Текст книги "Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники"

Чехов на Сахалине

К чеховскому произведению «Остров Сахалин» я обратился в общем-то случайно, считая, что куда приятней перечитывать на досуге рассказы, знакомые еще по школьным хрестоматиям. А тут нагрянуло в Москву немецкое телевидение, пожелавшее снять к столетней годовщине со дня смерти фильм о Чехове, и меня попросили рассказать об этой, в общем-то, самой необычной в творчестве писателя книге.

Сознаюсь, с той поры, когда мы листали, наскоро, перед экзаменом, этот самый «Сахалин», только и осталось в памяти, что там была ужасная каторга, а люди там заживо гнили и умирали. Думаю, не только мы, юные балбесы, но и многие из моих современников прочитывали «Сахалин» походя, а может, не читали вовсе. Даже известный критик Владимир Лакшин обозначил из всех книг эту как самую скучную и самую благородную.

А ведь в жизни Чехова поездка на Сахалин остается особой, исключительной вехой, которая во многом изменила его взгляды и повлияла на его мировоззрение. Да и в человеческом плане он был жестоко контужен увиденным на острове, он писал, что весь «просахалинился»… Возможно, и туберкулез, который свел его в могилу, берет свое начало от этой поездки.

«И зачем я сюда поехал, спрашиваю я себя, – писал Чехов, – мое путешествие представляется мне крайне легкомысленным… Высажусь на сахалинскую почву, не имея ни одного рекомендательного письма, могут попросить уехать обратно». А ведь у Антона Павловича как раз была рекомендация от солидного суворинского издательства, только из-за своей скромности он ее никому не показывал. Это нынешние по любому поводу тычут под нос так называемую ксиву. А без нее в наши времена не только на остров Сахалин, а в какой-нибудь санпропусник не попадешь.

Ну а можно ли, скажите, сегодня реально представить, что приехал какой-то лекарь Чехов (так прописано в дорожном документе), на закрытый для посторонних глаз, «режимный» остров, а ему тут же выдают предписание, что он может все видеть и везде бывать! А тамошний генерал-губернатор скажет так: «Смотрите, нам скрывать нечего. Вам дадут пропуск во все тюрьмы и учреждения, вы будете пользоваться документами, необходимыми для работы…» Этот же странный губернатор (барон Корф) после посещения тюрьмы, где он обошел все камеры, принял прошения и расковал многих кандальников, произнесет еще такие слова: «Путь добра бесконечен».

Вам попадались такие генерал-губернаторы?

Мне до сего дня не попадались.

Впрочем, как и писатели, которые бы захотели потратить три месяца на проклятую и рискованную дорогу, а потом еще столько же времени проводить в диких условиях стопроцентную перепись десяти тысяч человек, то есть поголовно всего каторжного населения, убийц и разбойников, а многих из них подлечить физически и духовно.

Но еще до поездки Антон Павлович прочитал, изучил 179 работ, посвященных русской каторге, и в частности Сахалину. А своему издателю Суворину, который выразит недоумение по поводу странного желания Чехова ехать в такую даль, он в письме скажет: «Из книг, которые я прочел, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и все это сваливали на тюремных смотрителей. Теперь вся образованная Европа знает, что виноваты не смотрители, а все мы, но нам до этого дела нет, нам неинтересно…»

Ах, эти бы слова да в уши нашим интеллигентам, которые грязью поливают «образованную Европу» и ее правовые организации (например, Совет Европы), поясняя, что у России свой менталитет. Например: заключать, держать и не пущать. Потому и гноим до сих пор около миллиона в колониях и тюрьмах, а это половина всех заключенных той же Европы.

Наверное, главное – не только беспримерное мужество писателя, но еще редкое во все времена, в наши особенно, чувство ответственности, человеческой вины, которую испытывал лекарь Чехов за то, что он увидел в дороге и на каторге.

Мы-то живем с закрытыми глазами, а открываем их, чтобы посмотреть очередное ток-шоу или эротический сериал. Остальное нам «неинтересно».

Сначала была дорога через Сибирь.

Транссибирская магистраль, напомню, в те времена только строилась, и добирался наш доктор до Сахалина почти три месяца. Сперва поездом, потом по воде, а далее от Тюмени шесть тысяч верст по непроезжим дорогам. «Сибирский тракт, – напишет он, – самая большая и, кажется, самая безобразная дорога во всем свете».

