Текст книги "Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры"

Развитие идей новой философии на Западе и в России

Не вводя никаких новых оценок, мы постараемся познакомиться с происхождением и характером просветительной философии XVIII века по источникам, уже заслужившим в религиозной науке полное признание.

«Отличительный характер или, лучше сказать, сущность этой философии составляют отрицание всего тогдашнего европейского строя, религиозно-церковного, государственно-политического и общественного, и стремление заменить его новым строем. И это отрицание и стремление к новому были вызваны, с одной стороны, накопившимися в прежнем строе разными злоупотреблениями и недостатками, а с другой – новыми научными идеями, резко обличившими эти недостатки.

Новое умственное движение получило название французской философии, но Франция была не столько изобретательницей, сколько распространительницей новых идей, которые зародились в Реформации и получили первоначальное свое развитие в Англии и Голландии. Там, в Англии, после великих открытий Ньютона, при быстром развитии физико-математических и естественных наук, и особенно опытной философии Дж. Локка, во всех сферах человеческой деятельности появились новые идеи: религиозные, научные, государственные и общественные.

В религиозно-нравственной сфере получил развитие так называемый деизм (естественная религия разума) и тесно связанное с ним учение нравственной философии, или учение моралистов, выразившееся в сочинениях А. Коллинза («Рассуждение о свободном мышлении»), В. Лайонза («О непогрешимости человеческого разума»), Дж. Толанда («Христианство без тайн»), А. Шафстбери, лорда Болинброка и др. Сущность деизма как философского направления состоит в том, что в основе всех вещей признается Божество, по существу, не имеющее личности. Деисты, хотя и признают бытие Высочайшего Существа – Творца мира, но в то же время ограничивают Его деятельность по отношению к последнему только актом первоначального создания мира. За исключением этого момента мир представляет вполне самостоятельное целое. Бог и мир противополагаются как две независимые субстанции; Бог остается в неизмеримой дали праздным и безучастным зрителем сотворенного Им мира; в мире все существует и совершается по своим, хотя в начале и данным от Бога, но затем абсолютно независимым от Него, естественным законам. Отсюда и нормы поведения человека (нравственность) приобретают внерелигиозный автономный характер, определяемый естественными склонностями человека.

В философии и науке вообще из сочинений Локка («Опыт о познавательной способности человека», «Письма о религиозной терпимости», «Мысли о воспитании») развился сенсуализм, перешедший потом в материализм и с особенною полнотою выразившийся в сочинениях французского философа Кондильяка, который в своем трактате о чувствованиях источником всех идей и познаний поставил чувственное ощущение. По его мнению, «источником всех наших познаний служит внешний опыт. Душа наша первоначально есть чистая таблица (табула раса) или белая бумага без всяких букв, на которой отпечатлеваются представления, получаемые нами из внешнего мира при помощи чувств. Кроме чувства, мы имеем, конечно, рассудок – способность повторять, сравнивать и соединять между собою воспринятые нами впечатления и делать из них новые сложные представления или понятия, необходимые для того, чтобы не растеряться в разнообразии и множественности частных представлений… Но эта деятельность рассудка формальная; сам собою он не может произвести никакого нового представления или понятия, независимого от опыта».

Голландия и Швейцария сделались первым и главным пристанищем этих новых идей. В Нидерландах поселился скептик Бейль (†1706) и в своем «Историко-критическом словаре» первый начал указывать разные недостатки в области религии, науки и государства. Потом, будучи перенесены во Францию, новые идеи через посредство французского языка и французской литературы стали распространяться по всей Европе. Первым распространителем этих идей во Франции и других странах был Вольтер (†1778). Познакомившись с учением английских деистов и моралистов, он распространял это учение во всех своих сочинениях и, проповедуя естественную религию разума, вместе с тем с ожесточением нападал на Откровение, христианство и Церковь. В то же время Монтескье в своих сочинениях излагал новые общественные и политико-государственные идеи. Это первый период развития французской философии и литературы.

