Текст книги "Второй пояс. Откровения советника"

Постоянное присутствие посторонних в мастерской делало невозможным использование ее в качестве конспиративного места, и «Худойрам» подобрал для этой цели другие, более подходящие места.

При осуществлении встреч со своими агентами он использовал элементы маскировки и театрального грима. Порой даже сам Асад не мог распознать бывшего механика в скрюченном старике, прорвавшемся в кабинет с какой-то пустяковой жалобой.

Со временем холостяцкий образ жизни стал надоедать Джан Мохамаду. Природа брала свое, давая понять, что пора обзаводиться семьей. Нашлись добрые люди, которые познакомили его с красивой девушкой по имени Гульнара. Молодые люди понравились друг другу и уже через пару месяцев сыграли веселую свадьбу.

Доход от авторемонтного бизнеса и дополнительный приработок за негласное сотрудничество с полицией позволяли Джан Мохамаду вести безбедный образ жизни. Он снял небольшую квартиру в шестом районе города, где и поселился со своей супругой.

А весной у них родился сын, которому он дал имя Шакур – в честь своего бывшего друга детства Шакур Джана. Вот так и появился Шакур Джан номер два.

День рождения сына был примечателен тем, что в Кабуле произошел очередной военный переворот, во время которого президент страны – генерал Дауд был убит. К власти пришла Народно-демократическая партия.

Первоначально этот переворот, или, как его еще называли, Саурская революция, никак не отразился на размеренной жизни жителей Кандагара. Многочисленные базары и дуканы работали, как и прежде. Вот только цены на все товары взлетели до неимоверных высот. В городе появились патрули из числа защитников революции. В основном это были подростки и молодые люди, с важным видом расхаживавшие по городу и пристававшие с проверками ко всем прохожим. Доставалось от них и Джан Мохамаду.

Постепенно начали происходить изменения во властных структурах. Сменился губернатор, а затем полностью обновился состав провинциальной Джирги. Управление полиции переименовали в царандой – народную милицию. К власти повсеместно приходили выходцы из малочисленных пуштунских племен, которым вход в чиновничьи кабинеты ранее был однозначно заказан. По городу поползли слухи, что в ближайшее время произойдет национализация и весь частный бизнес перейдет в государственную собственность.

Слухи оказались небеспочвенными.

Крупных землевладельцев провинции вызвали в губернаторство, где им предложили написать заявления об отказе от наследованных и дарованных королем земельных угодий. Естественно, никто из них на это не пошел. Там же, в губернаторстве, все они были арестованы и препровождены в Мабас.

Среди арестованных оказался и отец Шакур Джана. Того самого Шакур Джана, в честь которого Джан Мохамад назвал своего сына.

Используя доверительные отношения с Асадом, Джан Мохамад попытался вызволить узника из тюрьмы. Но Асад предостерег его от необдуманных действий и предупредил, чтобы он и впредь никогда не вмешивался в дела, которыми занимаются хадовцы, поскольку это может плачевно закончиться лично для него.

Недели через две по Кандагару разнеслась молва о том, что всех находившихся в Мабасе помещиков расстреляли как врагов революции.

Спустя несколько дней после этого происшествия Асад сам пришел в мастерскую Джан Мохамада. У него был очень усталый вид. Складывалось такое впечатление, что он не спал несколько суток. Осунувшееся лицо заросло щетиной, а глаза запали внутрь черепа.

Асад рассказал, что по стране прошла волна серьезных репрессий и он сомневается, что она обойдет его стороной. К власти прорвался Амин, органически недолюбливающий парчамистов. А Асад был парчамистом с многолетним стажем.

Для Джан Мохамада признание Асада было откровением. Сколько он с ним уже сотрудничал, но ничего не знал о том, что Асад является членом НДПА. Вот это конспирация!

