Текст книги "Кровавые слезы Украины"

Подрыв госпиталя ОУН

Прошло несколько дней после работы с дневником, пока, наконец, не созрело у Александра решение сходить за оружием. «Оно для меня не помеха», – подумал Сашко.

Рано утром он отправился в лес, поваленный буреломом, к своему тайнику, который находился под корневищем. Александр был спокоен: за это время большие дожди обошли стороной этот край, поэтому вода не могла попасть в стволы и другие узлы автоматов. Через двое суток надо было встретиться с Кузьмой Боярчуком возле церкви в селе Осокорки, где они впервые увиделись после разгрома местного партизанского отряда.

«А пока надо поспешать. Забрать оружие – оно может пригодиться», – рассуждал Сашко. Он летел как на крыльях к заветному месту. Но случилось так, что паренек потерял ориентиры, приближаясь к поваленному лесу с другой стороны. Пришлось долго искать тайник.

Настойчивость в достижении поставленной цели ответила удачей – он нашел заветное место. Автоматы были с полным боекомплектом. ППШ он повесил за спину, а «Шмайсер» покоился на груди. Оружие это было знакомо ему по партизанскому отряду. Не раз приходилось открывать огонь по противнику из этих стволов. К вечеру он, никем не замеченный, добрался до своей «берлоги» – как он ее величал с любовью.

Через двое суток, как и договаривались, – это была пятница, Сашко, прихватив трофейный пистолет «Вальтер», отправился на встречу с дядей Кузьмой.

Сумерки сгущались быстро. На темно-синем небе стали постепенно лущится звезды. Сашко любил поэзию. Много читал не только Шевченко, но и русских поэтов. Особенно ему нравились стихи Лермонтова о природе – на память не жаловался. Понравившиеся вирши запоминал с первого прочтения. Часто, сидя в своеобразном зеленом закутке, он любил «считать» звезды, особенно промельки падающих ночных красавиц. Сейчас он шел на встречу…

Выйдя к просеке, он поднял голову – чернильный купол мигал, а скорее, эамерцал живыми, крупными звездами.

«Хм, какое красивое небо в обрамлении звезд. Да-да, его описал в стихотворении «Небо и звезды» в тридцать первом году Михаил Юрьевич», – вспомнились Александру такие строки стихотворения любимого поэта с подробностями написания произведения. Он ведь еще недавно изучал творчество поэта в хрестоматийном школьном учебнике по русской литературе:

 
«Чисто вечернее небо,
Ясны далекие звезды,
Ясны, как счастье ребенка…»
 

Запнувшись на концовке первой части, он стал вспоминать вторую, которую он тоже почему-то подзабыл, а на ум пришла только последняя:

 
«…Люди друг к другу
Зависть питают;
Я же, напротив,
Только завидую звездам прекрасным,
Только их место занять бы хотел».
 

За отвлеченными мыслями, устремленными в небо, незаметно подкралось время «Ч» – он оказался в условленном месте для встречи…

Качнулась чья-то трудно узнаваемая с расстояния, размытая тень у стены храма. Присмотрелся – это был Кузьма Боярчук. Сашко узнал его, но для страховки еще несколько мгновений, как и в прошлый раз, помедлил, наблюдая по сторонам – нет ли хвоста. К счастью, он отсутствовал и на этот раз.

Встретились – обнялись. Юноша в игре со смертью почувствовал себя совершенно взрослым, равным по значению подпольщику, пробравшемуся в ряды местной полиции.

В юности свои геройские поступки нередко возвеличиваются их авторами в подвиги, и тогда мнимая величественность наплывает густым туманом на сознание.

– Поздравляю тебя! В районе траур. Ты грохнул одного из больших начальников в проводе ОУН, – возбужденно и быстро говорил «полицейский».

– А кто такой? Не бородатый ли?

– Да, именно он – гость из Львова. Чуть ли не посланец самого бандеровского штаба Илько Шеремет – он же Мотузок. Кличку он избрал, или ему такую дали за то, что практиковал при казнях своих противников элементарные удавки – всегда носил кусок парашютной стропы в кармане. Вообще ты наделал такой переполох, что СБ считает это дело военных разведчиков РККА, выброшенных на нашу землю с самолета. Что ж, вижу – наши уроки не пропали даром.

