Текст книги "Вирусы. Откуда они берутся, как передаются людям и что может защитить от них"

– Да-да, это все понятно, но как же люди? – непонимающе вытаращил глаза я на профессора. – Как быть с ними? Разве мы не должны лечить их как можно быстрее и эффективнее? Разве не следует постоянно обновлять и совершенствовать методы лечения?

Пациент интенсивной терапии дороже всего обходится больнице в первые дни пребывания в отделении.

Наверное, я прав, ответил мне новый завотделением, но он изложил мне точку зрения больничного руководства. Профессор пожал плечами – точно так же, как господа-фармацевты в галстуках. Это сугубо финансовый вопрос. Начальству было дано указание экономить, чтобы деньги больше не «утекали из казны». Я не верил своим ушам. Неужели система и впрямь настолько цинична? Я отправился в здание лаборатории, поднялся на третий этаж, чувствуя себя опустошенным. То есть все мои усилия прошли даром? Но почему мне никто не сказал об этом раньше? А остальные сотрудники лаборатории – они тоже лишь попусту тратили свое время? Я огляделся. На столах вдоль стен стояли водяные бани с терморегуляторами, центрифуги и морозильные камеры в коридоре. Тут трудилось несколько студентов – в свободное от занятий время они в качестве волонтеров участвовали в нескольких небольших проектах, – а также лаборанты – на их работу выделялись совсем небольшие суммы из бюджета больницы. Все они были чем-то заняты в данный момент. «И какую награду получаем мы за это?» – подумал вдруг я. Белые халаты? Сосредоточенные выражения лиц? Редкие минуты отдыха? Бесконечную беготню из зала в зал, от прибора к прибору? А может, я просто идеалист? Студентка, сидевшая через несколько столов от меня, держала в руке пипетку. Она брала жидкость из пробирки и распределяла ее по нескольким меньшим сосудам. Монотонно, как автомат – туда, обратно, очень осторожно – туда, обратно. Аккуратные женские руки, подумал я. Стоило надеяться, что когда-нибудь результатом ее кропотливого труда станет публикация, посвященная новому открытию, плод нестандартного научного мышления. Ну а как же политические и экономические фильтры, которые только что встали на моем пути? Она подняла глаза, как будто почувствовала мой взгляд, посмотрела на меня и улыбнулась. Но разве я сам себе не повторял из раза в раз: на девять поражений одна победа?

Мне удалось найти новый способ лечения менингита и тяжелого сепсиса – антителами.

Да, только вовсе не такие неудачи я имел в виду, если говорить о научно-исследовательских проектах. Я отыскал средство, которым обязан тому самому несчастному мальчику с менингитом и всем, кто был после него. Вместо того чтобы спасать каждый раз одного-единственного пациента, я рассчитывал немного отклониться от клинической работы в область научных медицинских исследований и научиться спасать как можно больше больных. Кажется, мне удалось найти новый способ терапии менингита и тяжелого сепсиса – лечение антителами. И так можно уничтожать бактерии определенного вида независимо от того, чувствительны они к антибиотикам или нет. Возможно, это была альтернатива этим медикаментам. Важен был сам принцип, а дальше его можно было совершенствовать, исходя из потребностей или материальной базы. А они не захотели воспользоваться этим открытием, хотя оно было эффективно. Нет, именно потому, что оно было эффективно. И как же, скажите на милость, прикажете мне спасать мир, если он вовсе не хочет этого?

И я начал все больше задумываться о странном пациенте, первом датчанине, инфицированном новым смертельным вирусом под названием ВИЧ. Я думал о массе мужчин моего поколения, также заболевших ВИЧ. И о своем талантливом коллеге-исследователе, который безвременно нас покинул. Быть может, их я смогу спасти?

Первая часть. Тяжелая артиллерия

Истории о вирусах, угрожающих человечеству неожиданными вспышками, эпидемиями и даже пандемиями. Они изо всех сил пытаются уничтожить население планеты.