Асад поблагодарил Джан Мохамада за сотрудничество и попросил до поры до времени забыть об их служебных и дружеских взаимоотношениях. А еще Асад сказал, что все документы, хранящиеся в личном деле резидента «Худойрама», он изъял, заменив их документами на совершенно постороннего человека. Теперь все зависело от самого Джан Мохамада. Нужно было прекратить все встречи с агентами и их связниками и до лучших времен забыть обо всем, что связывало его с этими людьми. Когда именно наступят эти самые лучшие времена, Асад уточнять не стал.

Прощаясь, Асад выразил надежду, что рано или поздно они еще встретятся и их дружеские отношения, так же как и взаимовыгодное негласное сотрудничество, возобновятся с новой силой.

После этой встречи Асад исчез из города. Как будто сквозь землю провалился.

Слова Асада оказались пророческими. В городе начались повальные аресты, завершавшиеся массовыми расстрелами. Убивали мулл, учителей, интеллигенцию и даже крестьян, отказывавшихся брать земляные наделы, экспроприированные госвластью у помещиков. Люди толпами побежали в соседний Пакистан. В городе воцарился хаос.

А через несколько месяцев в Кандагар вошли советские танки.

В жизни Джан Мохамада начинался совершенно новый этап.

Генерал Хайдар, капитан Асад и другие

В этот небольшой кишлак на юге уезда Панджвайи представители госвласти вообще никогда не заглядывали. И дело вовсе не в том, что он располагался вдалеке от магистральных дорог. Кишлак был родовым поселением генерала Хайдара.

Крупный землевладелец, унаследовавший от своего прадеда – участника битвы при Майванде – огромные земельные наделы в пойме реки Аргандаб, Хайдар был человеком весьма известным не только в Кандагаре, но и в Кабуле. В свое время он получил хорошее образование в Кембридже. При короле Захир Шахе Хайдар очень быстро стал подниматься по служебной лестнице министерства внутренних дел Афганистана. В свои неполные тридцать пять лет он был одним из самых молодых генералов в этом ведомстве.

Хайдар был жестким и бескомпромиссным служакой, для которого не существовало никаких авторитетов, способных оказать на него влияние. Именно из-за своей бескомпромиссности он и сломал себе шею.

Летом 1973 года король Афганистана уехал отдыхать на Средиземное море. Этим моментом воспользовался его престарелый двоюродный брат Мохамад Дауд. С помощью военных он захватил власть в Кабуле и произвел капитальную чистку в высших эшелонах власти Афганистана. В том числе и в структурах МВД.

В окружении Дауда нашлись «доброжелатели», для которых Хайдар был словно кость поперек горла. Неизвестно, что уж они там нашептали на ухо новоиспеченному президенту, но Хайдар попал в опалу. Его отстранили от занимаемой должности и отослали в Кандагар. Незадолго до переворота начальник кандагарской полиции, уличенный в мздоимстве, сбежал с семьей в Пакистан. Поскольку эта должность почти месяц была вакантной, на нее-то и назначили генерала Хайдара.

Кандагар для Хайдара стал чем-то вроде места вынужденной ссылки. Не было той широты и размаха, что были присущи кабульскому периоду его работы. Кражи скота, уличные дебоши с поножовщиной, наркотрафик и прочие мелкие правонарушения, не достойные внимания такой личности, каковым считал себя Хайдар, приводили его в уныние.

Он довольно быстро вник в дела местного полицейского управления. Хотя вникать-то, собственно говоря, было не во что. Работа местной полиции была ему знакома не понаслышке. Ранее он неоднократно выезжал в свой родной город с плановыми проверками, попутно решая и личные вопросы, связанные со сбором арендной платы с земледельцев. После его последнего визита в Кандагар и родился тот самый документ, на основании которого начальник полиции слетел с насиженного места, а лично у Хайдара появился еще один смертельный враг.

Дабы не греть змей за пазухой, Хайдар первым делом разогнал окружение прежнего начальника – целый синдикат, специализирующийся на обложении данью всех и вся. Из трех бывших заместителей он не оставил ни одного. Сотрудники, честно выполнявшие свою работу на занимаемых должностях, только приветствовали решительные меры нового шефа полиции.

