Текст книги "Процесс"

Россия разгромлена не иноземцами, а своим же народом, шедшим более 70 лет по гибельному пути.

То, что случилось, можно назвать национальной катастрофой мирового значения. Ее совершили люди, утратившие даже первобытное моральное начало и обуреваемые яростью, в которой не было даже логического животного чувства.

Обнажая все это, мы хотим предупредить читателя, что речь идет не о классической истории России, которая сегодня вроде бы уже не актуальна. Дух времени, о котором мы поведали, продолжает жить силами людей, которые сходны по типу с теми, которые творили преступления в 20-50-х годах и далее. Сегодня такие люди пусты, лицемерны и циничны. И это неудивительно. Они воспитаны 70-ю годами уникального режима. Об этом заявляет природа вроде бы новых правящих. Изменить ее может только воля людей, от которых требуется честность и отвага, рождающаяся веками.

Продолжим.

Одним из методов террора стала провокационность действий советской власти. Так, она вроде бы содействовала изучению трудов Маркса и Ленина, но не допускала какого-либо творческого отношения к их идеям. Если человек пытался развить прочитанное и делал собственные выводы, то он попадал в разряд неблагонадежных, получал ярлык «ревизиониста» и подлежал изоляции.

НЭП был введен не только в экономических, но и в провокационных целях. За годы существования такой политики были выявлены сохранившиеся после революции предприимчивые люди. В конце 20-х гг. они были репрессированы, а их средства производства и капиталы конфискованы, хотя их деятельность была легальной и приносила огромный доход государству. Сук, на котором могло удержаться государство, был обрублен.

Сочиненная Бухариным лживая демократическая конституция 1936 г. провоцировала честных людей принимать ее положения буквально. Чьи-либо требования конституционных прав и свобод доказывали неблагонадежность такого лица. Тайное голосование на выборах являлось основанием для специального исследования бюллетеней с зачеркнутыми фамилиями кандидатов для установления личности голосовавшего. Абсолютный результат таких выборов достигался вбросом в урны дополнительного числа бюллетеней и прямой подтасовкой результатов. Есть подозрение, что и сейчас используются такие методы.

Провокационное начало содержала и сама атмосфера террора. Она поощряла людей писать лживые доносы о круге своих знакомых. Это помогало властям оправдывать и расширять карательные действия, а также приобщать к ним новых людей. Откровенно провокационным был открытый призыв к критике и самокритике, вводивший в норму публичные доносы на должностных лиц и саморазоблачения людей. Страна жила в атмосфере взаимных подозрений каждого в крамоле, и это было удобным не только для карательных органов, но и для создания нужной политической атмосферы доносительства и ложного признания арестованных на допросах.

Своего рода постоянной провокацией являлось продвижение человека по должностной лестнице до тех пор, пока он не совершал неугодный верхам шаг или не проявлял себя не заслуживающим доверия. Выйти из высшего круга власти живым было невозможно. Человек, посвященный в тайны этого круга, был обречен. Например, ликвидация палача – наркома Ежова была произведена потому, что он выполнил и перевыполнил задания по террору и оставался носителем особо важной преступной информации, полученной им в ходе сотрудничества непосредственно со Сталиным.

Если человек получал от него предложение занять высокий пост и отклонял его под любым благовидным предлогом, он также подлежал уничтожению. На его место подбиралось другое лицо. Но чем больше такой человек старался, тем скорее исчерпывал свои возможности и разделял судьбу своего предшественника. Инфаркты и инсульты были распространенным заболеванием большевистской верхушки. Для своего спасения человек не должен был поддаваться на одобрительное отношение к нему начальства. Уцелели от властного лицемерия только те, кто четко различал границу между демагогией и действительностью. Переходить ее было бесполезно.

Режим тяжкой ношей ложился на плечи его проводников и объяснял дальнейшее. Можно утверждать, что Н. Хрущев, сделавший на XX съезде партии доклад по разоблачению Сталина, преследовал цели не только самооправдания оставшегося у власти круга. Главная причина: ему был не по плечу прежний размах политического злодейства! Заодно он провоцировал противников из низов (диссидентов) на шаги к демократии. Выход из подполья обнажал их и представлял резерв для репрессий на будущее.

