Текст книги "Речитатив"

Шабское

Столик он заказал, как просила Виола, в уютном дворике ресторана, и мэтр, с которым он был шапочно знаком, посадил их в самом лучшем месте – рядом с пышным кустом камелии.

Они пришли немножко заранее. Виола, рассеянно оглядываясь и поправляя прическу, протянула руку к мерцающему в сплетении веток цветку и понюхала его.

– Как жаль, что камелии не пахнут, – сказала она.

– Есть только один способ заставить их благоухать… Знаешь какой? – Говоря это, Юлиан незаметно опустил руку в боковой карман пиджака и взглянул на Виолу с невинным видом многоопытного заговорщика.

– Сюрприз? – спросила она, чуть закусив губу. – Я люблю сюрпризы, особенно на день рождения.

Юлиан протянул ей небольшой сверток:

– Извини, это не такой большой сюрприз для тебя, но зато твои любимые.

– Картье! Пантера! – она улыбнулась. – Действительно, камелии теперь обретут аромат, которого им так не доставало… Спасибо, Жюленок. Ты настоящий джентльмен. Умение вручить женщине подарок вовремя – это редкое искусство. Кстати, я забыла тебе сказать, наш и без того маленький коллектив сократился на одного человека. Устинов придет без

Даши. У нее дежурство. Но она после девяти освобождается и подъедет к десерту.

– Как интересно работает женский мозг. Ты увидела изображение пантеры на коробке духов и вспомнила о Даше. Ассоциация по физиономическому сходству? Она действительно женщина пугающе крупная, я бы сказал хищная, только реснички, как инфузории.

– Не понимаю, при чем здесь инфузории?

– При том, что она очень смешно шевелит ресничками – просто как инфузория. Я понимаю, она твоя подружка, но согласись, у нее несколько замедленная реакция, хотя фигурой она вся в Сирену Вильяме. И одевается всегда соответственно: какие-то платья из жесткой ткани со стоячим воротником.

– Жюль, умерь свой критицизм, Дарья – добрейшая душа, немножко наивная и со своими причудами, но у кого их нет. А воротнички носит высокие, потому что у нее шрамик на шее, и она не хочет, чтобы его видели и задавали глупые вопросы.

– Так почему бы ей не прийти ко мне? Я могу ее недостатки и страхи переориентировать, и она станет железной леди, как Тэтчер. А кстати, отчего у нее шрамик на шее? Поцелуй Дракулы?

– Не скажу. И потом, гости на подходе…

К столику почти одновременно подошли супруги Гельманы и Саша Устинов – без жены, но с букетом пестрых лилий.

Миша Гельман – сухопарый смуглый мужчина с живыми веселыми глазами и некрасивым костистым носом добыл из пиджака конверт и протянул Юлиану. При этом, пародируя ленинскую интонацию, он картаво прокукарекал:

– Конверт возьми себе, а содержимое отдай имениннице. И не перепутай.

Верочка, его жена, хихикнула и потерлась о щечку Виолы, сморщив носик и томно прикрыв глаза. Она представляла из себя очень пикантную коротышку миниатюрного сложения, ухоженную, как гладкошерстная декоративная собачка китайской породы. На пальце у нее сияло платиновое кольцо с крупным брильянтом.

Саша Устинов – высокий худощавый шатен, обладатель растрепанной бородки и очков в тонкой позолоченной оправе, протянул Виоле букет, быстро чмокнул ее по-французски в обе щеки и, слегка покраснев, поцеловал руку.

К столику подбежал черноусый официант в белом длинном переднике с большим накладным карманом, из которого выглядывал потрепанный уголок книжки заказов. Он протянул Юлиану винную карту.

– Я думаю, возьмем по бутылке белого и красного, – обращаясь к гостям, объявил Юлиан. – Ключик и Сашка любят белое, а мы с Гельманами, для затравки, разделим на троих бутылочку Пино Нуар.

