Текст книги "Мой друг Жабыч"

6

Матиас утверждает, что у каждого есть секреты: у взрослых их много, у нас мало, мы же дети.

Я сначала не согласился, с сомнением посмотрел на друга, потому что не понимал, что такое секрет.

– С – е – к-р – е – т, – по буквам произнес Матиас, будто пояснял инопланетянину, всплеснув при этом эмоционально руками. Он всегда так делает, когда что – то доказывает, – это то, что ты не хочешь, чтобы все знали. В первую очередь родители.

По строгому выражению лица Матиаса я понял – это самое главное.

Матиас скрестил руки на груди. Он это делает не специально, привычка такая. Еще он любит хмуриться, словно решает сложную задачку со спичками. Матиас обожает задачки со спичками и мучает меня ими, а до меня не доходит, какую спичку и куда переложить, чтобы, например, получилась цифра «восемь». Матиас щелкает их как орешки, он смекалистый. С ним и в шахматы никто не хочет играть, потому что он у всех выигрывает. У Матиаса в голове, наверное, компьютер, который все за него просчитывает наперед.

Меня Матиас, наверное, считает тугодумом, хотя ни разу даже намеком не показал этого.

Конечно, мне было интересно знать, какие секреты у Матиаса есть, просто до этого я не знал, что они существуют. Дома мама иногда говорила мне выйти из комнаты, потому что у нее состоится серьезный разговор с папой, и он не для детских ушей. Я покорно удалялся к себе. Теперь я понимал: мама с папой секретничали.

Матиас не выдержал моей молчаливости.

– Хочешь увидеть мой шрам? – чуть ли не шепотом спросил. – Мне удаляли аппендицит. – Друг чуть приспустил шорты, мы были в раздевалке в детском саду, и я увидел продолговатый красноватый рубец.

Он произвел на меня сильное впечатление.

– Больно было?

– Не помню, – с улыбкой ответил Матиас. – Я же был под наркозом, но потом болело и очень чесалось, – он поморщился, и я понял: правда, было больно. – Я никому не показывал свой шрам. О нем знает только мама, – доверился Матиас.

Жабыч учит, что чужим верить сразу нельзя. Так было, когда Арнис со слезами сказал, что потерял варежки и ему дома за это влетит. Я ему отдал свои новенькие. Потом узнал, что он солгал. Он специально меня обманул. Ему приглянулись мои варежки, старые он выбросил в мусорный ящик. Дома я сразу сказал, что рукавицы отдал Арнису, потому что он потерял свои. Бабушка только всплеснула руками. «Да ты так рубашку последнюю отдашь». Никто дома меня не ругал. Мама только сказала, что «нельзя быть таким добрым, люди этим будут пользоваться».

Я снял с себя футболку и показал Матиасу два шрама на груди.

– Это же не аппендицит, – с чувством знатока произнес он. – Он там, внизу.

От рассуждений Матиаса на моем лице появилась улыбка.

– Это сердце!

Матиас осторожно потрогал мои рубцы, лицо его сделалось серьезным, словно он решал сложную задачку со спичками.

– Ты мог умереть? – в голосе друга зазвучал испуг.

Я неопределенно дернул плечами.

– Не знаю, я был маленьким! – мне хотелось успокоить Матиаса.

Он снова потрогал рубцы, даже погладил их, отчего мне стало щекотно. Так делала только бабушка, когда мыла мне голову в ванне. Она всегда целовала меня в грудь и сразу крестилась, приговаривая: «Господи, спасибо!»

Лицо Матиаса преобразилось, в глазах появился живой огонек. Он наклонился ко мне и таинственным шепотом, чтобы никто не услышал, хотя кто нас мог услышать в пустой раздевалке, сказал:

– Зяба, это и будут наши первые секреты. Ты же никому не показывал свои шрамы, кроме меня?

– Никому, – очень убедительно ответил я, потому что так оно и было.

– И я никому!

– Где мы их будем хранить?

Матиас озадаченно посмотрел на меня. Правда, секреты надо где – то хранить. И здесь проснулся Жабыч. Было бы странно, если бы он промолчал. Такое дело и без Жабыча.

«Лучший хранитель секретов – это я! Я могила, никому ничего не расскажу, да меня никто и не услышит, если сам не разболтаешь. Когда будешь болтать секреты свои, я буду тебя всячески сдерживать. Секреты разбалтывать нельзя, иначе это больше не секреты и хранить тогда их незачем».