Глава 1. «Оказывается, это вирус!» ВИЧ

В 1980-е годы мы с моими копенгагенскими коллегами стали непосредственными свидетелями начала эпидемии ВИЧ. Как уже упоминалось выше, я столкнулся с этим заболеванием, работая в инфекционном отделении Королевской больницы незадолго до и сразу после длительного пребывания в Институте Макса Планка. Однако на протяжении долгих лет никто не мог понять, что именно убивает молодых людей. Нам пришлось многое узнать об основных группах риска – гомосексуалистах, людях, подверженных сексуальным девиациям, наркоманах, больных гемофилией и африканцах, – чтобы научиться опознавать и диагностировать это тяжелое заболевание, заставшее Европу врасплох.

Поскольку я видел начало эпидемии своими глазами и подобная ситуация вполне может повториться с какой-либо другой инфекцией, представляется уместным подробно описать в этой главе личный опыт, приобретенный мною в тот непростой период. Я заранее прошу простить мою предубежденность, неполноту охвата темы и возможную неосведомленность.

– Есть ли у вас аллергическая реакция на какие-либо препараты? Какие-либо жалобы на здоровье, если не считать симптомов, с которыми вы пришли? – поинтересовался я у довольно молодого женоподобного парикмахера, сидящего передо мной в своем повседневном кокетливом наряде, несмотря на то что на кушетке лежал комплект больничной одежды. Я вел журнал новоприбывших пациентов в Королевской больнице.

– Не, нет, – нехотя ответил парикмахер, он явно беспокоился и нервничал. – Вообще-то меня ожидает куча клиентов, так что у меня совсем нет времени на ерунду.

Юноша вскочил с места и принялся раздраженно ходить по палате, словно его появление здесь было досадной мелкой оплошностью и он в любой момент бросится вон из комнаты и поймает у входа в больницу такси, которое домчит его до салона, где он работает.

– Скажите, вы не путешествовали в последнее время за пределами Европы?

– Ну, я был в Лондоне, мотался в Нью-Йорк на выставку.

Как бы так помягче перейти к его бросающейся в глаза фемининности, чтобы не дай бог не обидеть?

– Вы женаты? – попытался я.

– Женат? – снисходительно переспросил парикмахер, улыбнувшись. – Нет, малыш, я же гей, а?

– Ясно. Гомосексуалист, – констатировал я и занес информацию в журнал.

– Теперь это называется – гей, – назидательно, но в то же время несколько обиженно поправил меня пациент.

– У вас постоянный партнер или?..

– У меня прекрасный парень, но это не мешает мне иметь других партнеров, – выдал он, красноречиво улыбнувшись. – Но вы ведь не расскажете ему, правда?

– Как вы думаете, сколько у вас примерно было партнеров или контактов? – спросил я так, словно затрагивал самую тривиальную тему на свете.

– Сложно сказать, – после небольшой паузы ответил он. – Ну, может, 50… или 60…

«Не может быть!» – про себя подумал я. 50–60 в месяц?! Да нет. Видимо, в год. Итак: 60 партнеров делим на 12 месяцев в году – получается по пять партнеров в месяц, то есть чуть больше одного в неделю. Ну, это, конечно, больше, чем у меня, но не так уж все и запущено.

– 50–60 в год? – все-таки уточнил я, стараясь не допустить осуждающей интонации.

– Да нет же! Вообще-то я имел в виду в неделю.

– Ага, 50–60 партнеров в неделю… – повторил я, не сумев скрыть удивления, как ни старался.

– Да. Я отдыхаю в четверг, пятницу и субботу – порой случаются улетные деньки! А потом, сауны-клубы открыты ежедневно, там полно классных парней. Я не всегда знаком со всеми участниками вечеринок, потому что в комнате для контактов зачастую темно. И откуда мне знать, кто там внутри?

– Да-да, конечно, – согласился я.