Второй ее период составляет учение энциклопедистов, во главе которых стояли Дидро (†1784) и Даламбер (†1783). В своем энциклопедическом словаре они стремились все модные идеи, религиозные, научные и политические, перевести из книг и круга людей во все классы общества и тем самым способствовать практическому применению их в жизни.

Самыми характерными сочинениями Дидро, последовательно представляющими сначала скептическое, а потом материалистическое и атеистическое учение, надобно признать «Философские мысли», «Письма о слепых», «Письма о глухих и немых», «Философские принципы относительно материи и движения» и др. Даламбер был математик и в то же время занимался философией. Как математик он известен преимущественно трактатом о динамике, а как издатель «Энциклопедии» он обратил на себя внимание знаменитым «Предисловием к Энциклопедии», в котором он представил новую систему человеческих знаний, или новую классификацию наук, на основании их современного развития, определив место и значение каждой науки, ее пределы и отношение к другим наукам. К Дидро и Даламберу примыкало множество ученых и писателей того времени.

В то время как Вольтер, Дидро и энциклопедисты, раскрывая недостатки и злоупотребления во всех сферах человеческой деятельности и полагая главный их источник в невежестве, громко и настойчиво требовали полного и повсюдного господства разума и просвещения, Жан-Жак Руссо начал доказывать, что современное просвещение, современные науки и цивилизация имеют такое превратное и гибельное направление, что могут подавать только повод к самым сильным возражениям против всякого просвещения, науки и цивилизации, что вообще чем больше человек учится и развивается, тем более портится в нравственном отношении и становится несчастнее в жизни, что единственное средство для того, чтобы уничтожить зло, или положить конец испорченности, заключается в том, чтобы возвратиться к природе, к простым и естественным принципам первоначальных человеческих обществ, когда еще не было ни науки, ни искусства, ни богатства, ни роскоши, но не было и испорченности нравов. Время Руссо составляет третий период французской философии, когда его идеи из книг стали переходить в народ и прилагаться в разных сферах жизни.

Быстрому распространению идей новой философии всего больше содействовали во Франции издавна развившиеся и в это время особенно усилившиеся разные недостатки и нестроения во всех областях жизни. В сфере религиозной и церковной господствовали грубое суеверие в народе и страшный фанатизм и нетерпимость католического духовенства, которые выражались в ожесточенных религиозных спорах и преследованиях протестантов. В области государственной, при неограниченном деспотизме власти, – возмутительные злоупотребления чиновников и нестерпимое угнетение бедных и слабых со стороны богатых и сильных. В общественной и частной жизни поражали испорченность нравов и открытый разврат. Учение философии, которая объявила протест против такой испорченности и таких злоупотреблений и обещала вывести человечество на новый лучший путь, принято было с восторгом. Вместо религиозного фанатизма философия проповедовала веротерпимость, свободу совести и разумное отношение к предметам веры; в области государственной вместо деспотизма и абсолютизма – новые разумные начала власти, новые гуманные отношения между управителями и управляемыми; во всю жизнь, общественную и частную, стремилась ввести принципы свободы, равенства и братства между людьми. Руссо восстал против роскоши, изнеженности, испорченности нравов. Явилась новая наука о воспитании, основанная на началах свободы, простоты и естественности. Эта наука обещала перевоспитать человечество и создать новую породу людей, свободную от прежних суеверий, предрассудков и пороков. Такие идеи и стремления философии были приняты с увлечением всеми людьми, которые были недовольны существующим порядком. За них с жаром ухватились многие государственные лица и правители в Европе и начали совершать по ним разные реформы. К числу таких правителей относилась Екатерина (в Пруссии – Фридрих Великий, в Австрии – Иосиф II, в Швеции – Густав II). Очень понятно, что и самый век, в который явились и стали распространяться такие идеи и стремления, был назван веком Просвещения, веком философским.