А ведь через какие-то полсотни лет, в пятидесятые годы (уже середина прошлого века!), и я, в возрасте Антона Павловича, то есть в тридцать лет, бороздил по тем же самым дорогам и тем же самым местам: Енисей, Ангара, Иркутск… Лежневки, тайга, глухие кержацкие деревни.

Не было уже возков, но были трактора и вездеходы, которые тонули в болотах и непрерывно ломались… На Усть-Илим от Братска добирались мы в ту пору три дня, сперва по лежневке, по просеке, затем по Ангаре, по льду, через промоины, с риском уйти под лед… Летом, там же, когда сплавляли плоты, на одном из порогов, который назывался «Шаман», опрокинулся… Или, как случилось однажды зимой, топали с друзьями всю ночь пешком по рельсам будущего БАМа, а нас преследовал идущий след в след медведь-шатун!

И остатки лагерей застал, и с бывшими начальниками ГУЛАГа пообщался… Один из них, из Озерлага, замом в Братскгэсстрое по хозяйственной части работал, и как-то в разговоре выяснилось, что он строил в войну дорогу от Ленинграда на Воркуту… А ходил, по старой привычке, в шинельке, был приветлив, рыбку ловил, охотился… А что за душой и на совести, одному Богу известно.

А у Чехова, как читаешь записки, на удивление, все сплошь приличные люди. Ну, было, чуть не утонули на Иртыше, попав в бурьку, да еще когда возок опрокинулся, извозчики шибко матом кричали. Вот и все. Да нет, не все, конечно. И клопы донимали, и экипаж много раз ломался… Не без этого. Но ведь не ограбили ни разу, а на помощь приходили довольно часто… И именно там, на берегах сибирской реки Енисея, Антон Павлович с пафосом произнесет такие слова: «Я стоял и думал: какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега».

Осветила через полсотни лет, но кострами зэков, а «полной» была от переполненных лагерей.

Ну а что касается каторги, которую уважаемый писатель застал на Сахалине, то и здесь прежде всего поражает описание тюрем, где много света, открытые на природу окна, большая кубатура, а заключенные могут входить и выходить куда вздумается. Ну а если кто-то и пребывает в тюрьме, то лишь потому, что она служит людям приютом для ночлега.

Каторжанам, по описанию Чехова, выдавали ежесуточно хлеб, крупу и мясо. Причем мясо давали каждый день, в сравнении, скажем, с Пруссией, где мясо в тюрьме дают, по замечанию Чехова, только три раза в неделю. Еще такая подробность – каждый год каторжанину выдают меховой полушубок, шапку, рабочую одежду и четыре пары обуви, кроме еще двух, опять же для работы. Думаю, что ныне на такую бы каторгу попросился любой бедствующий россиянин, особенно из провинции, а уж беженцы из бывших республик сочли бы Сахалин просто раем!

Интересуется писатель урожаем, составом почвы, ее обработкой, удобрением и т. д. Но, вникая в земельные дела, Чехов делает вывод, что будущее острова не в обработке земли и даже не в охоте, ибо бывшим убийцам нельзя доверять охоту, они будут слишком жестоки (!) к зверям… А будущее Сахалина – рыба. Рыба, которую пока что ловят в основном предприимчивые японцы. И редко-редко, очень варварскими методами, сами каторжане.

При этом писатель замечает, что если бы в «Русской женщине» Некрасова герой вместо того, чтобы работать на руднике, ловил для тюрьмы рыбу или рубил лес, многие читатели остались бы не удовлетворены. И далее он поясняет, что немалой помехой для упорядочения ссылки и каторги служит настроение нашего общества. Оно всегда возмущалось тюремными порядками, но в то же время всякий шаг к улучшению быта арестантов встречен протестами. Нехорошо, считают они, если в тюрьме будут жить лучше, чем дома. Каторга должна быть, по их мнению, адом. И когда в пересыльных вагонах давали заключенным вместо воды квас, это называлось «нянчиться с убийцами и поджигателями».