– Ну вот, а за один такой вечер запросто может произойти 10–20 контактов. Случается, что и 30…

Я не знал, как реагировать. Итак, какая же статистика получается за год? 50–60 контактов в неделю умножаем на 52 недели в году – от 2600 до 3120 контактов.

– Вы шутите? – ухмыльнулся я.

– Думаю, вам как-нибудь стоит заглянуть к нам в сауну, – невозмутимо заявил парикмахер и опять улыбнулся.

Похоже, парень не шутил, подумал я и поставил у себя в журнале несколько восклицательных знаков после фразы «около 50 сексуальных контактов в неделю».

– Ну а как насчет вашего «постоянного» партнера? У него все в порядке со здоровьем?

– Честно говоря, мы с ним одновременно подцепили какую-то отстойную бациллу – уже месяц кашляем.

– А температура у него тоже повышалась?

– Не знаю. Наверное.

Дальнейшая беседа протекала в более или менее предсказуемом русле. Пациент пожаловался на то, что по ночам обильно потеет, а также на изнурительный сухой кашель, мучающий его в течение нескольких месяцев. Такие же симптомы, как у множества других молодых людей, попадавших в больницу с загадочным заболеванием. И худоба его была нездорова: это была потеря не жира, а мышечной массы. Все в точности, как у остальных больных с аналогичными симптомами. И его партнер явно уже был заражен. Болезнь распространялась, как чума. Настоящая катастрофа!

Я едва не опоздал на послеобеденное совещание. Оно началось сразу, как только я прошмыгнул в зал и занял место на «непривилегированном» конце стола, дальше всего от профессора. Начали с обсуждения этого самого неведомого заболевания. Профессор Фабер рассказал о новых публикациях американских Центров по контролю и профилактике заболеваний. В них описывалось ровно то, что мы наблюдали у себя в больнице: наплыв молодых пациентов мужского пола с лихорадкой и пневмонией при том, что в легких у них обнаруживались лишь вполне безобидные бактерии – пневмоцисты. Анализ крови этих пациентов показывал недостаточное количество клеток CD4-T, что говорило о наличии иммунного дефекта в организме. Профессор Фабер подробно и доходчиво объяснил присутствующим, что именно из-за того, что иммунная система больных не работает так, как полагается, даже самые миролюбивые микроорганизмы способны спровоцировать у них развитие серьезного заболевания. Завотделением вместе со своими заместителями недоумевал, почему клетки CD4-T вдруг начинают массово погибать, вызывая у человека состояние иммунодефицита. Он сдвинул очки на лоб и принялся внимательно рассматривать журнал, который держал в руках. Но и там не было ответа на этот вопрос. Тогда он завершил выступление, отметив, что общим для всех новых пациентов была их нетрадиционная сексуальная ориентация, а также то, что все они употребляли амилнитрит[12]12
  Амилнитрит – один из препаратов алкилнитритов, которые применяются ингаляционным путем при лечении стенокардии, а также как противоядие при отравлении цианидом. В настоящее время чаще всего используются для усиления полового влечения.


[Закрыть]. Однако тут нет ничего подозрительного, посчитали присутствующие. Просто тогда никто ничего не знал на эту тему. Профессор оторвал взгляд от журнала и вернул очки себе на нос. А затем решительно заключил:

– Двое из них умерли за прошедшую смену.

Когда иммунная система больных не работает как полагается, даже самые миролюбивые микроорганизмы способны спровоцировать у них развитие серьезного заболевания.

Врачи продолжали обсуждать, чем может быть вызвано новое заболевание. Кто-то считал, что оно связано со специфическим образом жизни. Другие высказывали предположение, что, возможно, в презервативах или в интимной смазке содержится какое-то токсичное вещество, которое негативно влияет на костный мозг или вызывает аллергическую реакцию организма. Третьи обвиняли во всем амилнитрит, толком даже не представляя себе, для чего он используется.

– Они надламывают ампулу с амилнитритом у себя под носом и вдыхают поглубже, – просветил я докторов. – После чего возникает сильнейшая эрекция и почти мгновенное семяизвержение. Эти вещества еще называют попперсами.

Своими знаниями я был обязан парням с Амагера из группы «Фебрилла». Теперь коллеги смотрели на меня с отвращением.

Известный пожилой микробиолог обошел несколько клубов-саун и собрал пробы с чего только можно. Он набрал в пробирки питьевую и техническую воду, подобрал несколько презервативов, прихватил с собой в лабораторию бадью с холодным фритюром, который применялся в качестве дешевой смазки. Используя собранный материал, исследователь попытался вырастить бактериологическую культуру, чтобы обнаружить источник новой инфекции. Он был уверен, что обязательно найдет патоген. Но так ничего и не вышло. Между 1981 и 1983 годами паника постепенно охватила как медицинский персонал, так и родственников инфицированных. Больничные палаты были переполнены умирающими молодыми парнями, а мы по-прежнему ничего не могли поделать. Новая загадочная болезнь уносила жизни, в том числе и всеми любимых знаменитостей. Проходил день за днем, бесконечно чередовались утренние и послеобеденные совещания, близилось время летнего отпуска. Но одно утро, 20 мая 1983 года, запомнилось мне навсегда.

Известный пожилой микробиолог обошел несколько клубов-саун и собрал пробы с чего только можно.

Тогда я был не таким сонным, как многие коллеги. Мы собрались в полном составе, хотя половина присутствующих не успела переодеться в больничные халаты. Заместитель заведующего отделением Хенрик Пермин, только что отдежуривший две смены подряд, держал наготове свои записи о пациентах, поступивших к нам в течение последних суток, и перечень вопросов, которые предстояло урегулировать заступающей смене. Мы ждали профессора. Иногда он опаздывал, что заставляло нервничать его заместителя, ведь именно ему приходилось принимать решение – начать совещание, чтобы не слишком задерживать работу отделения, или все-таки подождать босса. В этот раз он выбрал второй вариант, не поддавшись давлению коллег. Однако спустя четыре минуты он не выдержал и приступил к изложению ситуации в отделении:

– На самом деле, тут и рассказывать-то особо нечего…

Фабер внезапно ворвался в комнату, когда его заместитель говорил о старушке, упавшей у себя дома. Глава отделения решительной походкой прошествовал к своему месту во главе длинного стола, за которым собралось около двух десятков врачей и старших медсестер. Он был явно взволнован, взгляд его выражал крайнюю степень возбуждения. Профессор не сел, против обыкновения, и, казалось, даже не обратил внимания на выступление своего зама. Он встал позади кресла и оглядел всех присутствующих, разом присмиревших. А затем воскликнул:

– Оказывается, это вирус!

Потом он поведал нам, что французские ученые установили, что возбудителем ВИЧ является новый ретровирус. Это был фантастический прорыв. Профессор размахивал опубликованной в самом известном научном журнале Science статьей доктора Франсуазы Барре-Синусси из парижского Института Пастера. Несколько врачей, безуспешно пытавшихся лечить ВИЧ в нашей больнице, сразу поняли, о чем идет речь. Остальные решили, что профессор тронулся умом. Одному из медиков удалось завладеть заветной статьей, и он принялся взахлеб зачитывать нам предисловие главного редактора журнала о том, как доктор Барре-Синусси из Института Пастера, как и многие ее коллеги, впервые заподозрила, что ВИЧ вызывает ретровирус. Она взяла лимфатические клетки от ВИЧ-положительного французского модельера Фредерика Брюжьера и выделила из них вирус, который затем размножила в крови здоровых доноров. Спустя несколько недель ей удалось обнаружить следы ферментной активности в клеточной жидкости, а именно – работы обратной транскриптазы, которая могла быть лишь следствием заражения ретровирусом.

Французские ученые установили, что возбудителем ВИЧ является новый ретровирус.

