Текст книги "Сладких снов"

Молодой человек протянул комиссару руку.

– Мои услуги стоят денег, комиссар. Надеюсь, вы это понимаете.

Гренс кивнул и пошел к выходу, оставив Билли сидеть за компьютером. Но уже у двери молодой человек неожиданно его окликнул:

– И сколько там еще таких, комиссар? В Даркнете, я имею в виду…

Гренс пожал плечами:

– Понятия не имею.

– Но ведь кто-то же имеет… Хотя так даже лучше. Проще жить.

Спустившись по лестнице с шестого этажа и снова оказавшись на роскошной Катаринабангатан, он остановился перевести дух.

Вдох-выдох, вдох-выдох…

Здесь была другая реальность, отличная от той, виртуальной, в которой он только что побывал.

В этой Гренс, по крайней мере, знал правила игры.

Он понимал, насколько все серьезно. И что сейчас он должен идти прямиком к своему шефу, чтобы передать ему флешку с файлами. А заодно и результаты исследования букв на рубашке, предположительно читающихся как Nordisk Møbelfremstilling – предприятие в городке под названием Рёдберг, в паре миль к югу от Нюкёбинг-Фальстер.

Гренс прекрасно понимал все это, тем не менее поступил по-другому.

Он прогулялся до Гётгатан и взял такси до Арланды[4]4
  Арланда – аэропорт в Стокгольме.


[Закрыть].

Его отстранили от дела. Ни начальство, ни родители девочки, которую недавно объявили мертвой, не заинтересованы в продолжении расследования. Но плюшевому мишке с красным бантиком в белый горошек не место в могиле с пустым гробом, и единственный, кто поддерживает Гренса в этом, – маленький мальчик, ее брат. Пока это так, продолжать стоит.

Когда Эверт Гренс сидел у окна в ресторане «Ист-Сайд-грилл», шел дождь. Немногочисленные прохожие на улицах выглядели мокрыми и продрогшими. Куриные бургеры за восемьдесят девять датских крон не имели запаха. А когда Гренс повнимательней пригляделся к офисным помещениям в здании напротив, понял, что все они пустуют.

Он сидел в единственном действующем ресторане в Рёдберге, на единственной (она же была главной) улице, и картина за окном не навевала ничего, кроме уныния.

Потребовалось чуть больше часа, чтобы покинуть Арланду и Стокгольм. Еще час в воздухе – до Каструпа[5]5
  Каструп – аэропорт в Копенгагене.


[Закрыть] и Копенгагена. Еще полтора – до Нюкёбинг-Фальстера по железной дороге. Комиссар любил эту страну, отделявшую Швецию от континента, понимал по-датски почти все и всегда был рад здесь оказаться. Но не в этот раз. Не по этому делу, начавшемуся возле двух пустых могил, символизирующих смерть двух маленьких девочек.

Интересующее его предприятие, судя по карте в мобильнике, располагалось в каком-нибудь километре отсюда. Владелец ресторана, оказавшийся более милосердным, чем предлагаемая им еда, вызвался даже одолжить комиссару зонтик. Городок же на поверку оказался не только унылым, но и заброшенным. Гренс повстречал пожилую даму с такой же пожилой собакой да мальчика-подростка, который, пригнувшись, пересекал площадь под дождем на велосипеде. В остальном все было пусто.

Гренсу, всю жизнь прожившему в большом городе, это казалось странным и невыносимо скучным. Он просто не представлял себя в такой обстановке.

Белый фасад со знакомым логотипом уже маячил за последним поворотом главной улицы. К производственному корпусу примыкала офисная часть, куда Гренс и направился. Улыбчивая молодая женщина за регистрационной стойкой поздоровалась и спросила о причине визита.

– Для начала я хотел бы убедиться, что эта рубашка имеет отношение к форме вашего предприятия.

Гренс протянул женщине распечатку фотографии без девочки и таблички.

– Простите, вы о чем?

– Рубашка. В зеркале отражаются буквы, которые можно прочитать как название вашей фирмы. Я хотел убедиться, что это действительно так.

Женщина взяла листок и посмотрела сначала на снимок, а потом на Гренса.