Идея Жабыча понравилась, но у Матиаса нет Жабыча, где тогда хранить его секреты? Их обязательно надо хранить в недоступном ни для кого месте, и теперь, когда мы с Матиасом обменялись своими секретами, они должны храниться в одном месте.

Жабыч, как всегда, со мной не согласился, он вообще редко со мной соглашается.

«Секреты у каждого хранятся отдельно. Вы завтра с Матиасом разругаетесь, а у него будут твои секреты», – вталкивал Жабыч.

«Почему я должен с Матиасом разругаться? – возмутился я. – Мы не можем с ним разругаться».

Теперь очередь удивляться пришла Жабычу.

«Это еще почему?»

«Мы с ним ДРУГИ!»

«ДРУГИ?»

Мое признание Жабыча сразило.

«Что еще за ДРУГИ?»

Растерянность Жабыча позабавила меня.

«ДРУГИ, – уверенным голосом чеканил я, – это, как море без воды, ночное небо без звезд и луны, сердце без человека. ДРУГИ, когда я не могу без Матиаса, а он без меня».

«Когда вы стали ДРУГАМИ?»

В голосе Жабыча еще тлела надежда, что все, что я говорю, неправда.

«Мы с первого дня ими были».

«Такого быть не может».

Я даже испугался, потому что это был вопль беспредельного отчаяния, будто Жабычу сказали, что у меня появился еще один Жабыч.

Мы с Матиасом стали ДРУГАМИ после одного случая. Неловко говорить, но я пѝсался в постель. Нет, не специально. Просыпался – и я мокрый. Повторялось это по два – три раза в неделю. Я всегда из – за этого нервничал, плакал. Бабушка успокаивала, говорила, что чуть подрасту и это пройдет, но не проходило. Мама водила меня к врачам. Они также успокаивали, выписывали таблетки, но я продолжал пѝсаться. Я стал бояться засыпать, особенно во время тихого часа в детском саду. Писаться дома – это дома, где все родные и понимали: я не виноват. В садике – нянечки ворчали, когда меняли постель, и другие дети видели и знали – я писаюсь. Когда просыпался после тихого часа и понимал, что авария случилась, мечтал провалиться сквозь землю. Какое ужасное ощущение, когда на тебя все смотрят. Однажды воспитательница от отчаяния, наверное, воскликнула:

– Тобиас, ты же уже не маленький!

Вся группа рассмеялась. В ушах долго звучало: «Тобиас писается. Тобиас писается…» Это было невыносимо. От стыда хотелось сгореть.

Дома я заявил, что больше в садик никогда не пойду. Это вызвало переполох. Проблема, что домашние все работают, даже бабушка. Правда, полдня. Брать меня в ветлечебницу также не выход, и, к тому же, мама считала, что садик меня развивает.

Я пробовал в тихий час не спать. Иногда мне это удавалось, но, когда я засыпал, все было по – старому. Отчаянию моему не было предела. Однажды я спрятался в каком – то чулане, дал себе слово никогда из него не выходить. Меня нашел Матиас. Он сел возле меня. Какое – то время молчал. Потом взял за руку и сказал:

– Пойдем, тебя бабушка ждет. Она волнуется.

– Никуда не пойду, – глотая слезы, выдавил я из себя.

Матиас взял и заботливо, как бабушка, погладил меня по голове.

– Зяба, я также писаюсь.

– Ты? – не поверил я.

– Мама говорит – это болезнь. Она называется энурез. Она, правда, пройдет.

Слова Матиаса были такими убедительными, что я ему поверил. Он привел меня к бабушке, которая не находила себе места. Никто не знал, где я был.

– Зяба больше не будет стесняться своей болезни, правда, Зяба? – Матиас так это проникновенно сказал, что я кивнул в знак согласия.

– Я больше не стесняюсь того, что писаюсь, – уверенно произнес я.

Бабушка обнимала нас с Матиасом и плакала.

Жабыча насторожило мое молчание. Он нетерпеливо закашлялся. Я прекрасно понял его сигнал.

«Матиас вылечил меня от той болезни».