Но между идеями философии и действительной жизнью пролегало безмерное расстояние. Оказалось, что некоторые идеи, образованные чисто теоретическим путем, совсем неприложимы к действительности. Другие же идеи, переходя в действительность, под влиянием невежества или злонамерения, разных страстей, интересов и других условий жизни совершенно изменяются и получают нежелательное направление, что часто из хорошей самой по себе идеи могут произойти самые дурные дела. Так, из высокой идеи веротерпимости при неправильном ее понимании развивается индифферентизм и совершенное равнодушие ко всякому верованию и ко всякой религии. Из идеи разумного отношения к предметам веры, которое сначала совершенно справедливо проповедовалось как необходимое средство против религиозного фанатизма и разных суеверий, а потом вышло из разумных границ и было перенесено на предметы Откровения, совершенно недоступные для разума, образовался деизм, или естественная религия разума, которая и была поставлена на место христианского Откровения. Из деизма же скоро развились материализм и атеизм. Сначала философия справедливо восставала против разных суеверий, вкравшихся в область религии, а потом уже совершенно несправедливо стала говорить, что и вся религия вообще есть выдумка жрецов. Вольтер, проповедуя религию разума, с ожесточением нападал на Откровение, христианство и Церковь. Но если Вольтер был деист и отвергал всякую религию, однако же допускал бытие Бога, говорил, что если бы не было Бога, то Его необходимо было бы выдумать, и находил нужным, хотя бы в видах политических, признавать бессмертие духа, то Дидро и энциклопедисты проповедовали уже чистый материализм и атеизм. Последний должен был неизбежно повести к совершенному отвержению всяких начал нравственности и к господству чувственных наслаждений… Руссо восставал против учения атеистов, против испорченности и развращения нравов, но, защищая религиозное чувство и веру в Бога, он в то же время отвергал Откровение и всякую положительную религию.

Такова была в общих чертах «просветительная» философия XVIII века, обаятельному влиянию которой поддалась вся Западная Европа. И Россия, введенная Петром I в общее русло европейской жизни, само собой понятно, не могла избежать влияния этого великого движения умов. Начало этого влияния относится еще ко времени Елизаветы Петровны, но полной силы это влияние достигает в царствование Екатерины II, которая сама была воспитана на французской литературе.

С первых же лет своего царствования Екатерина II вступает в литературные сношения с корифеями французской философии. С Вольтером она состояла в оживленной переписке целых 15 лет (1763–1778). Не меньшей благосклонностью пользовался и Дидро. Когда парижский парламент осудил «Энциклопедию» и запретил ее продажу, Екатерина II через Шувалова предложила Дидро перенести печатание «Энциклопедии» в Петербург, от чего Дидро, впрочем, должен был отказаться. Когда в 1765 году было закончено издание «Энциклопедии», Екатерина II купила у ее редактора за 15 000 франков его библиотеку, которую оставила Дидро в пожизненное пользование, назначив ему при этом 1000 франков ежегодного жалованья как заведующему библиотекой, и заплатив ему два года спустя это жалованье за 50 лет вперед. В 1773 году Дидро, уже 60-летним стариком, посетил Екатерину II, причем она проводила с ним почти ежедневно по нескольку часов в интимной беседе. Знаменитый математик и философ Даламбер не раз приглашался Екатериной II в воспитатели наследника престола Павла Петровича, но безуспешно. Кроме того, императрица состояла в переписке с известным ганноверским доктором Пиммерманом, бароном Гримом и мадам Жоффрэн, при салоне которой имела своего особого поверенного, и с другими современными представителями французской философии и европейского общества.

Примеру императрицы следуют и вельможи. Таков, например, князь Голицын, посредник Екатерины II в сношениях с энциклопедистами. И. И. Бецкий, как известно, переписывался с Дидро и Жоффрэн; граф Воронцов и граф Шувалов – с Вольтером и Мармонтелем; братья Орловы – с Руссо. В бытность свою за границей русская знать считала своим долгом знакомиться с модными философами и прежде всего съездить на поклон к Фернейскому патриарху – Вольтеру. Помимо этих, так сказать, официальных визитов к светилам западной философии и литературы, русские, проживая за границею, входили в более близкие отношения с западными учеными обществами и литературными кружками.