Хитрость Франсуазы заключалась в том, что она постоянно добавляла в чашку Петри свежие клетки донорской крови. Так что, даже если прежние погибали от действия вируса, у патогена всегда была возможность захватывать новые, и в конце концов содержание вируса в чашке оказалось достаточным для измерения активности фермента. Простая, но гениальная задумка. Затем группа исследователей из Института Пастера предоставила в журнал Science изображения, полученные с помощью электронного микроскопа: на снимках можно было разглядеть даже сами частицы вируса. Сомнений быть не могло. Это был особый подтип ретровирусов – лентивирусы. «Lentus» по-латински означает «медленный», что указывает на длительный период развития заболевания, а это вполне соответствовало наблюдениям за пациентами с ВИЧ. Новые возбудители обнаруживались крайне редко, а потому открытие доктора Барре-Синусси стало настоящей мировой сенсацией.

Французы переименовали вирус в лимфаденопатия-ассоциированный вирус (ЛАВ), так как получили его из удаленного лимфоузла инфицированного человека. При этом нельзя не признать, что американский профессор Роберто Галло, задолго до этого открывший и описавший два других ретровируса, фактически разработал все методы, до сих пор применяющиеся для лабораторной диагностики в том числе и этого. Именно его методами и воспользовалась в своих исследованиях Франсуаза Барре-Синусси, обучившись им во время работы в американской лаборатории Галло в предшествующие годы. Хотя исследователь объявил в 1983 году о том, что обнаружил вирус, ответственный за возникновение СПИДа, позже ему пришлось взять свои слова обратно и признаться, что он опубликовал снимки вируса, присланного ему французами. Таким образом, Галло проиграл международный судебный процесс и во многих периодических изданиях был показан не с лучшей стороны. В итоге ему пришлось довольствоваться диагностикой этого ретровируса лентивирусного подтипа у американских больных, но какое-то время он упорно продолжал называть этот новый вирус HTLV–IIIB. Ведь он все-таки открыл вирусы HTLV–I и HTLV–II, а бог любит троицу. Вне официального судебного разбирательства президенты Рональд Рейган и Жак Ширак согласились разделить пальму первенства в деле открытия ВИЧ между двумя странами, однако ни суд, ни позже Нобелевский комитет не согласились с таким решением. Чтобы ликвидировать путаницу с названием и сгладить конфликт между двумя научными лабораториями, патоген официально переименовали на международном уровне, назвав его ВИЧ, Вирусом иммунодефицита человека (англ. HIV – Human Immunodeficiency Virus), а заболевание стало называться СПИДом – синдромом приобретенного иммунодефицита (англ. AIDS – acquired immune deficiency syndrome).

Когда-то французы переименовали ВИЧ в лимфаденопатия-ассоциированный вирус (ЛАВ), так как получили его из удаленного лимфоузла инфицированного человека.

В некоторых странах, например в Швеции, пытались остановить эпидемию СПИДа путем изоляции инфицированных людей. Однако проверенные меры предосторожности, предпринимаемые во время других эпидемий, почему-то не влияли на распространение ВИЧ. Это был абсолютно новый вирус и новое хроническое заболевание.

«В тот момент ни о какой новой болезни не было и речи. Тогда мы решили, что это открытие надумано, но оказались не правы», – гораздо позже признался врач Ян Герстофт в «Медицинском еженедельнике» (выпуск от 24 июля 2017 года).

Пробы крови демонстрировали падение уровня лейкоцитов определенного типа, так называемых клеток CD4-T. Белые кровяные тельца как раз и составляют базу нашей иммунной системы. А лейкоциты CD4-T – это и вовсе святая святых, столп иммунитета. Новый патоген, очевидно, выбрал своей мишенью именно их, чтобы однажды поразить и навсегда в них поселиться. Это особенно прискорбно, так как иммунная система призвана бороться с непрошеными гостями, в том числе и с вирусами. С помощью фермента обратной транскриптазы ВИЧ способен преобразовать генетическую информацию из РНК в ДНК, а затем внедрить собственную ДНК в наши хромосомы, и все – теперь от него невозможно избавиться. Заразившись однажды, вы остаетесь инфицированным навсегда, вирус прочно обосновывается в пораженных генах. Несмотря на то что организм постоянно вырабатывает новые лейкоциты, ВИЧ поражает и убивает их быстрее, и постепенно, в течение нескольких месяцев или лет, их количество неуклонно падает. Когда содержание лейкоцитов в крови опускается до критического уровня, иммунная система оказывается не в состоянии справляться, казалось бы, даже с самыми безобидными микробами, которые в конце концов инфицируют весь организм. Это состояние и называется СПИДом, и оно заканчивается летальным исходом.

В некоторых странах, например в Швеции, пытались остановить эпидемию СПИДа путем изоляции инфицированных людей.

В определенный момент стало ясно, что болезнь в первую очередь распространяется половым путем и что основными группами риска являются африканцы и гомосексуалисты из США и с Гаити. Постепенно ВИЧ/СПИД распространился в Европе, чуть позже проник в Азию и Россию, а затем рассеялся по всему миру. Эпидемия превратилась в пандемию. Инфицированные молодые мужчины продолжали наводнять больничные палаты даже после того, как было установлено, что заболевание вызвано вирусом. Знаменитые кумиры оказывались носителями ВИЧ-инфекции: актер Рок Хадсон, баскетболист Ирвин «Мэджик» Джонсон, популярный в Дании телеведущий Ким Шумахер. Потребовалось два долгих года (с 1981-го по 1983-й), чтобы отыскать причину заболевания. За это время заболевание распространилось от Африки до Гаити, в гей-сообществах крупных американских городов и проникло повсюду. Лишь в 1983 году Франсуаза Барре-Синусси вместе со своим шефом Люком Монтанье обнаружили, что причина возникновения СПИДа – вирус. В 2008 году оба они получили за это открытие Нобелевскую премию по медицине.

Когда содержание лейкоцитов в крови опускается до критического уровня, иммунная система оказывается не в состоянии справляться даже с самыми безобидными микробами.

После того как вирус был наконец идентифицирован, профессиональное сообщество наивно рассчитывало в кратчайшие сроки разработать лекарство или вакцину, которая помогла бы остановить распространение болезни. Но не тут-то было. ВИЧ оказался крепким орешком для микробиологов всего мира.

Однажды вечером 1989 года мне неожиданно представилась возможность заняться разработкой вакцины против этого патогена. Моя жена укладывала нашу двухлетнюю дочку спать, как вдруг раздался телефонный звонок.

– Вас беспокоит доктор Ченнок из Национальных институтов здравоохранения, Вашингтон, округ Колумбия, – услышал я мужской голос в трубке. Мужчина интересовался, согласен ли я на несколько лет отправиться в Америку, чтобы поучаствовать в разработке и исследовании вакцины против вируса иммунодефицита обезьян с дальнейшей целью адаптации препарата для лечения СПИДа. Но почему он позвонил мне? Мне ни черта не было известно о вирусах. Я был всего лишь молодым врачом, начинающим исследователем, да и то в совершенно другой области – действие бактериальных токсинов на кровь инфицированного пациента. Видимо, он ошибся номером. Или кто-то решил надо мной подшутить?

– Свен, это ты?

– Простите?

– Минутку, – сказал я по-английски, так как расслышал некоторое запаздывание звука. Но стоило нам обоим замолчать, в трубке повисла звенящая тишина. Пожалуй, он и впрямь звонит из США, подумал я.

– Должно быть, вы ошиблись номером. Меня зовут Андерс, и я ничего не знаю о вирусах. Для меня вирус – это мешочек с белком и цепочкой ДНК.

– РНК, – поправил меня собеседник.

– Что, простите?

– Мешочек с белком и РНК.

– Вот видите, я даже не в курсе о Д… ой, РНК, – выпалил я. И вдруг вспомнил, что ВИЧ – это возбудитель из группы РНК-вирусов, хотя, попадая в клетки человеческого организма, он преобразуется в ДНК-вирус при помощи особого фермента – обратной транскриптазы.

– Понимаете, мы хотим создать новую лабораторию для разработки вакцины против ВИЧ и сейчас набираем молодых и непременно талантливых специалистов с неординарным мышлением. У нас уже есть опытный исследователь – доктор Фил Йонссон, врач, вирусолог, руководитель нашей будущей лаборатории, а также ветеринар-вирусолог Ванесса Хирш и молекулярный биолог Боб Олмстед. Я подумал – а вдруг вам будет интересно стать нашим идейным вдохновителем?

Я ответил, что ситуация чем-то напоминает мне фильм «Пушки острова Наварон» (1961), где целая армия никак не могла взять остров, надежно охраняемый особыми орудиями, и в лагерь противника отослали небольшую лодку с несколькими диверсантами: киллером (Дэвид Нивен), экспертом по взрывчатым веществам (Грегори Пек) и врачом (Энтони Куинн). С помощью изобретательности, сноровки и опыта эта троица совершила невозможное.

– Да-да, что-то типа такого и предполагается, – рассмеялся мой собеседник. – Ну а то, что вы мало знаете о вирусах, даже преимущество. Значит, у вас еще не сформированы дурные привычки. Мы согласны обучать вас в течение одного года, а вы за это поработаете у нас еще год – по рукам?

Я серьезно задумался. Предложение звучало в духе американского Дональда Дака, а мне нравился и этот утенок, и фильм «Пушки острова Наварон». Сделка была обставлена не по-датски, а совершенно по-американски. Мне представился шанс заявить о себе. Раз уж никому так и не удалось ничего придумать, почему бы не попробовать мне? Да к тому же – в самой богоугодной стране – «на Бога уповаем»[13]13
  «In God We Trust» (англ. «На Бога уповаем») – официальный девиз США.


[Закрыть]. Да, я должен был согласиться! Мы должны были принять предложение! И я тут же объяснил, что моя жена также врач и в случае нашего переезда в Америку не сможет быть просто домохозяйкой и сидеть дома сложа руки в течение нескольких лет, ведь тогда она потеряет квалификацию. Доктор Ченнок поинтересовался, какая у нее специальность, и я ответил, что она анестезиолог.

– Прекрасно, тогда мы устроим ее на исследовательскую работу в Джорджтаунский университет.

Это был одновременно и шах, и мат. Тут и думать было нечего.

– Когда мне лучше приехать? – спросил я.

– Завтра было бы здорово, – без промедления ответил он, и я так и не понял, шутит он или говорит серьезно.

– Хорошо, мы приедем как можно быстрее, но нам понадобится несколько дней, чтобы продать машину и найти квартирантов, уволиться с работы, упаковать на хранение мебель и так далее. Считайте, что мы уже на полпути.

Затем мы распрощались в надежде увидеться очень скоро.

– Кто это был? – крикнула с кухни Йонна.

* * *

– Станция «Тэнлитаун», платформа слева, – монотонно объявил по громкоговорителю женский голос с явным южным акцентом. – Состав следует по красной ветке метро до конечной станции «Шеди Гроув».

Видимо, в Вашингтоне живет много афроамериканцев, подумал я, стараясь не слишком пристально разглядывать нескольких пассажиров, оставшихся в вагоне после станции «Тэнлитаун», которая находится на границе между округом Колумбия и штатом Мэриленд. Напротив сидела полная женщина в очках в стиле Дамы Эдны Эвередж, ее угольно-черные волосы были так щедро сдобрены лаком, что запросто продержались бы, не меняя формы, до следующего Нового года. Она набивала рот чипсами, запихивая их в щель между полными ярко-красными губами. На жирных пальцах с длинными искусственными ногтями, выкрашенными золотым лаком, не было свободного места от дешевых массивных колец и перстней. Большая часть закуски исчезала где-то между необъятных грудей. Она подняла на меня взгляд, я застенчиво улыбнулся и осторожно отвернулся.