Я и правда после того случая, когда меня в чулане успокоил Матиас, перестал писаться. Бабушка считала, что мне в этом помогли ее молитвы, но я‑то знал, это не так… Ребенку безумно не хватает того, кто рядом сядет, погладит по голове и тихо, доверительно, но очень уверенно скажет: «Все будет хорошо! Ты справишься, потому что рядом с тобой Я!»

Наверное, я слишком долго молчал, Матиас легонько толкнул меня.

– Чего ты замолчал?

– Не мешай, думаю!

Матиас забыл, что сам часто мне говорит: «Не мешай, Зяба, я думаю!» – и я терпеливо ждал, чего мой друг надумает.

Жабыч осторожно подал голос.

«Если вы в самом деле ДРУГИ, – уважительно изрек он, – тогда вам точно надо иметь свое место для секретов».

Я от радости подпрыгнул, вызвав недоумение Матиаса. Друг удивленно посмотрел на меня как на ненормального, но не мешал дальше думать.

«Какое, подскажи», – взмолился я.

Повисла тишина. Жабычу нравится, когда я его о чем – то прошу. Для начала он всегда делается важным, словно делает мне большое одолжение, и тогда я стараюсь Жабыча рассмешить, но сейчас я ждал его умного совета.

«Тебе бабушка на день рождения подарила копилку – собаку. В нее и складывайте свои секреты. Собака – большой тотем ДРУГОВ».

«Что такое тотем?»

«Талисман! Он будет вас защищать, – продолжал Жабыч. – В твоей копилке есть деньги, которые тебе подарили родители. Ты молодец, что не потратил их сразу. – Я хотел напомнить Жабычу, что это он мне их не позволил тратить, но не стал. – Сходите с Матиасом в «Рио», купите серебряные цепочки с головой собаки. Там такие продаются, когда ты гулял по торговому центру, я их видел. Обменяйтесь этими цепочками. У тебя будет Матиаса, у него твоя, вот тогда у вас и будет настоящий оберег.

Идея Жабыча понравилась. С придыханием пересказал ее Матиасу.

«Супер!»

Теперь у нас есть не только обереги, но и место, куда мы складываем свои секреты: собака – копилка.

* * *

«Тобиас, что ты такого нашел в Матиасе?» – не спалось Жабычу, вот и вопросы задавал странные, но они меня не смущали. Ответ на них давно есть.

«У нас с ним один ритм сердца. Болит у меня – болит и у него».

Жабыч молчал, переваривал сказанное мной.

«У нас с тобой есть что – то общее?»

«Да!» – уверенно отозвался я.

«Что?!»

«Одна душа на двоих!»

«Хорошо сказал», – похвалил Жабыч.

7

Когда родители тревожатся без повода – это всегда напрягает, хотя Жабыч полагает, что родительское волнение, как человеческое сердце: пока в него поступает кровь, оно будет стучать.

После Восьмого марта мама, охваченная недобрым предчувствием, осторожно поинтересовалась у отца:

– Матео, у Матиаса на уме одни котики. Ими завалена вся комната Тобиаса. Меня это беспокоит. – На лице мамы отобразилось тревога, как волна она пробежала по лицу и застыла в ее глазах.

Папа задумчиво промолчал. Он всегда так делает, когда не готов сразу ответить.

На Восьмое марта Матиас в белой рубашке пришел к нам и празднично поздравил маму и бабушку. Подарил цветы и две больших самодельных открытки с котиками: маме, где кошечка, грациозная, в очках, работает за ноутбуком, бабуле – пожилая кошечка сидит на диване и вяжет длинный красный шарф, такой она мне недавно связала.

Сколько знаю Матиаса, он все время рисует котиков. Они у него как люди: ходят на двух лапах, лица человеческие. Особенно мне нравятся его котики – хулиганы, катающиеся по перилам, играющие в снежки и прыгающие через лужи. Совсем как мы – дети. Исключительно рыжие и с большими выразительными глазами.

– Почему рыжие? – поинтересовался я.

– Винс был рыжим, – просветил Матиас.

– Кто такой Винс? – меня распирало от любопытства.

Матиасу нравится, когда его внимательно слушают. Его лицо приобретает значимость, голос становился протяжным, глаза горят, как звездочки в ночном небе.

