Текст книги "Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры"

Представители церковно-учительной мысли

Русская государственная власть, действуя со времени Петра I автономно от Церкви, тем не менее стремилась видеть последнюю пособницей всех своих мероприятий. Во второй половине XVIII века, когда светская литература развилась настолько, что могла стать сильным средством пропаганды нужных государству идей, правительство в лице Екатерины II уже не так нуждалось в поддержке церковного слова, как это было при Петре I. Но Церковь все равно не могла оставаться без участной к жизни Отечества русского и продолжала помогать государству во всех его добрых начинаниях и усилиях, направляемых к благоденствию народа. Церковь помогала государству не только в лице своих высокообразованных иерархов, принимавших широкое участие и в научной, и в общественно-просветительной деятельности, санкционируя действия государственной власти с церковной кафедры. Помогала Церковь государству сохранением и укреплением религиозно-нравственных основ жизни русского народа, заботясь и о его духовном просвещении.

С усилением новых идей Церковь, незыблемая в своем духе и постоянная в осуществлении заветов Христова учения, получала значение того регулятора духовных стремлений русского общества, который заставлял его пользоваться западной мыслью больше для возбуждения собственной русской мысли. Церковь ограждала передовых деятелей государства от увлечения западной культурой и не давала забывать свою русскую природу, свое сыновство по отношению к народу и этим самым питала национальное сознание лучшей части интеллигенции. Эта роль Церкви, благодетельная для государства во всякое время, получила особое значение в эпоху Екатерины II, которая не отличалась особой религиозностью, хотя и выполняла все предписания Церкви. Екатерина II хорошо понимала, что сила и крепость государства весьма много зависят от силы веры и благочестия его членов, что гражданские законы имеют свою опору в Законе Божием и что там не может исполняться закон гражданский, где не исполняется Закон Божий.

В лице подвижников благочестия Православная Церковь просвещала светом Христовой веры русский народ, обороняла русскую душу от искушений чуждой культуры, а в лице особенно образованных архипастырей и проповедников вела неустанную работу и среди русского общества. Эта работа состояла не только в обличении заблуждений и пороков общества, но и в раскрытии истин православной веры, у которой в то же екатерининское время появился новый противник, более тонкий и опасный, чем открытое безбожие, – это масонство, просочившееся к нам также с Запада.

Помощь Церкви государству выражалась в деятельности высокообразованных иерархов и белого духовенства, принимавших широкое участие и в научной, и в общественно-просветительской жизни тогдашнего передового общества. Так, при учреждении Российской академии в состав ее 78 членов вошло 19 духовных лиц, из них 11 монашествующих и 8 лиц из белого духовенства, и все эти лица явились деятельными участниками в трудах Академии. Очень многие ученые из духовенства выдвинулись тогда на научном поприще, создавая многочисленные труды в самых различных областях знания: составляли и издавали словарь русского языка, переводили научные труды с иностранных языков, составляли научные руководства для учебных заведений, писали исторические исследования, создавали труды по богословию и философии и т. д.

Замечателен тот факт, что в научной области главное усилие ученого духовенства направлялось на собирание и изучение сокровищ русского народного творчества, особенно в области языка и русской старины. В этом усилии сказалась также забота Церкви по сохранению национальных основ русской культуры, которая не должна была уступать своего господства власти чуждых русскому духу идей Запада.