– А как же, дядя Кузьма, по-другому быть не могло. Я прилежно учился и в школе, – разволновался Сашко. – Меня натаскивали профессора минного дела в отряде не один месяц и не просили, а требовали нежно обращаться с фугасами.

– Молодец! Наверное, завидуют наши ребята. Успех – дело чистого случая. Это тебе скажет любой неудачник. А вот успех делает нас нетерпимым к неудаче. Неудача делает нас нетерпимым к успеху, – философствовал подпольщик. – Но нос не задирай! Действуй хладнокровно и взвешенно. Просчитывай каждый шаг… Сапер ошибается только один раз, дорогой мой! Принес тебе новый объект для работы. Ты знаешь село Переброд?

– Знаю, я в нем бывал. Мы ездили на экскурсию со школой. Там еще небольшой костел стоит, – пояснил паренек.

– Да! На окраине села, недалеко от костела, в одной из больших хат, обсаженной по периметру тополями, оуновцы разместили свой небольшой госпиталь. Ну, может, не госпиталь, а лазарет. Человек до двух десятков там лечится. Разведай, посмотри, может, что и получиться, – рассказывал Кузьма. – А как насчет партизанки? Может, пойдешь в отряд?

– Нет, думаю, перезимую у себя. Я уже привык работать самостоятельно. Если будет невмоготу – попрошусь.

– Твоя воля…

На дорогу назад подпольщик дал ему «гостинец от зайца» – две домашнего приготовления свиные котлеты, аппетитно пахнущие чесноком, и ломоть ржаного хлеба. Договорились цикличность встреч увеличить с семи-десяти суток до двадцати. На том и распрощались.

– Береги себя, Сашко, у тебя еще большая интересная жизнь впереди…

– Спасибо, дядя Кузьма.

А Боярчук, возвращаясь со встречи, катал в голове грустно-сладкие мысли: «Понравился мне пацан. Как к сыну к нему отношусь. Взял бы хоть сегодня в семью. Но опасно – ищут его».

Приближалась осень, и надо было доделать то, что могло его спасти от морозов и метелей будущей зимой, которая за осенними, противно моросящими дождями стремительно могла ворваться снежными метелями и морозами в его одиночество, не страхуемое никем и ничем.

«Помощи ждать не от кого, – часто повторял Сашко, как заклинание, свое сиротское положение. – Самому надо думать о себе!»

Сиротство для Александра соединялось с его нередким спутником – одиночеством. Но в этом состоянии было что-то такое, когда оно заполнялось благородными мечтами – мести убийцам его родителей. Он считал, что тот, кто не любит одиночества, – тот не любит свободы. А Сашко жил, дышал и наслаждался этим великим чувством – свободного существования. Он чувствовал себя одиноким волком, а не стаей, в какую рядились и охотились бандеровцы. Он же считал себя полесским волком-мстителем.

Сентябрьскими лунными ночами на выбранных картофельных полях и огородах он находил остатки этого второго хлеба полещуков – небрежно оставленные на земле клубни. Несколько выходов – и почти мешок бульбы стоял в запаснике его укрытия. В сторонке покоилась морковка, таким же образом добытая и присыпанная желтым крупнозернистым песком, принесенным от приречной косы. Он умудрялся даже варить картофельные супы, зажаривая в чугунке, найденном, при одной из очередных вылазок, на пепелище сгоревшей хуторской хаты.

Мысли его, конечно, тревожила зима. «Сумею ли я выжить? Если да – то я герой!» – задавал себе непростой вопрос и тут же на него бахвальски отвечал.

За несколько дней «схронного прозябания» он изготовил фугас из небольшой неразорвавшейся авиабомбы. Сходил в разведку, найдя эту самую госпитальную хату. Находясь вблизи нее, он тщательно изучил обстановку и вероятные подходы к оуновскому лазарету, куда периодически привозили на подводах раненых и увозили выздоравливающих.

«Со стороны ворот, подойти опасно – можно наткнуться на «скорую помощь», – рассуждал Сашко. – Значит, только один вариант приближения к лазарету пригоден».