Поезд наконец выехал из темного подземелья, полуденное солнце купало зеленый пейзаж в ослепительном свете, напоминающем бенгальский огонь. «Шеди Гроув» была конечной станцией, она располагалась между Твинбруком и Роквиллем в штате Мэриленд, начинавшемся сразу за пределами города Вашингтон. Лаборатория находилась где-то в районе Твинбрука. Я взглянул на карту метро, висевшую у дверей вагона. Да, все верно, пора выходить.

– Станция «Твинбрук», платформа слева.

Тут выходило не так много народу. Несколько мужчин в костюмах и с газетами в руках быстро зашагали к эскалатору на другом конце платформы. Я же остался стоять, когда поезд уехал: мне хотелось с высоты рассмотреть местность, где нам с семьей предстоит жить в течение следующих нескольких лет.

На удивление зеленый район, повсюду деревья: клены, разные виды хвойных, а еще какие-то необычные растения, похожие на каучуковые, но оказавшиеся впоследствии огромными восхитительными магнолиями. И довольно спокойно, как мне показалось, совсем мало машин и пешеходов. Неплохое место для моей дочки Саши, с умиротворением подумал я. И так тепло, кажется, даже слишком. Видимо, в поезде работал кондиционер. А ведь пока только апрель. Солнце основательно припекало, накрывая волной жара весь Твинбрук: всю зелень, крыши вилл, высящихся над деревьями и кустами, станцию метро и меня самого. Пришлось отступить на несколько шагов назад, под узкий козырек платформы. Обильно потея, я пытался сообразить, в какой стороне находится улица Фишер-лейн, где расположена лаборатория. На крыше здания под названием «Твинбрук-2» должна быть теплица – кажется, ее-то я и вижу примерно в полукилометре от станции на невысоком строении, присоседившемся к бензозаправке «Эксон». А слева от строения с теплицей – огромный роскошный квартал частного сектора. Там мы и будем жить, подумал я, в лабораторию можно будет ездить на велосипеде, а Йонне будет совсем близко до красной ветки метро, когда она станет ездить на работу в Джорджтаунский университет. Первым делом мне предстояло найти жилье и машину – через десять дней приезжала моя семья.

Профессор Ченнок оказался очень симпатичным и профессиональным руководителем отделения Национальных институтов здравоохранения, где мне предстояло работать, а именно – Национального института аллергии и инфекционных заболеваний (НИАИЗ).

– Про вас ходят слухи как про изобретательного исследователя с кучей замечательных идей, а это именно то, что нам нужно для борьбы с ВИЧ и СПИДом, – сказал Ченнок, приведя меня в лабораторию. Переговорив с парой сотрудников, он передал меня в их надежные руки.

Мой будущий начальник, глава лаборатории инфекционных заболеваний при НИАИЗ доктор Фил Джонсон, был примерно моего возраста. Я сразу познакомился с двумя другими учеными: ветеринаром Ванессой и молекулярным биологом Бобом. Фил был уже наполовину лысым, он то и дело беспокойно и застенчиво отводил умный, чуть насмешливый, проницательный взгляд, хотя самомнения ему явно было не занимать. Я сразу понял, что личное общение между нами будет натянутым, зато в профессиональном плане мы наверняка сработаемся. И действительно, почти сразу он взялся демонстрировать мне технологию, которую их лаборатория применяла для определения последовательностей генов в полученных вирусах. Начальник вручил мне целую стопку свежих лабораторных протоколов, которые я должен был внимательно изучить, и познакомил с теоретической основой предстоящих нам экспериментов, изложенной на доске в коридоре. Мы наткнулись на пару лаборантов мужского пола – именно этого, потому что мужчины не беременеют и, соответственно, не уходят в декрет на целых две недели. Такая «роскошь» была доступна в то время в США только женщинам вплоть до того момента, как в 1993 году отпуск по уходу за новорожденным продлили до 12 недель. Один из лаборантов по имени Джордж, завидев Фила, радостно поприветствовал его: