Текст книги "Русский верлибр. Антология"

Анатолий Соколов
Русский верлибр. Антология

© Русский верлибр, 1997

© Соколов А. К., состав., вступ. статья, 1997

© Гибадулин И. В., обложка, 1997

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Отступление от канона

Верлибр – термин, знакомый и понятный немногочисленным почитателям этого жанра, вызывающий удивление своим звучанием у непосвященных. Слово это французское: vers – стих, libre – свободный. Свободный от формальных атрибутов традиционного стиха – рифмы и ритма.

Литературным жанром в русской поэзии верлибр стал не сразу, но сегодня можно говорить, что он в ней прочно утвердился. Правда, официальное признание существования верлибра не избавило нас от дискуссий относительно его традиционности для русской литературы.

Происхождение верлибра – очень спорный вопрос в литературоведении. Одни считают, что верлибр – явление чуждое и проникновение его к нам обусловлено влиянием иностранной культуры. Другие утверждают, что свободный стих – это исконная форма народной и древней поэзии, и приводят в пример «Слово и полку Игореве».

К первым попыткам писать свободным стихом некоторые литературоведы относят переводы псалмов, сделанные А. Сумароковым. Этот факт часто приводится сторонниками теории библейских истоков верлибра. Подтверждение данной теории в духовных стихах А. Добролюбова, Н. Клюева, С. Есенина и других поэтов нашего века. Если говорить о фольклорных традициях, небезынтересными кажутся свободные стихи А. Пушкина, А. Ремизова, В. Каменского, больше напоминающие народные песни и сказания.

Современный русский верлибр имеет много источников: фольклорная и библейская традиции, влияние немецкой, французской, сербской, японской поэзии.

На современный верлибр, тяготеющий к малым формам, оказали влияние не только лирические свободные стихи В. Хлебникова, М. Кузмина, Н. Рериха, но и философские, афористические произведения, такие, как «Диалоги» Платона, «Мысли» Паскаля, «Опыты» Монтеня. Близки к сегодняшнему пониманию верлибра и некоторые творения русского философа В. Розанова, писавшего: «Двадцать лет живу в непрерывной поэзии… Суть литературы не в вымысле же, а в потребности сказать сердце».

Литературоведы спорят о верлибре, поэты продолжают творить, словно испытывают «возможности разнообразных отступлений от канона: от метрики, от рифмы, от изометрии», как пишет О. Овчаренко в книге «Русский свободный стих».

В последние годы вышли стихи Г. Алексеева, В. Бурича, К. Джангирова, В. Куприянова, А. Метса, О. Осипова, Б. Орлова и многих других. По проблемам верлибра защищены диссертации Ю. Орлицким, Г. Кедровой, М. Бузоглы.

Мой путь к верлибру не свободен от сложностей. Помню, как принес свои традиционные стихи на суд друзей-поэтов… Оттачивая рифму, подчиняясь внутреннему ритму стиха, я понимал, что сущность поэзии этим не исчерпывается.

Долгое время не давал мне покоя образ нашего города. И однажды я написал на клочке бумаги:

 
Мой город, словно срез дерева:
От центра – трещины проспектов,
А вокруг —
Годовые кольца каналов и рек.
Чем дальше от сердцевины,
Тем моложе город.
И я где-то на окраине,
Там, где кора защищает ствол.
 

…Критики нашли эти строки имеющими отношение к поэтическому творчеству. А в 1990 году вышла моя первая книга верлибров «Срез». Уже потом, когда создавалась ассоциация русских верлибристов и стали более доступны материалы по истории верлибра, мне удалось собрать свободные стихи многих поэтов, они легли в основу цикла радиопередач. Тогда же была составлена эта книга, антология русского верлибра: от А. Сумарокова до С. Есенина, от стихов, близких к прозе, до произведений, граничащих с белым стихом.