Хайдар не стал торопиться с назначением своих замов, положившись на фактор времени. Он объявил всем, что в течение месяца будет присматриваться к тому, как работают его подчиненные, и, в зависимости от того, как проявит себя тот или иной сотрудник, будет принято решение о назначении конкретных кандидатур на руководящие должности.

Наверное, за всю историю кандагарской полиции не наблюдалось такого рвения, с которым ее подчиненные «рыли копытами землю», стараясь угодить своему генералу. Хайдар на все это смотрел с усмешкой, не выказывая никаких эмоций.

И только один человек не стремился казаться пасхальным яичком в этом своеобразном карьерном соцсоревновании. Этим человеком был Асад – офицер из отдела криминальных расследований.

Несмотря на молодость, Асад имел за плечами шестилетний опыт работы на поприще борьбы с кандагарским криминальным элементом. Ознакомившись с личным досье Асада, Хайдар был приятно удивлен богатым послужным списком расследованных им преступлений. Странно, почему при предыдущих визитах в Кандагар их пути не пересеклись? Видимо, прежний начальник полиции не горел особым желанием афишировать перед кабульским начальством способного офицера, выдавая его успехи в работе за свои собственные заслуги.

Уже в ближайшие дни Хайдар мог лично убедиться в том, насколько эффективно работает Асад.

В одну из августовских ночей в шестом районе города произошло групповое убийство семьи дукандора, торговавшего индийскими тканями. Неизвестные преступники, проникнув в дом индийца, зарезали его самого, жену и двоих несовершеннолетних детей. В ту же ночь преступники вскрыли дукан потерпевшего и вывезли из него практически весь товар, а сам дукан подожгли.

Именно пожар и стал поводом для того, что домой к дукандору нагрянули полицейские, которые хотели сообщить ему о происшествии. Но вместо живого торговца они обнаружили там кучу трупов.

Утром следующего дня Хайдар разглядывал фотоснимки с места убийства и пожара, когда ему доложили о том, что преступники задержаны. Он был крайне удивлен такой оперативностью своих подчиненных и решил лично взглянуть на убийц. Ими оказались трое местных жителей. Убийцы сразу во всем сознались и рассказали, где хранится награбленное имущество.

Ларчик открывался очень просто.

Ночью, когда грабители загружали в автомобиль похищенную ткань, их случайно увидел один из агентов Асада. Воспользовавшись темнотой, он незаметно подкрался к машине и запомнил ее номер. Рано утром он позвонил в полицию и, назвав свой псевдоним, сообщил дежурному офицеру об увиденном. О поступившем сообщении немедленно был извещен Асад. Дальнейшее обнаружение и задержание преступников было делом техники.

Еще до истечения месячного испытательного срока Хайдар не сомневался в том, кого он назначит на должность своего заместителя по оперативно-розыскной и следственной работе…

* * *

Вчера вроде это было, а уже почти шесть лет прошло с тех пор, как пересеклись жизненные пути генерала Хайдара и Асада. Сколько за это время воды утекло.

Генерал Дауд, сам ставший жертвой очередного военного переворота, уж второй год кормил могильных червей. В Кабуле верховодила НДПА во главе с Амином, а по стране прокатилась волна массовых репрессий, дошедшая и до Кандагара.

Хайдара на днях вызывали в провинциальный комитет НДПА, где его секретарь в присутствии представителя ХАДа потребовал представить подробный отчет о деятельности партийной организации царандоя. Хайдару было совершенно «до фени», чем занимается партийная организация в руководимом им ведомстве. Все эти внутриутробные драчки «Парчам» и «Хальк» только мешали работе и вызывали у него отвращение. Он никогда не воспринимал всерьез партийных демагогов, от болтологии которых вреда было больше, чем пользы.