Операцию по незаметному подходу к объекту подрыва в селе Переброд можно было проводить исключительно лишь из небольшого густо поросшего кустарника бузины, почти вплотную примыкавшего к восточной стене хаты.

Эта рекогносцировка перед операцией убедила Александра, что удача будет обеспечена, если он донесет в целости и сохранности свою нелегкую адскую машину и положит под стену бревенчатого дома, побеленного густым раствором извести…

Передохнув несколько суток на своей болотной стоянке, юный мститель октябрьской ненастной ночью отправился на выполнение своего задания. Он шел осторожно, крался как зверь в охоте, издалека увидев свою жертву. Быстро дойдя до объекта операции, Сашко обратил внимание на некоторую оживленность возле входа в «шпиталь» – так называли его местные жители.

У ворот стояли две фурманки, с которых на носилках люди с автоматами на груди занесли четверых раненых, а трое, очевидно, выздоровевших взгромоздились на первую телегу, и она, прогромыхав на неровностях проселочной дороги, быстро растаяла во мраке ночи.

«Везунчики», – иронически заметил про себя Сашко. – А этим четверым придется исповедоваться на небесах».

Когда все улеглось, стало ясно: все заполнены «палаты», и «шпиталь» укомплектован полностью. А еще партизан-одиночка заметил, что две женщины – то ли врачи, то ли медсестры – отправились на отдых, не дожидаясь прихода смены медперсонала.

Сашко незаметно выполз из кустарника и заложил фугас. Теперь он не стал устраивать НП и ожидать взрыва. Паренек твердо знал, что его бомба взорвется минут через тридцать или сорок под воздействием химического взрывателя. Поэтому он спокойно двинулся знакомой ему тропинкой в сторону от скорого диверсионно-террористического акта, который он окрестил как акт очередного возмездия.

«Не будет вам покоя, твари, на этой земле, пока я буду жив», – успокаивал себя такими словами Сашко. – Вы заслужили и земной, и небесной кары. Вам место в аду, а не в раю».

Прошло, может быть, чуть более получаса, как тишину осеннего леса разорвал сухой раскат разрыва авиабомбы, взрывная волна которой прошлась по верхушкам осин, отличавшихся по природе своей трепетным дрожанием листвы. Теперь она, эта листва в кронах, буквально зазвенела.

«Вот это взрыв! – обрадовался Сашко. – Значит, и на сей раз я все правильно сделал. Ура!»

Через минут десять-пятнадцать, выйдя на поляну, возвышавшуюся небольшой лесистой проплешиной над густо поросшим низкорослым сосняком, он оглянулся. Вся западная часть горизонта была окрашена полыхающими кроваво-грязными разводами, явно рисуемыми пламенем и дымами.

Несмотря на свершившееся отмщение, он шел, оглядываясь и проверяясь, пригибаясь от низких ветвей густого подлеска. Теперь субъекты мести были заслуженно повержены, и Сашко пробирался в свою берлогу с промысла, который не считал греховным. Шел, чутко прислушиваясь к каждому подозрительному звуку, к каждому шороху или треску ветки сухостоя. А слушать и слышать надо было эти звуки – они могли быть предательскими, и тогда он, как одинокий волк, мог – был бы загнан в мешок, отороченный красными флажками по периметру его странствия к своему биваку. Ему нельзя было попадаться за такую ограду – там его ждала неминуемая смерть. Лес в таких ситуациях не терпит суеты и спешки.

Хотелось поскорее вырваться из него и возвратиться в родное болото, незамерзающее даже зимой. Там, на островке его жизни, в обустроенной землянке он находил покой и безопасность. Теперь у него было чем защищаться в случае, если наведаются непрошеные гости.

Три тропинки, по которым можно было подойти к землянке, Александр искусно заминировал. Здесь он применил систему электрических детонаторов. Ток на них подавался через магнето. Достаточно было замкнуть нужный контакт, крутануть ручкой и магнето-электрическая машина механическую энергию превращала в электрическую, которая высекала искру. Этот заминированный оборонительный рубеж был припасен на тяжелый случай, если его станут окружать каратели.

«Черт возьми, хотел же выбросить находку, а она сгодилась в хозяйстве», – размышлял Александр по поводу найденного магнето на месте разгрома штаба партизанского отряда.

Через двадцать дней после подрыва госпиталя ОУН на очередной встрече Кузьма рассказал Александру, что гестапо, полиция и СБ ОУН с ног сбиваются, развернув активную работу по поиску подрывников, так как за этот период были взорваны несколько мостов на реках Случ и Горынь и повреждены десятки метров железнодорожного полотна.

– Это работа не моя, – признался Сашко.

– Активней стали работать другие подрывники. Они не дают ни немцам, ни оуновцам покоя.

Еще из уст Кузьмы Сашко узнал о плотной концентрации подразделений бандеровцев УПА в районе Куренных хуторов. Подпольщик подробно ему освятил обстановку в этом медвежьем углу Полесья.

Зима сорок третьего пришла неожиданно быстро с метелями и морозами. Еще в октябре он попрощался с Кузьмой, который предупредил его, что с появлением зимы не надо встречаться. Он так и сказал:

– Сашко, по снежному следу тебя могут вычислить, поэтому залегай, мой друг, медведем в своей берлоге. О зарядке не забывай. Закаляйся снегом. Судя по твоим пояснениям, продуктов тебе хватит на зимний период. Скажи только правдиво: да или нет? А то направлю в отряд.

– Сколько мне надо. Конечно, хватит. Главное – вода. А ее уймище: и родник стеклянный, и снег-чистюля, – бойко ответил Александр. На этом разошлись, пожелав друг другу удачи.

Но неугомонная душа понимала, что с его следами на снегу поможет завируха – так он называл метель или пургу. Именно в такие моменты можно будет делать вылазки к интересным объектам. А места подрыва могут появиться неожиданно в его планах при разных обстоятельствах…

Полицейские ищейки с ног сбивались, прочесывая с карательными отрядами немцев оперативное окружение подрывов бандеровцев: «домика лесника» и «шпиталя». Более двух десятков оуновских бандитов отправил к праотцам мужественный сын Полесья, участвуя в своей войне – войне, навязанной ему и немцами, и бандеровцами.

Живя на природе, практически в шалаше, который он умудрился так утеплить, так обустроить, что достаточно было зажженной свечки, лучины или горячего воздуха из керосиновой лампы, чтобы они создавали тепло.

Его выпестовали не как Маугли киплингские волки, а дикие античеловеческие обстоятельства, навалившиеся на него. Сашко возмужал за счет полесской щедрой природы, потому что свою судьбу он делил со зверями, растениями, болотами, полями и лесами при жаре, и при холоде с дождями и снегопадами.

Он изучил повадки зайцев, лис и волков, которых развелось так много, что они не боялись ни крика, ни выстрела. Звери тоже являлись свидетелями войны, естественно, не зная, что это за понятие. Они воспринимали только ее звуковую сторону, как охоту на братьев наших меньших, хотя и хищников.

Сашко еще усвоил несколько непреложных закономерностей: звери совсем не похожи на людей. Меньшие братья наши никогда не улыбаются, они не держат зла, и самое главное – не завидуют чужой удаче и не свирепствуют из идейных или религиозных побуждений, как это делают люди.

Зверем в действии руководит инстинкт, человеком – убеждения. Хотя и говорят «в каждом человеке сидит зверь», но есть люди без звериного нутра – «на них держится земля», потому что их нормальных – большинство.

И летний зной, и зимние морозы одинаково закаляли Александра, пробуя на излом его душевные силы. Все эти испытания он выдерживал и выдержал. Иногда приходилось от крутых поворотов лошади под кличкой «Судьба» вылетать из седла, падать на колени, ушибаться, получать ссадины, но обязательно вставать, размазывая порой на щеках пыльными кулаками соленую слабость. Она появлялась тогда, когда казалось, что он в цейтноте и не может выбраться на волю своего задуманного действа, и даже тогда, когда считал, что он обречен.

Сложенный из булыжников, вынутых на мощеной дороге, очаг он разжигал только ночами – о конспирации Александр всегда помнил.

Однажды ночью, где-то в начале или в середине февраля 1943 года Сашко услышал далекий голос самолета-одиночки. Гул его то приближался, то удалялся, а потом прогрохотал совсем близко и стал постепенно таять.