Принципом большевизма, основы которого заложил Ленин, было «цель оправдывает средства». Этот принцип иезуитов, поддержанный Н. Макиавелли (его труды были настольной книгой Сталина). Несмотря на вроде бы его всесилие, он никогда не приводил к власти. Только в России он победил и показал, каким смертоносным орудием эта тактика является.

Интересно и то, что культура, как оказалось, может также подчиняться системе обманной власти. Можно ли вообще о ней говорить?

Ее ролью было изменять сознание людей, не затронутых более жестким «лечением». Для этого были задействованы те же отрасли, что и в так называемых буржуазных странах. Литература и искусство поощрялись властью, но только в тех случаях, когда духовный мир, создаваемый ими, соответствовал официальной идеологии и атмосфере советизма. Настрой литературы в советском ключе был задачей критики. И она выполняла ее. Ликвидация безграмотности сделала доступной для каждого партийную пропаганду. Образовалась пропасть между духовной жизнью и реальностью. Тем не менее, она принималась людьми как нечто нормальное.

Иллюзии такого мира были рассчитаны на тех, кого можно было убедить, что его жизнь протекает в атмосфере чистоты и товарищества. Это были люди, верящие в будущность своего небывалого государства. Они были готовы отказаться от нажитого прошлого в «разрушенном до основания мире». Это было стремление к бескорыстной жизни – русской национальной мечте. Они не подозревали, что вовсе не следуют формуле «Интернационала». Основание тоже подлежало разрушению.

Молодежь, часть средних слоев видели в большевизме романтические черты, потенциал созидания. Рождались новаторские тенденции. Появлялись способные поэты, артисты, музыканты. Они были нужны власти для гуманистического истолкования атмосферы создаваемой жизни. Одновременно расширялся второй тип преданных власти людей – серых, зло равнодушных, не столько устремленных к неясному будущему, сколько одержимых неприязнью к чистоте душевной, ко всякому моральному усилию, людей тяготеющих к жестокости и принуждению. Это теневое основание было главным.

Нравственная глухота такого типа людей не желала иметь что-либо общее с какой-то поступательной идеей. Они жили необходимостью попрать всех, кого мы отнесли к первой группе. И они одержали пиррову победу. Интеллигенция вынуждена была соглашаться с идейной базой такого регресса и не могла противостоять его всесокрушающей сущности. Логика обеих сторон обрела извращенное существование.

Обе группы создали собственную культуру, если можно так называть противостоящее духовное существование. У первой она была наполнена идеализацией советской жизни на основе строгого идейного содержания. Вторая становилась все циничнее и жестче. В результате сложилась так называемая советская цивилизация, соединяющая светлые социальные ожидания и нависший над ними меч. Несовместимость злой воли и добрых надежд породила ложность и опасность творческих усилий.

Согласно такой духовной структуре создавалась модель нового человека – упрощенного, автоматизированного, напоминающего не живое существо со всем многообразием его проявлений, а схему. Она могла слушаться, совершать подвиги, работать в лабораториях. Такое человекообразное существо не могло жить в свободном мире, где от него требовалась индивидуальность, творческие усилия, право на ошибку, а только в оранжерее или в клетке. В зависимости от приносимой пользы или вреда, установленного хозяевами.

Подобная модель добивалась враждебности ко всем иным типам духовного мира. В сферу творчества пришел инстинкт самоцензуры. Она сказывалась даже в оценке лучших произведений мировой культуры, считая их всего лишь разоблачением буржуазного строя, а советскую культуру – органичной, говорящей о прекрасном настоящем и счастливом будущем.

Кинофильмы в массе своей были плакатны и лапидарны, как популярная песня. Недаром она часто становилась центром фильма. Сценическая игра, индивидуальность была заменена на типажность. Сильное чувство быстро переходило на политическое, сливающееся с личным настолько, что последнее становилось ненужным. Оставался пафос в его различных выражениях, похожих на оркестровые отбивки.

