Текст книги "Мой друг Жабыч"

Анатолий Валевский
МОЙ ДРУГ ЖАБЫЧ
(хроника взросления)

Посвящается Марку

– Жабыч, ты детей любишь?

– Периодами.

1

Меня безумно долго ждали, я же никак не получался, как утверждала бабушка.

Она непрерывно доставала отца упреками.

– Семья без детей не семья, – смерив его уничижительным взглядом, продолжала: – У тебя есть образование, хорошая работа, даже очки, а детей вот не научился делать…

На что папа, обворожительно улыбаясь, бодро и оптимистично заявлял:

– Не волнуйтесь, ребенок у нас будет обязательно!

Жизнеутверждающая убежденность бабушку Галантину нисколечко не удовлетворяла. «Твердыми могут быть только просроченные пряники», – горько сыронизировала она и пожаловалась в церкви батюшке Владимиру, что Бог совсем обо мне забыл, на что священнослужитель посоветовал бабушке не гневить Всевышнего, а продолжать молиться и просить чуда.

Пришло время, когда сник даже жизнефил папа. Именно тогда мама ликующе на даче всем сообщила, что к Новому году должен появиться я. Отец на радостях упал на колени, прижал к себе маму. Беспрестанно целовал ее руки и живот. Мама плакала и блаженно шептала:

– Это все слезы апреля.

Лично я никак не мог взять в толк, при чём здесь слезы и почему именно апреля, когда был уже июль. Бабушка же, как подорванная, твердила, что Боженька услышал ее молитвы, что она меня вымолила. На радостях она взяла и отнесла в храм похоронные сбережения.

– Может, все не надо было, – благоразумно посоветовала мама, на что бабушка укоризненно заявила:

– Кто – то на Небе поверил в вас, – и рассказала свою историю.

Когда началась война, закончившаяся великой Победой, бабушкина мама, моя прабабушка, на Троицу дала бабушке, семилетней девочке в то время, десять рублей. Огромные по тем временам деньжищи.

– Пойди в церковь, отдай на храм.

Та решила сберечь денежки, потому что на них можно было купить столько вкусняшек, но ноги все же привели не к магазину, а к церкви. Народу внутри оказалось немного, запах ладана кружил голову, сам храм был красиво расписан. Бабушка подошла к иконе святого Николая, долго на него смотрела и не удержалась, простодушно призналась, что у нее есть деньги, что мать просила ее отдать на храм, но ей хочется сладостей. По ее глазам потекли ручьями слезы.

Подошла печальная женщина в черном платке, ничего не говоря, обняла бабушку – девочку, погладила по голове и тихо прошептала:

– Господи, как же ты, деточка, похожа на Октябриночку, – взяла ее ладони и насыпала в них конфет, а потом еще и карманы ими наполнила. И ушла. Чуть позже подошел к бабушке пожилой священник.

– Ты чего, девочка, плачешь? – спросил он ласково. Бабушка вытащила из кармана, заполненного конфетами, десять рублей, протянула их батюшке и, утерев слезы, уверенно сказала:

– Возьмите на храм, возьмите, пожалуйста…

– Это было испытание, – доказывала бабушка матери. – Господь меня испытывал. С той поры я поняла: Кто – то на Небе поверил в меня. Если бы я тогда не отдала эти деньги, наша семья не пережила бы войну…

Мама также поверила, что Кто – то на Небе ее испытывал…

* * *

Над городом незримо витал предновогодний дух. В магазинах продавались игрушки и мишура, витрины разрисовывались дедами – морозами, снежинками, елочками, по телевизору бесконечно на всех каналах крутили ролик «Праздник к нам приходит». На площадях появились железные каркасы елок, еще не одетых в новогодние наряды, строились ледяные фигуры, горки для катания. Рекламные щиты обещали большие скидки, растяжки поздравляли с наступающим Новым годом, афиши кинотеатров приглашали на новогоднюю комедию.

В городском роддоме в рекреации уже красовалась большая искусственная зеленая красавица, но праздничным настроением не пахло. Утром родилось трое ребятишек, после обеда еще двое, и вот ближе к вечеру своей очереди ждал я. Врач маме так и сказал: – Пора! – И ее на коляске повезли в большую и светлую комнату, посредине которой находился странной конструкции стул с подлокотниками как для рук, так и для ног.