Как же это походит на нынешние высказывания известных депутатов, но и авторов писем из народа. Даже текстуально. А на Сахалине, как выясняется к тому же, труд каторжанина ограничен законом и приближен к обыкновенному крестьянскому и фабричному труду: летом 12 часов, а зимой 7 часов работы. Стоит, наверное, напомнить, что большевики, которые, придя к власти, невероятно ужесточили содержание заключенных, сами-то, при царской власти, сидели вполне в человеческих условиях (камера на одного!), а если Ульянов-Ленин писал для конспирации молоком из хлебной чернильницы, то это лишь означает, что хватало тогда в тюрьмах и хлеба, и молока. Да и отношение к заключенным было иным. Вот и Антон Павлович пишет, что «каторжник, как глубоко ни был испорчен и несправедлив, любит всего больше справедливость, и если ее нет в людях, поставленных выше его, то из года в год впадает в озлобление, в крайнее неверие».

Какой романтизм! Справедливость, да еще к заключенным, да еще от тех людей, кто выше его?! Поистине, такого Чехова сегодня нам не надо. Нам подавай Солженицына, который ныне призывает казнить преступников.

Описывая одно село, Чехов среди статистики упоминает, что женщин в нем «свободных, неиспорченных» всего одна, а значит, настоящих хозяйств нет. Отношение к женщине (но, я бы сказал, еще и к детям), не только на каторге, но и в жизни, служит мерилом цивилизованности общества в любой стране.

Что же увидел Чехов на Сахалине? Оказывается, на страшном острове (поговорка: «кругом море, а посередке горе») нет закованных в кандалы женщин, кроме знаменитой Соньки Золотой ручки. Той самой рецидивистки XIX века, которая бегала из тюрем, вскружила голову не одному охраннику из высших чинов, из-за нее даже стрелялись, а теперь она заканчивала свою жизнь на Сахалине в образе сухонькой старушонки, сидящей в камере.

Остальные женщины, среди которых убийц по статистике оказывается больше, чем среди мужчин, совсем не сидят в тюрьме, а распределяются среди населения как прислуга. Но это в завуалированной форме будущие жены. Такие семьи называются здесь свободными. При этом Чехов подчеркивает, что у женщин, новоприбывших и обычно молодых, нет военных или служебных преступлений. Большинство из них – жертвы любви и семейного деспотизма. Добавлю, что и ныне женщина, попавшая в тюрьму, скорей жертва обстоятельств, чем опасный преступник. 16 тысяч женщин в год в сегодняшней России гибнут от бытовых преступлений. А когда в отчаянии мать, жена, дочь пытаются защищаться от мужского произвола, то идут под суд и в тюрьму В этом плане женщины чеховских времен похожи на наших. Только тюрьмы не похожи.

На приезжих каторжанок выстраивается предварительная очередь. Их ждут, их жаждут. Каторжане и ссыльные, которые побогаче, ждут прибытия парохода с женщинами, как манны небесной. Им приносят повестку: явиться в тюрьму за получением женщины. Принарядившись, они ходят среди вновь прибывших каторжанок, присматриваются, чтобы выбрать хорошую хозяйку. Потом начинаются переговоры. В свою очередь, новоприбывшая интересуется, а каков кандидат, есть ли у него в хозяйстве лошадь, чем крыта крыша, имеется ли в доме самовар… И главное, не будут ли ее обижать. Если выбор удается, первым делом в доме ставят самовар, и по уютному дымку соседи догадываются: в доме появилась баба.

Не всегда семья складывается как надо. Вот история, записанная Чеховым. Поступает надзирателю от каторжанина заявление, что его женщина отказывается с ним жить. Полюбила другого. Ему советуют: «Всыпьте ей плетей». – «Сколько?» – «Да штук семьдесят!» Всыпал. Пишет в заявлении, что не помогло, ушла к другому.

Кстати, среди женщин здесь много таких, кто пришел за осужденным мужем. Такие-то были времена. Но есть и мужья, которые пришли вслед за осужденными женами. Для них, пишет Чехов, не чинится никаких препятствий. Они могут поселиться, построить дом, вести хозяйство.

Еще одна из романтических историй, когда каторжанин полюбил женщину из гиляков. Гиляки – аборигены, общительный, по описанию Чехова, народ, исполнительный и честный, но не признают земледелия, не умываются, а женщину ценят ниже собаки. А тут любовь гилянки с каторжанином, которого, волей судеб, переводят в другое место, за семьдесят верст. И наш влюбленный, без разрешения начальства, бегает по урочищам на свидания за семьдесят верст. А за ним, как за беглецом, охотятся, пока не простреливают ногу.