В театральном искусстве существовало тяготение к классике. Оно должно было показать, что социальная проблематика дореволюционной поры успешно решена в СССР. Значит, отражение на сцене вопросов прошлого должно было восприниматься советским зрителем с изрядной долей снисходительности. Зритель отворачивался от вечных проблем, якобы решенных новым советским строем, и был готов обсуждать только мастерство исполнения. Оно должно было быть предельно реалистическим. Революционные попытки встряхнуть зрителя театральной метафорой (режиссер В. Мейерхольд, умерщвленный за это в Сухановской тюрьме) толковались политизированными критиками не как новаторство, а как попытка унизить зрителя непонятной для него творческой иносказательностью. Спектакли с советскими сюжетами подавались с пафосом и вдохновением в противоположность классическому наследию, акцентированному на мещанской безвыходности. Пафос подчеркивал ложь. Считалось, что явление вдохновенного большевизма и есть новаторство, не нуждающееся ни в каких дополнениях, расширениях и изысках. Зрители впитывали его и считали идеалом МХАТ, понимание искусства которого не требовало от них никаких усилий.

Все это делало невозможным поиск новых форм художественности и возможным только обращение к ремесленническому подходу к искусству. В создании произведений советской культуры принимали участие и способные люди. Их талант был совмещен с мистифицированным миром, который они обязаны были выдавать за подлинную жизнь. В убогой действительности их игра, если только она несла отпечаток мастерства, воспринимались людьми как некая отдушина в их серой жизни.

Идеология на экране, сцене, на эстраде нередко выступала в образе сильных и бесстрашных людей, смысл жизни которых был только в крайних категориях, в любви или ненависти. Люди охотно погружались в атмосферу искусственного энтузиазма, на фоне которого их будни обретали многозначительную перспективу. Такая гипнотическая система называлась «социалистическим реализмом». Создавались произведения с оранжерейной тематикой или пронизанные назойливым и схематическим оптимизмом. На выставке «Москва – Берлин» в 1994 г. были представлены творения нацистского и советского периодов. Они предельно ясно демонстрировали свою общность – застывшие пропагандистские штампы с эстетическими претензиями. Результат годился для тиражирования, подобно обоям в квартире.

Особое внимание уделялось массовым зрелищам, утверждавшим триумф новой великодержавности: парадам, шествиям, праздничным действам. Каждое из них было не столько праздником, на котором веселятся свободные люди, сколько громоздким, обрядовым, продуманным до мелочей представлением. Попытка создать стихийный карнавал в ЦПКиО им. Горького кончилась арестом директора парка Б.Глан. Праздничное настроение было загнано в рамки командной режиссуры. Подобное мы наблюдали и в нацистских публичных мероприятиях 30-х и 40-х гг.

Большую роль играла массовая советская песня. Она была оторвана от традиционной народной утрированным энтузиазмом, чего народная песня не знала и в чем не нуждалась. Человеку внушалось мироощущение первопроходца и то, что он в своей стране ценнее всех других на земле – некая высшая раса. Для этого был необходим волнующий, чувственный фон эпохи, подпитываемый романтической страстью в достижении цели. Будни рассматривались через калейдоскопические стекла общих надежд, выдаваемых как уже сбывшиеся. Они подчиняли и перерождали человека, создавали духовный мир, в котором не было места сомнениям, а существовала лишь высокая и слепая убежденность. Чем беззаветнее люди предавались этому просветленному и зловещему фанатизму, тем слабее, уязвимее они были, и тем проще было власти прикрываться выбранной идеей и расправляться с неугодными людьми. Нетрудно заметить, что подобного типа творчество несло тот же накал, что и германский нацизм. Большинство советских песен, в т. ч. И. Дунаевского, В. Лебедева-Кумача и подобных им сочинителей, были неумеренно вдохновенными, а это означало, что всякая нормализация настроения людей являлась уже антисоветской тенденцией.

Влияние официальной идеологии в ее художественном выражении на доверчивых людей можно также объяснить инфантильностью их сознания, продвинутого не вперед, а в далекое неразвитое прошлое.

Детская доверчивость взрослых людей допускала пафос так же, как игры в «казаков-разбойников» предполагают разделение сторон на «своих» и «врагов», только не шутку, а всерьез.