В светлый праздник святого Николая я услышал странный голос, неизвестно откуда появившийся и испугавший меня.

«Долго еще будешь кочевряжиться? – секундная пауза. – Тобиас, пора к свету!»

Приказной тон особо не понравился.

«Ты кто?» – возмутился я.

«Жабыч», – с достоинством ответил голос.

Мне это ни о чем не говорило.

«Кто такой Жабыч?» – после небольшого ступора переспросил я.

«Долго объяснять, – буркнул голос, – времени мало, по – земному буду твоим Ангелом – хранителем».

Я не понимал, о чем говорил невидимый незнакомец. Хотя нет, одну истину уловил: кроме папы, мамы и бабушки, у меня будет еще какой – то Жабыч. Голос папы и мамы я слышал постоянно. Они со мной разговаривали, мне приходилось слушать даже их ссоры. Не единожды возмущенно стучал в живот, бунтуя от их перепалок. Странно, к каждому моему стуку они прислушивались, умолкали и потом неописуемо радовались. Еще чаще спорили, кто у них будет: мальчик или девочка. Папа, естественно, был за меня, а вот мама тихо надеялась на девочку. Бабушка без всякого УЗИ сразу определила: – У нас будет Нежданчик!

– Почему не Долгожданчик? – резонно заметил папа, на что бабушка лишь язвительно фыркнула. Но ни разу никакого голоса Жабыча я не слышал, поэтому для меня его появление было странным, даже загадочным.

«Что такое по – земному?» – поинтересовался я.

«Мир, в который ты вот – вот явишься».

В голосе звучала напряженность и недовольство, словно я задерживал какое – то важное событие.

«Ты назвал меня Тобиасом?»

Ни разу не слышал, чтобы папа или мама называли меня конкретным именем. Я был их «солнышком», «котенком», «зайчиком».

«Имя приснилось твоему отцу. Не нравится?» —

Я промолчал. Жабыч чуть погодя еще добавил: «Тебя ждали целых одиннадцать лет».

Для меня времени не существовало, но количество лет впечатлило – это, наверное, и в самом деле много.

«Ответь на последний вопрос, – обреченно вздохнул я. Мое дыхание почему – то стало прерывистым, будто меня кто – то насильно выталкивал куда – то вверх. Мне же никак туда не хотелось. – Там не будет страшно?!»

Я услышал смех: заразительный и очень приятный.

«Тобиас, когда рядом с тобой Жабыч, – голос звучал торжественно и клятвенно, не поверить ему было невозможно, – ничего ужасного с тобой не случится».

«Но я тебя не вижу!» – запаниковал я не на шутку.

Послышался снова легкий смех, расслабивший меня. Захотелось также улыбнуться, настолько проникся доверием к незнакомому другу.

«Просто знай – я с тобой! Давай, к свету!»

«Ты точно будешь рядом?» – с боязнью напоследок переспросил я.

Ответ последовал мгновенно.

«Обещаю!»

Потом было странное чувство, будто кто – то невидимый дал мне шлепок. Я возмутился и закричал – было больно. Когда открыл глаза – увидел свет… и услышал, как женщина в белом халате сообщала второй женщине в белом халате: – Запиши: особь мужского пола… – на что мама уставшим, приглушенным голосом ответила:

– Мой сын человек, а не особь мужского пола!

* * *

Жабыч позже шепнул на ушко:

«Ты осчастливил своих родителей».

Я в пеленках озадаченно уставился в потолок.

«Если бы я не родился?»

Жабыч задумался.

«Дом живет, дышит, пока по его ступенькам бегают детские ножки», – ответил он, чуть помедлив.

«Почему какая – то тётя в белом халате назвала меня моллюском?»

Жабыч хмыкнул.

«Ты родился всего два восемьсот, – объяснил он. – Я бы тебя назвал глистом».

«Это еще почему?» – мое возмущение было беспредельным.

«Ты родился ростом в пятьдесят восемь сантиметров. Для моллюска много, а для глиста длина как раз подходящая», – Жабыч заразительно рассмеялся.