– Виола, ты выглядишь сегодня прямо как модель с обложки, – несколько жеманно произнесла Верочка, кладя подбородок на тыльную сторону ладони, – причем, ладонь она повернула так, чтобы камень был хорошо виден со всех точек зрения.

– Очень красивое кольцо, Веруша, – отметила Виола.

– Да, огранка «принцесса», здесь почти три карата, это Мишенькин подарок, он ведь у нас теперь из ассистентов выбился в профессора и возглавил департамент…

– Что-то тут не то, – встрепенулся Устинов. – Кто кому должен дарить подарки? Разве не ты ему?

– Ну, начнем с того, что Мишенька никогда не получил бы это место, если бы я на нем не висела. Он у меня умный, но лишен главного качества преуспевающих мужчин – инициативы. Правда, Мишута?

Гельман, который в этот момент закончил намазывать маслом ломоть хлеба, весело кивнул головой и с видимым удовольствием откусил большой шмат, вымазав маслом верхнюю губу. Все рассмеялись.

– Мишка, – с восторгом сказал Устинов, – я сегодня обязательно выпью за твое наплевательское отношение к жизни. Ну и конечно, за твою жену, которая лепит из тебя капиталиста.

– Я присоединюсь, – поддержал Юлиан, – но сначала выясню, откуда у научного сотрудника, пусть даже с профессорскими замашками, деньги на такую дорогую вещь.

– А вот приближается наш гарсон с вином, – продолжая улыбаться и густо намазывать хлеб маслом, объявил Гельман.

– Уклоняешься, – прорычал Юлиан. – Но ничего, от ответа не уйдешь. А пока займемся дегустацией. Ключик, ты у нас сегодня будешь сомелье по белым винам. Испробуйте, мадам…

– Это Шардоне? – спросил Устинов.

– Нет, Совиньон бланк. Вино, обладающее чуть терпким ностальгическим оттенком.

– Почему ностальгическим?

– Если тебе когда-то приходилось пить в «винарке» – грязном подвальчике на пыльной одесской улице белое Шабское вино – так это примерно та же лоза, только на этот раз оно стоит в двадцать раз дороже. Зато пахнет Французским бульваром.

– Юлиан, ты разве из Одессы? – спросила Верочка.

– Я родом из Харькова, а в Одессе учился.

– Там проходили его университеты, – пояснила Виола. – А иначе где бы еще он научился такому словоблудию?

Официант, ловко орудуя штопором, открыл бутылку и налил немного в бокал.

– Вы случайно не француз? – поинтересовался Юлиан.

– Нет. Но я знаю названия всех блюд во французской транскрипции.

– Мы попали в правильное место! – щелкнув пальцами, произнес Устинов.

– Как твой Совиньон? – спросил Юлиан Виолу.

– Неплохо, я правда никогда не пробовала Шабское, и мне не с чем сравнить…

– Никогда не сравнивай прошлое с настоящим, – сказал Гельман.

– Потому что сравнение всегда в пользу прошлого, да?

– Нет не всегда… Иногда прошлое горчит, но есть люди, которые это любят…

– По-моему, такая любовь называется мазохизмом, – заметила Верочка, пудря свой носик.

– Пино Нуар в самый раз! – объявил Юлиан. – А как насчет холодных закусок? Есть идеи?

– Жюль, они хорошо делают моллюсков на пару, закажи двойную порцию на всех и какой-нибудь салат, – подсказала Виола.

Юлиан кивнул головой и начал диктовать официанту заказ. Под его диктовку Устинов какими-то непонятными ловкими движениями связал зайчика из салфетки и поставил его перед Виолой.

– Какая прелесть! – воскликнула Виола. – Где ты этому научился?

– В круизе. Когда мы с Дашуней плавали по Багамским островам, нас обслуживал официант из Турции, и он каждый день из салфеток вязал зверушек. Секрет фокуса в том, чтобы салфетка была хорошо накрахмалена, тогда она держит форму.