Особенно сильному влиянию философии энциклопедистов подвергались русские молодые люди, отправлявшиеся за границу для получения образования в тамошних университетах. Здесь они вступали в самое живое и широкое общение с европейской наукой и философией. В то же время в самой России в обществе развивается страстное увлечение всем французским, и русская интеллигенция с помощью распространенного тогда знания французского языка получает возможность знакомиться с произведениями модных писателей и дома через посредство той массы французских сочинений, которая ввозится в то время из-за границы.

А к услугам лиц, не знакомых с французским языком, является обширнейшая переводная литература. Известно, что в 1768 году при Академии наук по инициативе Екатерины II была учреждена особая Комиссия для перевода с иностранных языков на русский. Трудами этой Комиссии, а также частных лиц были переведены сочинения: Вольтера, Монтескье, Дидро, Даламбера, Гельвеция, Кондильяка, Локка, Мармонтеля, Мабли, Руссо и др. По свидетельству митрополита Евгения (Болховитинова), масса переводов ходила еще в рукописях. Таким образом, французская литература и в подлинниках, и в переводах получила у нас сильное распространение.

Обаяние моды было настолько сильно, что это увлечение охватило собою всю русскую интеллигенцию того времени. Произведения Вольтера и других модных философов сделались необходимой принадлежностию каждого претендовавшего на интеллигентность русского дома. Сочинениями Вольтера и энциклопедистов увлекались люди всевозможных слоев общества: князья и ремесленники, офицеры, помещики, министры, писатели. Известно, что адмирал Грейг старательно изучал сочинения Монтескье и Гельвеция. П. С. Потемкин трудился над переводом Вольтера и Руссо. В глуши степной провинции тамбовский помещик И. Г. Рахманинов переводил и печатал в своей типографии сочинения Вольтера. В Казани директор гимназии М. И. Веревкин собирался перевести и напечатать всю французскую «Энциклопедию» полностью. Словом, степень увлечения русского общества французской литературой и философией была чрезвычайно высока, и вопрос о том, какое воздействие производила эта философия и вообще французское просвещение на русское общество, приобретает для нас особый интерес.

Влияние французского просвещения на русское общество

«Просветительная» философия Запада на русской почве дала весьма своеобразные всходы. Чтобы правильно оценить их, надо представить умственное состояние тогдашнего русского общества. Времена допетровской Руси тогда были еще слишком недалеки. Единственным светильником образования в России в то время являлся новорожденный Московский университет. Вся наличность тогдашних образовательных средств, помимо Университета и духовных школ, исчерпывалась четырьмя гимназиями (одна в Петербурге, две – в Москве, одна – в Казани) да несколькими военными училищами, основанными при Анне и Елизавете. Да и эти немногие учебные заведения находились еще в зачаточном состоянии, не исключая и Университета. За недостатком школ приходилось пользоваться частными средствами обучения – средствами, более чем недостаточными, подчас самыми примитивными.

Естественным результатом подобного положения дел являлось почти всеобщее невежество. Страницы многочисленных записок современников представляют слишком много данных, свидетельствующих об этом невежестве даже высших слоев русского общества блестящего екатерининского века. Невежество является одной из самых частых тем сатирических журналов того времени. Это невежество было и официально засвидетельствовано одним из лучших представителей эпохи – Бецким – в докладе Екатерине II («О воспитании юношества в России»: хотя в России и есть различные учебные заведения – «но мало, буде не совсем ничего, существительных плодов от того собрано»). Умственная неразвитость тогдашнего общества была настолько еще велика, что даже в высших слоях его еще крепко держалась прямая предубежденность против образования, пренебрежение им. В данном случае мы находим любопытное свидетельство современника: «Дворяне, – говорит он, – почитают невежество своим правом; человек со сведениями не только не уважается у них, но избегается».

Таким образом, новейшее западное просвещение встретило на Руси совершенно неподготовленную для себя почву, и потому о широком влиянии его, в частности его основной положительной гуманной стороны, на современное общество не может быть и речи.