– Кто вы? И почему задаете такие вопросы?

Гренс нащупал полицейское удостоверение в кармане пиджака и выложил его на стойку.

– Эверт Гренс, комиссар криминальной полиции из Стокгольма.

Женщина открыла обложку из черной кожи. Сверила фотографию в удостоверении с лицом мужчины, который стоял перед ней. Осторожно потрогала пальцем золоченую гербовую корону.

– Комиссар криминальной полиции?

– Да.

– Из Швеции?

– Именно.

– И вас интересует наша форменная одежда?

– Я хотел бы знать, действительно ли она ваша.

Женщина продолжала разглядывать то Гренса, то удостоверение, то распечатку.

– У нас два варианта форменной одежды, зимний и летний. И да, это зимний вариант.

Гренс вздохнул – облегченно и про себя, потому что женщина не должна была это заметить. Очевидно, он был на верном пути и не зря проделал это путешествие.

Он прибыл именно в то место, откуда нужно начинать поиски.

– Сколько у вас сотрудников?

– Не уверена, что могла бы отвечать на подобные вопросы, даже если бы вы были датским полицейским.

Гренс понял намек, но не подал виду. Он не спешил вмешивать в это дело местных коллег.

– С кем я мог бы поговорить в таком случае?

Она показала на комнату совещаний за стеклянной стенкой чуть дальше по коридору, где четверо мужчин, с бумагами и папками, о чем-то увлеченно дискутировали.

– Похоже, им не до нас. Несмотря на выходные.

– Заказов мы получаем больше, чем можем выполнить.

– Тогда, возможно, всем будет проще, если мне поможете вы? Итак, сколько у вас сотрудников?

Она снова перевела взгляд на стеклянную стенку. Там ничего не изменилось. Врываться посреди совещания была не лучшая идея.

– Двадцать два.

– Из них мужчин?

– Один, два… Восемь… Четырнадцать.

– Из них между двадцатью пятью и сорока годами?

– Что?

– Сколько у вас сотрудников старше двадцати пяти и моложе сорока лет?

– Не имею ни малейшего представления. Я работаю здесь не так давно и не настолько хорошо их знаю.

– Полагаю, имеются какие-то списки. Может, мы могли бы в них заглянуть?

Женщина в третий раз бросила взгляд в глубь здания. Похоже, дискуссия за стеклянной стенкой только ужесточилась.

Настырный шведский полицейский по ту сторону стойки, за спиной – агрессивно настроенное начальство. Похоже, дама не без оснований чувствовала себя загнанной в угол.

– Одну минуту.

Ее пальцы забегали по клавиатуре, – такие же уверенные и легкие, как и у Билли из Стокгольма. Как будто компьютер стал частью человеческого тела, незаметно наращенной за одно поколение.

– Четверо. Двадцать шесть, двадцать девять, тридцать и тридцать восемь лет.

Гренс перегнулся через стойку и просмотрел таблицу на мониторе снизу вверх.

– Эй, что вы делаете?

– Мне только интересно, есть ли у вас их фотографии.

– Оставайтесь там, где стоите.

– Мне очень хотелось бы взглянуть на них.

Больше она ни на чем не настаивала. Даже не вздохнула. Просто развернула монитор и подвинула ближе к Гренсу.

– Он, он, он и он… Эти четверо между двадцатью пятью и сорока годами. Вы удовлетворены?

Комиссар улыбнулся, кивнул, стал приглядываться. Но улыбка быстро сошла с его лица, потому что ни один из мужчин не был тем, кто ему нужен.

Один слишком тощий, другой наоборот. У этого недостаточно широкие плечи. У того коротковаты предплечья.

– И это… все?

– Похоже на то. Мы закончили?

Гренс навалился на стойку, опершись на локти. Он не мог позволить всему этому закончиться просто так.

– Нет.

– Нет?

– Мы не закончили. Давайте продолжим с вашими бывшими сотрудниками. Посмотрите тех, кто работал у вас последние пять лет. Больше, наверное, рубашки не выдерживают.