– Зайчики! – Юлиан постучал вилкой по бокалу. – Вы готовы заказывать второе блюдо? Человек мается…

Не дожидаясь ответа, он кивнул официанту. Тот встряхнул своим блокнотиком, будто освежал его перед главным заказом, и взглянул на Виолу:

– Что желает мадам?

– Truite, s'il vous plait[6]6
  «Форель, пожалуйста» (фр.).


[Закрыть], – сказала Виола.

– Прекрасный выбор! – огласил официант.

– Простите, что она заказала? – спросил Устинов.

– Форель. Наш шеф готовит ее по особому рецепту: форель обваливается в сухарях из мускатного ореха и обжаривается во фритюре, а в качестве гарнира подаются итальянские вареники с картошкой, грибы порчини[7]7
  Porcini (ит.) – белые грибы.


[Закрыть], и сверху все это присыпается молодой стручковой фасолью.

– У меня началось такое слюноотделение, что я, пожалуй, тоже закажу форель, – объявил Устинов.

– Но в этом рецепте есть какой-то уклон, отход от принципов французской кухни, – сказал Гельман, продолжая активно поглощать ноздреватый ломоть хлеба.

– Да-да, согласен, явно не нашенский уклон, – кивнул головой Юлиан. – Скажите, а шеф у вас француз?

– Француз, стопроцентный француз, но он много лет жил в Италии и отсюда влияние «кучина итальяна».

– Понятно, французская рыбка заплыла в итальянские озера и заговорила с итальянским акцентом, – подмигивая официанту, сказал Устинов.

– Нет, просто поменяла «се ля ви» на «дольче вита», – поправил Юлиан.

Официант расплылся в улыбке и, повернувшись в сторону Верочки, бросил почтительный взгляд на ее бриллиант.

– Что для вас, мадам?

– Мне, пожалуйста, обжаренную гусиную печенку в персиковом соусе.

– Исключительно удачный выбор! – объявил официант, ставя какие-то иероглифические значки в блокнотик и одновременно перенося взгляд на мужскую половину стола. Здесь выбор блюд не сопровождался одобрительными восклицаниями. Гельман заказал курицу по-провансальски, а Юлиан филе миньон.

– Я остаюсь при рыбе, – играя желваками, произнес Устинов, – но если она меня не насытит, откушу у тебя, Мишка, кусок курицы. Тебе ведь не жалко…

Юлиан поднял свой бокал.

Инфузория

– Дамы и господа, пока изыски французской кухни нарезаются, обжариваются, тушатся и выпендриваются, предлагаю выпить. Тем более что есть достойный повод – у нашей Виолы сегодня день рождения. Когда-то в советском прокате шел такой фильм: «Возраст любви» с аргентинской звездой Лолитой Торрес. Мой папа в то время – а это была середина пятидесятых – ухаживал за моей мамой, но все никак не делал ей предложения. И вот они посмотрели «Возраст любви», после чего мой папа решился поменять свою бурную холостяцкую жизнь на что-то менее подверженное эрозии…

– Ой, неужели?.. – сделала огромные глаза Верочка.

– Спокойно, сюрпризов сегодня не будет, – засмеялся Юлиан. – У нас другой повод. Я, собственно, о фильме вспомнил вот почему. Когда мне было лет двенадцать, папа повел меня в Кинотеатр повторного фильма на «Возраст любви». До этого я честно думал, что любить можно только родину, но с первых кадров я влюбился в Лолиту. И вот, много лет спустя, мне встретилась женщина моей мечты. И должен вам сказать, что любовь к такой женщине важней организму, чем любовь к родине. Потому что у настоящей женщины возраст любви не имеет никакого отношения к биологии, а относится к области даже не физических, а лирических качеств. И в этом смысле именинница для меня – муза без возраста!

Компания с дружными восклицаниями потянулась к имениннице. Юлиан обнял ее за плечи и, прикасаясь губами к щеке, тихо произнес:

– Рыбка моя, у тебя продолжает гулять маленькая грустинка в глазах.