Сам Хайдар никогда не являлся членом какой-либо политической партии. При Дауде этих партий развелось огромное множество, вот только реальной пользы для царандоя от них не было совершенно никакой. Для него, кадрового полицейского, на первом месте всегда стоял профессионализм подчиненных, а не их политическая ориентация.

Набравшись смелости, Хайдар заявил, что в круг его должностных обязанностей не входит организация работы партийных структур в царандое, и поэтому никакого отчета об их деятельности он делать не собирается.

Надо было видеть лицо этого прыщавого юнца из ХАДа. Размахивая руками, он стал кричать в лицо Хайдару матерные слова. Такого хамства в свой адрес генерал стерпеть не мог. Еле удержавшись от того, чтобы не дать по морде этому выскочке, он рявкнул:

– Если ты, сосунок, будешь совать нос не в свои дела, можешь его лишиться раз и навсегда!

Хадовец изменился в лице, не зная, чем ответить генералу. В Кандагаре он был человеком совершенно новым и еще не до конца разобрался в том, кто здесь делает погоду. Назначенный по личному распоряжению товарища Амина на должность начальника особого отдела ХАДа, он был ответственен за чистку партийных рядов от нежелательных элементов. Помня напутствия генсека, он рьяно взялся за выполнение возложенных на него обязанностей. За первую же неделю были арестованы и расстреляны ряд высокопоставленных чиновников, чье мировоззрение не укладывалось в рамки последних постановлений ЦК НДПА и указов Военно-революционного совета.

Дальше – больше. Из Кабула поступило секретное распоряжение Амина, которое предписывало особому отделу в кратчайшие сроки арестовать всех членов НДПА из крыла «Парчам». Поскольку «парчамистов» больше всего было в самом ХАДе, особист не стал особо мудрствовать, и партийную зачистку начал со своего ведомства. Воспользовавшись грызней, процветавшей в нестройных рядах госбезопасности, и повсеместным стукачеством ее сотрудников друг на друга, он довольно быстро набрал гору «компры», методично используя ее в достижении поставленных перед ним задач. Аналогичные зачистки были проведены во всех властных структурах, в воинских подразделениях, учреждениях и даже в губернаторстве.

Не давался ему только царандой, возглавляемый строптивым генералом Хайдаром…

– Не знаю, лишусь ли я носа, но тебе не сносить головы, – со злобой парировал хадовец.

От этих слов Хайдар побагровел:

– Сначала научись разговаривать со старшим по званию. А то так и останешься до конца жизни безмозглым ишаком.

Развернувшись на месте, Хайдар направился к выходу из кабинета.

Хадовец с ненавистью смотрел вслед удаляющемуся генералу, прикидывая, куда бы стрелял, окажись тот в тюрьме. А сделал бы он это с превеликим удовольствием. Не будь у генерала охраны, дожидавшейся его в коридоре, он уже сейчас, не задумываясь, всадил бы ему пулю в затылок.

Хайдар как будто угадал его крамольные мысли. Обернувшись в дверном проеме, он произнес:

– И не думай даже об этом…

* * *

В этот же день Хайдар собрал в своем кабинете руководителей ведущих служб и сделал заявление о том, что уезжает за пределы города с инспекционной проверкой отрядов самообороны.

Лукавил генерал. Он отлично понимал, что инцидент с хадовцем на этом не завершится. Этот прыщавый карьерист ни перед чем не остановится, и от него теперь можно ожидать любой пакости. Садиться на нары Мабаса, а тем более быть расстрелянным ни за хрен собачий у Хайдара не было никакого желания.

Когда офицеры покидали кабинет Хайдара, он попросил Асада задержаться.

– Сколько лет ты уже в НДПА? – плотно закрывая входную дверь, спросил генерал у Асада.

– Почти четыре. А что?