Есть в книге мимолетный, но прекрасный образ «Гретхен из Пскова», увиденной Антоном Павловичем в окошке одного из домов в поселке на Сахалине. Ее в 16 лет выдали замуж за надзирателя-старика. Нужно иметь в виду, что надзиратель на Сахалине величина большая. Чехов описывает белокурую тонкую девочку, с чертами мягкими, нежными. Он не пытается исследовать ее жизнь, но она и так очевидна, судя по этому долгому, бесцельному сидению у окошка. Возможно, что ее образ возникнет в каком-нибудь рассказе писателя, созданном после Сахалина.

Понятно, неволю не стоит идеализировать. Даже Чехов подчеркивает, что людям здесь плохо не от работы или тяжких условий, а от тоски по родине. Но, в отличие от нынешних литераторов (про всяких политиканов, депутатов и прочую шушеру не говорю), Антон Павлович верит, что «назначение тюрьмы кроме кары за преступления состоит в возбуждении нравственных добрых чувств у заключенных, особенно чтобы они в такой участи не дошли до совершенного отчаяния».

Стоит под занавес еще заметить, что два года после своего возвращения с Сахалина Чехов не мог написать ни строчки, настолько сильным было его потрясение от увиденного. А когда опубликовал свои главы, то раздалась, как это бывает в России, критика, где писатель упрекался ни более ни менее как в уходе от жизни и даже в том, что он исписался. А какая-то группка интеллигентов даже прислала с Сахалина опровержение.

Но вот что скажет о писателе знаменитый адвокат А. Д. Кони: «Книга носит в себе печать чрезвычайной подготовки и беспощадной траты авторского времени и сил. В ней за строгой формой и деловитостью тона… чувствуется опечаленное и негодующее сердце писателя…»

Чечня на пути к миру и согласию

Два основополагающих слова, поставленных выше, определяют суть нашего разговора: слово «мир» и слово «согласие». Но мы должны еще согласиться и с тем, что основной вектор происходящего сегодня в Чечне, как бы противоречиво ни складывались события, со стороны России и европейских стран направлен именно к умиротворению, а не к войне, и – второе: мы сегодня, по возможности, будем вместе искать пути, ведущие к этому миру. Согласие – ключ на этом пути. В знаменитом Толковом словаре Владимира Даля это слово обозначает такие понятия, как убедить, уговорить, упросить, устранить спор, уступить, о чем-то договориться. Вот и генеральный секретарь Совета Европы Терри Девис, пребывая недавно в России, произнес нечто подобное, заявив по приезде, что он не намерен вступать в конфронтацию, а постарается наладить диалог с целью совместного поиска путей решения наболевших проблем. Им же была определена платформа для такого диалога. «Я хочу подчеркнуть, что мы рассматриваем Чеченскую республику как часть России, – сказал он. – Мы точно так же, как российские власти, осуждаем сепаратизм, поэтому мы должны вместе выработать подход к решению этого внутреннего конфликта…» Стоит, наверное, обратить внимание на формулировку: «Внутренний конфликт». И далее: «Должен быть установлен диалог между разными политическими силами в Чечне, без этого не выйти из кризисной ситуации…» Несколько раньше об этом же говорил Президент Путин. Выступая 21 декабря на пресс-конференции в Германии, российский Президент рассказал о глобальном проекте «Чечня-Европа» и предложил политические переговоры с представителями ичкерийского руководства при посредничестве Совета Европы. Они должны состояться в конце марта. О практическом осуществлении встречи уже идут споры, но я хочу отметить главное: и Совет Европы, и Россия в заявлениях своих лидеров пришли к общему пониманию необходимости таких переговоров. Кстати, 21 декабря – дата в природе переломная, с этого момента длинные ночи суток, как известно, сменяются светлыми днями. Будем надеяться, что нечто подобное будет происходить и в наших проблемах с Чечней, а самые черные ночи уже позади.