– Вот сейчас выпью Совиньон бланк а-ля Шабское, и она исчезнет, – ответила Виола.

На несколько секунд за столом повисло молчание. Будто нить разговора, которая так легко бегала от одного языка к другому, порвалась и никто не решался связать ее и набросить на челнок. Каждый в этот короткий промежуток времени играл маленькую роль в необъявленной пантомиме, каждый был загадочно подгримирован неярким светом ночного фонаря и бледным пламенем свечи. Юлиан, смакуя вино, смотрел на свое отражение в темном стекле бокала, где он был похож на постаревшего клоуна, снимающего грим перед зеркалом. Верочка с необъяснимой печалью любовалась игрой брильянтовых граней. Ее муж, отрывая золотистую корочку от французской булки, с видимым сожалением выскребал последние запасы масла из блюдечка. Устинов улыбался, бросая затуманенные взоры на Виолу, а она с тревожным предчувствием смотрела, как пробивается свет фонаря сквозь куст камелии и в ярком ореоле отплясывают свой чумной танец ночные насекомые.

Молчание грозило затянуться, но Юлиан спохватился первым:

– Профессор Гельман! – громко сказал он. – Мишка, перестань тромбовать свои сосуды холестериновыми бляшками, а лучше расскажи нам о новых открытиях в науке генетике.

– Зачем вам этих неприятностей? – засмеялся Гельман. – Наслаждайтесь французской кухней, болтайте, травите анекдоты, говорите друг другу комплименты. Открытия в генетике, конечно, тема интересная, но не очень застольная, аппетита она вряд ли прибавит, а в некоторых случаях даже может вызвать реакцию отторжения…

– Ну испытай нас, – предложил Устинов.

– Хорошо, – согласился Гельман, с сожалением поглядывая на пустое блюдце из-под масла. – Вот недавно ученые обнаружили, что геном человека и геном инфузории примерно равноценны. То есть по числу генов они даже сравнялись.

– Инфузории? – с недоверием произнес Юлиан.

– Да самой обыкновенной инфузории, называемой по латыни Tetrahymena thermophila.

– То есть инфузории-туфельки с ресничками?

– Ну… примерно из этого ряда, – улыбнулся Гельман.

Виола прихлопнула в ладоши и, глядя на Юлиана смеющимися глазами, сказала:

– Представляешь, Миша, Юлиан, говоря об одной моей знакомой, уверял меня, что она глупа, потому что глазки у нее, как инфузории.

– О ком это ты так непочтительно? – спросила Верочка с плохо скрываемым любопытством, не забыв при этом сверкнуть брильянтом прямо Юлиану в левый глаз.

– Вы ее не знаете…

– Слушайте, друзья мои, – Устинов привстал и поднял бокал, – я не хочу думать про какую-то инфузорию, находясь во французском ресторане. Я хочу говорить о красоте, о любви, о гусиной печенке – короче, только о приятном. У меня тост.

Он бросил прочувствованный взгляд в сторону Виолы и, откашлявшись, сказал:

– Был один такой греческий божок по имени Мом, который возомнил себя олимпийцем и стал искать недостатки в богине красоты Афродите, но, не найдя ни одного изъяна, от злости лопнул. Так выпьем за красоту, которую ничем нельзя испортить, за красоту без изъянов, за вас, женщины! И за то, чтобы все ваши критики лопнули от злости.

Виола и Верочка театрально взвизгнули и всплеснули ладошками. Устинов вскочил со своего места и с криком «Хочу поцелуй от каждой Афродиты в отдельности!» бросился к ним, чокаясь и обмениваясь поцелуями. Юлиан и Миша перекинулись понимающим взглядом, и Юлиан, хитро сощурившись, спросил:

– Сашка, скажи честно, ты этот тост сам придумал или на «Куличках» нашел?

– Клянусь – сам, – заверил Устинов, не догадываясь о том, какие его ждут последствия.