Существует множество определений ВЕРЛИБРА. Суть свободного стиха, как такового, передал Давид Самойлов в вызывающе-точных строках, написанных в 1976 году:

 
Свободный стих —
для лентяев,
для самоучек,
для мистификаторов
(когда без точек и запятых).
 
 
Но в руках настоящего мастера
он являет
естественную силу речи,
то есть мысли.
 
 
Организованный стих
организован для всех —
для посредственности и таланта,
он подстегивает вдохновение
и подсказывает метафору.
 
 
Надо быть слишком уверенным
в собственной ценности,
чтобы посметь изъясняться
свободным стихом.
Отыдите, нерадивые!
 

Русский верлибр, питаясь от корней нашей традиционной литературы, ощущая веяния мировой культуры, живет в непридуманном окружающем мире с его солнечным светом и ночной тьмой, с его короткими оттепелями и застойными морозами, отображая этот мир по-своему.

Анатолий СОКОЛОВ

Александр Сумароков
(1718—1777)

Духовныя стихотворения или переложение псалмов

 
Возблагодарю тя Господи всем сердцем моим,
И повем чудеса твои:
Возвеселюся и возрадаюся о тебе,
И воспою имени твоему вышний.
Когда враги во бегство обратятся;
Падут и погибнут перед лицем твоим.
Сотворил ты суд и вступился за меня:
Сел еси на престол яко судия праведный:
Изобличал ты народы и казнил беззаконных
И истребил на веки имя их:
Развалины обителей вражьих вечно не устроятся:
Память их исчезла.
А ты Господи пребывавши
На престоле во веки,
Судити вселенной по истинне,
И народам по справедливости.
Господи ты уподобленным попертому праху прибежище,
Прибежище во время их нещастия.
Познавающия имя твое, уповают на тебя;
Ибо ты ищущих тебя не оставиши.
Возыграйте Господу живущему в Сионе:
Поведите во языцех дела его!
Взыскивает он пролитых кровь и памятует о ней:
И вопля утесненных не забывает.
Помилуй мя Господи: зри гонение врагов моих:
Ты, который вознес меня от врат смерти;
Да возвещу хвалу тебе во вратах Сиона.
 

 
Вознесу тя Господи, яко извлек мя
еси из глубины,
И не возвеселил о мне врагов моих.
Господи Боже мой, к тебе возвах и исцелил мя еси.
Ты Господи возвел от ада душу мою,
И жива от нисходящих, во рвы.
Пойте Господу преподобныя его,
И хвалите святое имя его;
Яко гнев его мгновенен
Из его благоволения жизнь.
Ввечеру ночь начинается со слезами:
А по утру слышно радостное восклицание.
Чаял я, что мое щастие,
Никогда не поколеблется:
Гору мою Господи укрепил Ты милостию твоею:
Отвратил лицо свое; и ужасохся.
К тебе Господи возвах,
И помолихся:
Кая польза во крови моей,
Когда сниду в ров?
Или перст возблагорит тебя?
Или возвестит истину твою?
Услыши Господи! буди мне помощник,
И помилуй мя!
Превратил еси жалобы мои в дики:
Плачевное с меня вретище совлек,
И облек меня одеждою радости;
Да не умолкну, и воспою тебе песни.
Господи, Боже мой! Во век тебя благодарите буду.
 

 
Боже! ты мой Бог: с тобою утреннюю.
Тобою жаждет душа моя, плоть моя странствует,
                                                                устремляяся к тебе,
Во стране сухой, растресканной и безводной.
Воображаю, как видел я тебя во святыне,
Имея пред очами величие и великолепие твое.
Ибо милость твоя лутче живота:
Уста мои возвышают тебя.
Тако восхвалю тя в животе моем:
И когда изреку имя твое, возведу руки мои:
И будто драгоценной трапезой насыщусь изобильно.
Гласом ясным воспоют уста мои похвальныя песни.
Когда воспою тебя на моей постеле;
Во всю ночь во бдении мысли мои с тобою.
Ты был моя помощь:
Под твоими крылами в восторге тебя радостно восклицаю.
Прильпе душа моя к тебе, и тебе повсюду следует;
Ибо меня твоя поддерживает рука.
Меня ищут убити;
И нисходят во преисподния земли места,
Со обнаженным мечем:
Но будут сами пищею живущих тамо зверей.
А царь возвеселится о Боге:
Похвалится всяк клянущийся им;
А ныне уста глаголющих неправду, ко истине заградились.
 