Многие духовные лица, сверх обширных богословских знаний, сделались известны научными и литературными трудами. К ним нужно отнести архиепископа Нижегородского Дамаскина (Семенова-Руднева), который писал «О следах славянского языка в писателях греческих и латинских», издавал сочинения Ломоносова, Феофана Прокоповича и митрополита Платона; архиепископа Екатеринославского Амвросия (Серебренникова), известного своим переводом «Потерянного рая» Дж. Мильтона и составлением «Оратории», которая еще долго употреблялась в качестве учебного руководства; архиепископа Архангельского Аполлоса (Байбакова), всю жизнь занимавшегося учеными трудами: составил курс статистики, написал «Пиитику», которая, наряду с «Ораторией» архиепископа Амвросия, долго держалась в школах как учебное руководство, писал толкования на книги Священного Писания и был автором целого ряда повестей аллегорического характера. Следует отметить и замечательные ученые труды протоиерея Московского Архангельского собора Петра Алексеева, бывшего членом Российской академии. Кроме церковного словаря памятниками его учености являются такие сочинения, как «История Греко-Российской Церкви», «Словарь еретиков и раскольников», издание «Православного исповедания» Петра Могилы с разными примечаниями и др.

Еще более плодотворной была деятельность просвещенного духовенства в собственно богословской области. Из длинного ряда славных имен, украсивших собою русскую богословскую мысль, прежде всего следует выделить митрополита Платона (Левшина), составившего «Православное учение веры», катехизис для священноцерковнослужителей и еще два катехизиса, бывших учебными руководствами в школах. Архиепископ Белорусский Георгий (Конисский; †1795) написал догматическое богословие на латинском языке. Епископ Смоленский Парфений (Сапковский; †1795) составил книгу «О должностях приходских священников», имевшую несколько изданий и переведенную на английский язык как образцовое в этом роде сочинение. Митрополит Петербургский Амвросий (Подобедов; †1818) издал руководство к чтению Священного Писания, епископ Нижегородский Вениамин (Румовский-Краснопевков; †1811) – «Новую скрижаль». Можно привести длинный ряд имен, которыми отмечены многочисленные богословские труды того времени.

Между духовными учеными и писателями екатерининского времени встречаем мы особенно много переводчиков с западных и древних языков. Среди переводчиков заслуживают внимания такие ученые лица, как архиепископ Московский Амвросий (Зертис-Каменский; †1771), который перевел с латинского «Гроциево рассуждение против атеистов и натуралистов»; архиепископ Астраханский Анастасий (Братановский-Романенко; †1806), издавший в 1794 году сочинение на тему «Предохранение от неверия и нечестия»; архимандрит Калязинского монастыря Феоктист, переведший с французского «Слово о вольнодумцах и неверующих» Жака Сорена, и ряд других. Эти переводы следует отметить главным образом потому, что они были направлены против философии энциклопедистов.

В ту же пору жил и подвизался знаменитый старец Паисий (Величковский), архимандрит Нямецкого молдавского монастыря, который перевел с греческого «Добротолюбие» и положил начало широкому духовному движению, приведшему к возрождению наши многочисленные монастыри. Он создал школу духовной жизни, влияние которой сказалось впоследствии и на светском обществе, и на многих представителях русской культуры, русской религиозной мысли.

Особенно много трудилось высокоученое духовенство в области живой проповеди. Екатерина II хорошо понимала, что сила и крепость государства весьма много зависят от силы веры и благочестия его членов, и поэтому она повелела Синоду составить сборник поучений на все воскресные и праздничные дни, чтобы по этому сборнику священники могли поучать народ вере и благочестию во всех городах и селах. Такой сборник и был составлен особой комиссией из трех лиц: митрополита Гавриила (Петрова), митрополита Платона (Левшина) и епископа Гедеона (Криновского). В сборник вошло 104 поучения разных авторов: Иоанна Златоуста, Илии Миниата, Жака Сорена, митрополита Платона, митрополита Гавриила, архимандрита Гедеона (Ильина) и др. В предисловии к сборнику было сказано: «Хотя каждый священник обязан учить свою паству Закону Божию, но еще мы не благословлены толико от Бога, чтобы везде были священники просвященные и учительные… Того ради за полезное и нужное рассуждено Церковью Божию снабдить поучениями, которые содержали бы в себе учение всех должностей, какими обязан истинный христианин и добрый гражданин, и оное учение изъясняемо было бы слогом ясным и потому каждому вразумительным, порядочно расположенным и потому долго в памяти содержатися могущим, притом приятным и пристойного святости Церкви сладкоречия исполненным и потому не скучным, но усладительным и поучительным».