Юлиан постучал вилкой по бокалу и громко объявил:

– Господа, как только что выяснилось, Саша Устинов, пользуясь отсутствием своей жены, решил примазаться к нашим женщинам и для этого ночью, тайком от супруги, сочинял тост о красоте. Он надеялся, что этот номер у него пройдет. Но, как подчеркнул маршал Устинов на военном параде в честь фельд-маршала Алцхеймера: «справедливость требует справедливости», и поэтому, как только появится Дарья, мы обяжем Устинова признаться в попытке умыкания наших женщин…

– Вот они, соратники по борьбе! – под хохот женщин трагично произнес Устинов.

– Ты, старик, забыл главное правило соблазна, – подмигивая ему, сказал Гельман. – Хочешь меду – делай так, чтобы пчелы тебя не заметили.

– Даже если в голове твоей опилки, да-да-да, – пропел Юлиан.

– Ну, мальчики, вы вошли в раж, сейчас заговорите стихами, – кокетливо произнесла Верочка и, повернувшись к мужу, легонько сдавила ему локоть: – Мишенька, давай поменяемся местами, пока не принесли горячее, я с Виолеттой хочу поболтать.

Шепоток

Она придвинулась поближе к Виоле и, наклонившись, тихо сказала:

– Пока наши петушки кукарекают о своем, давай и мы им косточки помоем. Как у тебя дела с Юлианом? Его тост был просто объявлением о помолвке – я ахнула. Но он, похоже, только подразнить тебя хотел. У вас что-то происходит? Я имею в виду движение в серьезном направлении.

– Пока ничего не происходит.

– Виола, тебе ведь тридцать шесть. Ты не девочка, надави на него, тем более что козыри-то у тебя на руках, а не у него. Он стареет, вот уже наполовину лысый…

– Девочки, о чем вы там шепчетесь? – спросил Устинов.

– Не отвлекайся, Сашенька и, кстати, вытри помаду на левой щечке, а то ведь Дашуня придет – она тебе устроит вырванные годы.

– Так помада ваша – не чужая.

– За чужую по шее дают, а если от своих – то могут и голову оторвать.

– Голову – это еще ничего, – задумчиво произнес Гельман.

– Ты слышишь меня, девочка? Нажми на него или попробуй блефовать, вон Устинов – хороший кандидат, смотрит на тебя и облизывается.

– Понимаешь, Веруша, я не могу его торопить. Мужчины в этих ситуациях ведут себя по-разному: с одним это пройдет, другой может просто увильнуть, испугаться. Юлиан, пожалуй, из второй категории. Я не знаю, что мне делать…

– Послушайся моего совета…

– Вспомнил хороший анекдот! – громко сказал Устинов.

– Подожди с анекдотом, – перебил его Юлиан. – Я должен узнать у Гельмана, каким образом он вдруг разбогател. Кольцо ведь недешевое, у меня брат в Нью-Йорке держит ювелирный магазин, я в этом деле немножко кумекаю. Сколько ты выложил, Мойша, тысяч десять-двенадцать?

– Он тебе не скажет, – откликнулась Верочка, прервав свое шушуканье с Виолой. – Но цену ты сильно занизил. А разбогател Мишенька потому, что получил патент на свое новое замечательное изобретение и солидное предложение от одной очень крупной фирмы на внедрение этого изобретения. Расскажи ребятам подробности, Мишутка, не скромничай.

– Вера, перестань, – опуская глаза, сказал Гельман. – Во-первых, никакого патента нет, и потом, здесь главный человек

Виола – у нее день рождения, а ты все меня на поклоны выталкиваешь.

– Ну что я вам говорила. Человек без амбиций. Если бы не я, он бы, наверное, сосиски продавал где-нибудь на Бродвее. А теперь слушайте: Мишенька нашел способ улучшить хлебные дрожжи, и, возможно, это приведет к революции в изготовлении хлеба. Изобретение так заинтересовало одну очень крупную продуктовую компанию, что они предложил Мишеньке сотрудничество, а чтобы подстраховаться от перехватчиков из конкурирующих фирм, они ему вручили личный грант на некую значительную сумму. Я правильно все передаю, Мишута? Что ты молчишь?