– Да вот и то. Я тебя как-то раз уже предупреждал, что чрезмерное увлечение политикой ни к чему хорошему не приводит. Хороший ты офицер. И заместитель неплохой. Но, понимаешь, сейчас в стране творится вакханалия, и партия, в которой ты состоишь, имеет к этому самое непосредственное отношение. Мало ей было крови невинных жертв, так теперь, насколько я понял, Амин решил заняться большим кровопусканием в самой НДПА. Извини, но лично я ко всему этому не хочу иметь никакого отношения. Одному тебе я по секрету скажу, что на время вынужден покинуть город. И совсем не по той причине, о которой только что сказал остальным офицерам. Когда вернусь обратно, пока еще сам не знаю. Где буду находиться – даже тебе не скажу, поскольку наслышан о том, как хадовцы умеют развязывать языки. Так что извини, дорогой. Тебе я тоже рекомендую не задерживаться в городе. Я ведь неспроста спросил тебя о политической ориентации. Насколько я понял из визита в вашу партийную контору, в ближайшие дни «парчамисты» пойдут на удобрение. А мне ох как не хотелось бы видеть тебя преждевременно умершим. У тебя есть родственники в других провинциях?

– Почти все мои родственники проживают в Кабуле.

– А вот туда тем более не советую ехать. Наверняка там будет хуже всего.

– У меня есть еще двоюродный брат. В Урузгане живет.

– Вот туда и отправляйся. Да, и документы себе организуй понадежнее. Не мне тебя учить, как это делается. Наверняка твоя фамилия очень скоро попадет в списки врагов, подлежащих уничтожению. И тогда тебя уже ничто не спасет. Заодно подумай, что делать с агентурой. По возможности уничтожь все их личные дела и предупреди, чтобы залегли до поры до времени на дно. Не вечно же будет продолжаться этот идиотизм. Обо мне не беспокойся и не верь никаким сплетням о моей персоне. А теперь – иди и помни, о чем я сказал.

Расставаясь, ни Хайдар, ни Асад не знали, когда им придется свидеться вновь.

Пути господни неисповедимы…

С первых дней пребывания в Кабуле Шакур Джан попал в водоворот стремительных событий, мелькавших перед глазами, словно картинки стробоскопа. Огромный шумный город, разительно отличавшийся от Кандагара более широкими улицами и огромными базарами, ко всему прочему был эпицентром происходящих в стране политических потрясений.

Университет, куда Шакур Джан поступил без особых проблем, был самым политизированным учебным заведением столицы. На площади перед его главным корпусом постоянно проходили митинги, переходящие зачастую в стычки членов группировок различной политической и религиозной ориентации.

Шакур Джан с иронией наблюдал за тем, как, перекрикивая друг друга, выступали маоисты. Затем их сменяли представители сразу двух крыльев НДПА. Их выступления вызывали некое отвращение у Шакур Джана, поскольку ничего путного в выдвигаемых ими лозунгах он так и не услышал. Одна демагогия. Ишь чего захотели – национализировать земли! А кто вы такие, чтобы отбирать землю у моего отца? Вы ее ему давали? Эта земля со временем будет принадлежать мне, и никто ее ни у меня, ни у моего отца не отберет. Руки коротки!

Больше всего Шакур Джану нравились выступления «Инженера» – Гульбеддина Хекматиара.

Среди студентов ходили разговоры, что «Инженер», будучи студентом университета, при короле Захир Шахе почти год сидел в тюрьме «Пули Чархи». А посадили его туда только за то, что он поливал грязью самого короля и все его святое семейство. Пришедший к власти Дауд выпустил из тюрьмы всех политических, в том числе «Инженера», и тот снова вернулся в университет.

Пламенные речи «Инженера» в корне отличались от речей других ораторов. Практически он старался никого не критиковать, дипломатично обходя наиболее болезненные вопросы. Но выступления его были поставлены так, что их можно было принимать как руководство к немедленному действию. «Инженер» ратовал за процветание Афганистана под знаменами Ислама, и только Ислама, поскольку считал, что строгие правила поведения человека, прописанные в Коране, позволят держать в узде и коррумпированных чиновников, и весь горячий афганский народ.

Шакур Джан перестал посещать митинги, проводимые ораторами НДПА и маоистами, отдавая предпочтение только выступлениям «Инженера». Их тезисы он записывал в отдельную тетрадь в зеленой обложке, которую завел специально для этого.

Так, незаметно для себя самого, Шакур Джан и втянулся в политику.

А однажды, после очередного митинга, набравшись смелости, он подошел к «Инженеру» и высказал свое искреннее восхищение его политической прозорливостью.

Хекматиар с любопытством посмотрел на молодого человека с горящими глазами и, безошибочно определив в нем одного из своих фанатичных последователей, предложил вступить в организацию «Мусульманская молодежь». У Шакур Джана едва не перехватило дыхание. Он, не задумываясь, согласился с предложением «Инженера» и в тот же день стал кандидатом в члены этой организации с испытательным двухмесячным сроком.

И закружилась карусель.

Сидя на лекциях, Шакур Джан не слушал, о чем там говорят преподаватели. Забившись в дальний угол аудитории, он только делал вид, что конспектирует лекцию. А занимался он совсем иным делом – добросовестно писал копии всевозможных воззваний своей организации. Эти листовки он затем подбрасывал в сумки своих же однокурсников, втихаря расклеивал на стенах университета и за его пределами. Большего объема работы от такого кандидата, как Шакур Джан, пока и не требовалось.

Через пару месяцев «Инженер» лично вручил Шакур Джану удостоверение члена своей организации. Шакур Джан обратил внимание, что в документе не было фотографии, а в графе «Имя» было вписано – «Гафур». Он хотел было спросить у «Инженера» в чем дело, но тот, уловив недоуменный взгляд, успокоил его:

– Нашей организации предстоит много сделать, чтобы претворить в жизнь свои идеи. Не всем они нравятся, и поэтому у нас имеется очень много противников. Пройдет время, и мы обязательно победим. Но до этого всем нам придется пройти тернистый путь. Тебе нужно еще многому учиться, чтобы занять достойное место в рядах нашей организации. Самый первый урок тебе был преподнесен сегодня. Никто из посторонних людей не должен знать твое истинное имя. С этого дня ты для всех членов нашей организации, в том числе и для меня – Гафур. И если в рядах нашей организации найдется изменник, он никогда не узнает, кто ты на самом деле. Возможно, уже в ближайшее время всем нам придется заняться более серьезными делами и перейти от разговоров к действиям. Наши враги тоже не будут дремать и объявят за нами охоту. Вот тут-то и пригодятся тебе навыки конспирации.

Гульбеддин оказался прав на все сто процентов.

Дауд, не пожелавший укрепления власти теологов и их последователей, развернул широкомасштабное наступление на священнослужителей. В тюрьму было брошено все руководство Кабульского муфтията, а мечети, в которых громче всех велась антидаудовская пропаганда, были просто-напросто закрыты.

Простые афганцы, недовольные Даудом и его окружением, начали устраивать погромы по всей стране, требуя отмены репрессивных мер, принятых властью по отношению к муллам.

Антиправительственные волнения в народе были только на руку Гульбеддину. Воспользовавшись благоприятным моментом, он вошел в сговор со старейшинами ряда племен и с их помощью совершил вооруженное восстание в Панджшерском ущелье. Не дожидаясь распространения заразы по всей стране, Дауд ввел туда войска, которые разогнали практически безоружных возмутителей спокойствия, а Гульбеддин, не дожидаясь ареста, сбежал в Пакистан.

На некоторое время в Кабуле стало немного спокойней.

Не зная, как поступать в сложившейся ситуации, Шакур Джан больше месяца мыкался, словно слепой котенок. Втихаря писал листовки, расклеивая их по ночам на стенах домов. Никто его об этом не просил, но он делал это инстинктивно, считая, что своими действиями вносит определенный вклад в общее дело борьбы с ненавистной властью. А однажды на улице к нему подошел незнакомый парень, примерно его лет. Хлопнув Шакур Джана по плечу, парень многозначительно произнес:

– А ведь я тебя знаю.