За этим сборником был издан другой на тему: «Книга кратких поучений о главнейших спасительных догматах веры и заповедях Божиих, и о должностях, из разных святых отец и учителей собранная». В предисловии к сборнику сказано, что «еще Петр Великий повелел издать такую книгу, но его воля до сих пор не была исполнена. Синод, издав поучения на воскресные и праздничные дни и имея попечение, дабы и в прочие дни сынове православные Христовы Церкви поучаемы были, посвящает пользе общей книгу сию, в которой правила веры и нравоучения, почерпнутые из книги святых отец и лучших поучений, расположены порядком бого словии с тем, дабы всякий священник, отец и хозяин имел что и в каждый день к наставлению вверенных им прочесть».

Издание этих книг было весьма нужным и полезным мероприятием, потому что сборники образцовых поучений служили основой для самообразования духовенства, сообщали ему единство усилий в просветительной работе и приобщали его к положительным идеям европейского просвещения.

Наиболее яркими проповедниками слова Божия, много потрудившимися в борьбе с вольнодумством своего времени, являются такие светила церковно-учительной мысли, как митрополит Московский Платон (Левшин), митрополит Петербургский Гавриил (Петров), архиепископ Астраханский Анастасий (Братановский), и на юго-западе: протоиерей Иоанн (Леванда) и архиепископ Белорусский Георгий (Конисский) и многие другие славные проповедники.

Жизнь и деятельность каждого из них, направленная к единой цели, была полна своеобразия и тех особенностей, которые определяются обстановкой и условиями их деятельности. Замечательно то, что эти люди в любой обстановке умели хранить святость жизни и исполнять свое высокое призвание.

Блестяще образованный в Московской Академии и имевший наклонность к аскетической жизни, Гавриил Петров 29 лет был пострижен в монашество и через два месяца был уже ректором семинарии и наместником Лавры. Через три года его сделали ректором Академии и настоятелем Заиконоспасского монастыря, а по смерти митрополита Гедеона (Криновского) он на 33-м году жизни был назначен епископом Тверским, а в дальнейшем – архиепископом и митрополитом Петербургским. Его заслугам принадлежит целый ряд деяний, ставших достоянием истории. Так, он испросил у императора Павла освобождение духовенства от телесного наказания. В Российской академии он был первенствующим членом. Екатерина II, уважая его ум и таланты, сделала его членом Комиссии Нового Уложения. В Российской академии он много работал по составлению словаря русского языка, написал целый ряд ученых сочинений, но особенную услугу оказал делу проповедничества изданием двух упомянутых выше синодальных сборников церковных поучений, куда вошли и его собственные восемь поучений.

Дарование митрополита Гавриила было таково, что в его сочинениях и поучениях отражалась главным образом «философская стихия своего века»; идя навстречу стремлениям современности к завоеванию прав разума на познание, он ставит своей задачей дать всему разумное обоснование, сообщить строгость и последовательность в выводах, ясность и отчетливость в изложении мыслей. «Гавриил любил проводить в своих проповедях современные гуманные идеи о законе, долге и управлении, о правах и обязанностях человека, личных и общественных. Это и приобрело ему репутацию мудрого и просвещенного учителя».

Таким образом он стремился утверждать истины Православия как бы в сфере человеческого разума, тем самым показывая разумное превосходство православного учения. В эпоху выдвижения разума на первое место в познании истины это направление религиозной мысли митрополита Гавриила было особенно нужным и важным, ибо оно и для разума обнаруживало превосходство веры.

В силу своего высокого положения и близости к императорскому двору митрополит Гавриил должен был отдавать неизбежную дань обычаям высшего общества, но в личной жизни оставался строгим аскетом, питался овсяной кашицей и был крайне сдержанным и молчаливым. На его примере мы можем убедиться в возможности достойного несения креста жизни в условиях высокого церковно-общественного положения.