Медленно, позволяя Гренсу заглядывать ей через плечо, женщина прокручивала документ с фотографиями. Здесь были все, кто за последние пять лет ушел с предприятия с высокой текучестью кадров. Они успели просмотреть четырнадцать личных дел, с приказами и фотографиями, когда вдруг Гренс дернулся… Грудь…

– Задержитесь, пожалуйста.

Комиссар поднес распечатанный снимок к экрану. Мужчина был даже в той же самой рубашке.

Плечи, торс, руки – все совпадало.

Цвет кожи, волос – все.

Осанка…

– Вот…

Даже кольцо на мизинце левой руки.

– Кто он?

– Это было еще до меня…

– Можете показать файл?

Когда дама легким нажатием клавиши открыла личное дело бывшего сотрудника, его портрет увеличился. Теперь Гренс смотрел в глаза тому, кого искал, а тот – в глаза Гренсу.

Темно-русые, на скандинавский манер, волосы.

Белоснежная кожа.

Немного полноват, пожалуй, но с мускулами все в порядке.

Круглые щеки, трехдневная щетина и губы – припухлые, хотя он и сжимает их перед камерой.

– Карл Хансен.

Она открыла следующее окошко личного дела.

– Продавец, проработал у нас… ну да, восемь месяцев. Уволился год назад.

Они снова посмотрели друг на друга, Эверт Гренс и мужчина, который стоял за спиной голой девочки. До сего момента безликий.

– Адрес?

– Когда он здесь работал… Лердаль, здесь написано. В паре миль отсюда.

– А если ввести этот адрес в обычный поиск? Он до сих пор там живет?

Она бросила на комиссара взгляд, который мог означать только «а с какой стати я должна это делать?», тем не менее открыла поисковую программу. Как видно, дама поняла, что чем быстрее шведский полицейский получит то, что ему нужно, тем быстрее она от него отделается.

– Да. Он до сих пор живет там.

– Можете записать название улицы и номер дома на обратной стороне?

Гренс перевернул лист с распечатанным снимком, из которого незадолго до того вырезал Карла Хансена, и положил на стойку.

Она все записала. Карандашом, который громко царапал бумагу.

– Хотите знать, кто еще там живет?

– Да, можете посмотреть?

Она приложила палец к экрану, провела под текстом.

– Еще два человека с такой же фамилией и по тому же адресу. Женщина тридцати четырех лет, которую зовут Дорте, и девочка девяти лет, Катрине.

– Отлично, спасибо.

Только она вздохнула с облегчением, оттого что все наконец закончилось, как Гренс продолжил:

– Надеюсь, вы понимаете, что то, о чем мы только что говорили, не для посторонних ушей. Я имею в виду как ваших коллег, так и всех вне этого здания.

Ее взгляд можно было истолковать, пожалуй, как недружелюбный. Женщина повернулась спиной к начальству за стеклянной стенкой.

– Да, но если они спросят, я расскажу все как было.

То есть как неприятный шведский старик ворвался в офисный корпус и стал приставать к ней с вопросами о вещах, к которым не имеет ни малейшего отношения. И как она просила его удалиться, пригрозив вызвать датскую полицию.

Выйдя на проливной дождь, Эверт Гренс забыл раскрыть зонт. Совсем как на скамейке на кладбище. С той только разницей, что на этот раз он не стал ложиться на спину плашмя, позволив каплям разбиваться о лоб и щеки. На подобные удовольствия у Гренса просто не оставалось времени. Он и сам не мог понять, в чем здесь дело, но мысль о том, что надо торопиться, укреплялась все больше с каждым шагом, пока он, петляя между лужами, удалялся от офисного здания. Ведь чертова фотография была послана анонимом не просто так. Кто-то рассчитывал на то, что инспектор полиции из Стокгольма незамедлительно прибудет именно сейчас, именно в этот город.

Время тоже что-то значило.

Поэтому Гренс все ускорял шаг, пока не пустился бежать.

