоже начал красить листья своего клена. Но как мало красок было у него! Их хватило только на то, чтобы покрасить листья около самого ствола. И клен стал похож на огромную лампу: под высоким абажуром из зеленых листьев горел узкий огонь из листьев желтых. Скоро желтые листья опали с клена, как и со всех деревьев. А зеленые, удивляя людей, держались до самых холодов. Только морозный ветер оторвал их от веток и засыпал снегом.

Кузьма – Полкапли ума не ходил в парк и не видел странного клена. Об осеннике, у которого украл чудесные краски, он и думать забыл, но с нетерпением ждал, когда откроется выставка. Все картины в дорогих рамах уже висели на стенах зала. Около касс, где продавались билеты, каждый день толпилось множество людей.

В день открытия Кузьму с почетом первого провели к выставочному залу. К тому времени он уже научился с достоинством кланяться и держать себя как подобает знаменитому мастеру. Распахнув двери, Кузьма – Полкапли ума поклонился всем и движением руки, медленным и значительным, пригласил входить в зал. Люди вошли. И возглас недоумения вырвался у всех… В дорогих рамах ничего не было. Под ними на полу валялись листы бумаги, потемневшие и скрученные. С ними случилось то, что неизбежно случается с осенними листьями. Такое уж свойство имеют краски, сделанные осенниками.