Конечно, среди этого общества были и подлинно просвещенные люди, с серьезными убеждениями, но они были редкими точками на общем темном фоне тогдашней действительности. К таким лицам нужно отнести прежде всего Екатерину II, государственная деятельность которой запечатлена духом современного западного просвещения. Кроме Екатерины II заслуживают уважения и такие лица, как княгиня Дашкова, Бецкий, Радищев, Державин и в особенности Ломоносов, который был уже предметом нашего суждения с этой стороны. К этой же категории просвещенных людей нужно отнести ряд духовных лиц – митрополита Платона, епископа Дамаскина и других – соединявших в своем лице блестящую образованность с высокой нравственностью.

При всеобщем поклонении новым просветительным идеям, при всем господстве их в тогдашней литературе, при всей распространенности их в обществе – эти идеи, говоря вообще, скользили лишь по поверхности русского общества, туго проникая вглубь умов и сердец. Для громадного большинства тогдашних русских людей все эти произведения Вольтера и энциклопедистов были дороги лишь как модное украшение гостиной; вся эта просветительная литература явилась лишь занимательным чтением в часы досуга – чтением, на которое набрасывались с жаром, но из которого выносили лишь темы для салонных разговоров. Воспринимаемое поверхностно, модное чтение в лучшем случае сообщало лишь, говорит один известный наш историк, блеск уму русского читателя, потрясало даже его нервы: никогда русский человек не плакал так охотно от одних хороших слов – но и только. Слезы, восторженность были патологическим развлечением, нервным моционом и не отражались на воле – идеи не переходили в дело, слова не становились фактами. «Вольнодумец спокойно читал книгу о правах человека рядом с крепостной девичьей и, оставаясь искренним гуманистом, шел на конюшню расправляться с провинившимся слугою» (В. О. Ключевский).

Но если слабо влияла на русское полуобразованное общество положительная, гуманная сторона французской философии, то тем сильнее действовала на него отрицательная сторона этой философии и литературы, и особенно отрицательное отношение к предметам веры и нравственности. Кощунственное отношение Вольтера к религии, Церкви и христианству – его сочинения были самыми распространенными у нас – не только легко усвоялись русскими современниками, но в силу той же необразованности русского общества и в силу обаяния моды особенно заразительно действовали на тогдашнюю русскую полуцивилизованную среду. Французский скептицизм получил у нас самое широкое распространение и породил в обществе известное пресловутое «вольтерьянство», его религиозное вольнодумство или скептически легкомысленное отношение к предметам веры и нравственности.

Эта чужеземная зараза усиливалась у нас еще условиями тогдашнего воспитания, которое было лишено всякого национального и религиозно-нравственного характера. Новые заграничные учителя, которые целыми толпами являлись на Русь с предложениями своих педагогических услуг, были людьми, совершенно неподготовленными к важному делу воспитания. Большинство из них у себя на родине были лакеями, парикмахерами, ремесленниками. А по своим нравственным качествам большая часть этих выходцев из страны Вольтера были люди «без всяких религиозных убеждений и без всяких правил христианской нравственности, одним словом, совершенные неверы»… Из системы их воспитания Закон Божий совершенно вычеркивался, и даже имени Господа Иисуса Христа не слышали от них питомцы, не говоря уже о книгах Священного Писания, о Евангелии… Большей частью эти педагоги ограничивали свой образовательный курс практикой французского языка да сообщением сведений о том, что Франция есть первое государство в мире, а Париж – первый город в свете, а веру в Бога называли глупостью, приписывая ее крайнему невежеству.

Результаты такого воспитания можно очень легко себе представить. Лишая русских питомцев всякого чувства национальности и патриотизма, модное воспитание подрывало в них и все религиозно-нравственные устои. Из рук модных педагогов выходили разные фонвизинские Иванушки и Советницы, юноши и девушки без всяких нравственных принципов, с презрением ко всему родному, русскому, и с предельным благоговением перед всем французским, словом, выходили в жизнь с легкой головою и пустым сердцем.