– Мишка, это правда? – вкрадчиво спросил Юлиан. – А вдруг тебя захотят использовать в качестве мозгового треста, и ты закончишь, как голова профессора Доуэля?

– Ребята, я очень не хотел говорить о вещах, которые пока находятся в стадии разработки, и уйдут годы на всякие эксперименты, прежде чем будут первые результаты. Короче, вот вам суть идеи: дрожжевые одноклеточные микроорганизмы имеют в себе определенный ген, вызывающий у человека рак, поэтому этим дрожжам ищут заменители уже много лет, но у заменителей есть свои недостатки, которые мешают в массовом производстве. Суть моих изысканий в том, что мне удалось этот ген как бы переориентировать, то есть заставить его не способствовать появлению раковых клеток, а наоборот – участвовать в их разрушении.

– Мы должны немедленно это дело обмыть, – оживился Юлиан. – Гарсон! Еще бутылку красного.

Верочка хохотнула и, сделав руками жест, словно говорящий «вуаля, видите, какого я вырастила гения и растяпу», опять зашептала Виоле на ухо:

– Ты мне так и не ответила. Пойми, Виола, из них можно лепить то, что мы хотим. Я не думаю, что Юлиан менее податлив, чем Миша. Ты зря миндальничаешь. Возьми власть в свои руки. Ты же можешь многое. Перестань ему давать в конце концов. Ну что ты молчишь?

– Я не могу с ним играть по этим бабьим правилам. Я и себя, и его унижу, если начну заниматься мелким шантажом. Пойми, Веруша, это не гордыня – это мое преимущество – не плести заговоры и придумывать интриги, а просто любить человека так, чтобы он почувствовал, что это ему необходимо не меньше, чем мне.

– Девочки! Ваши бокалы, – прозвучал лирический тенорок Устинова. – Пьем за Мишку, за его светлую голову и за то, что он не ждет милостей от природы, а берет их, причем в охапку…

– Кажется, плывут наши моллюски, – сказал Гельман.

– Вот так всегда. Ему поют дифирамбы, а он думает про пожрать.

– …Я бы из него веревочки вила, – нашептывала Верочка. – Он ведь при том, что не лишен красноречия и апломба, привязан к тебе, как жеребенок к своей мамке-кобылице. Я видела, как он на тебя смотрел, когда произносил свой первый тост. У него это серьезно… очень серьезно. Просто такого рода мужчины боятся проявить решительность, их надо подталкивать. Ты меня слышишь, Виола?

– Слышу…

Амплуа

– Ты спишь?

– Я медитирую… Почему ты так долго ко мне шла?

– Я делала маску.

– Маску? Перед сексом? Это извращение.

– Секса сегодня не будет, милый. У меня началось…

– Значит, мне предстоит недельное воздержание… Мягко говоря – удар ниже пояса, тебе не кажется?

– Ничего, мужчинам это на пользу. Особенно таким кровожадным, как ты.

– Я не кровожадный. Я нежный и ласковый зверь. Не помнишь, кстати, чьи это слова. Из какой-то пьесы?

– По-моему, был такой фильм. Еще в той жизни…

– «Та» жизнь к нам вернулась совсем неожиданно с появлением месье Варшавского. Он просто насильно затянул нас на свою коммунальную территорию. Но собеседник он, признаюсь, интересный… Жаль, не удалось мне его в прошлый раз позлить, как следует. Он ведь, когда злится, сразу начинает рассказывать любопытные вещи.