 
Господи от рода в род был ты наша помощь.
Прежде нежели родилися горы,
И рождая их земля чувствовала болезни,
Ты Бог, не было тебе начала и не будет конца.
Ты человека паки во прах претворявши,
И глаголеши: сыны Адамли! будьте то,
                                                     что вы были.
Тысяща лет во очах твоих,
Яко вчерашний день,
И яко строжа нощная.
Лета наши яко сон проходят:
По утру они яко зеленеющая трава:
По утру она цветет и зеленеет,
И сгорая от солнца, ввечеру засыхает.
Живем, тебя гневим и разрушаемся:
И вдруг от ярости твоея исчезаем.
Представлявши пред себя беззакония наши,
И сокровенныя наши прегрешения
                                          пред светом лица твоего.
Сего ради дни наши погибают
                                          предо гневом твоим
Окончаем лета наши, яко краткий разговор.
Время жизни нашея у некоторых семьдесят лет:
Да и сия толь краткая жизнь наполненна
                                          попечениями и горестьми.
Так резко по морю бежит корабль
                                          и отлетает от него.
Кто познавает величие твоего гнева,
И ярость твою тако, чтобы он
                                          боятися тебя научился?
Научи нас исправно исчисляти дни наши;
Дабы мы премудрое получили сердце!
Доколе не обратишися к нам? о доколе?
Обратися и сжалься над рабами твоими.
Насыти нас во утрии лет наших;
Дабы мы во всей жизни радовйлися и веселилися!
Увеселяй нас толь долго, коль долго ты печалил нас,
Дай рабам твоим видети дела твои,
А сынам их видети твое великолепие!
Буди над нами милость Господа Бога нашего!
Дай Господи делам наших рук удачу,
И успехи творению рук наших!
 

 
К тебе я, Боже мой, воззываю,
Не буди мной неколебим!
Или уподобляюся я в ров нисходящим.
Услыши глас моления моего,
                                          когда воззову к тебе,
Когда возведу руки мои ко святыне твоей!
Не накажи меня в числе людей
                                          неправедных и беззаконных,
Глаголющих дружно
И зло в сердцах носящих!
А им воздай по заслуге трудов их
                                          и по злости их творения,
Воздай им по делам рук их!
Дай им достойное возмездие!
А за то, что они не взирают
                                          ни на установления твои,
                                          ни на дела рук твоих,
Ты их сокрушишь и не воздвигнешь.
Благословен Господь; яко услышал он
                                                   моления моего глас!
Господь помощник и защититель мой,
На него уповает сердце мое, и мне поможет он;
Сего ради сердце мое радуется:
Возблагодарю Господа в песнях моих.
Господь крепость народа своего,
И помазанника своего неприступная отрада.
Помоги Боже народу твоему
                                          и благослови достояние твое:
Паси и сохраняй ево непрестанно!
 

Василий Жуковский
(1783—1852)

9 марта 1823

 
Ты предо мною
Стояла тихо.
Твой взор унылый
Был полон чувства.
Он мне напомнил
О милом прошлом…
Он был последний
На здешнем свете.
Ты удалилась,
Как тихий ангел;
Твоя могила,
Как рай, спокойна!
Там все земные
Воспоминанья,
Там все святые
О небе мысли.
Звезды небес,
Тихая ночь!..
 