Образовательные путешествия по Европе, которые представляли собой заключительный акт воспитания богатой и знатной русской молодежи, служили лишь дальнейшему ее нравственному разложению. Русские недоросли, воспитанные невежественными французскими гувернерами, во время своего пребывания за границей лишь предавались праздной и шумной жизни, проводили время в кутежах и разгулах, проматывая иногда целые состояния, и возвращались на родину совершенно испорченными. Таким образом, вся постановка тогдашнего воспитания носила в себе семена глубокого разложения общества.

К сожалению, и школьное образование того времени было слишком слабо развито и плохо поставлено, чтобы противодействовать деморализующему влиянию домашнего «французского» воспитания. Достаточно вспомнить, что до второй половины XVIII века школьное образование было лишено у нас религиозного элемента. Закон Божий не входил в курс светских, чисто профессиональных, школ, и все религиозное образование было сосредоточено в школах духовных. Правда, во второй половине XVIII века, когда была осознана необходимость общего гуманитарного образования, в новых общеобразовательных школах получил свое место и Закон Божий. Но, с одной стороны, укоренившееся уже воззрение на него как на предмет чисто «поповский», а с другой – самые инструкции и уставы новых школ, составленные в духе современных либеральных веяний, весьма сильно ослабляли значение религиозного воспитания в светских учебных заведениях.

Таким образом, в продолжение почти всего XVIII века единственным источником религиозного образования являлась духовная школа. Но поскольку она обслуживала лишь духовное сословие, то есть была школой сословной по преимуществу, то и влияние ее на русское общество и народ можно измерять лишь влиянием духовенства, которое в массе своей все же продолжало оставаться малоподготовленным к ответственной религиозно-просветительской деятельности. Верующий народ, конечно, хранил основы православного благочестия, но так называемое общество русское, в особенности высшее общество, в значительной своей части чуждалось Церкви и, вместо искания крепких и здоровых убеждений, предавалось вольнодумству, под которым нужно разуметь легкомысленное неверие в сочетании с безнравственностью жизни.

Нет никакого смысла приводить многочисленные свидетельства современников о содержании тогдашнего вольнодумства, ибо знакомство с безобразиями человеческого поведения может только отдалять, отвлекать нас от положительных явлений эпохи. Но все же считаю полезным указать на примеры влияния вольтерьянской философии, на примеры, поучительные в том смысле, что они касаются лиц известных и значительных в истории русской культуры. К ним можно отнести, например, Ивана Елагина, который в молодых годах, по собственному его признанию, «прилепился к сочинениям лестным и заманчивым, к писателям безбожным», которые, «пленив сердце» его «сладким красноречия ядом, пагубного ада горькую влили в него отраву». Следует упомянуть и об Иване Лопухине, который в 17 лет «охотно читывал Вольтеровы насмешки над религией и прочие подобные сочинения». Д. И. Фонвизин, выросший в религиозной семье, среди самой благочестивой обстановки, в юности играл не последнюю роль в обществе вольнодумца князя Ф. А. Козловского и в это же время написал свое известное стихотворение «Послание к слугам» с весьма скептическим отношением к вере в Промысл Божий и в Божественное мироправление. Струя вольтерьянского скептицизма проникла даже в сочинения такого благонамеренного писателя, как автор знаменитой оды «Бог», – Державина, который в стихотворениях «На смерть князя Мещерского» и «На смерть Кутузова» довольно скептически выражается относительно бессмертия души. В стихотворении «На смерть князя Мещерского» он дает, например, такое четверостишие:

 
Вот прах его; он здесь.
Где дух? – Он там.
Где – там? Не знаем.
Мы только плачем и рыдаем.
 

Та же нотка скептицизма, но уже сильнее, звучит в другом стихотворении, «На смерть Кутузова»:

 
Вот гения блестящий век!
Где ум? Где дух? Где блеск и сила?
И что такое человек,
Когда вся цель его – могила,
А сущность – горсть одна земли?
 