– Мы как – то с мамой приехали на дачу, – начал живо рассказывать Матиас, – и обнаружили, что там хозяйничает взрослый рыжий кот. Он облюбовал наш диван на веранде. Мы его не выгоняли. Кот утром исчезал, к вечеру возвращался. Мы не сразу подружились. Он даже не позволял себя гладить, шипел, выпускал когти, возмущался, что мы вторглись на его территорию. Позже сосед по даче сообщил, что это кот дедушки Витауса – Винс, но дедушка умер. Дачу продали, новые владельцы дом закрыли, рыжего выбросили. Кот стал бездомным. Долгое время Винс приходил на могилу дедушки и там сидел до глубокого вечера. Все ждал, что дедушка Витаус позовет его домой. Вечером же возвращался и искал, где бы ему приютиться на ночь. Вот наш домик ему чем – то понравился, а может запомнил, как дедушка приходил к нам, когда жива была еще моя бабушка. Мама позволила Винсу у нас жить. Говорила, что он всегда был особенным котом, любил только хозяина, а других не привечал.

Постепенно Винс к нам привык, мы к нему. Он даже стал позволять себя гладить. В доме была печка, когда на улице становилось прохладно, мама ее чуть топила. Один раз она перекрыла задвижкой дымоход слишком рано, когда не прогорели в печке угли. Мы спали, нас спас Винс. Он громко мяукал, а когда понял, что не разбудить, принялся царапать маму, и она проснулась, сразу поняла, что мы чуть не задохнулись угарным газом. Мама настежь открыла входную дверь, окна. Мы спаслись благодаря Винсу. Когда дачный сезон закончился, Винс поехал с нами. Через год он снова вернулся на дачу. Один раз утром он ушел и больше не вернулся, как мы его ни искали. Мама сказала, что коты уходят навсегда, чтобы их хозяин не волновался. Правда это или нет, не знаю, но Винса я больше не видел. Поэтому мои котики рыжие. Может, когда – то они будут другого цвета, посмотрим, – неопределенно сказал Матиас.

На мой день рождения он подарил большой лист, ватманом называется, на котором два котика – один мордочкой похожий на меня, другой на Матиаса – гуляли по улице. От восторга я сказал, что котики волшебные.

Матиаса обрадовало, что подарок мне понравился.

– Мама говорит, они текучие, как вода, пластичные, как каучук, бесшумные, как ниндзя, и при этом топают ночами как лошади.

Я рассмеялся, даже Жабыч хмыкнул.

– Еще они умеют ходить по самым непроходимым узким карнизам, но падают во сне с дивана. И они верные. Еще мама говорит, что, если дома котик, человек будет вдвойне счастливым.

Мне стало грустно.

– Мне не разрешают держать котика в доме, – пожаловался я Матиасу. – У меня аллергия на их шерсть.

– На кошек может, – хмуро заметил Матиас, – но на котиков не может быть аллергии. – Его глаза зажглись.

– Матиас, ты рисуешь котиков, потому что Винс вас спас? – поинтересовался я.

– Нет, – мой друг покачал отрицательно головой. – Я рисую, чтобы утешить маму. Это котики Бастиана.

Сколько тайн у Матиаса, как я мало его знаю.

– Кто такой Бастиан?

– Мой младший брат – близнец. Он умер, когда нам было два года.

Мое сердце сжалось, даже Жабыч заскулил: «Бедный мальчик».

– Мама его очень любила, нет, она и меня любила, – поправил себя Матиас, – но Бастиан – младший. Мама Бастиана ласково называла котиком или солнышком. У него были золотистые волосы, не как у меня черные. Когда Бастиан умер, мама плакала каждый день, часами смотрела на фото братика. И я нарисовал тогда своего первого котика.

– Кто это? – спросила она.

– Бастиан, – ответил я.

Мама расплакалась и сказала:

– Наш Бастиан и правда такой, как твой солнечный котик, и рыжий, как Винс.

Мама повесила котика на холодильник. С тех пор я рисую не рыжих, а солнечных котиков. У меня дома их много. Рисую везде, лишь бы успеть. Они не могут ждать, слишком нетерпеливые. Если я не успею их нарисовать, они убегают.

– Куда убегают?

Матиас задумался, наморщив лоб.

– К себе, наверное, – он пожал плечами. – У них же где – то есть дом. Я их полюбил. Я с ними разговариваю, особенно когда их рисую. Котики Бастиана никогда не молчат.

Папа случайно услышал наш разговор.

– Матиас так серьезно рассуждает, – заявил он матери. – Так говорят дети, которые что – то такое знают о жизни, чего мы с тобой, Элия, не ведаем.