Особенной славой проповедника, ученого и духовно светлого архипастыря пользовался знаменитый митрополит Московский Платон (Левшин). Обладая очень выгодной наружностью и прекрасным голосом, он снискал себе славу «московского апостола» и «второго Златоуста», хотя и не стремился к ней. Эта слава выходила и за пределы России: о нем упоминает Вольтер как о знаменитом проповеднике, творения которого достойны древнего Платона. Знал его лично и Дидро, приезжавший по приглашению Екатерины II в Петербург.

Исключительная любовь митрополита Платона к творениям святителя Иоанна Златоустого сообщила его трудам и проповедям нравственно-практическое направление, которым вообще отличается русская религиозная мысль. А изучение Цицерона и Квинта Курция выработало в нем превосходного оратора. «Отличительными свойствами его проповеди были: необыкновенная ясность и краткость в объяснении самых трудных предметов, естественность и применительность к состоянию и потребностям слушателей, живая речь, наполненная меткими образами и сравнениями, и при всем этом глубокая назидательность». Для нас с вами, разумеется, важно и полезно, интересно и поучительно проследить направление и содержание религиозной мысли митрополита Платона, откликавшейся на все явления современной ему жизни.

В слове «О пользе благочестия», сказанном в присутствии Екатерины II в 1763 году, митрополит Платон указал на необходимость благочестия во всякой деятельности, во всякой службе во всех гражданских делах. «Дела гражданские, – говорил он, – суть: судить, защищать неповинного, повинного осуждать, править другими, разбирать всякие дела ко всякому удовольствию и, во всем крепко наблюдая правду, стараться о всяком благополучии. Но не знаю, как может все сие, без обиды другого, исполнить который имеет душу благочестием и страхом Божиим необузданну… А наипаче благочестие и страх Божий превосходную силу и премногую пользу имеет в многотрудном государственном управлении, где надобно сто очей ко усмотрению всякого дела обстоятельств, сто ушей к выслушанию всякой просьбы, где тысяща неудоборешимых узлов, тьмы едва преодолеемых трудностей. Как же все сие решить? как все оные труды без отягчения снести, без особенной Божией помощи, и ежели Он Сам невидимо не подкрепляет и не умудряет. Никак невозможно… Соломон, когда с благочестием почитал Бога, – все дела его текли по его желанию; но как только совратился с Его святого пути, то тотчас царство его к падению клониться начало. Понеже, сказал ему Бог, не сохранил еси заповедей Моих, и повелений Моих, яже заповедах тебе, раздирая раздеру царство твое из руку твоею (3 Цар 11, 11)». Эта проповедь произвела такое сильное впечатление на Екатерину II, что она приказала ее немедленно напечатать, а митрополита Платона назначила законоучителем наследника, великого князя Павла Петровича, и вскоре – придворным проповедником.

Попутно интересно отметить, что даже на Екатерину II, религиозность которой гнездилась лишь в расчетах ее политического и философического разума, проповеди митрополита Платона производили огромное впечатление, подавлявшие в ней движение недовольства и гнева. Так, однажды митрополит Платон, видевший пороки двора, сказал сильное слово о милосердии, в котором гневно восстал против богатых и знатных людей, охотно тратящих огромные деньги на суетный блеск и оставляющих без внимания и помощи бедных. Императрице это слово, видимо, не очень понравилось своим откровенным намеком на роскошь двора, и она сказала окружающим: «Отец Платон сегодня был сердит. Однако хорошо сказывал. Удивительный дар слова имеет». На это кто-то из правдивых вельмож заметил: «Проповедник при дворе всегда покажется сердитым, если будет прямо говорить правду». Записан и другой отзыв Екатерины II о Платоне: «Отец Платон делает из нас, что хочет: хочет, чтобы мы плакали, мы плачем; хочет, чтобы мы смеялись, мы смеемся». Эти отзывы показывают, что проповеди митрополита Платона направлялись к наиболее развитому органу восприятия придворных слушателей, то есть к разуму; и сила воздействия была такова, что слово это проникало и до сердца, которое начинало волноваться тем, к чему разум оставался безучастным. Проповедник прекрасно понимал, на какую сторону слушателей нужно было действовать и влиять: там, где сердце народа жаждало утешения, он обращался к нему с отечески проникновенным душеспасительным словом, доступным младенческому уму простых людей и питательному для их сердца; а там, где заявлял свои права на истину кичливый разум, митрополит Платон преподносил учение веры в ярком свете высшей разумности.