Город под названием Лердаль оказался не больше Рёдберга, из которого он только что выехал, и встретил Гренса двумя полицейскими, прибывшими сюда из Нюкёбинг-Фальстера. Один был пожилой мужчина предпенсионного возраста, другой – совсем молодой парень, недавний выпускник полицейской школы. Все получилось, как и рассчитывал Гренс. Девяти фотографий, сохраненных Билли на флешку, и идентификации, проведенной при помощи сотрудницы мебельной фабрики, оказалось достаточно для ордера на обыск.

Еще пару часов спустя они узнали, что семья, проживающая вместе на протяжении вот уже пяти лет, успела сменить за это время множество адресов, особенно за первые годы. Как только кто-то начинал интересоваться их делами или замечал вслух, что Катрине неважно выглядит, Хансены тут же срывались с места. Что они держались особняком и девочка ходила в школу и возвращалась из нее исключительно в сопровождении родителей. Что отец – или отчим, как уточнил один из соседей, – работал продавцом на новой фабрике и воспринимался соседями как явный глава семьи. Наконец, со слов тех же соседей, в тот день Хансены были дома.

Квартира располагалась на втором этаже дома, первый этаж которого занимала пекарня. Это старое серое здание с несколько облупившимся оштукатуренным фасадом являло собой нечто вроде архитектурной доминанты Лердаля. Чтобы попасть в квартиру, которая, согласно чертежам градостроительного управления, состояла из трех комнат, нужно было свернуть во внутренний двор с главной улицы и подняться по лестнице сразу за входной дверью.

Старший датский полицейский пошел первым, Гренс следом за ним.

Выждав ровно пять минут, как это было обговорено с младшим коллегой, они переглянулись и молча кивнули. Оба приготовились постучаться в самое сердце тьмы.

Никто не спешил открывать.

Звонок не работал, и полицейские забарабанили уже решительнее.

– Откройте, полиция.

Эверт Гренс сосчитал до пяти. Десяти. Пятнадцати. Потом его терпение лопнуло. Пора было применить более действенные меры в отношении ничем не защищенной деревянной двери, но в этот момент изнутри лязгнул замок.

Гренс узнал ее сразу, девочку с фотографии, присланной безымянным доброжелателем на адрес шведской гуманитарной организации.

Волосы убраны в «хвост». Меньше ростом, чем Гренс себе ее представлял, тем не менее это была она.

– Вы кто?

Двое мужчин в возрасте, в обычной одежде. Вполне резонный вопрос девятилетней девочки.

– Полиция. Тебя зовут Катрине?

– Я не буду вам отвечать.

– Мы пришли поговорить с твоими папой и мамой. И мы знаем, что они дома.

– Папе надо сначала что-то сделать с компьютером.

В этот момент в глубине квартиры пронзительно закричал женский голос. Ему ответил мужской, а потом как будто опрокинули на пол какой-то металлический предмет, возможно, торшер или светильник.

– Мама, что это там…

– Стой здесь.

Пока полицейский из Нюкёбинга удерживал девочку у двери. Гренс устремился в тесную прихожую. Лавируя между креслом и диваном на скользком паркете гостиной, шведский полицейский не раз помянул добрым словом молодого датского коллегу, предложившего маленькой группе разделиться, с тем чтобы кто-нибудь отправился к выходу через пожарную лестницу. Датчанин вломился в гостиную через балконную дверь одновременно с Гренсом и навел пистолет на хозяина квартиры, не дав тому уничтожить содержимое жесткого диска.

Они успели в последний момент. Когда же Гренс увидел отчима Катрине, сомнения, если они и были, развеялись окончательно. Это был тот самый мужчина, который позировал на фотографии рядом с обнаженной девочкой. Он и никто другой держал в руках табличку с обещанием продолжения девятикадрового шоу.

Гренс присел за кухонный стол. Еще несколько дней назад он даже не подозревал ни о существовании этой квартиры на втором этаже здания с пекарней, ни этого заштатного датского городка. Он не мог избавиться от чувства, которое продолжало мучить его вопреки здравому смыслу – будто за это время он ничего не добился. Потому что умом комиссар понимал, что за последние сутки сделал гораздо больше, чем это было в принципе возможно. Менее суток понадобилось ему на преодоление обычно куда более долгой дистанции от первого звонка до ареста.