Мать вопросительно посмотрела на отца.

– Мы слишком взрослые, чтобы понимать их мир, – с грустью заключил папа. – Такой друг как раз и нужен Тобиасу.

– Но, Матео, – не удержалась мама, на ее лице застыло беспокойство. – У этого мальчика в голове только одни котики? Он что до смерти их будет рисовать?

Папа приобнял маму за плечи.

– Что в этом плохого?

– Мальчик же когда – то повзрослеет?

– И котики его повзрослеют. Жаль, Элия, что мы не знаем, что в голове у нашего Тобиаса, – грустно заметил папа.

– Надеюсь, что не котики, – не уступала мама.

– Зря, ты так, – папа поцеловал маму в щечку, чтобы успокоить. – У Матиаса светлая душа. Его котики грязи не переносят.

Мама с подозрением взглянула на папу, но больше ничего ему не доказывала. Она прислушивалась к его мнению. Если он верит Матиасу, питает к нему симпатию, значит и ей стоит быть к Матиасу более расположенной.

* * *

Мой день рождения празднуется торжественно, но по – домашнему: я, мама, папа и бабушка. «Лишние ни к чему», – авторитетно заявила мама. Бабушка с ней согласилась. В этот раз я заранее всех предупредил: наш семейный круг расширится – с нами будет Матиас. Мое объявление вызвало растерянность.

Хорошее настроение мамы моментально улетучилось. На ее лице мучительно застыла невысказанная фраза: «Что мы такого плохого сделали тебе, Тобиас, что ты с нами так?!» Оптимизм отсутствовал и на бабушкином морщинистом лице. «Только его нам не хватало», – читалось на нем. Только папа с восхищением воскликнул: «Замечательно». Я мгновенно воспрял духом. Мама неодобрительно посмотрела на папу.

Нет, не подумайте, мои родители не против того, чтобы я дружил с Матиасом. Они знают, что мы ДРУГИ. Для них это не секрет. И все же Матиаса они, кроме отца, воспринимают как маленькое стихийное бедствие.

– Он ураган, который неизвестно куда может утянуть нашего Тобиаса, – в сердцах эмоционально воскликнула мама, когда я пришел домой грязный.

Она никак не могла понять, какая это радость на самокате ехать с Матиасом по лужам.

– Вам что, дороги не хватало, – недовольно пробурчала бабушка.

Как им объяснить, что вся прелесть катания на самокате как раз и состоит в том, чтобы не объезжать лужи, а кататься по ним: наблюдать, как брызги веером разлетаются в разные стороны.

– Вся их проблема – они взрослые! – заметил Матиас.

На дне рождения мой друг всем заявил, что мой день рождения – третий по значимости праздничный день в его маленькой жизни, после дня рождения мамы – тети Мии, самого дня рождения Матиаса, и что у моего дня рождения должно быть ИМЯ.

– Просто день рождения Зябы – это неинтересно, – категорично заявил Матиас. – У любого дня рождения должно быть имя, как имя у человека, – заявил он со значимостью, чем в очередной раз сразил маму.

День рождения тети Мии – ДЕНЬ БОЛЬШОЙ РАДОСТИ, потому что мама – всегда радость для ребенка. День рождения Матиаса – ДЕНЬ ВОЛШЕБНЫХ КОТИКОВ БАСТИАНА.

Матиас является командором и главным хранителем волшебных котиков, потому что только он с ними разговаривает на их языке.

Папе идея очень понравилась, мама с бабушкой неоднозначно переглянулись и с нескрываемым беспокойством смотрели на улыбающегося Матиаса, что он еще выкинет.

– День рождения Зябы, – Матиас с веселым озорством посмотрел на меня, – объявляется ДНЕМ СМЕЮЩИХСЯ КОТИКОВ.

Мама с бабушкой с успокоением вздохнули, правда, мама не удержалась:

– Опять котики, – застонала она.

– Почему это день смеющихся котиков? – поинтересовался папа.

– Потому что есть ДЕНЬ ПЕЧАЛЬНЫХ КОТИКОВ, – Матиас не стал объяснять, что это за день, но я знал – это день, когда не стало Бастиана.

В этот день Матиас рисует только грустных котиков.

– Знаете, что такое смех? – Матиас с надеждой посмотрел на папу.