Нельзя не обратить внимания на тот прогресс, который произошел в оценке общего состояния дел в Чечне в суждениях западных депутатов, осуществляющих политику Совета Европы. Еще недавно встречаясь с ними за круглым столом в Берлине (его проводил депутат Госдумы Анатолий Куликов), на наши тревожные призывы об угрозе террора нам в цивильных, но обтекаемых выражениях глаголили о законности и правах, которые при борьбе с террористами нельзя ущемлять. Да кто же спорит, терроризм есть производное от либерализации и демократизации нашей жизни. Он подобен крысам, которые существуют, пока существует цивилизация. Но защищаясь от насилия крыс, мы ведь не предлагаем уничтожать их вместе с собственным жильем. Мы не должны никоим образом, защищаясь от терроризма, разрушить великие ценности, привнесенные демократией. Иначе придется согласиться, что идеологи терроризма достигли своей цели. Но в то же время трудно уравнять в правах жителей кантонов горной Швейцарии и горной Чечни, где над головой сегодня еще свистят пули. Издалека, может быть, это не слышно. И мы так же озабочены противоправными действиями странной гвардии молодого Кадырова, которая своим количеством чуть ли не превышает федеральные войска, как и бесконечными похищениями людей, в участии в которых руководитель Оперативного штаба контртеррористической операции на Северном Кавказе Аркадий Авдеев обвиняет руководителей правоохранительных органов, федеральные силы и лидеров банддвижений. «Сегодня мы имеем доказательства вины всех трех сторон, – говорит он. – Я сейчас не говорю про криминальные структуры или бытовые мотивы похищений». Сейчас их насчитывается около 1600 человек. Но одновременно хотелось бы отметить объективность таких европейцев, как комиссар ПАСЕ г. Роблис и ему подобные, которые побывали не раз на Кавказе и смогли в натуре наблюдать, что происходит в России и в Чечне. И может, благодаря им в октябрьском докладе на сессии ПАСЕ замечено, что возросшее число террористических актов против граждан России «привело к ответным действиям российских сил…» Выделив десятки самых трагических моментов, тут и Моздок, и театр на Дубровке, и взрывы самолетов и т. д., доклад справедливо отмечает, что «кульминацией этой страшной серии террористических актов стали события сентября 2004 года, когда сотни детей, родителей и учителей были захвачены группой чеченских повстанцев в школе в г. Беслан… Более 330 человек, многие из них – дети, погибли. Ужас Беслана с его ни в чем не повинными жертвами потряс Европу – ничего подобного она просто не ожидала увидеть. Преднамеренное нападение на детей во время праздника начала учебного года стало свидетельством невиданной прежде беспощадности мирового террора против всего человечества…» Последние слова о беспощадности мирового терроризма против человечества хотелось бы поддержать особенно, внеся лишь поправку в упоминание о «чеченских повстанцах». Недавно Басаев огласил состав нападающих, и подтвердилось, что группа боевиков была интернациональной, более десятка представителей народностей, в том числе один русский и один украинец, но мы будем точны, если определим их просто как бандитский интернационал. В своей статье «Золотые ангелы», посвященной трагедии Беслана (она была опубликована в газете «Ди Вельт» прошлой осенью), я рассказал, как в 44-м году, во время трагических событий депортации народов Кавказа, свидетелем которых я был, так же бесчеловечно был уничтожен наш детский дом, а мне чудом удалось избежать гибели. Об этом написана книга. Совпадают ли мои впечатления тех лет с тем, что происходило в Беслане? Да, совпадает многое. Поразительные бессердечие и жестокость, проявленные к детям и там и здесь. У меня в повести распяли ребенка, в Беслане, как известно, женщину. Одна из девочек, почти как я, несколько дней пряталась от страха на огороде. Нас, одичавших от страха, тоже вылавливали в зарослях кукурузы. «Ну а при чем тут дети? Почему они?» – спросите вы. Но нас бьют в самое чувствительное место, чтобы не могли опомниться, защитить себя и свое будущее.

Но событие в Беслане потрясло не только Европу, оно во многом изменило Россию, хотя на расстоянии это не столь заметно. Я тогда же написал, что нас ждет трудное, тяжкое привыкание к новым условиям войны. Но опыт показывает, что люди привыкают ко всему, если возникнет внутренняя установка на выживание. Я не только о нашей стране, мы уже стали привыкать к этому, но выживать придется и Европе, и Америке. И мы уже видим на примерах США, как это уже происходит.

Ну а какое место во всех этих событиях занимает Кавказ?