Сама Екатерина II была в значительной мере заражена религиозным либерализмом, о чем свидетельствует ее утилитарно-политические, в духе Вольтера и Монтескье, взгляды на религию и Церковь.

Таким образом, отрицательного влияния французской философии не избежали многие серьезные представители русского общества екатерининского века.

Общим во всех слоях общества результатом влияния отрицательных идей модной философии явилось всеобщее пренебрежение каноническими постановлениями Церкви. Пост, богослужение, долг христианской исповеди и причащение и т. д. – все это стало считаться предметами отжившими, непристойными для просвещенного общества. В это время проявляется даже стремление санкционировать этого рода либерализм официальным путем. Я разумею тот проект прокурора Святейшего Синода Мелиссино, в котором последний изложил самые либеральные предложения. Этот проект, конечно, был отклонен Святейшим Синодом. Но самый факт его появления в это время достаточно красноречиво говорит о разрушении религиозно-нравственных устоев русского общества.

Легко понять, из каких источников мысли черпали представители этого общества правила жизни и поведения. Они читали у Ламетри о том, что чувственные удовлетворения составляют высшее счастие для человека; они повторяли вместе с Гельвецием, что «одно себялюбие и личная выгода должны быть единственными двигателями всех человеческих суждений и поступков», что «искать удовольствия и избегать неудовольствия наше единственное побуждение в жизни»; у Дидро они усваивали мысль о том, что страсти не должны быть побораемы, ибо они вполне естественны и не только полезны, но и необходимы для человека; а от Гольбаха узнавали, что вся традиционная нравственность есть продукт предрассудков, привычек и инстинктов; истинную же цель жизни составляет счастие и благополучие.

Эта легкая французская мораль, эта проповедь эгоизма и удовольствия пришлась как нельзя более по вкусу изнеженной русской знати, и, в силу обаяния моды и своей заманчивой легкости, новые идеи увлекли тогдашнее полуобразованное русское общество, породив всеобщую страшнейшую распущенность нравов.

При Екатерине II во главе Синода в течение 10 лет (1763–1774) стояли такие два обер-прокурора, православие которых было более чем сомнительно. Так, «первый из них, Мелиссино, предложил Священному Синоду снабдить синодального депутата в комиссию для составления уложения такими предложениями реформ церковной жизни: об ослаблении и сокращении постов, которые, за тяжестью их “редко кто прямо содержит”, об уничтожении суеверий касательно икон и мощей, о запрещении носить образа по домам, о сокращении церковных служб для “избежания в молитве языческого многоглаголания”, об отмене составленных в поздние времена стихир, канонов, тропарей, о назначении вместо вечерен и всенощных кратких молений с научениями народу, о прекращении содержания монахам, о дозволении выбирать из священников епископов без пострижения в монашество, о разрешении епископам проводить брачную жизнь, о разрешении духовенству носить “пристойнейшее платье”, об отмене поминовения умерших, будто бы дающего простым людям лишний повод к вере в мытарства, а попам к вымогательству, об облегчении разводов и о дозволении браков свыше трех, о запрещении причащать младенцев до 10 лет, пока не на учатся вере» (И. Я. Порфирьев). Эти предложения свидетельствуют о том, что их автор, стоявший во главе Священного Синода, был явно не православным человеком и, по-видимому, стремился к тому, чтобы сделать Православие приемлемым и для вольтерьянски настроенного общества. Конечно, Священный Синод, состоявший из православных иерархов, отверг эти предложения и составил свои в духе православного учения.

Второй обер-прокурор, Чебышев, был совершенно неверующим человеком и нередко открыто, при публике, заявлял о своем неверии в Бога, говорил разные «гнилые слова» в присутствии членов Синода и задерживал издание сочинений против модного тогда неверия (Е. Н. Поселянин).

Если к этим фактам и обстоятельствам добавить отобрание в казну монастырских имений и введение монастырских штатов, то время Екатерины II нельзя признать особенно благоприятным для Церкви.