Стремление

 
Часто, при тихом сиянии месяца,
                                          полная тайной
Грусти, сижу я одна и вздыхаю и плачу,
                                                                и душу
Вдруг обнимает мою содроганье блаженства.
                                                                            Живая,
Вижу я то, что в гармонии струн лишь
                                                         и глазами
Свежая, чистая жизнь приливает к душе,
                                                дотоле таилось;
Вижу незнаемый край, и мне сквозь
                                                    лазурное небо
Светится издали радостно, ярко
                                            звезда упованья.
 

Могила

 
В лоне твоем глубоком и темном
                                              покоится тайно
Весь человеческий жребий. Скорби рыданье, волнение
Страсти навеки в твои засыпают
                                          целебный приют,
Мука любви и блаженство любви не тревожат там боле
Груди спокойной. О жизнь, ты полная
                                                     трепета буря!
Только в безмолвно-хранительном мраке
                                                     могилы безвластен
Рок… Мы там забываемся сном беспробудным,
                                                                       быть может
Сны прекрасные видя… О! там не кипит, не пылает
Кровь, и терзания жизни не рвут охладевшего сердца.
 

Утешение

 
Слезы свои осуши, проясни омраченное
                                                                сердце.
К небу глаза подыми: там Утешитель Отец!
Там Он твою сокрушенную жизнь, твой вздох и молитву
Слышит и видит. Смирися, веруя в благость Его.
Если же силу души потеряешь в страданье и страхе,
К небу глаза подыми: силу Он новую даст!
 

Александр Пушкин
(1799—1837)

Песня о Стеньке Разине

 
Ходил Стенька Разин
В Астрахань-город
Торговать товаром.
Стал воевода
Требовать подарков.
Поднес Стенька Разин
Камки хрущатые,
Камки хрущатые —
Парчи золотые.
Стал воевода
Требовать шубы.
Шуба дорогая:
Полы-то новы,
Одна боброва,
Друга соболья.
Ему Стенька Разин
Не отдает шубы.
«Отдай, Стенька Разин,
Отдай с плеча шубу!
Отдашь, так спасибо;
Не отдашь – повешу
Что во чистом поле
На зеленом дубе,
На зеленом дубе,
Да в собачьей шубе».
Стал Стенька Разин
Думати думу:
«Добро, воевода,
Возьми себе шубу.
Возьми себе шубу,
Да не было б шуму».
 

«Всем красны боярские конюшни…»

 
Всем красны боярские конюшни:
Чистотой, прислугой и конями;
Всем довольны добрые кони:
Кормом, стойлами и надзором.
Сбруя блещет на стойках дубовых,
В стойлах лоснятся борзые кони.
Лишь одним конюшни непригожи —
Домовой повадился в конюшни.
По ночам ходит он в конюшни,
Чистит, холит коней боярских,
Заплетает гриву им в косички,
Туго хвост завязывает в узел.
Как невзлюбит он вороного.
На вечерней заре с водопою
Обойду я боярские конюшни
И зайду в стойло к вороному —
Конь стоит исправен и смирен.
А поутру отопрешь конюшню,
Конь не тих, весь в мыле, жаром пышет,
С морды каплет кровавая пена.
Во всю ночь домовой на нем ездил
По горам, по лесам, по болотам,
С полуночь до белого света —
До заката месяца…
 
 
Ах ты, старый конюх, неразумный,
Разгадаешь ли, старый, загадку?
Полюбил красну девку младой конюх,
Младой конюх, разгульный парень —
Он конюшню ночью отпирает,
Потихонько вороного седлает,
Полегонько выводит за вороты,
На коня на борзого садится,
К красной девке в гости скачет.
 

«Еще дуют холодные ветры…»

 
Еще дуют холодные ветры
И наносят утренни морозы,
Только что на проталинах весенних
Показались ранние цветочки;
Как из чудного царства воскового,
Из душистой келейки медовой
Вылетала первая пчелка,
Полетела по ранним цветочкам
О красной весне поразведать,
Скоро ль будет гостья дорогая,
Скоро ль луга позеленеют,
Скоро ль у кудрявой у березы
Распустятся клейкие листочки,
Зацветет черемуха душиста.
 