Басаев, который носит полное имя аммира бригады шахидов Абдаллах Шамиль Абу-Идрис, не скрывает, что его программа – создать исламскую республику на Северном Кавказе. Она вполне вписывается в планы международного терроризма. Их цель – это наркомиллиарды, наркобизнес. Хочу напомнить, что Россия сегодня прикрыла собой Запад от наркосиндикатов на Востоке и в Афганистане. Именно из этих источников поступают на Кавказ средства и оружие. События в Беслане очевидны: разжечь вражду осетин и ингушей, втянуть в конфликт соседние народности и дестабилизировать обстановку на Кавказе. Но тут сподручнее еще привести мнение живого классика французской литературы Мориса Дрюона (газета «Фигаро»). «Проблема Чечни, – пишет он, – появилась не вчера, и создал ее не Путин. Этой проблеме 220 лет – с тех пор как Россия решила защитить свои южные границы… Огонь разгорелся с еще большей силой, соединив самые современные технологии уничтожения с самым отсталым исламским фанатизмом. Пламя этого пожара уже лижет соседние территории. Думаем ли мы, что произойдет, какой степени хаоса мы подвергнемся, если оно распространится на все мусульманские республики Азии?..» И далее: «Чем порицать, лучше поможем России – насколько мы можем – победить терроризм, который постепенно добирается до всех нас».

Тут для меня главная мысль: Кавказ – это только малая часть, куда протянул свои щупальца международный терроризм. Это совпадает с мнением российского конфликтолога и социолога Сергея Переслегина. «В чем чеченцы ошиблись с самого начала? – спрашивает он. – Дело в том, что положение России на Кавказе чрезвычайно интересно и важно как для нее, так и для Кавказа и для мирового сообщества. Россия – естественный арбитр ситуации на Кавказе. Кавказ – это народы и народности, находящиеся в доиндустриальной фазе развития… Эти народы находятся в условиях достаточно регулярных столкновений. Наличие арбитра, причем независимого, нейтрального и уважаемого всеми сторонами, – единственное, что сдерживает кавказцев от непрерывной войны всех против всех. Каковая там и шла в XVI–XVII веках до прихода армии Ермолова… Отказаться от этой роли Россия не может, даже если очень этого захочет…»

Один из российских социологов, Валерий Тишков, к приведенной нами истории добавляет, что «урегулирование конфликта может произойти быстрее, чем это предсказывают некоторые аналитики. Главное, закончить войну там, где она началась, – в наших головах. В Чечне никогда не было антирусских настроений, были антифеодальные, антифедеральные, но никогда антирусских, иначе бы чеченцы выехали бы в Турцию, Азербайджан – туда им дорога открыта. Так называемое 400-летнее противостояние Чечни и России является мифическим. Чечня не больше была в состоянии войны или вражды с Россией, чем, скажем, Кабарда, Дагестан, Черкесия или другие народы. Я против того, чтобы создавать из чеченцев образ гордых дикарей, которые никогда ни по каким законам не жили, никому не подчинялись и они – какая-то особая нация…»

Но вернемся к Беслану, он сейчас для нас безусловно высшее выражение бесчеловечности и жестокости. Недавно был уничтожен в своем бункере подданный Саудовской Аравии Абу Дзейт, так называемый эмир бандгруппы «Халифат» и эмиссар «Аль-Каиды». В его бункере кроме оружия и готовых к употреблению взрывчатых устройств найдены аудио-, видеодокументы. Из них выяснилось, что именно Абу Дзейт планировал теракты, в том числе захват школы в Беслане, он же осуществлял финансирование и поступление средств от экстремистских международных организаций. Уже цитируемый мной Переслегин в своем докладе тоже предполагает, что «бесланский теракт, возможно, является не чеченским по происхождению… Если мы имеем дело не с отчаявшимися партизанами, которые, в общем, тоже понимают, что они уже ни за что воюют, а воюют лишь потому, что ничего другого не умеют, а если мы имеем дело с серьезной чужой тактикой, вот тогда можно говорить о войне…» Ну а что это за «чужая тактика», как не объявленная нам международным терроризмом война? И при этом главный организатор убийства детей Басаев публично возглашает (взято из его последнего интервью): «Хотя это может выглядеть цинично, мы продолжим планировать и осуществлять эти операции… Граждане России являются соучастниками этой войны, хотя у них нет оружия в руках…» Бесцельная, ничем не подкрепленная война против народов России, против гражданского населения, в частности детей… Как ее можно иначе назвать, как не самым жесточайшим террором?! Вот и в упомянутом выше докладе Совета Европы говорится, что «перечисленные нападения на территории Российской Федерации… дают представление о масштабах угрозы… Граждане России переживают глубокую травму, они справедливо требуют от властей принятия срочных и эффективных мер, которые защитили бы их от террористического насилия. Поэтому российскому правительству должна быть оказана вся необходимая поддержка в его борьбе с терроризмом. Добьется ли он успеха в этой борьбе – вопрос решающий для безопасности не только России, но и всей Европы и всего мира…»