«Смейся, сколько угодно, – обиделся я. – Для своих родителей я всегда буду солнышком и Нежданчиком».

«Это верно», – вынужденно согласился Жабыч.

2

Жабыч уверял, что познавать жизнь я начну только с пяти лет.

«Что до этого я делал?!»

«Выживал».

Ответ поставил меня в тупик. Смысл слова «выживал» был неясен.

«Как это?»

«Ты семимесячный», – наставительный тон Жабыча раздражал.

Меня и без него есть кому поучать. Мама: игрушки собери, руки перед едой помой, зубки утром и вечером почисти. Еще надо обязательно кашу в садике кушать.

Папа: с девочками в садике вести себя прилично. Маму слушаться, потому что женщины – сложный механизм, который лучше не портить, настроить очень сложно.

Бабушка, заставляя съесть нелюбимый суп, постоянно приговаривала:

– Нежданчик – благовоспитанный мальчик и съест большую тарелку супа. Бабушка очень старалась.

Как после таких слов не выполнить ее просьбу. Бабушка бы обиделась. Она же специально суп приготовила, чтобы он промыл кишки в моем животе, будто они у меня засоряются. Еще терпеть не могу молоко, но меня заставляют его пить. Странное чувство, что, пока бабушка его наливает мне в стакан, оно киснет, поэтому я его не люблю.

Иногда хотелось ненавязчиво напомнить бабушке, что я – Тобиас, а не какой – то «Нежданчик», но, глядя на ее счастливое, одухотворенное и морщинистое лицо, чувствовал – лучше промолчать.

Жабыч прав: «Людей, которых любишь, нельзя расстраивать». И потом, лучше быть Нежданчиком, чем лоботрясом – не обидное, но чудное слово бабули. Зачем его взрослые постоянно употребляют? Жабыч утверждает, что от большой любви.

Нет, я чувствовал: родители меня любят. Мама каждый вечер садилась на мою кровать, нежно обнимала и шептала, что я лучший ребенок на свете, после чего целовала. Приятно и от поцелуя, и от того, что я лучший ребенок на свете. Папа также целовал и говорил, что я его Тобичелли. Бабушка целовала и крестила на ночь.

Пока только один Жабыч ни разу не сказал, что любит меня, только умничал и поучал.

«Почему бабушка любит заявлять: – Нежданчик у нас живучий!»

Жабычу не всегда нравились мои вопросы, но я потребовал ответ. Так нечестно.

Он сам как – то сказал, что его миссия (опять непонятное словечко) – отвечать на мои вопросы, какие бы они ни были.

Вчера хотел узнать, почему мне снятся сны. Жабыч долго не мог доступно объяснить, и все же, как ему показалось, просветил: Сны – это параллельный мир. Они опасны. После чего вопросов стало еще больше.

«Мне теперь не спать?»

Жабыч растерялся, начал мямлить туманное, что сны могут меня заманить к себе и не отпустить. Я никак не мог уяснить, к чему Жабыч клонит, от чего хочет меня обезопасить? От снов?!

«Мне нравится бродить в параллельном мире!» – стоял я на своем.

Жабыч недовольно фыркнул, выразив этим звуком скрытое раздражение, но вынужденно сдался.

«Броди»! – бросил он в сердцах.

«Впрочем, сейчас не об этом. Почему я живучий?!»

«Ты перенес две операции на сердце».

Странно, ничего такого не помню. Оказывается, это нормально – не помнить себя. Бабушка считает, что каждый человек должен с рождения запасаться воспоминаниями, особенно когда наступит темнота. Я спросил, что такое темнота? Она промолчала, правда позже, как – то тихо, сдавленным голосом проговорила: – Мы приходим в свет, чтобы потом уйти во мрак.

У меня уже есть первые воспоминания. Большие изумленные глаза мамы, склоненные надо мной, и бурный восторг.

– Матео, он сказал: «Дай!». Позже мама всё допытывалась у отца, почему я сказал именно «Дай».

Ну не надо искать в простом сложное. Я хотел кушать. В руках мамы находилась обожаемая мной долгожданная бутылочка с молочной смесью. Потом, когда я достиг возраста, когда всё помнят, Жабыч как обычно просветил, что это молоко, только ненастоящее: из белого порошка, разведенного горячей водой.