Этот знаменитый проповедник прекрасно понимал, что открытая борьба с заблуждениями и пороками высшего общества вызвала бы только резкое недовольство против него и, конечно, быстро привела бы его к молчанию. Поэтому он, внимательно следя за всеми течениями современной жизни, вовремя отзывался на них с тем чувством меры, которое делало его слово особенно действенным и влиятельным.

Видя, что «рабское подражание всему иностранному, соединенное с презрением ко всему отечественному, вызвало во многих сожаление о старине, доходившее даже до осуждения всего нового и иностранного», митрополит Платон старался примирить эти крайности в слове на день святых апостолов Петра и Павла. Объясняя слова Спасителя – блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах (Мф 16, 17), – он говорит:

«Явление плоти и крови, во-первых, есть, когда что почитается за истинное и доброе по одной привычке. Многие тому наследуют, то одобряют и держат, что с млеком младенчества приняли или что видят у большей части в употреблении. Но как разум, да и всегдашний опыт нас уверяет, что мы привыкаем не только к доброму, но едва ли не больше и к худому; для того рассуждение, утверждаемое на одной только привычке, больше животным, нежели разумной твари приличествует. Отсюда рождается невежество и суеверства. Понеже мысль, привычкою, как оковами, к исследованию новых истин сама у себя вольность отнимает и в скудости своей почитает себя довольною, в невежестве просвещенною, в заблуждении благочестивою… Подлинно, не надо и обычаев переменять, но добрых; а худое и вредное переменить на доброе и полезное есть действие разума, Духом Святым просвещенного. Чтоб кто худой привычки не заражен был пороком, надобно старание прилагать о добром воспитании… До худой же привычки может принадлежать и то, когда что-нибудь почитается добрым и истинным за одну древность. Подлинно, древность может быть доказательством истины, но не есть сие доказательство всегда неоспоримо. Ибо в древности как было много хорошего, так было же немало и худого. И потому нужно дать свободность просвещенному разуму, чтоб исследовать и самую древность и в ней разобрать, что подражания и что отвращения достойно.

Но и то есть действие плоти и крови, когда что-нибудь почитается справедливым и хорошим за одну новость. Как помянутый порок есть чаще старых людей, так сей по большей части молодых. Их горячая мысль поражается, когда что-нибудь остро, хотя неосновательно, выдумано или написано, когда что прелестно, хотя слабо сделано. Они тогда становятся надменны, думая, что было б сие некоторый род порабощения, если б старым мнениям последовать, думая, что их предки и вся древность была в заблуждении, которое узнать им посчастливилось. Такие люди подобны младенцам, которые на все новое свои отдают глаза и самое разженное уголье, прельщаясь видом их, в руки брать не боятся, почему и ожигаются. Если б новость была истины основанием, то надобно б сей истине перемениться в ложь, когда б новость состарилась. Но истина ни стареет, ни обновляется; ибо она есть вечна».