Это была фашизация культуры, катастрофический результат абсолютизации эстетических начал, согласно которым песенная триумфальность отражала ложное кредо жизни. Такие песни, как «Авиа-марш», «Марш веселых ребят», «Широка страна моя родная» и другие, несли черты сверхчеловека. Недаром мелодия «Авиамарша» была заимствована нацистами для популярной солдатской песни «Хорст Вессель». Таким было проявление всех сторон советского искусства, начиная от архитектуры и кончая ансамблем танца Моисеева.

Сталин одобрительно отнесся к новаторству В. Маяковского, поскольку его большевистский накал соответствовал духу двадцатых годов и не имел продолжения. (Поэт покончил с собой.) Останься он жив, его индивидуальное дарование и коммунистическая искренность были бы отвергнуты.

Уровень общей культуры падал, несмотря на ликвидацию неграмотности. Овладение пропагандистским письменным словом отрывало человека от нажитых моральных корней, повышало его восприимчивость ко всему, что говорила и писала власть. Советская культура держала людей в мобилизационном состоянии.

И все же наиболее ярким выражением чувств были в 20-х гг. народные песни «Кирпичики» и «Бублики», полные страдания и непонимания причин этого. Наиболее значительным произведением крупных форм стала эпопея «Тихий Дон», показавшая тщету революционных катаклизмов.

Но настоящее творчество, даже в столь трудные периоды, продолжало жить. Серебряный век (1900–1917 гг.) выразил себя в творениях Ахматовой, Цветаевой, Пастернака. Музыкальное новаторство проявлялось в сочинениях Шостаковича. Противостояние эпохе – в произведениях Мандельштама и Булгакова.

Разоблачительный эпос – у Платонова и Зощенко. Все они поплатились за это.

Сказанное о советской культуре снова перекликается с гитлеровским подходом к литературе и искусству. Нацистская газета «Фелькишер беобахтер» в те же времена подчеркивала, что только национал-социалистская концепция культуры имеет силу закона, а ценность творения определяют лишь партия и правительство. Геббельс повторял Ленина: «Нет искусства без тенденциозности, а наиболее тенденциозно то искусство, творцы которого претендуют быть от него свободными».

Сталин был того же мнения, но он не имел твердой идеологической основы. Созданный им строй требовал от общества единства не на основании того, что есть (нация), а на основании того, чего нет (коммунизма).

В этом случае творец и рядовой человек приходили к парадоксальному результату: один искренне писал то, что было органически чуждо человеческой природе, а другой так же искренне этим восхищался. Оба боялись обвинения в отчуждении от масс – тяжелейшем грехе. Оказалось, что вдохновение и страх могут сливаться воедино. На этом примере мы можем видеть, что интеллект и культура могут подвергаться коренным изменениям, и человек способен принимать их за творческое новаторство. Развитие мыслящего человеческого существа обманутого разоблаченным прошлым не видит перспектив и деградирует. В нынешней России, впитавшей дух раннего фанатизма, остается хаос и идейная пустота.

Подобной атмосферой дышали все сферы жизни большевистского периода. В административных учреждениях почти всех отраслей хозяйства царила атмосфера штурма, в которой со знаниями и точным расчетом мирились, но относились без уважения. Такое отношение противоречило одной из провозглашаемых официально целей: создать общество на научной основе. При этом власть понимала, что независимый от политики научный и технический результат может развеять идейный гипноз и поставить под сомнение теорию и практику советского строя.

Казалось бы, такое опасение не так уж страшно для всевластной разнузданности большевиков. Но они боялись, что научный прогресс может обнажить их идеологическую несостоятельность и влиятельные правители могут оказаться голыми королями. Поэтому наука и культура рассматривались режимом, прежде всего, как инструменты, которыми можно владеть только в узком русле постулатов власти. В результате творческая задача считалась выполненной даже тогда, когда ее результат не приводил к ожидаемому практическому итогу. Идеология, выполняющая роль священной коровы, использовалась лжеучеными для создания монопольных теорий и циничного карьеризма.