Художнику

 
Грустен и весел вхожу, ваятель, в твою
                                                               мастерскую:
Гипсу ты мысли даешь, мрамор послушен
                                                               тебе;
Сколько богов, и богинь, и героев!.. Вот
                                                               Зевс громовержец,
Вот исподлобья глядит, дуя в цевницу,
                                                               сатир.
Здесь зачинатель Барклай, а здесь
                                             совершитель Кутузов.
     Тут Аполлон – идеал, там Ниобея – печаль…
Весело мне. Но меж тем в толпе молчаливых
                                                               кумиров —
     Грустен гуляю: со мной доброго Дельвига нет:
В темной могиле почил художников друг и советник.
     Как бы он обнял тебя! Как бы гордился тобой!
 

Алексей Кольцов
(1809—1842)

Могила
Дума

 
Чья это могила
Тиха, одинока?
И крест тростниковый,
И насыпь свежа?
И чистое поле
Кругом без дорог?
Чья жизнь отжилася?
Чей кончился путь?
Татарин ли дикий
Свершил здесь убийство
В ночной темноте
И свежею кровью,
Горячею брызнул
На русскую быль?
Или молодая
Жница-поселянка,
Ангела-младенца
На руках лелея,
Оплакала горько
Кончину его?
И под ясным небом
В поле, на просторе,
В цветах васильковых,
Положен дитя.
 
 
Веет над могилой,
Веет буйный ветер,
Катит через ниву,
Мимо той могилы,
Сухую былинку,
Перекати-поле.
Будит вольный ветер,
Будит, не пробудит
Дикую пустыню,
Тихий сон могилы!..
И встают виденья
В душе одинокой…
 

Божий мир
Дума

 
Отец света – вечность;
Сын вечности – сила;
Дух силы есть жизнь;
Мир жизнью кипит.
Везде триединый,
Воззвавший все к жизни!
Нет века ему,
Нет места ему!
С величества трона,
С престола чудес
Божий образ – солнце
К нам с неба глядит
И днем поверяет
Всемирную жизнь.
В другом месте неба
Оно отразилось —
И месяцем землю
Всю ночь сторожит.
Тьма, на лоне ночи
И живой прохлады,
Все стихии мира
Сном благословляет.
Свет дает нам силу,
Возрождает душу.
В царстве Божьей воли,
В переливах жизни —
Нет бессильной смерти,
Нет бездушной жизни!
 

Михаил Лермонтов
(1814—1841)

Песня

 
Желтый лист о стебель бьется
          Перед бурей;
Сердце бедное трепещет
          Пред несчастьем.
 
 
Что за важность, если ветер
Мой листок одинокой
Унесет далеко, далеко;
          Пожалеет ли об нем
          Ветка сирая;
 
 
Зачем грустить молодцу,
Если рок судил ему
Угаснуть в краю чужом?
Пожалеет ли об нем
Красна девица?
 

«Слышу ли голос твой…»

 
Слышу ли голос твой
Звонкий и ласковый,
Как птичка в клетке,
Сердце запрыгает;
 
 
Встречу ль глаза твои
Лазурно-глубокие,
Душа им навстречу
Из груди просится,
 
 
И как-то весело,
И хочется плакать,
И так на шею бы
Тебе я кинулся.
 

Яков Полонский
(1819—1898)

Ночь в горах Шотландии

 
Спишь ли ты, брат мой?
Уж ночь остыла;
В холодный,
Серебряный блеск
Потонули вершины
Громадных
Синеющих гор.
И тихо, и ясно,
И слышно, как с гулом
Катится в бездну
Оторванный камень.
И видно, как ходит
Под облаками
На отдаленном
Голом утесе
Дикий козленок.
Спишь ли ты, брат мой?
Гуще и гуще
Становится цвет полуночного неба,
Ярче и ярче
Горят планеты.
Грозно
Сверкает во мраке
Меч Ориона.
Встань, брат!
Из замка
Невидимой лютни
Воздушное пенье
Принес и унес свежий ветер.
Встань, брат!
Ответный,
Пронзительно-резкий
Звук медного рога
Трижды в горах раздавался,
И трижды
Орлы просыпались на гнездах.
 