В четыре утра пятницы он получил эту фотографию из рук Вернера, а в десять вечера субботы уже сидел на кухне в квартире, где только что закончили работу криминалисты. И Гренс знал, с чем связано это странное чувство.

С голубой бабочкой, которая, собственно, и привела его сюда. Потому что Гренс шел по следу совершенно другой девочки.

Следу, который внезапно оборвался.

Он оглядел кухню, где еще несколько часов назад семья в последний раз собралась за этим столом. Последний ужин, так это можно было назвать. Потому что мама с папой в наручниках уже были доставлены для допроса в Копенгаген, а две социальные работницы взяли на себя заботу о девятилетней Катрине.

Гренс вышел в прихожую. Здесь стояли дорожные сумки, две большие и одна маленькая, очевидно, для девочки. Все три набиты битком. Если верить бумажке, обнаруженной в одном конверте с тремя железнодорожными билетами, завтра утром Хансены собирались отбыть на съемки. Заказчик фильма ранее привлекался бельгийской полицией за изнасилование несовершеннолетних и распространение детской порнографии в больших объемах. Сценарий фильма предполагал половой акт с девочкой, первый вне семьи, к которому отчим, согласно переписке по мейлу, считал Катрине готовой. Но кто-то переслал фотографию на адрес шведской гуманитарной организации и тем самым сорвал поездку.

Время и в самом деле кое-что значило.

Гренс направился в спальню родителей. В гардеробе висели рубашки с тем же логотипом, что и на фото. В одном из шкафов обнаружилось оборудование для фото– и видеосъемки, включая штатив, а в старинном бюро – искусственный пенис, веревки и тому подобные секс-игрушки. Под кроватью Гренс нашел множество пустых картонных коробок с американскими, швейцарскими, бельгийскими и немецкими почтовыми штемпелями. «Я не знаю, куда это нас заведет, но точно дальше, чем мы думали до сих пор», – так выразился старший из датских полицейских, когда вытащил на свет все это богатство.

Из спальни родителей Гренс перешел в комнату девочки. Здесь, на первый взгляд, не было ничего необычного. Комиссар опустился за ярко-желтый письменный стол и загляделся на афиши поп-групп: он ничего не знал ни о них самих, ни о том, как звучит их музыка. В деревянном ящике без крышки лежали игрушки и пазлы. В книжном шкафу выстроились в ряд куклы. Гренс чувствовал на себе их пристальные взгляды.

В этой комнате она жила, как обычная девятилетняя девочка, для которой стало обыденностью насилие и фотосессии на заказ. Гренс сталкивался с подобным едва ли не каждый раз, когда имел дело с насилием в кругу семьи, независимо от того, была ли жертва женщиной, мужчиной или ребенком. Приучать. Манипулировать, пока ненормальное не станет нормой и частью повседневной жизни.

По улице проехала машина – первая за последние полчаса. В Лердале ночь начиналась рано.

Гренс поднялся со стула, рассчитанного на ребенка и потому неудобного, и вышел в третью, последнюю комнату. В гостиную, где когда-то стоял компьютер, спасенный молодым датским коллегой, вломившимся сюда через балконную дверь по пожарной лестнице.

Компьютер, теперь надежно запертый в одной из комнат местного отделения полиции. Это ради него они сюда вломились, а теперь еще ждут специалиста из Копенгагена. Этот компьютер охраняют как зеницу ока. Никому не разрешено прикасаться к нему просто так, тем более входить в систему, пока есть риск тем самым уничтожить доказательства, которые позволят довести дело до суда.

Только когда появится копия жесткого диска, с которой можно будет работать, откроются ворота в мир, о котором до сих пор ни один из них не имел ни малейшего представления.

Для ареста нужны доказательства, в достаточном количестве. Если не успеют их собрать – решение об освобождении отчима и матери будет принято незамедлительно. Времени оставалось мало. А когда из датской столицы наконец прибыл эксперт по компьютерам, этот срок и вовсе сократился до всего ничего.

Вероятно, поэтому Эверт Гренс так удивился, когда драгоценные часы с минутами стали тратить на то, чтобы установить его личность.

– Вы, собственно, кто?