Шакур Джан видел этого парня впервые и не знал, как в данной ситуации отреагировать. Оглянувшись по сторонам, незнакомец приблизился почти вплотную и вполголоса произнес:

– Привет от «Инженера», Гафур.

Услышав свое конспиративное имя, Шакур Джан невольно вздрогнул. Кто этот парень? Не провокатор ли и не работник ли даудовских спецслужб? Откуда он знает его псевдоним?

Заметив смятение на лице Шакур Джана, незнакомец улыбнулся и, еще раз оглянувшись по сторонам, произнес условную фразу:

– Над Майвандом зародился новый месяц.

Шакур Джан узнал пароль. В свое время «Инженер», обучавший его азам конспирации, сказал, что в повседневной жизни с ним может всякое случиться. Возможно, настанет и такой момент, когда он потеряет связь с организацией. На этот случай имеется стандартный способ восстановления контакта между членом организации и ее руководством. Для этого Шакур Джан должен был выучить наизусть две фразы, которые использовались как пароль и отзыв на него.

Незнакомец только что произнес пароль.

Сердце у Шакур Джана усиленно забилось. В виски ударила кровь. Внимательно глядя в глаза незнакомца, он с распевом произнес фразу – отзыв:

– На все воля Аллаха.

Мужчины обнялись.

– Меня зовут Вакиль, – наконец-то представился незнакомец, – и послал меня к тебе лично «Инженер». Он просил тебя ни о чем не беспокоиться и выполнять все его инструкции. То, что он сейчас в изгнании и вынужден временно находиться в Пакистане, еще ничего не значит. «Инженер» просил передать, чтобы ты до поры до времени не предпринимал никаких самостоятельных решений. Твоя главная задача – продолжить обучение в университете и не влезать ни в какие политические дела. Считай, что это приказ ИПА, который ты должен выполнять неукоснительно. Все понятно?

– Если откровенно, то не совсем. А что такое ИПА?

– Ах, да! Я совсем забыл сказать тебе, что организации «Мусульманская молодежь» и «Братья мусульмане» совсем недавно объединились в Исламскую партию Афганистана. Вот она и есть ИПА. А «Инженер» – ее лидер. В наших рядах с каждым днем становится все больше сподвижников. Кстати, ты тоже автоматически стал ее членом. Решение по тебе было принято лично «Инженером». Ты понимаешь, что это означает? Надеюсь, сам-то ты не против этого?

Шакур Джан был не то чтобы «не против», а совсем даже наоборот. Его распирало от нахлынувшей волны гордости за то, что «Инженер» помнит о нем и сам, лично проявляет к нему особое внимание. Он был готов уже сейчас взяться за любое дело, которое ему поручит ИПА.

Вакиль, видимо, почувствовал настроение Шакур Джана и вынужден был еще раз напомнить ему об инструкции. С хитрецой взглянув в глаза Шакур Джана, он произнес:

– И не клей ты по ночам листовки. В этом нет никакой необходимости. Перед нашей партией сейчас стоят совсем другие задачи. Будем поднимать народ на вооруженную борьбу с противниками Ислама. А твое время еще наступит. Главное терпение и, еще раз повторюсь, – никакой самодеятельности. Ты нужен нам для выполнения особой работы здесь, в Кабуле. Какой именно, тебе будет сообщено дополнительно. Когда это произойдет, я и сам пока не знаю. Главное – терпение. И постарайся не забыть пароль. Все понятно?

Шакур Джан утвердительно кивнул головой.

Уже расставаясь, он не удержался и спросил:

– Вакиль, а как ты меня нашел?

Вакиль, усмехнувшись, ответил вопросом на вопрос:

– А как ты думаешь, откуда я узнал насчет листовок?

Шакур Джан понял, что задал глупый вопрос…

С той нечаянной встречи с Вакилем прошло почти три года.