Вот вам яркое выражение истинно церковного отношения к вопросу о старом и новом, о прошлом и настоящем, об отцах и детях. Одна лишь Церковь заботится о единстве настоящего, прошедшего и будущего, собирая отовсюду в сокровищницу жизни только доброе и хорошее, истинное и полезное во все времена и для всех людей. Церковь предостерегает нас от силы и давления привычки, в которой «источник невежества и суеверства» и рабства мысли. Она же предписывает нам и внимание к новому, но внимание, ищущее блага, добра, истины, которая «ни стареет, ни обновляется» и, следовательно, является единой и для отцов, и для детей. Какое это могучее единство – Церковь, в которой настоящее соединяется с прошлым в осуществлении истины, в которой отошедшие из земной жизни продолжают оставаться в живом союзе с живущими и любовно готовят путь будущим поколениям.

А «русские вольнодумцы, начитавшись Вольтера и энциклопедистов, больше всего нападали на Церковь, выставляя ее помехою просвещения и всякого свободного развития, поборницею невежества». В ответ на эти нападки митрополит Платон в своих проповедях говорил, что ни Церковь без общества, ни общество без Церкви существовать не могут, что законы гражданские утверждаются на основании Закона Божия, что если в обществе не будет истинных христиан и хороших членов Церкви, то в нем не будет хороших и честных граждан.

Разбирая причины современного ему неверия русского общества, митрополит Платон приходит к выводу, что источником этого неверия являются: невежество, ложное просвещение и развратная жизнь. О ложном просвещении он говорит: «Кажется, никоторый век столько не был несчастлив самомнительною и дерзостною ученостию, сколько нынешний… Никогда столь смело не было рассуждаемо и говорено о вещах веры святейших. Таинственные истины кладутся на слабейшие весы рассудка человеческого. Едва ли какой разговор почитается сноснее или еще приятнее, как тот, в котором с посмеянием перетолковываются установления Церкви, предания древнейших веков, дражайший залог наших почтеннейших предков… Оставляю доказывать, сколько таковые рассуждения суть неосновательны и ложны: да и не имею нужды доказывать…»

Ясно, что неверие русского общества, не имея под собой никакой исторической почвы, являлось не больше как выражением раболепства перед Западом, подражанием вольнодумству его идейных законодателей – французских энциклопедистов. А для большинства тогдашнего обеспеченного класса неверие являлось просто удобным поводом к оправданию нравственно распущенной жизни. «Известно, – говорит митрополит Платон, – что развратности нравов ничто не есть столь противно, как вера. Ибо она препятствует прихотям, постыждает страсть, у склонностей плотских отнимает волю. Развращенная душа на таковое светило смотрит с отвращением: болезненным ея очам свет ея противен; истина ея прободает нежное страсти место. Почему, дабы себя из сих затруднений извлечь, старается отовсюду себя заградить, чтобы спасительное ея напоминание к ней не доходило; а когда б и дошло, то меньше б действовало; то выдумывает разные сумнения, смешные заключения и оные присвояет святости веры, дабы она тем отвратительнее ей казалась и, следовательно, тем бы меньше препятствовала поступать по своим прихотям».

Атеизм французских энциклопедистов и их русских подражателей направлял свои стрелы главным образом против учения о Промысле Божием в мире, против Таинств христианского учения и против церковных обрядов. Имея в виду возражения против Таинства Воплощения, что оно непостижимо для разума и несогласно с ним, митрополит Платон в слове в день Благовещения объясняет, что христианская вера, как откровение Существа высочайшего и бесконечного, должна быть выше человеческого разума и неизбежно должна содержать в себе тайны, непонятные для разума. «Я-де не могу понять. Подлинно так: вера, если б ума твоего сосудцем была измеряема, величество ея было б унижено. Она есть та, которая составляет превосходнейшее действие самые Премудрости Божия. Почему не только не удивительно, что ты ее совершенно не понимаешь, но еще тем более она священна и почтенна. Я-де не понимаю. Но, по крайней мере, понимаешь то, что ни к чему худому она не руководствует: по крайней мере, все веры учение внушает тебе любовь к Богу, к ближнему, и хранит честность нравов. Ныне празднуемое воплощение Сына Божия есть непостижимо; по крайней мере, то понятно, что доказывает оно любовь Божию к нам, что толико снисходит Он к человеческому роду, что толико печется о спасении нашем».