Все снова за столом напряглись.

– Веселое настроение, – попробовал угадать папа.

– Нет, – возразил Матиас. – Смех – это жизнь! Пусть Зяба всегда улыбается. Моя мама считает, что смех продлевает жизнь. Я хочу, чтобы Зяба долго жил, поэтому день рождения Зябы – ДЕНЬ СМЕЮЩИХСЯ КОТИКОВ.

– Замечательно, – папе, в самом деле, понравилась идея Матиаса. – Откуда твои котики черпают такую жизнерадостность?

– У них есть озеро, – делился секретом воодушевленный Матиас. Он очень обрадовался, что его котики понравились папе. – Вода там серебряная. Они в ней купаются, резвятся, пьют ее. Живая вода дает им радость жизни.

– И где это озеро находится? – не удержалась и поинтересовалась мама.

– Дорогу к озеру котики могут показать только хранителю, – Матиас набрался важности. Все снова напряглись. – С сегодняшнего дня Зяба становится, как и я, хранителем котиков Бастиана. Мне одному с ними трудно справляться. Зяба котиков любит, они любят Зябу. Мы с Зябой ДРУГИ, поэтому я посоветовался ночью с котиками, и они согласились, чтобы Зяба стал также их хранителем.

– Значит, Тобиас будет знать дорогу к таинственному озеру? – с насмешкой просила мама. – Случайно, это не озеро вечной молодости?

Матиас строго посмотрел на мою маму.

– Тетя Элия, – таким серьезным никогда не видел друга. – Если в моей голове летающие котики, это не значит, что я застрял в детстве. Напротив, я взрослею как все, котики мои также взрослеют. Понимаете, я взрослею в своем детстве! Я давно собираю ваши язвительные смешинки и превращаю их в желтые цветы одуванчиков. Вы когда – нибудь ели из них варенье? Оно вкусное. Горечь, которая чувствуется в нем, целебная. Благодаря ей я понимаю, мир, в котором живу. Я не люблю этот мир, потому что он никогда не может быть сладким, как вкус малинового варенья.

Мама раскраснелась, ей было жутко неловко.

– Матиас, прости, я не хотела тебя обидеть.

– Вы не обидели, – спокойно ответил Матиас. – Вы просто считаете меня сказочником. Тот, кто рисует и разговаривает с котиками Бастиана, мечтает на другом языке. Но ведь это не плохо, правда?

– Что не плохо? – опешила мама.

– Быть сказочником.

– Не знаю, – еще больше растерялась мама.

– Значит, у вас не было веселого детства!

Мама сделала вид, что не услышала Матиаса. Взрослые не любят, когда дети говорят по – взрослому.

– Что ты будешь делать, Матиас, если котики вдруг от тебя уйдут? – поинтересовался папа, больше для того, чтобы смягчить ситуацию. – Они ведь могут уйти или они всегда будут с тобой?!

Матиас грустно вздохнул.

– Дядя Матео, если котики убегут от меня, – он задумался, – это лишь будет обозначать, что я перестал мечтать. Без мечты никак нельзя, понимаете, – возбужденно доказывал Матиас.

– Пусть котики никогда от тебя не убегают, – папа взял руку Матиаса и сжал ее в своей, будто хотел ему передать свою уверенность или силу. – Ты прав, без мечты никак нельзя жить!

– Спасибо, что вы меня понимаете. Вы котикам очень нравитесь!

– И много у котиков хранителей? – поинтересовался папа.

– Когда много хранителей, нарушается порядок. – Матиас говорил важно и уверенно. – Беспорядок котикам не нужен. Сейчас два хранителя: я и Зяба.

– Больше может быть? – снова поинтересовался папа.

И Матиас выдал такое, что у мамы и бабушки от изумления глаза стали большими.

– Все решают котики.

Папе ответ Матиаса понравился.

– Очень правильная позиция – никогда ни в чем не надо торопиться.

* * *

Вы удивитесь, когда узнаете, что Жабыч кроме обычного капанья на мои детские мозги еще рассказывает сказки. Да, да! Не всегда – когда в хорошем настроении.

Сегодня он решил досказать про Микаэля. Я мог узнать конец сказки в прошлый раз, но уснул. Легкая хрипотца голоса Жабыча, как колоратурное сопрано, отличается большой подвижностью звука. Его хочется слушать, слушать – и засыпаешь.