Золотые слова. От террористов следует защищаться всем миром. Но вот недавно священник отец Тихон в своем интервью заявил так: «Западное общество слабое, упадочное, особенно в Европе, не способно справиться с вызовами, которые представляет агрессивная культура, нацеленная на мировое господство…» Что он там нашел культурного в террористах – не знаю. Если культура и нацелена на какое-то господство, то только души человека. И если говорить вообще об исламе, тут важно провести границу между идеологами терроризма и, скажем, духовными лидерами ислама. Это не всегда одно и то же. Как любят выражаться в России: мухи отдельно, а котлеты отдельно. Можно даже полагать, что именно вторые, из тех, кто не придерживается крайних взглядов, могут быть успешно использованы для борьбы с первыми. С ними надо договариваться. То же и в противоборстве с ваххабитами и боевиками Чечни. Они давно не представляют интересов своего народа. Это разрозненные вооруженные группы, состоящие из профессионалов войны, которым безразлично, где и за что воевать, и подростков, из массы безработного и бедствующего населения, которые не учились в школе, они дезориентированы и плохо отличают правду от лжи. Но, пройдя военную подготовку, которая для них достаточно умело организована в сопредельных республиках, они могут заработать от пятисот и более долларов, выполняя задание боевиков. А что мы можем сегодня предложить им взамен?

В документах, полученных мной от Госсовета Чеченской Республики (он заменяет до выборов парламент), указано, что только зарегистрированных граждан, не имеющих работы, на сегодняшний день более двухсот тысяч. А по некоторым данным, их около полумиллиона. Работой обеспечены только 112 тысяч. В тех же документах можно увидеть, что из объектов стройиндустрии за год возведен лишь один, а из муниципального жилья построено 32 дома и т. д. И это на всю порушенную войной республику. Правда, обнадеживает, что ныне в школах обучаются почти 212 тысяч детей и в вузах 10 тысяч студентов. Этому поколению предстоит возрождать новую Чечню, восстанавливать не только промышленность, но и культуру. Сейчас эти цифры почти не помнят, но я записал, когда посещал во время «первой» войны разрушенный Грозный, что в результате так называемых точечных ударов с воздуха были уничтожены многие культурные центры, национальная библиотека им. Чехова, национальный архив, республиканский музей, где хранилось 460 уникальных живописных полотен русских и западноевропейских мастеров XVII–XIX веков, погибли археологическая, этнографическая, историческая и т. д. коллекции; в огне войны навсегда утеряны около ста тысяч предметов искусства и культуры.

В недавнем выступлении по проблемам Кавказа полномочный представитель президента в Южном федеральном округе Дмитрий Козак признал, что бесконечными финансовыми вливаниями (а их было за последние 4 года 64 млрд. рублей – то же, что 2 млрд. евро) республику «не успокоить и не восстановить… Без развитых институтов гражданского общества немыслимо ни политическое, ни экономическое развитие республики…» А чтобы граждан для такого общества должным образом готовить, нужно создать по крупицам чеченскую интеллигенцию.

Прекрасные слова, только это потрудней, чем восстановить город или завод. Вот недавно для чеченских детей общество «Мемориал» перевело на чеченский язык и выпустило книгу сказок народов мира. Возродится ли от этого интеллигенция, не знаю, а обожженные души детей, которые научились с малолетства вместо книжек держать автоматы Калашникова, от чуда, от красоты, явленной в сказках, я думаю, будут понемногу оттаивать и заживать. Нужно вернуть им и классиков (переводы существуют) – Пушкина, Лермонтова, Толстого.

Путь к умиротворению и строительству гражданского общества в Чечне труден и долог. Но возможен. Я люблю эту прекрасную землю, с которой связано более полусотни лет моей жизни, его мужественный, красивый и талантливый народ. И я верю, что общими усилиями, вместе с европейскими друзьями из разных стран мы должны помочь Чечне обрести себя и восстать из пепла к новой жизни.