Можно привести и дальше целый ряд замечательных проповедей, в которых митрополит Платон показывает значение и необходимость каждого догмата, каждого Таинства Православной веры, указывает ясные следы творческого разума в мире, защищает и объясняет учение о бессмертии души и загробной жизни, восстает против несоблюдения постов, против роскоши и распущенности нравов.

Всем явлениям современной ему жизни митрополит Платон давал свою оценку в проповедях, на всякий запрос времени отзывался своим религиозным мнением, всегда ясным, убедительным и, безусловно, церковным. Частые соприкосновения с высшим обществом нередко ставили его в необходимость отражать враждебную язвительность, прямые нападки, злобные выпады. И во всех случаях митрополит Платон оказывался на высоте своего религиозного сознания. Так, находясь при дворе императрицы, митрополит Платон хранил строгость монашеской жизни и обличал в проповедях модные атеистические учения своего века. Однажды знаменитый энциклопедист Дидро, бывший в Петербурге по приглашению Екатерины II, зашел к митрополиту Платону и повел с ним такую беседу: «Знаете ли, отец святой: философ Дидро говорит, что нет Бога». – «Это еще и прежде него сказано», – спокойно заметил Платон. – «Когда и кем?» – «Давид сказал: Рече безумец в сердце своем: несть Бог. А вы то же говорите устами».

Говорят, что Дидро, опешив перед находчивостью митрополита Платона и не сумев возразить дальше, бросился ему на шею.

Вот и другой случай его остроумия. В Чудовом монастыре была при входе картина Страшного Суда. Митрополит Платон шел в Чудов, когда одна известная ему графиня рассматривала картину и, увидев митрополита Платона, обратилась к нему за благословением. Он спросил: «Что вы рассматриваете? картину?» – «Смотрю, – отвечала язвительная женщина, известная своим легким поведением, – как архиереи идут в ад». – «А вот, – сказал ей митрополит Платон, указывая ей на адские муки вольной женщины, – поглядите-ка на это».

Служение митрополита Платона было великолепно. В большие праздники он ездил в золотой карете, запряженной шестеркой белых коней в шорах. Перед ним шли скороходы, ехали вершники. Около кареты бежал народ, чтобы поглядеть на митрополита Платона. Так приехал он однажды к известной Дашковой, президенту Академии наук, которая спросила его: «Преосвященный, вас возят шесть коней, а Христос всегда ходил пешком». – «Так, – отвечал ей митрополит Платон. – Христос ходил пешком, и за Ним овцы следовали. А я своих овец не догоню и на шестерке».

Все эти факты я привожу к тому, чтобы показать, как по-настоящему религиозный и высокопросвещенный человек в любых положениях и обстоятельствах жизни умеет оставаться на высоте своего архипастырского служения, заботясь не о себе, а о славе Божией. Ни почет, ни богатство, ни высокое положение не могли помешать митрополиту Платону выполнить свое высокое назначение, которое состояло в том, что он духу западного свободомыслия противопоставлял дух истинной православной церковности, вольнодумному рассудку показывал высшую разумность веры и перед обществом, восставшим на Церковь Христову, утверждал ее вечное достоинство и незыблемость.

Таким и должен был быть православный иерарх, который по положению своему соприкасался с высшим светским обществом, с правительственными кругами, с ученой интеллигенцией своего времени. Таким и был митрополит Платон: ученый христианин для ученых, богатый христианской мудростью для правителей государства, полный христианской благости для немощных, грозный гневом пастыря для развращенных и отступников, везде устойчивый и ясный, мужественный в защите истины и кроткий в послушании святой воле Божией. Словом, истинный апостол Христовой Церкви.