Сказка Жабыча про то, как Микаэль потерял свое сердце. Он совершал плохие поступки, не слушал родителей, обижал младших братьев. Даже утопил в реке щенков своей любимой собаки Блони. После этого случая Микаэль проснулся и понял, что у него нет сердца. Вместе с ним исчезли радость, смех, красота. Микаэль все видел в черно – серых тонах, для него не было солнца, только вечный дождь и промозглый ветер. Он разучился мечтать, смотреть в даль моря, как раньше. Даже родители не могли помочь сыну. Когда Микаэль о чем – то хотел попросить, из его уст вылетали только ругательные слова. Люди стали его бояться, избегать.

В прошлый раз Жабыч остановился на том, что Микаэль ушел от людей к злому волшебнику. Стал ему служить.

Жабыч продолжил рассказывать.

«Все боялись бессердечного Микаэля, склонялись перед его могуществом. Однажды он разбил армию самого сильного волшебника, взял в плен его красивую дочь и на глазах отца безжалостно казнил ее. И волшебник проклял Микаэля на самую изощренную пытку, которая только существовала.

У безжалостного Микаэля появлялось сердце, но только ночью, когда он крепко спал. Сны стали для него настоящей мукой. В них он был совсем другой: добрый, любящий, но как только первые лучи проникали в ночное небо, Микаэль снова становился бесчеловечным и жестокосердным.

Каждое утро Микаэль старался вспомнить свои сны, но это никак ему не удавалось. Однажды с войском он сжег деревню, которая ему снилась по ночам, а вместе с ней родителей, друзей, любимую девушку. Он даже сжег голубятню, которую сам же построил в своем сне.

Погибли все голуби, кроме одного. Он и выклевал ночью глаза Микаэлю, сделав его слепым. Лучи солнце уже не возвращали Микаэля в тот беспощадный мир, в котором он правил по утрам, но и в новом мире он испытывал нечеловеческие страдания: Микаэль любил людей, делал все для них, но люди не любили его, боялись его, потому что сердце к нему так и не вернулось.

Измаявшись, Микаэль приполз на коленях к волшебнику, у которого убил дочь. Он долго просил его избавить от таких нечеловеческих терзаний, и, когда почти потерял надежду, что получит помощь, волшебник смилостивился.

– Зачем хочешь вернуть себе сердце? – спросил строго волшебник. – Хочешь снова стать человеком?

– Очень!

– Заслужи его! Не жди, что я тебе его дам, с тобой должны поделиться частичкой своего сердца все те, кому ты принес горе.

– Разве они поделятся? – с отчаянием просил Микаэль.

– От тебя зависит.

– От меня? – сильно удивился Микаэль. —

О чем ты, волшебник?

– Люди добрые, они забывают принесенное им зло. Они оценят твою искреннюю доброту, и тогда в твоей груди забьется настоящее сердце.

Микаэль посмотрел на небо слепыми глазами, поднялся… и пошел к людям…

Жабыч замолчал. Сказка закончилась.

«Грустная сказка», – со вздохом произнес я.

«Мне казалось, что жизнеутверждающая, – возразил Жабыч. – Главное, что Микаэль понял, что без сердца никак нельзя».

«И без людей», – добавил я.

Каждый из нас ушел в себя.

«Интересно, какое у меня сердце?»

«Главное, оно у тебя есть!» – отреагировал живо Жабыч.

Я чувствовал, что Жабычу было важно не только досказать мне сказку про Микаэля, но еще что – то, чего он никак не решался у меня спросить.

«Ты хотел досказать только сказку про Микаэля?» – спросил я.

Жабыч замялся и все же решился…

«Тобиас, если ты Хранитель котиков, тогда и я как бы Хранитель? Мы же с тобой неразделимы?!»

Жабыч умеет ошарашить или еще лучше – вогнать в ступор.

«Всё в твоих руках, как у Микаэля. Если ты искренне полюбишь котиков Бастиана, уверен, сможешь стать Хранителем».

Жабыч не сразу ответил. Обмозговывал сказанное.

«Я хочу дружить с котиками Бастиана», – сказано было искренне.

Сразу стало светло на душе, будто в хмурый день засветило солнце, одаривая всех теплотой.

Я засыпал и еле слышал бормотание Жабыча.

«Солнечные котики… Это и в самом деле сказочно…»