Утром на своих «владениях» юный мститель обнаружил несколько одинаковых листовок, исполненных ротапринтом на русском и немецком языках. Тексты их были напечатаны на цветной бумаге. «Наверное, для того, чтобы их можно было четко разглядеть на снегу», – подумал Александр.

Он взял одну из них и стал читать. В листовке сообщалось о крупном успехе Красной армии, где в огненном котле сгорела, прекратив свое существование, 6-я полевая армия под командованием генерала-фельдмаршала Паулюса. Дальше говорилось о наступлении коренного перелома в ходе войне с призывом: «Враг выдохся – победа будет за нами!». Конечно, всех перипетий на фронтах Сашко не знал, а они были таковы…

Неизбежность поражения была ясна германским стратегам еще в начале 1943 года. После уничтожения 6-й армии под Сталинградом шансов восполнить потери в людях и военной технике Германия не имела. Собственно, и затяжка подготовки наступления на Курской дуге была вызвана исключительно неспособностью Берлина вовремя обеспечить укомплектование понесших огромные потери дивизий южного крыла фронта личным составом и военной техникой. То есть в плане стратегическом и экономическом результат войны был ясен к весне 1943 года, и никакие усилия политического руководства и военного командования Рейха не могли его отменить или изменить. В этом суть коренного перелома – конечный результат после него был предопределен. Но агония продолжалась еще два года.

Сашко всей этой военно-политической арифметики не знал и продолжал с новыми силами своим проверенным оружием бороться с немцами и их бандеровскими прихвостнями, как умел и желал, как его научили истинные патриоты Отчизны в советской партизанке.

В апреле 43-го года он вышел из своей «берложки». Сашко, с очередным подарком, направился к железнодорожному полотну, связывающему два крупных железнодорожных узла – Ковель и Сарны. Проведя предварительно разведку нужного участка минирования, он спокойно приблизился к знакомому месту, заложил фугас с гидромеханическим взрывателем, который должен был среагировать от давления колесных пар локомотива. Ждать, для фиксации, результатов очередного акта возмездия он не стал, зная, что по рельсам двигаются только неприятельские составы. Сашко спокойно дошел до своего островка и только после этого услышал далекий раскат грома. Он понял – это взорвалась его адская машина с артиллерийским снарядом…

Загадки Куренных хуторов

Все лето 43-го года гремели взрывы в округе района: кто-то подорвал повозку, принадлежавшую двум связным банды «Сыча»; кто-то убил полицейского, явно преследовавшего свою намеченную жертву, которая сделала жертвой своего преследователя; кто-то поджег продовольственный склад около краевки отряда УПА ОУН «Зозули» на северо-западной окраине Куренных хуторов. Советские партизаны действовали настойчиво и систематически.

Не прекращались диверсии против бандеровцев и зимой 44-го, когда войска Красной армии очистительной волной смывали коричневую заразу с украинских земель. Однако война еще продолжалась на этих территориях с участием практически обанкротившихся холопских «повстанцев» вместе со своими тевтонскими хозяевами.

Связь с Кузьмой Боярчуком у Александра прекратилась, когда тот не вышел на очередную встречу. Когда Сашко возвращался ноябрьским вечером от места несостоявшейся явки, подумал: «Неужели разоблачили дядю Кузьму? Не может быть! Он, наверное, выполнив задание, ушел в партизаны или по мобилизации его призвали в Красную армию».

Сашко узнал из последнего разговора с Кузьмой такие подробности: на Куренных хуторах размещаются крупные силы уповцев – какие-то штабы, лазарет, школа по подготовке диверсантов, склады с амуницией, потайные арсеналы с оружием и боеприпасами к нему. Он сделал несколько вылазок к хуторам. Разведал подходы к объектам своего внимания и пришел к выводу: «Не так уж черт страшен, как его малюют». «Вот бы найти склад с боеприпасами и взорвать, – раздумывал Сашко. – Но там должна стоять бдительная охрана».

И все же он обвел вокруг пальцев бандеровских чертей. В течение двух недель взлетели на воздух склад с боеприпасами, «вышкола» – школа диверсантов и одна из боевок отряда УПА.

Жандармерия УПА и СБ ОУН после этих взрывов провела массовые чистки подозреваемых в предательстве такого масштаба, что бандеровцы были ошеломлены практически ежедневными казнями своих единомышленников, особенно из числа «схиднякив» – представителей УПА и ОУН из восточных областей Украины. На это событие среагировал даже сам пан Степан Бандера. Он адресовал письмо руководителям краевых проводов, в котором говорилось:

«Под натиском большевистской действительности менее стойкие элементы, безусловно, в абсолютной большести перейдут на сторону большевиков. А поэтому необходимо неотложно и совершенно секретно во имя великого национального дела, вышеназванный элемент ликвидировать…»

Силовым структурам ОУН(б) и УПА были представлены широкие полномочия. Они имели право, по собственному усмотрению, проводить аресты участников этого воинства и до членов Центрального провода включительно. Служба безопасности (СБ) ОУН имела право без суда расстреливать любого члена организации, не говоря уже о других людях, что она и делала.

Смок, один из руководителей СБ ОУН, развернул такую вакханалию террора в УПА, что деморализовал все подполье, создав у повстанцев разных степеней страх и атмосферу шпиономании. Эта кровавая чистка продолжалась в течение длительного периода. Так за несколько месяцев 45-го года по указанию Смока было ликвидировано (зарублено, задавлено, повешено, утоплено, распято и расстреляно) 889 из 938 лиц, попавших в список подозреваемых.

Изучая архивные материалы о злодеяниях оуновцев бандеровского крыла, автор нашел ряд интересных свидетельств (повесток, приговоров) на тему активности эсбистов УПА в карательных мероприятиях. Из этих документов нетрудно понять, что УПА не была добровольным формированием. В нее «зазывали» под страхом применения жесточайших мер как к уклоняющимся от службы в УПА, так и их родственникам. Вот несколько фактов (пер. с укр. – Авт.).

«ПРИКАЗ

дня 9 ноября 1944 года

С учетом распоряжения командования УПА о мобилизации всего трудоспособного для несения воинской службы приказываю…

Гражданину села Гольницы Устименко Николаю Антоновичу 1924 года рождения явится с полным боевым оснащением в обусловленное ранее место встречи.

В случае неявки в пункт назначения Ваше имущество будет конфисковано, а Вы будете переданы органам революционного суда.

Командир (подпись) Коваль.

РЕШЕНИЕ

Полевого суда по делу казака Ризиканта, обвиняемого в дезертирстве и измене родине от 10.Х.1943 г.

ПРИГОВОР

Наказать казака Ризиканта самым суровым образом – путем отрубания головы перед отрядом.

Состав суда (три подписи).

27.8.1944 года бандеровско-оуновский суд огласил приговор по делу казака Степового-Сокаленко, который, исполняя обязанности руководителя подрайонного СБ, оставил УПА и поступил в истребительный батальон.

Степовой-Соколенко осужден к расстрелу. За ним последовали все его боевики.

ПРИГОВОР

от 12.Х.1943 года

О расстреле стрелка полевой жандармерии Юзифовича Милентия за невыполнение приказа начальства и неявку к месту службы.

ПРИКАЗ

№ 4 от 28.9.1943 года командира отряда группы «Заграва»

Главарю банды Гуку о направлении двух роев (отделений) в польскую колонию «Галиция» с целью уничтожить там пять семей поляков…

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Полевого суда ОУН – УПА от 19.5.1944 года по делу казака Атуга.

Последний за распространение пессимистических мыслей, деморализующих уповцев, приговорен к расстрелу.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Полевого суда группы УПА «Заграва» от 3.5.1944 года по делу казаков Вовкулака и Шаткира.

За сон на посту оба приговорены к расстрелу…»

Таких документов встречалось в архивах достаточно много.

Свои успехи в подрывах важных объектов УПА и ОУН Сашко связывал с удачей, остальное было делом момента, возникшего, конечно, не на пустом месте. Он благодарил в душе своих учителей по партизанскому отряду, которые подготовили его к взрослой и серьезной работе минера.

Еще он знал, что за ним удесятерилась охота после последних удачных вылазок на Куренных хуторах. Но все равно он не прекращал своей мести тем, кто забрал у него родителей и сестричку.