«Ты – искусственник», – без энтузиазма ответил он. Я научился по интонации голоса улавливать, когда моего друга можно без проблем донимать расспросами.

«Что не так с моим сердцем?»

Я чувствовал, что Жабычу не хочется отвечать, но я настаивал. Мне надо знать, что не так с моим сердцем. Слишком часто слышал, как в доме все только и говорили, что мне необходимо беречься. От чего?

«У тебя был порок, – хмуро отреагировал Жабыч и потом нехотя добавил: – Ты мог умереть».

Мне уже несколько раз приходилось слышать это слово. Оно скорбное, вызывает у всех слезы, отчаяние.

«Это страшно?» – сдавленно уточнил я.

«Очень!»

«Почему?» – как ни странно, но Жабыч не отбрыкивался от меня, как от надоедливого комара, которого хочется прихлопнуть, чтобы не жужжал ночью над кроватью, мешая уснуть.

«Ты бы никогда больше не увидел своих родителей, бабушку, не слышал бы мой голос».

Стало по – настоящему страшно.

«Жабыч, мама, папа, бабушка также могут умереть?!» – голос предательски дрожал.

«К сожалению, да!»

Я даже зажмурился. Как это без мамы, папы и бабушки?

«Не хочу!» – закричал я от ужаса, на глазах заблестели слезы.

«Не от нас зависит», – Жабыч печально понизил голос, он прочувствовал мое паническое состояние.

«От кого?»

«Люди умирают, потому что проживают свою жизнь», – уклончиво ответил Жабыч, заставив меня задуматься.

Его слова никак не укладывались в голове. Как можно жить без родителей, бабушки? Они же для меня всё, и я для них всё. Я их Солнце, их Мир, их Нежданчик.

«Для тебя они никогда не умрут, – принялся успокаивать Жабыч. – Они перейдут жить в твое сердце, пока и ты не перейдешь в чье – то сердце».

Бабушка права: есть разговоры, до которых я не дорос. Однажды я откровенно поинтересовался, почему, как мне казалось, она недолюбливает маму. Бабушка притворилась, что не услышала вопрос. Я понял: взрослые не на все вопросы готовы отвечать.

«Жабыч, знаешь, что я сегодня вечером видел? – мой голос перешел на шепот. – Бабуля на коленях стояла возле кровати, сложила руки и с кем – то разговаривала. Я только не понял с кем, в комнате никого не было.

«Она читала вечернюю молитву», – пояснил Жабыч.

«Что такое молитва?» – не отставал я, услышав новое для меня слово.

«Стихотворение, в котором просят Бога, чтобы он сделал так, чтобы всем, кого любят, было хорошо».

«И Бог это делает?! – поразился я его силе. – Он такой сильный?»

В ответ услышал умиротворенное урчание Жабыча.

«Он не делает, но слушает всех. Людям главное, чтобы их услышали, тогда они сами делают так, чтобы всем было хорошо».

Сказанные слова глубоко проникли в сердце.

«Жабыч, научи меня молиться, – в своем желании я был искренен. – Буду просить Бога, чтобы бабуля всегда жила. Я ее сильно люблю».

«Только бабушку?!» – иронично уточнил Жабыч.

Своей бестолковостью он меня даже удивил, пришлось ему, как маленькому, объяснять простые истины.

«Если я люблю бабушку – значит, люблю всех».

До Жабыча сразу не дошло.

«Как это?» – спросил он.

«Жабыч, ну какой ты непонятливый.

Любит меня поучать, а сам, как говорила иногда мама по отношению к папе: «Тормозишь, дорогой!».

«Я люблю бабулю, бабуля любит папу, папа любит маму. Вот и получается, что, если я люблю бабушку, значит, люблю всех. Если я буду просить, чтобы всегда жила бабуля, значит, хочу, чтобы все жили. Это понятно?!»

«Теперь понял, – голос Жабыча спокоен. – Если ты любишь, тогда тебе не надо молиться, потому что в твоем сердце уже живет молитва».

Жабыч прочувствовал мою озадаченность.

«Любовь и есть молитва», – произнес он.