Афанасий Фет
(1820—1892)

«Когда петух…»

 
Когда петух,
Ударив три раза
Крылом золотистым,
Протяжною песнью
Встречает зарю
И ты, человек,
Впиваешь последнюю
Сладкую влагу
Сна на заре,
Тогда поэт…
Нет! Спи, утомленный
Заботами дня,
Земной страдалец!
Ты не поймешь,
Зачем я бодрствую
В таинственном храме
Прохладной ночи.
 
 
Чу! Слышу вздох
Ко мне несется
С мягкого ложа,
Где при серебряной
Луне белеют
Младые ланиты,
Покрытые первым
Шелковым пухом,
И где в беспорядке
Рассыпаны кудри.
А! слышу,
слышу, – Ты
также не спишь,
 
 
Несчастный влюбленный!
Послушай, что ныне
Я слышал ночью
От чад Сатурна:
Они мне велели
В земных страданьях
Искать исцеленья
У Вакха. Наполним
Стаканы – и оба
Заснем поутру,
Когда другие
Пойдут трудиться.
 

«Я люблю многое, близкое сердцу…»

 
Я люблю многое, близкое сердцу,
Только редко люблю я…
Чаще всего мне приятно скользить
                                                по заливу
 
 
Так – забываясь
Под звучную меру весла,
Омоченного пеной шипучей,
– Да смотреть, много ль
отъехал И много ль осталось,
Да не видать ли зарницы…
 
 
Изо всех островков,
На которых редко мерцают
Огни рыбаков запоздалых,
Мил мне один предпочтительно…
Красноглазый кролик
Любит его;
Гордый лебедь каждой весною
С протянутой шеей летает вокруг
И садится с размаха
На тихие воды.
 
 
Над обрывом утеса
Растет, помавая ветвями,
Широколиственный дуб.
Сколько уж лет тут живет соловей!
Он поет по зарям,
Да и позднею ночью, когда
Месяц обманчивым светом
Серебрит и волны и листья,
Он не молкнет, поет
Все громче и громче.
 
 
Странные мысли
Приходят тогда мне на ум:
Что это – жизнь или сон?
Счастлив я или только обманут?
Нет ответа…
Мелкие волны что-то шепчут с кормою,
Весло недвижимо,
И на небе ясном высоко сверкает зарница.
 

«Здравствуй!..»

 
Здравствуй!
Тысячу раз мой привет тебе, ночь!
Опять и опять я люблю тебя,
Тихая, теплая,
Серебром окаймленная!
Робко, свечу потушив, подхожу я к окну…
Меня не видать, зато сам я все вижу…
Дождусь, непременно дождусь:
Калитка вздрогнет, растворяясь,
Цветы, закачавшись, сильнее запахнут, и долге,
Долго при месяце будет мелькать покрывало.
 

«Ночью как-то вольнее дышать мне…»

 
Ночью как-то вольнее дышать мне,
Как-то просторней…
Даже в столице не тесно!
Окна растворишь:
Тихо и чутко
Плывет прохладительный воздух.
А небо? А месяц?
О, этот месяц-волшебник!
Как будто бы кровли
Покрыты зеркальным стеклом,
Шпили и кресты – бриллианты;
А там, за луной, небосклон —
Чем дальше – светлей и прозрачней.
 
 
Смотришь – и дышишь,
И слышишь дыханье свое,
И бой отдаленных часов,
Да крик часового,
Да изредка стук колеса
Или пение вестника утра.
Вместе с зарею и сон налетает
                                              на вежды,
Светел, как призрак.
Голову клонит, – а жаль от окна
                                              оторваться!