– Да, ты с ним был не очень почтителен, хотя я думаю, это просто вопрос менталитета. Мы ведь за эти годы в Америке очень изменились. Ты – просто превратился в американца. Не смотришь сериалы по русскому телевидению, не покупаешь вырезку в деликатесном, не играешь в домино в Пламмер-парке… Вот только иногда любишь повыпендриваться в компании. Ты в ресторане был просто в ударе – на несколько часов вдруг превратился в такого безалаберного одессита, словно решил ненадолго окунуться в ту жизнь, от которой уже давно сбежал.

– А что… день рождения, по-моему, удался. Ты даже повеселела к концу вечера. И еда была в основном превосходная, если не считать мой филе-миньон. Принесли куцый кусок мяса, фигурно обложенный тремя листиками, а сбоку, в качестве издевки, положили микроскопическую морковку и ломтик сельдерея.

– Ты не прав. Филе миньон именно таким должен быть. Ты знаешь, что означает миньон по-французски?

– Судя по звучанию, это что-то королевское.

– Миньон – значит крохотный.

– Мне в других ресторанах всегда приносили нормальный размер.

– Они не знали французского.

– Зато уважали клиента.

– Хочешь, я тебе завтра на обед приготовлю что-нибудь вкусненькое.

– Не знаю… Мне все надоело. Пресыщение, переходящее в мизофобию. И в холодильнике у нас пусто. Давай объявим голодовку.

– Нет, у меня есть другая идея. Хочешь, я тебе сделаю жареную картошку, такую, как когда-то, помнишь, на второй день после того, как я к тебе переехала и очень хотела показать себя с лучшей стороны? Мне даже пришлось для этой цели одолжить у тети Тани сковородку, потому что твой кухонный инвентарь находился в состоянии полного упадка.

– Я эту картошку до сих пор помню.

– Послушай, Жюлька, давай я нажарю картошечки с лучком, а чтобы веселее было лопать, позовем Варшавского, тем более что ты очень хотел с ним еще раз скрестить шпаги.

– Он этого хотел больше, чем я. Особенно после того, как пришел ко мне в офис нечистую силу выгонять и вместо нее нашел, как он выражается, «энергетический оазис»… Я, глядя на него, думал он растает от умиления, что такое счастье надыбал…

– Ты мне обещал подробнее рассказать.

– Расскажу в другой раз…

– У меня сковородка, правда, немного маловата… Может быть, в два захода пожарить?..

– Ключик, не делай культ из еды. Варшавскому много кушать вредно. Он же перед сном медитирует, а медитация должна проводиться на голодный, в крайнем случае полуголодный желудок.

– Сотворю салат с редиской и крутыми яйцами…

– Это уже баловство…

– Нарежу помидоры, огурчики и всякую зелень, а на десерт будет чай с вареньем. И, пожалуйста, купи приличное вино, не выставляй рецину.

– У меня в баре есть несколько хороших бутылок, но жалко их открывать и предлагать человеку, который в этом деле ничего не смыслит. Ладно, я подумаю. Заодно продумаю свою стратегию дуэли. Бить я его, конечно, буду Фрейдом, потому что он сильно раздражается и легко может сделать неверный выпад. Тут-то моя рапира его достанет.

– А при этом было бы неплохо вспомнить, что есть я, причем не только в амплуа кухарки или актрисы миманса, а в роли активного участника спектакля, понимаешь? Мне ведь тоже хочется, чтобы мой голос был услышан.

– Солнце мое, у тебя есть оружие, которого нет ни у одного из нас, – красота! Как заметил другой твой поклонник – Сашка Устинов – критики скорее лопнут от злости, чем найдут в тебе изъян.

– Я-то говорю совсем о другом. Меня роль прекрасной дамы не устраивает. Я, Ваше Величество, хочу быть равноправным участником дуэли.

– Все-все, уже сдаюсь, ты забросила на меня ногу так решительно, будто хочешь оседлать…

– Но это же моя нога, которую ты так любишь…

– Возражение снимается, только опусти ее чуть ниже, ты мне селезенку сдавила. Я хоть и боевой конь, но сейчас на отдыхе.