За это время много чего произошло в стране. Еще когда Шакур Джан учился на четвертом курсе, военные совершили в стране очередной переворот, во время которого президент Дауд погиб. Ненавистная Шакур Джану НДПА прибрала всю власть в свои руки. Буквально через несколько месяцев по стране пронеслась волна повальных арестов. В мельницу репрессий в первую очередь попадали зажиточные люди, интеллигенция и духовенство. В университете арестам был подвергнут практически весь профессорско-преподавательский состав. Тех, кто был далек от политики, спустя несколько дней отпустили. Основательно потрепанные, осунувшиеся и запуганные, они вновь стали читать лекции в университете. О том, что с ними произошло на самом деле, никто из них никогда не рассказывал. Несколько преподавателей исчезли бесследно. Среди студентов пронесся слух о том, что они казнены. Об этой страшной новости студенты говорили шепотом, боясь накликать на себя беду.

Студенты-члены НДПА ходили по коридорам университета, высоко задрав носы. Что ты, теперь они были на коне. В университете в добровольно-принудительном порядке был создан партийный комитет, который, по сути своей, стал пристанищем разномастных стукачей, примазавшихся к НДПА из чувства самосохранения.

Обстановка, складывающаяся в университете, являлась зеркальным отражением того, что творилось по всей стране. Студентов постоянно дергали в партком, заставляя писать всевозможные объяснительные, то по поводу своего социального происхождения, то по поводу своих политических мировоззрений. Шакур Джану припомнили все. И отца-землевладельца, и посещение митингов «Инженера», занесенного новой властью в списки врагов Афганистана. Скрипя зубами, Шакур Джан в который уже раз писал объяснительные, оправдываясь за свою прошлую политическую близорукость и клятвенно заверяя, что к Гульбеддину Хекматиару он не имеет никакого отношения.

Когда учеба уже подходила к финишу, несколько маоистов с их курса каким-то образом умудрились захватить американского посла. Они предъявили властям ультиматум, суть которого сводилась к тому, что, если из тюрьмы не будут выпущены их «товарищи по партии», они казнят посла. Против студентов задействовали войска и хадовцев, и они все погибли. Вместе с ними пострадал и сам посол, получивший смертельное ранение в голову.

После этого ЧП в университете прошла тотальная чистка. Поголовно были исключены все студенты из числа маоистов. Некоторые из них переместились из комнат университетского общежития прямиком в тюремные камеры. Шакур Джан по второму разу прошел все круги ада. Только на этот раз объясняться ему пришлось не в университетском парткоме, а в ХАДе. Двое суток ему довелось отсидеть в общей камере, в окружении каких-то подозрительных личностей. Один из сокамерников пристал к нему, словно банный лист. Матерно ругая власть, он нашептывал на ухо Шакур Джану какую-то ересь. Представившись «борцом за веру», он просил помочь ему с передачей на волю какой-то записки секретного характера. Шакур Джан не стал вступать в разговоры с этим подозрительным типом, который, судя по всему, был подсадной уткой ХАДа. Так это или нет, но в конце концов его выпустили из камеры, предварительно взяв подписку о неразглашении всего того, что с ним произошло в застенках. В случае нарушения принятых обязательств пригрозили жестокой расправой.

За несколько дней до защиты дипломного проекта Шакур Джан в кругу сокурсников отметил двадцатипятилетие. Гуляли в небольшом кафе в центре Кабула. Вечеринка уже подходила к концу, когда Шакур Джан случайно заметил, как за столик в углу кафе присел Вакиль. У Шакур Джана едва не отвисла челюсть, но Вакиль жестом дал ему понять, чтобы он не напрягался. Когда слегка подвыпившие студенты вышли покурить, Вакиль как бы невзначай подошел к Шакур Джану и, попросив сигарету, незаметно сунул ему в руку клочок салфетки. Улучшив момент, тот прочитал: «Завтра в 12.00 там же, где в прошлый раз». После этого Шакур Джан порвал записку на мелкие клочки и, скатав обрывки в шарик, выбросил.