Женщина, по виду лет сорока с небольшим, приготовилась заняться копированием жесткого диска, когда Гренс расположился на стуле за ее спиной.

Когда же она повернулась к комиссару и он встретил ее пристальный взгляд, он искренне пожалел, что не подготовился к этому разговору лучше.

– Эверт Гренс, комиссар криминальной полиции из Стокгольма.

– Если это международная операция, мне нужно подтверждение вашего задания.

– Эта операция – моя инициатива с самого начала.

– Тем не менее мне нужно письменное подтверждение от вашего начальства.

– Вы получите его завтра утром.

– В таком случае могу я попросить вас покинуть отделение?

Эверт Гренс никогда не избегал конфликтов. Скорее искал их, потому что конфликты заряжали его энергией. Но только не сегодня. Все, что ему было нужно, – по возможности не привлекать к себе лишнего внимания.

– Мы можем переговорить с глазу на глаз?

Она посмотрела на него. Как будто размышляла, насколько ей все это нужно. Быстрый взгляд на копенгагенских коллег – и те удалились в дальний угол просторного зала.

– Конечно, только быстро.

По коридору напротив небольшая комната отдыха. Гренс встал, закрыл дверь.

– У меня нет задания, – сказал он. – Потому что ни мой шеф, ни родители пропавших девочек так и не предоставили мне никаких полномочий. А родители второй девочки, которые, собственно, все это и затеяли, даже не захотели со мной разговаривать. Наконец, как будто всего этого недостаточно, я был отстранен и отправлен в вынужденный отпуск.

Гренс выдвинул простой пластмассовый стул.

– Но что-то подсказывает мне, полицейскому с сорокадвухлетним стажем, что я оказался в нужном месте в нужное время. И если в дальнейшем выяснится, что это не так, я без разговоров отбуду в Хельсингёр[6]6
  По другой транслитерации Эльсинор. Город, известный по месту действия трагедии Шекспира «Гамлет».


[Закрыть], а оттуда домой, прикупив по случаю лучшей в мире ветчины, которая, я знаю, продается в одной из тамошних лавок. Если же, напротив, наше сотрудничество будет иметь продолжение, я предоставлю вам все необходимые документы, как только улучу минутку, когда мне в этом никто не сможет отказать. А теперь решайте сами, стоит ли дать мне шанс.

Она ничего не ответила, только коротко кивнула. А когда десять минут спустя Гренс закончил рассказ о странных похоронах с пустыми гробами, кивнула еще раз:

– Даю вам отсрочку до утра понедельника.

– Спасибо.

– Кстати, меня зовут Бирте.

Она протянула руку.

– Эверт.

– Добро пожаловать, Эверт, на изнаночную сторону реальности.

– Даркнет. Зашифрованные теневые Сети под прикрытием обычного Интернета.

Она взглянула на него с удивлением:

– Так вы в курсе?

– Интернет вне зоны досягаемости официальных поисковых систем. Сайты со скрытыми IP-адресами, на которые нельзя выйти, просто погуглив.

– Как женщина-полицейский, я часто сталкивалась с предубеждениями на свой счет, а теперь вот сама ловлю себя на том же. Судя по возрасту и остальному, вы не производите впечатления человека, который знает теневую сторону Сети как свои пять пальцев.

– Знаю, – улыбнулся комиссар. – С сегодняшнего утра.

Она улыбнулась в ответ. Села за компьютер, в то время как Гренс вернулся на стул за ее спиной.

– Они хорошо поработали, друзья из Нюкёбинг-Фальстер. Не каждый раз у нас получается… вовремя оказаться на месте и завладеть компьютером, прежде чем адвокат успеет подтереть улики.

Она обернулась так, словно опять усомнилась в уместности здесь Гренса. Теперь уже по другой причине.

– Пароли и коды, это может занять некоторое время. Бо́льшая их часть шифруется автоматически, но шифруется жестко. У меня, конечно, набитая рука, тем не менее я должна вас спросить – уверены, что хотите сидеть так и ждать все это время?

– Да.

– Скоро полночь. У нас есть комната для отдыха. Я разбужу вас, как только управлюсь.