Так, сельскохозяйственная мысль Лысенко получила горячее одобрение власти, поскольку обосновывала задачи выращивания зерновых культур без нежелательных наследственных признаков. На практике она ограничивалась растениями, но верха видели в ней возможность применения и к человеку. Тогда можно было бы считать, что классическая биология, как и буржуазная философия, устарела, поскольку не имеет революционных перспектив. Это подкрепляло коммунистическое воспитание, дающее, якобы, необходимые результаты, а практически работало только на укрепление существующей властной воли.

Верховная власть автоматически уничтожала такие качества человека, как моральные принципы, широту мышления, духовный поиск. Такого рода черты противоречили политическому императиву так же, как в Средние века важнейшие открытия науки входили в конфликт с религиозными абсолютами. При этом режим не был лишен практичности. Ему были необходимы способные люди для соревнования с Западом. Но развитый ум представлял собой одновременно угрозу разоблачения лживых установок. Поэтому за талантом человека был установлен строгий контроль. Если достижения такого лица достигали высокой точки, то существовало два выхода из положения: его физическая ликвидация или помещение такого человека в тюремно-лабораторные условия, где он мог продолжить выполнение нужных власти заданий под непрестанным контролем. Идеи, а не только человек, если они развивались в таких «шарашках», выйти на свободу не могли.

Бывали исключения. Конструктор космических аппаратов Королев был освобожден, поскольку только он мог возглавить группу исследователей и конструкторов ракет. Маршалы Рокоссовский и Мерецков были вызваны Сталиным из лесозаготовочной каторги, где они жили под конвоем, и возглавили группу войск, которая успешно воевала против нацистского рейхсвера. Такие эпизоды говорят о том, что все репрессированные до и после войны способные люди не были ни в чем повинны. Уничтожение и заточение в лагеря объяснялись страхом Сталина перед их умственными и волевыми возможностями, могущими авторитетно предложить другой путь развития страны без указаний «незаменимого» вождя. Можно сделать вывод: свободная творческая мысль сильнее «передовой» большевистской идеи.

Великодержавность и самовластие руководили Сталиным. Из-за этого он боялся революционных настроений начала двадцатых годов и склонялся к реанимации авторитета царской России: ввел погоны в армии, стал называть ее не «красной», а «советской». Наркомов переименовал в «министров», ввел раздельное обучение в школах. Чиновники каждого ведомства стали иметь свою форму одежды. Например, министерство заготовок было полностью военизировано.

В 1944 г. он решил обогатить свою власть православной религией. Она была признана как одна из составляющих форм советской власти, а значит усиливающая под флагом православия верховное единовластие. Это дало неожиданный, хотя и вполне понятный результат.

Выращенный за прошедшие годы тип человека, пришедший с разрешения власти в высшие церковные круги, оказался полностью развращенным. Используя свою формальную независимость, он показал себя беззастенчиво коррумпированным и циничным. Ни о какой вере в Бога у него не могло быть и речи.

Настоятель Троице-Сергиевой лавры, отец Владимир, в откровенной беседе с автором этой книги называл свое учреждение «министерством православия», обслуживающим заказчика за деньги, подобно пошивочному ателье. В быту он был морально растленным, тяготеющим только к материальному богатству более, чем обычный мирской человек. И это понятно: люди церкви, раздавленные воинственно-ханжеской атмосферой официальной жизни, восприняли возрожденную церковную власть, оторванную от государства, как личную, без всяких моральных ограничений, и развивали ее до обычного бытового разврата.

Могут возразить: растленность высшей религиозной среды могла быть только в период застоя (приведенный выше эпизод относится к 1968 г. во время правления Брежнева). Но и Горбачевско-Ельцинская перестройка открыла резервы хищничества, «спрессованные» до этого периода в массах. Неудивительно, что сегодня (2011 г.) мы читаем в прессе, что премьер-министр так же как патриарх всея Руси строит для себя и челяди дворец у Черного моря (в Геленджике) рядом с особняками не страдающих скромностью нынешних министров и создал собственный автопарк из импортных автомашин. По-видимому, новый патриарх считает, что служение Богу можно сочетать с мирской суетой, то есть цезарево с боговым. Религия в его глазах – тоже маска, наподобие коммунистического вероучения, делавшая в свое время непогрешимыми всех представителей церковных верхов СССР. Но новый глава православной церкви показывает более светское мышление. Современный ум, наряженный в религиозный костюм, выглядит весьма странно и правде мышления не соответствует.

Говоря об извращенной природе большевизма, нельзя забывать о том, что речь идет о живых существах, создавших и возглавивших его. Писатель А. Грин, не найдя аналогий в человеческой истории, нашел животный прототип, подходящий для таких деятелей: «Коварное и мрачное существо это владеет силами человеческого ума. Оно также обладает тайнами подземелий, где прячется. В его власти изменять свой вид, являясь как человек, с руками и ногами, в одежде, имея лицо, глаза и движения, подобные человеческим и даже не уступающими человеку – как его полный, хотя и ненастоящий образ. Крысы (именно о них идет речь. – А. В.) могут причинять неизлечимую болезнь, пользуясь средствами, доступными только им. Им благоприятствуют мор, голод, война…Они собираются под знаком таинственных превращений, действуя, как люди, и ты будешь говорить с ними, не зная, кто это. Они убивают и жгут, мошенничают и подстерегают» (А. Грин. «Крысолов»)

Еще раз обратим внимание читателя: Ленин, Сталин и им подобные в глубине души никогда не были коммунистами. Их вполне удовлетворяло разбуженное и победившее всех личное властное начало на основе так называемой классовой борьбы. Хитрая и больная психология этих людей позволяла оперировать гуманистическими идеалами. Они расширяли масштабы властвования и собственного властолюбия. Тоталитарная власть в усиленном ее обличии отвечала симпатиям первого и второго вождей СССР.

Последнее требует пояснения.

Гитлер в противоположность большевистским вождям был человеком с открытой душой. Он исповедовал то, что проповедовал. Даже в самые трудные периоды своей власти он не лукавил, и этим снискал доверие немецкого народа. Поэтому он мог открыто идти к уничтожению ненужных ему людей. Все его действия не маскировались ложными целями, как у Сталина.

Последнему приходилось лавировать. Антифашизм прикрывал симпатии Сталина в гитлеровскому режиму.

И это жило не только в душе, но и сказывалось на практике.

В целях усиления пострадавшей в первой мировой войне Германии и привлечения ее настроений на свою сторону, в СССР, согласно негласному договору с ней, были созданы секретные военные центры: авиационный в Липецке, танковый в Казани, химического оружия в Нижнем Поволжье. Там обучался цвет немецкого генералитета: Модель, Гудериан, Браухич, Кейтель (позднее подписавший капитуляцию Германии), Манштейн, Крузе, Горн и другие, ставшие наиболее действенными военачальниками гитлеровской армии. Молодой Герман Геринг прошел школу летчиков в Липецке и достиг высоких результатов вождения самолетом. Там же действовали военные заводы, продукция которых шла в Германию. Обучение и производство на чужой территории позволяло Германии уйти от контроля победивших ее западных держав, изучить военный опыт и технику, значительно выросшие в мире за последние годы. Успехи третьего рейха в начале второй мировой войны вполне можно объяснить тщательной подготовкой к ней с помощью СССР.

Это было в тот период, когда Гитлер объявил о своей нацистской ориентации, и становилось ясно, что его популярность в Германии растет. Симпатия к нему Сталина побудила скрыть от советского народа, что пришедшие к власти нацисты после поджога ими рейхстага в 1933 г. истребили без суда тысячи коммунистов. Сам этот факт был советскому вождю тайно выгоден, ибо романтики-коммунисты, как мы уже отмечали, были Сталину не нужны, а обнародование их уничтожения усилило бы антифашистские настроения советских масс. Пока же он активно способствовал приходу к власти Гитлера путем внушения руководству КПГ прекратить бороться с нацистской угрозой, а сосредоточиться на борьбе с либерально-демократическими силами. Это дало нацизму политический перевес. В 1933 г. СССР первым признал гитлеровское государство.

Близость большевизма и немецкого нацизма зрела в верхах советского государства давно. Помогали этому объективные социальные изменения. В тридцатые годы ВКП(б) перестала провозглашать себя защитницей люмпенских слоев – основной силы октябрьского переворота – и начала опираться на средние, хотя и беспощадно репрессируемые ею слои. В Германии средний класс был опорой нового режима с самого начала. Примерно к 1934 г. социальная база обоих режимов оказалась близкой, и речь (негласно) могла идти уже не о классовой враждебности, а о вполне обычном состязании – мирном соперничестве в борьбе за собственные силовые возможности и политическое влияние. А возможно и о союзе.

Одновременно верховная власть в СССР учитывала, что в среде граждан СССР, искренне верующих в коммунистическое учение, германский нацизм вызывает глубокую антипатию. Руководство СССР было вынуждено лавировать между такими настроениями. Власть, согласно своей природе, шла к единению с гитлеровским тоталитаризмом. Усиление массового террора в тридцатых годах стало одним из решительных шагов к этому. Уже говорилась, что в числе десятков миллионов беспартийных было уничтожено и ядро идеалистов-коммунистов, рядовых членов партии. Как искренние антифашисты, не видящие ничего общего между нацизмом и коммунизмом, они мешали сталинским расчетам на будущее.

Последней уступкой этому слою стало участие в гражданской войне в Испании на стороне левых сил. Поражение республиканцев, правящих до этого страной, убедило Сталина в мощи молодого германского рейха, помогавшего каудильо Франко.

Нетрудно понять после этого истинную природу пакта Молотова – Риббентропа 1939 года. Начни Советский Союз войну с еще не вошедшей в силу германской армией в 1939 г., были бы шансы на победу без многомиллионных потерь 1941-45 гг. Можно ли считать, что за неполные два года мирного соглашения СССР перегнал бы Германию в воинском искусстве?

Судите сами. В течение этих лет германский рейх без труда разгромил Францию и почти без единого выстрела оккупировал Западную Европу. Полученный стратегический опыт и дополнительные людские и военные ресурсы стали мощной составляющей рейхсвера. СССР, следуя своей агрессивной мечте захвата других государств, вторгся, как агрессор, в Финляндию и по существу проиграл эту войну. В это время в нацистскую Германию шли из СССР нескончаемые эшелоны со стратегическим сырьем и военной продукцией. Их сопровождали слова Молотова: «Идя навстречу германскому правительству, мы потревожили свои общегосударственные резервы. Учитывая нужды Германии в кормах и хлебе, мы решили полностью удовлетворить просьбу Германии и поставить два с половиной миллиона тонн зерна». Сталин считал, что этим он подкрепляет свою искреннюю политику сближения с гитлеризмом.

Вот тут-то сказалась принципиальная разница в политическом противостоянии двух стран. В основе неприязни Гитлера к большевизму лежали идейные мотивы. У Сталина таких мотивов не было, поскольку коммунистическая цель была заведомо ложной. Настоящая основа – абсолютная власть – была сходна с вождистским национал-социализмом, но глава СССР недооценил его фундаментальную ориентацию – расовую идею, противоречащую провозглашенному интернационализму Советского Союза. Изменить фундаментальной идее, как это фактически сделали Ленин и Сталин, Гитлер не мог. С другой стороны, жажда власти, тем более в союзе с кем-то близким, затмила Сталину реальность. Его внутренняя ориентация сделала его слепым к предупреждениям о нападении Германии на СССР.

Уже в наши дни Президент России назвал пакт Молотова – Риббентропа аморальным. пакт разрешил Советскому Союзу напасть на Польшу, три прибалтийских государства и Бессарабию, присоединив тем самым их к СССР. Он хотел снять с истории своей страны ответственность за прошлое. Ведь нападение на Финляндию повлекло за собой исключение СССР из Лиги Наций. Сталин не обратил на это внимание. Все существование СССР было не просто аморальным, а преступным, так же как существование нацистской Германии и союз с ней. Напомним слова Гитлера:

«Все необходимые меры – расстрелы, принудительное переселение и т. д. мы предпринимаем несмотря ни на что и имеем на это право».

Глава американской разведки Гувер официально сообщал в июле 1940 г. о тайной встрече Гитлера и Сталина во Львове 27 октября 1939 г. Он утверждал, что между ними было подписано дополнительное соглашение о мире. Если это так, то можно понять, насколько подобный контакт мог успокоить Сталина, расположенного к нацистскому вождю.