Жабыч снова говорил сложными понятиями для пятилетнего мальчика.

«Тогда почему бабуля молится, если она всех нас любит?»

«Через молитву она только хочет усилить свою любовь».

«И я хочу!»

Если бы я видел Жабыча, думаю, он бы почесал правой рукой голову, так делает папа, когда мама задает ему сложные вопросы, а он не готов на них ответить.

«Ты завтра утром подойди к ней, обними и скажи, что сильно ее любишь, что даже хочешь научиться молиться, и увидишь, какой счастливой она будет».

Жабыч мог бы мне этого и не советовать, но наш разговор привел к неожиданному открытию.

«Значит, счастье – это когда любишь?!»

Жабычу понравилось мое умозаключение. Как – то спросил бабушку, кто меня сильнее любит. Она ответила: любовь не измеряется. Если человека любят, то его любят и никогда не разлюбят.

«Жабыч, ты счастливый?!»

Послышалось теплое урчание, похожее на солнце, выходящее из – за туч.

«Ты в моем сердце».

Кроме того, что я теперь точно знал, что у Жабыча есть сердце, меня тронули его слова, потому что со мной еще никто не разговаривал так чистосердечно и начистоту. Все считали, что я еще маленький и ничего не пойму. Странные взрослые.

Жабыч прав: мы, дети, всё впитываем в себя. Вот у папы странная походка, у него всегда руки за спиной, будто он не знает, куда ему их девать. Мама достает, что так ходить неприлично, потому что он занимает важное положение. Папа соглашается, улыбается маме, но ничего не меняет. Я научился копировать папу, я же его сын. Еще был случай, когда я второпях надел разные носки. Мама увидела, засмеялась, всплеснула руками: «Весь в папу!»

И я понял: папа также, когда торопится, ходит в разных носках.

«Какое же большое у меня должно быть сердце, если я всех люблю».

«Оно у тебя доброе».

Замечание Жабыча поразило.

«Разве сердце может быть злым?»

«Да, – уверенно заявил Жабыч, – если в нем нет любви».

* * *

Когда бабушка укладывала меня спать, я ей сказал, что очень ее люблю. Она поцеловала меня в макушку.

– Что я буду делать, когда ты умрешь? – по щекам потекли слезы.

Бабушке понадобилось время, чтобы прийти в себя.

– Будешь жить, – уже спокойно ответила она.

– Как можно жить без тебя? – никак не успокаивался я.

Бабушка погладила меня по голове, потом прижала к груди.

– Нежданчик, – прошептала она с нежностью. – Я всегда буду с тобой. Просто, когда умру, стану невидимой, но ты всегда будешь чувствовать, что я рядом.

– Правда? – не поверил я.

– Конечно, – заверила она, еще раз целуя меня в макушку.

Жабыч также пожелал мне сладких снов и дал совет:

«Никогда не бойся любить!»

3

Папа считает, что в шесть лет надо не только отвечать за свои поступки, но и понимать, что необдуманными действиями я навожу в семье хаос. Мама как – то в сердцах воскликнула:

– У Тобиаса нет таланта к покою, – она беспомощно развела руками. – Бабушка права: он ветер!

Ветер – это когда ты все делаешь не по правилам. Взрослым, как и Жабычу, лишь читать мораль. Толком объяснить ничего не могут. Для начала бы понять, что такое хаос, если он провоцирует семейное землетрясение. Я прочитал в занимательной энциклопедии «Всё обо всём». Оказывается, внутри Земли накапливается раскаленная магма. Она может там собираться столетиями, пока не найдет щели, через которые вырывается наружу и взрывается.

Жабыч утверждает: «Человеческая жизнь – сплошное землетрясение». У папы иное мнение: «Семейная разборка – нервный выброс плохих эмоций».

Маму послушать – наша семья вечно в проблемах. Квартира в ипотеке, не знаю этого слова, но осознал, прочувствовал – оно нехорошее. Его боятся, особенно если вдруг не будет хватать денег. Бабушка утверждает, что они обычно заканчиваются в самый неподходящий момент.

С каким бы я вопросом ни обратился, слышу одинаковое:

– Тобиас, не приставай. Не видишь, у нас трудности?

– Какие?

Я обязан знать, какие дома сложности. Я же часть семьи. Вдруг смогу чем – то помочь.

– Тебе еще рано знать взрослые проблемы, – голос мамы сухой и неприветливый.

Его можно заменить одной фразой, которую она при бабушке не произносит: «Не приставай!» или «Отстань!» Мне не нравится, что мама все время пытается меня «отфутболить» от решения домашних проблем.

Я встал в позу. Так папа маме говорит, когда у него не получается куда – то с ней сходить, особенно в ее любимые магазины. «Милая, ну не надо сразу вставать в позу». Папа вообще считает, что все проблемы у нас придуманные. Какие могут быть трудности, если есть я – Тобичелли. Вот если бы меня не было… но мама папу перебивает и утверждает, что мое появление – это исключительно ее заслуга.

– Я – божий дар! – заявил я однажды родителям.

Мамины серые глаза впились в меня как крючки. Она очумела от моего утверждения и растерялась, не зная, как ей реагировать

– Что ты сказал?

Мама напряглась, наморщив лоб, будто боялась, что я признаюсь, что разбил ее любимую кружку, что папа подарил ей на Восьмое марта, или что взял и распшикал ее духи. Один раз я пшикнул их на себя, маме почему – то это сильно не понравилось. Она отчитала меня, я не понимал за что и обиделся.

– Я – божий дар! – более твердым голосом повторил. – Не ругайтесь!

– При чем здесь божий дар? – мама недоуменно смотрела на меня.

– Разве не я ваш спаситель от проблем? – с пафосом поинтересовался я.

Мама, когда теряется, лихорадочно ищет поддержки у папы, но он, улыбаясь, молчал.

– Нежданчик, – бабушка даже очки надела, чтобы лучше меня разглядеть. – У мамы не проблемы, а неправильно организованные хлопоты по домашнему быту. Мама научится с ними справляться, а ты – наше спасение.

Папа, чтобы успокоить маму и не дать ей преждевременно взорваться, зажигает свечи, покупает красное вино, называет маму «лучиком».

– Тобичелли, женщины, они те же маленькие капризные девочки, любят, чтобы о них красиво говорили.

Я запоминаю все, что говорят взрослые. По бабушкиному рецепту, чтобы обезопасить семью от Везувия (это такой большой вулкан, засыпавший красивый римский город Помпеи), надо всегда всем собираться за семейным ужином.

Но я о хаосе. Почему взрослые так его боятся? Удивительное дело, но его может спровоцировать даже такая мелочь, как раскиданные игрушки или недомытая тарелка. Все потому, что мама вернулась домой чем – то недовольная, чаще зарплатой отца. Я приучен к порядку, потому что «порядок дома – гарантия спокойствия и семейной стабильности», поэтому посуду моет папа.

МИР – самый важный пункт семейного благополучия. Папа – юрист, и он за то, чтобы в доме царили традиции и правила. Домашние обнимашки и целовашки – они для семейной гармонии и лекарство от семейной грусти.

Я отвлекся, объясняя приятности.

Хаос дома наступил, когда воспитательница детского сада пожаловалась маме на мое поведение.

«Оно очень деструктивное!»

В энциклопедии «Всё обо всём» я не нашел этого странного слова, от которого у мамы начались приступы волнения.

– Матео, с тех пор как Тобиас связался с этим Матиасом, начались проблемы.

Если бы меня спросили, что именно провоцирует хаосы, – не задумываясь, ответил бы: «Запреты!» Все они построены по одному принципу: не сделаешь – не получишь. Это вызывает недовольство у той половины, которая «не получит».

Жабыч уверен, что постоянно заставлять ребенка неверно, можно добиться эффекта домино. Он еще что – то мудреное сказал, что вызвало у меня уважение. Когда я достал любимую энциклопедию из книжного шкафа, Жабыч возвышенным голосом заявил, что передо мной хранилище старинных свитков о человеческих радостях и страхах.

«Жабыч, это же книжный шкаф!»

«Придет время, ты поймешь, что это именно хранилище».

Спорить не стал: запомнил. Когда папа увидел меня с книгой и задал странный вопрос, что я делаю, с гордостью ответил: – Читаю старинный свиток о человеческих страхах!

Кажется, даже папины очки удивились.

Вернемся к хаосу. Он, оказывается, возник из – за Матиаса, потому что из – за него мое поведение детскому садику показалось «деструктивным».

Бабушка как – то постаралась маме растолковать причину моей «деструктивности».

– Элия, чего ты хочешь от Нежданчика, если он у нас «пеликанчик» (так называется наша группа в детском саду).

Матиас также «пеликашка». Он большой задира. Девочек называет дурами, дерется с мальчишками. Его боятся. Он пристал ко мне во время прогулки. Бросил снежок, потом другой, обозвал. Я не отреагировал. Матиаса это разозлило. Он накинулся на меня сзади и повалил на снег. Принялся мутузить кулаками по спине.

– Почему не защищаешься?

– Зачем, – удивился я. – Чтобы ты еще больше меня обижал?

Жабыч заскулил: «Плохой мальчик, плохой мальчик».

– Значит, ты меня боишься? – удивился Матиас.

– Нет!

– Так не может быть, – Матиас с удивлением уставился на меня. С его темной головы слетела шапка. Волосы от мокрого снега слиплись.

– Все боятся, а ты нет! Тебе же больно!

– Немножко, – признался я.

Лицо Матиаса набралось недетской серьезности. Позже я приметил, оно всегда таким становилось, когда Матиас чего – то не мог понять. Воспитательница кликнула всех возвращаться в детский сад на полдник. Матиас протянул руку, помог подняться и поразил тем, что начал стряхивать с моей куртки снег.

– У тебя чудное имя.

Я не знал, что ответить, только пожал плечами.

– Я «подарок Бога», – задиристо произнес Матиас. – Меня очень долго ждали!

Я не удержался и засмеялся.

– Чего смеешься?

Матиас готов был снова на меня наброситься, но у меня никакого страха не было, только Жабыч не переставал шептать, как заклинание:

«Очень плохой мальчик, не надо с ним разговаривать».

– Мы с тобой долгожданчики, – заявил я Матиасу. – Меня также долго ждали.

«Нехороший мальчик, задира. Не надо с такими водиться», – не переставал гундеть Жабыч.

Матиас впервые улыбнулся. Наверное, ему понравилось, что я назвал нас «долгожданчиками».

В тот день я сделал для себя еще одно открытие: если встречаются вместе те, которых очень ждали – это не случайности, потому что и папа, и Жабыч верят: случайности не случаются случайно.

В Космосе, когда сталкиваются две звезды, происходит большой взрыв, когда же оседает их звездная пыль, из нее образуется планета. У бабушки, как всегда, все проще и доступнее:

– Как дитя вы назовете, так оно и будет жить. Тобиас – это необычно, но красиво, Нежданчик было бы лучше, но такого имени нет.

– Значит, ты, правда, меня не боишься? – миролюбиво переспросил Матиас, когда мы почти подошли к садику.

– Папа говорит, что бояться никого не надо. – Я даже остановился. – Это никому не помогает.

Матиас сделал вид, что усиленно думает, – молчал, потом произнес слова, которые невозможно было не запомнить.

– Если кто – то тебя будет обижать – я всех побью!

Жабыч заистерил: «Нам не нужен такой защитник!»

Я ему первый раз очень резко возразил: «Не тебе решать!»

Когда искали Матиаса, находили и меня, когда искали меня, находили и Матиаса.

Главная воспитательница пожаловалась маме: – Тобиас и Матиас – взрывная смесь.

К чему она это сказала, мы не поняли, нам всего – то было по шесть лет.

* * *

Когда Жабыч узнал от меня, что Матиас теперь мой друг, горестно взвыл: «Только его нам не хватало».

«Не надо так о моем друге, – рассердился я. – Матиас говорит, что друг – это человек с фонариком в руках, освещающий дорогу для двоих. Правда, папа утверждает, что дружба – это встреча разных миров. Он часто рассказывает о своем друге детства Янисе».

«Разве я тебе плохо освещаю дорогу?» – обиженно пробурчал Жабыч.

«Когда дорогу освещают двое – она светлее!»

Жабыч промолчал, не возразил.