– Я останусь, за этим я сюда и приехал. И я давно не спал всю ночь до утра. Последний раз лет тридцать назад, я думаю.

Ночи в Лердале темнее, чем в Стокгольме. Стоило Гренсу бросить взгляд за маленькое окошко в здании отделения полиции, как он чувствовал, что начинает тонуть. Потому что именно так представлял себе последний вдох перед окончательным погружением на морское дно.

В то же время ему нравилось наблюдать за методичными поисками датского эксперта. Это успокаивало. Даже не ее манера обращения с клавиатурой, показавшаяся Гренсу не совсем обычной, а профессионализм. Гренс по-своему утешался, глядя на людей, которые знали или умели то, с чем сам он имел в лучшем случае шапочное знакомство. Это создавало иллюзию защищенности, того, что есть на кого положиться. Заглядывая Бирте через плечо, на заблокированный компьютер, все еще не оставивший попыток сопротивления, Гренс одновременно слушал записи первых допросов, только ставшие доступными на его телефоне.

Самый первый, совсем короткий, с учетом позднего времени, имел скорее форму беседы. Коллега Бирте из Копенгагена хотела подготовить девочку к просмотрам видео, которые планировались уже назавтра, то есть по свежим следам. Отсрочка означала опасность подмены реальных событий их ментальными отражениями и грозила, по мнению инспектора, искажением реальности, в зависимости от эмоционального состояния на момент допроса.

Гренс отрегулировал наушники, чтобы не мешать продолжавшейся на расстоянии вытянутой руки работе с компьютером, но девятилетняя Катрине мало что сказала о записях, будь то по причине шока, страха или просто из нежелания говорить. «Секрет» – вот единственное, что она шептала в ответ на все вопросы. «Секрет» – так сказали папа и мама. Впрочем, этого немногого оказалось достаточно. Гренс прекрасно понимал, о чем шла речь, когда Катрине вспоминала раздевания перед камерой или поглаживания друг друга. Жесткие веревки больно терли кожу, когда Катрине привязывали к креслу.

– Все хорошо?

Бирте смотрела на него озабоченно.

– Все хорошо, комиссар Гренс?

– Да. Слушаю тот кусок, которому, я надеюсь, вы найдете убедительные подтверждения.

– Меня насторожил ваш голос.

– Правда?

– Как будто вам больно.

– Но я ничего не говорил.

– Это так, но вы сидите в метре за моей спиной. Я услышала это затылком.

Эверт Гренс снял наушники. До сих пор он не осознавал, что попал под влияние девятилетней девочки и живет ее жизнью.

Комиссар кивнул на монитор:

– А как у вас дела?

– Продвигаюсь помаленьку.

Пока Бирте искала пути к заблокированному жесткому диску, Гренс открыл первый допрос отчима Катрине. Эта запись уже поступила на его телефон. Оба датских следователя, разделившие сегодняшнюю работу, оказались одинаково эффективны. И пока компьютерный эксперт составляла карту темной стороны цифрового мира, инспектор криминальной полиции разбирался с первыми показаниями.

Если верить механическому голосу, объявлявшему в самом начале, где и когда была сделана запись, Хансена допрашивали в комнате свиданий в тюрьме Вестре Фенгсель в Копенгагене. Содержание беседы напомнило Гренсу все те допросы педофилов, которые проводил он сам или в которых принимал участие на протяжении своей длительной службы. При этом сам отчим педофилом себя, естественно, не считал. И, стремясь всячески это доказать, во всех подробностях описывал настоящих педофилов. Это они были такими омерзительными, такими больными и ненормальными. Они – но только не он.

Следователь: Вы снимали порно с несовершеннолетней девочкой.

Карл Хансен: Никогда этого не делал.

Следователь: Но вы распространяли в Интернете фотографии, на которых были и сами рядом с ней.

Карл Хансен: Где вы видели там мое лицо? Если бы я занимался изготовлением подобного дерьма, то, по крайней мере, не оставлял бы за собой следов.

Следователь: Вы совершали насильственные действия сексуального характера по отношению к ребенку, вашей падчерице.

Карл Хансен: Не я. Но если бы вы только представляли себе, как много таких подонков. Я получил заказ, из Португалии. Он хотел видео, чтобы девочка лежала на матрасе и… нет, больше я вам ничего не скажу. Конечно, я ему отказал.

– Гренс?

Бирте нетерпеливо махнула ему, даже не успев обернуться.

– Кажется… мне удалось туда проникнуть.

Все сразу изменилось. Атмосфера в комнате стала другой: Гренс это почувствовал. Свет стал ярче, запахи острее. Клавиатура застучала громче.

– Я вскрыла жесткий диск, тут две папки с фотографиями.

Она показала на экран с папками:

Bad girl 1 (16 pics) и Bad girl 2 (27 pics)[7]7
  «Плохая девочка» 1 (16 пикселей) и «Плохая девочка» 2 (27 пикселей).


[Закрыть].

– Здесь еще один закодированный файл, и в нем намного больше. Но мне нужно время, чтобы его открыть. Поэтому пока будем работать с этими двумя, которые почему-то не закодированы.

– «Плохая девочка»? Вы серьезно?

– Серьезно, Гренс.

Когда Бирте кликнула на папки и их содержимое заполонило экран, стало ясно, как оба родителя направляли процесс, как будто это была занимательная игра. От снимка к снимку все становилось жестче, грубее, грязнее.

Бирте разглядывала комиссара из Швеции, который жил жизнью этой девочки и несколькими часами ранее так красноречиво продемонстрировал свою уязвимость.

– Может, на сегодня достаточно, комиссар Гренс? Вам обязательно смотреть все до конца?

Эверт Гренс с благодарностью встретил ее сочувствующий взгляд.

– Я понял вашу мысль. Это должны делать ваши следователи.

– Не «ваши следователи», Гренс. Это моя работа. Я просидела здесь всю ночь, пока не открыла документы. И теперь мы имеем достаточно, чтобы засадить их обоих за решетку. Распространение – тоже преступление. Но то, что мама с отчимом насильники сами, это еще нужно доказать. До сих пор мы видим только отдельные части тела, но не лица. Где-то должны быть снимки, которые дадут нам больше, я должна их найти. А когда буду уверена, что «родители» надежно заперты и не могут ставить нам палки в колеса, мы приступим к ловле действительно крупной рыбы.

Она постучала пальцем по экрану, как будто преступники сидели там, за стеклом.

– Тех, кого они обслуживали.

Потому что, конечно, это было именно то, чем занимались Хансены.

– Кто делает на этом миллиардные обороты.

Когда в четверть восьмого Бирте разбудила Гренса, прикорнувшего на стуле за ее спиной, беспросветный мрак за окнами сменился серыми рассветными сумерками. Бирте наклонилась к комиссару – достаточно близко, чтобы чувствовать на лице его ровное дыхание, – и слегка потрясла за плечо. В это время она напряженно размышляла над тем, какими из последних своих открытий может с ним поделиться. Что из этого достаточно безопасно для человека, не имеющего сил оставить работу вне досягаемости для личных переживаний.

– Я просмотрела все фотографии и фильмы. Отчим, сам того не подозревая, облегчил нам работу, привязав каждый файл к конкретной дате и часу с минутами. Теперь мы точно знаем время, когда было совершено каждое преступление. С такой информацией нам будет легче добиться обвинительного приговора.

Бирте показала на четыре папки, выстроившиеся в ряд на мониторе.

– Серия из одиннадцати фотографий наглядно демонстрирует, как некий взрослый мужчина принуждал Катрине к оральному сексу. Следующие четырнадцать – как он обливал ее попеременно то горячей, то холодной водой. Еще одно короткое видео – как над ней надругалась женщина… Далее крупный план. Мужчина и…

Гнев.

Приступ внезапного неконтролируемого гнева заставил Бирте закрыть глаза, которые как будто даже изменили цвет.

Голос сорвался.

– Она не плачет, даже на самых страшных фотографиях. Даже во время совокупления она не плачет.

Голос понизился до шепота. Последние слова Бирте Гренс скорее почувствовал, чем услышал: