Текст книги "Весенние каникулы Дьявола на Лазурных берегах"

– А может быть, мне вам, святой отец, как в хохме клоуна Никулина, еще и пачку других справок от других инстанций пришить к делу, вместе с револьвером для самоубийства? Бедный Иисус! Вернись он к вам, то вы бы его снова распяли или в психушку упрятали на веки вечные! – заявил, опять таки явно не подумав, Борис и, пока поп не успел куда-либо улизнуть, подсунул ему под нос две злосчастные фотографии, сделанные им в автобусном парке. Служитель культа внимательно посмотрел на них и, внезапно побледнев, выдохнул:

– Откуда они у вас?

Борис, явно удивленный случившейся метаморфозой на лице служителя культа, все тем же мягким голосом радостно ответил:

– С того света… батюшка! И из-за этих проклятых фотографий меня с работы уволили, и вообще это дело принимает для меня крайне неблагоприятный оборот!

– А я– то тут при чем? – нервно вскричал поп и, вздрагивая от внезапно нахлынувшего на него перевозбуждения, покраснев и выпучив черные глаза, стал, словно рак, пятиться назад, осыпая Бориса крестными знамениями.

– Так это вы же людей чертями запугали… – Борис в расчете на взаимопонимание попытался выстроить диалог.

Но служитель церкви, уткнувшись в дверь храма, резко сделал несколько шагов в сторону и побежал вниз по лестнице к припаркованному около крыльца черному бумеру. Проворно заскочив в салон своей машины, он резко завел мощный мотор, и, взревев, словно зверь, его мустанг тронулся так резво назад, что Борис, кинувшийся вслед за попом, был вынужден шарахнуться в сторону, чтобы тупо не оказаться под его колесами. Тогда как водитель машины, как будто бы на какое-то непродолжительное время потеряв чувство ориентации, сделал еще несколько зигзагов по просторной площади перед церковью и на всех парах рванул от нее подальше, едва не передавив мирных граждан, бредущих навстречу ему по дороге к храму. А они, сердешные, чтобы спасти свои грешные жизни, испуганно шарахались в сторону от летящей на них черной машины, которую гнал прямо на них жгучий брюнет с обезумевшими черными глазами навыкат и одетый к тому же в черные одежды, с огромным крестом на груди. Святой отец так торопился сбежать куда– нибудь подальше, что не успел занести в салон всю свою рясу, и длинный лоскут материи, какое-то время зажатый дверцей машины, исправно подметал пыльную дорогу. И лишь на въезде на главную дорогу служитель Бога, совладав со своим страхом или с самим собой, резко затормозив, на мгновение открыл дверцу машины и затащил в салон изрядно запыленную полу рясы.

Борис, на какое-то время впав в некий ступор, тупо смотрел на безумство служителя культа. Тогда как Вадим Бездомный в силу особенностей своего пугливого характера так и не смог снять с себя маску искреннего ужаса и окаменел настолько, что еще долго не мог оторвать свой костлявый зад от ребристой скамейки. Неожиданно к Борису со спины подскочил какой-то седовласый старичок небольшого росточка, возрастом явно под восемьдесят лет, худощавый, но все еще сохранивший более чем завидную жизненную энергию, и спросил на русском языке, отягощенном ужасным эстонским акцентом:

– Чем торгуете, молодой человек, и вообще… почем сегодня опиум для народа?

А люди тем временем продолжали медленно идти по дороге к храму. Зазвонили колокола, и Борис не спеша повернулся в сторону шустрого старца, разодетого в доисторический черный смокинг позапрошлых веков со всеми прилагающимися причиндалами, то есть с накрахмаленной кружевной манишкой и белоснежными манжетами. В руках незнакомец держал медную трость с набалдашником из слоновой кости, изрядно пожелтевшей от времени, в виде головы фантастического существа, чем-то похожего на шакала.

Ошарашенный Борис промолвил очень удивленным голосом:

– Магистр, какими судьбами? Ведь вы под капельницей как месяц уже или вообще… копыта отбросили!

Борис был настолько поражен внезапным явлением преображенного магистра, что не мог найти более культурного выражения для определения состояния смерти, и, наконец-то взяв себя в руки, выдавил:

– Пардон, магистр, вы же в клинической смерти пребываете или уже давно скончались! Про это мне в доме престарелых рассказали ответственные люди.

Но дедок странного вида, будто всего этого и не слыша, шустро осмотревшись по сторонам, остановил взгляд на Вадике Бездомном, застывшем на скамейке в сидячей позе, как изваяние, и, совершенно не обращая внимания на Бориса, бросился к поэту со словами дружеского приветствия:

– Ба! Какие люди! Молодой человек, здравствуйте! Вы, кажется, приехали сюда прямо с фермы Танерон? Было дело, бывал я в гостях там у нашего современного Иова, которого его же Яхве каждый раз испытывал на личную преданность. Подумать только… Какое горе! Дважды потерять свои семьи… воистину испытание не для слабонервных людей, а он, бедняга, не сдается, и ему мой особый респект и пожизненная уважуха.

Не успел Борис в силу своей природной заторможенности что-либо толком сообразить, как увидел этого странного старичка в театральном наряде уже сидящим в непринужденной позе на лавке в обществе Вадика Бездомного, жестикулирующим во все стороны тоненькими ручками. Дедок забавно болтал в воздухе короткими ногами, которые не доставали до земли, и что-то оживленно втирал почти обезумевшему Поэту Бездомному. И вообще, со стороны он был похож на циркового лилипута или на внезапно постаревшего мальчишку из детского кинофильма «Сказка о потерянном времени».

Было глупо оставаться не при делах, и уже слегка пришедший в себя Борис подошел к этой сладкой парочке, мирно воркующей на публичной скамейке в тени, ниспадающей на них от вихрастой кроны старой пальмы. Вадик, кажется, тоже успел выйти из ступора, и, судя по всему, старикашка смог залечить своего собеседника, сказав ему что-то приятное, так как на азиатском лице Вадика снова прорисовалась самодовольная улыбочка.

– Замечательные места у вас там, в Долине Мимоз, а воздух какой пьянящий! Можно просто есть его ложками, словно черную икру… Просто объедение! Я зажигал там с бывшим владельцем хутора в Танероне – замечательным писателем и просто душевным человеком, но после того как у него снова случилось такое невосполнимое горе… – Старичок явно не собирался замолкать и, тотчас сменив пластинку, во все той же оживленной манере продолжил: – И только поэтому я был вынужден переехать на Кап Антибов в Шато де ля Кроэ, что и по сей день еще стоит, слегка обгоревший, где ему и положено быть. Там меня и моих попутчиков каждый раз радушно встречали его бывшие хозяева. И вообще, я просто обожал гостить в Шато де ля Кроэ с того самого времени, как там поселился один глубоко несчастный, но очень влюбленный английский король, что так глупо отрекся от престола ради сожительства с этой чопорной американкой. Но лучшее время было, когда в нем поселился беглый король Египта Фарух. Воистину это было время, когда восточное гостеприимство меня чуть было не пленило раз и навсегда. Хотя и времена Онассиса там тоже были не самые худшие. Как мы там отжигали… сиртаки! Просто обалдеть, как было нам хорошо… пока и это шато не сгорело. Благо, что нынче Шато де ля Кроэ и поместье «Барон Мюнхгаузен» в Танероне выкупили отличные русские парни. И как только они приведут свои хижины в порядок, а у меня будет свободное время, то я их непременно навещу, и мы зажжем там, как говорится, по полной программе. Мой друг Роман Абрамович, с которым по молодости или по глупости его мы заключили договор о взаимовыгодном сотрудничестве, сегодня затеял фараоновские работы по восстановлению моего любимейшего Шато де ля Кроэ, да и Рашид… – Дедок, внезапно взяв паузу, стал скрести правой рукой свой затылок. – Пардон, господа хорошие, кажется, у меня старческий склероз – никак не могу вспомнить фамилию моего подопечного… того самого, что выкупил имение в Танероне!

– Шардаров Рашид Селимович, – напомнил ему вкрадчиво любезный Вадик Бездомный.

– Вот-вот! Я просто обожаю дагестанское гостеприимство и лезгинку! А какие они чудесные чуду и хинкалы готовят! Просто пальчики оближешь… – восторженно продолжил старичок.

Борис всегда оценивал по достоинству Вадика Бездомного за его культуру поведения, тщательность в изучении литературного наследия… Но все же свято придерживался правила: «Лучше иметь красную рожу и синий диплом, нежели наоборот!» И несмотря на явление, казалось бы, умершего магистра, стал размышлять логически: «А может быть, это и не тот самый магистр, что затащил меня в черную магию. Тот не говорил по-русски да и вел себя всегда так напыщенно, что походил на ощипанного индюка. Этот явно помоложе будет. А может, мой ритуал все же сработал и магистр омолодился? Хотя этот как будто бы помельче и… глаза! – Борис неожиданно обрадовался этой подсказке. – У моего магистра левый глаз был с бельмом, а у этого вроде бы оба глаза нормальные».

И тут же, приблизившись к незнакомцу, Борис нагло заглянул в его насмешливые глаза, которые озорно, по-мальчишески смотрели на него. Правый глаз был чистейшего голубого цвета и не обесцветившийся от старости, как у магистра, а левый глаз был черного цвета и как будто бы не живой, а искусственный, ибо вообще не излучал никакого блеска и к тому же слегка косил в сторону. Да и голос… у того магистра в гортани была дырка, а у этого хорошо поставленный баритон, словно у известного конферансье Максима Галкина.

Чтобы хоть как-то перенять инициативу, Борис сказал нагловатому незнакомцу в дерзкой форме:

– Одна из моих любимых книг советует не разговаривать на улицах с незнакомыми людьми и, если верить вашим рассказам о том, как вы зажигали на вилле имени Барона Мюнхгаузена в Танероне, а после и в Шато де ля Кроэ, то лучше вас в гости вообще не приглашать…

На что старичок, срочно взяв в руки свою медную трость и приняв солидный вид, с напускной серьезностью держал ответ:

– Вы, должно быть, молодой человек, о романе Булгакова «Мастер и Маргарита» изволите говорить, где бесы спичками баловались и примус починяли, так это и моя любимейшая книга. Значит, у нас еще будет о чем поговорить, а зовут меня Вол… Вольдемар! – И, немного подумав, он добавил: – Вольдемар Полюс! Я! И теперь мы окончательно и бесповоротно знакомы, и думаю, что еще и подружимся.

Произнося свое имя, он сделал особое ударение на последние буквы и вместо «В» протянул длинное «Ф» да так протяжно, что Борису почудилось шипение змеи и подумалось: «Непростой ублюдок. С секретом!» И что-то странное и даже пугающее было в нем, да к тому же такое поразительное сходство с умершим магистром. Как впрочем, и фамилия его показалась Борису весьма знакомой, ибо где-то он ее уже слышал, но не помнил точно, где и от кого.

– А ваше имя я и не спрашиваю, ибо вас зовут Борисом, – произнес торжествующий старик с таким серьезным видом, как будто на голове у него уже появилась царская корона, а у Бориса – клеймо дурака на лбу.

– А откуда вы знаете, как меня зовут? – слегка удивившись, задал Борис вопрос Вольдемару, и тот, не задумываясь, ответил:

– Дело в том, что я как раз находился в вашем охранном агентстве по вопросу охраны моего имения, когда местные кадровики из бывших жандармов прессовали вас по поводу каких-то фотографий с необычными изображениями на них. Кажется, их вы только что пытались всучить этому горе-попу, и он вместо того, чтобы с вами задушевно поговорить по существу дела, бежал, обезумев, на своем автомобиле. Слава богу, что он не передавил этих несчастных граждан, которые в его отсутствие, словно тараканы, плетутся в храм ради одной навязчивой идеи – сгрузить свои проблемы и заботы у ног своего распятого Бога, разжалобить его своими чрезмерными запросами да нажраться на шару манны небесной. И о чем еще рабам божьим с их зашоренным сознанием позволено размышлять? Уж точно не о звездах, но исключительно о хлебе насущном. И это безумие происходит в наше время, когда земные корабли бороздят просторы Вселенной.

Внезапно закончив свои пространные размышления о бытии и повернувшись в сторону Поэта Бездомного, старик одарил его резким взглядом, полным немого укора, и как-то странно, многозначительно добавил:

– И вы… Вадим… тоже… туда же подались – к Христу за пазуху со своими заботами, что не стоят и выеденного яйца!

Что касается Вадима, то он, как-то зло посмотрев на Бориса поверх седовласой головы старичка, выдавил протяжно:

– Да вы оба меня разыгрываете, что ли?

В свою очередь Борис, явно не ожидая от вечно испуганного Вадика такого злого выражения его раскосых глаз, стал оправдываться:

– Да я его сам впервые вижу… Да и откуда я мог знать, что ты в церковь шастаешь? Ты же сам слышал, что он в наше охранное агентство заглядывал и, может быть, тебя там видел? И вообще, этот старый хрыч… очень похож на одного уже умершего дедка.

И они, синхронно опустив взгляды, чтобы посмотреть на их странного собеседника, ошалело констатировали факт, что тот исчез. А на скамейке от него осталась лишь медная трость с набалдашником в виде туловища мифического животного, чем-то похожего на крокодила.

– Куда старик делся? Он трость свою забыл! – вскричал Борис.

И, вскочив, бросился на дорогу, по которой навстречу ему шли люди. И застыл, явно не понимая, что с ним происходит.

А людей становилось все больше и больше. И они, словно зомби, шли к храму стройными шеренгами первомайской колонны, плавно огибая одиноко стоящего Бориса с обеих сторон. А вдали, там, где дорога, ведущая к храму, пересекалась с главной автомагистралью, ему показалось, он видит размытый силуэт убегавшего худенького старикашки, разодетого в допотопный смокинг да еще и с цилиндром на голове.

Эта история Бориса явно заинтриговала. Да и брошенная трость свидетельствовала о том, что вся эта чертовщина ему не причудилась. И он, повернувшись в сторону церкви, попытался убедиться в том, что и Вадик Бездомный ему тоже не приснился. В свою очередь, Поэт Бездомный, серьезно испугавшись всего, что с ним случилось за столь короткий промежуток времени, резко вскочил со скамейки. Он очумело посмотрел на Бориса вылупленными от ужаса глазищами, которые из-за перегрева его нервной системы готовы были выскочить из доставшихся ему по наследству раскосых глазниц – как у рака, или лангуста, или омара, брошенного в кипящий котел. Затем он буквально шарахнулся прочь от своего собеседника. Их взгляды встретились, словно у двух баранов на узком мосту, пересеклись, как две остро оточенные шпаги… Но внезапно Вадик как-то весь обмяк и, чего-то снова сильно испугавшись, взвыл от страха. И, присев на землю, произнес странным голоском, готовым сорваться на истошный фальцет:

– Черный всадник! Черный всадник за твоей спиной!

После чего он, скорбно кряхтя, с большим трудом поднявшись с земли и в то же время опустив обреченно лысую голову, как будто под меч Чингисхана, и потупив взгляд, вошел в безликую массу людей, собравшуюся на площади перед храмом, чтобы слиться с ней раз и навсегда в единое целое. Но секундой позже Вадим, вдруг выйдя из себя, стал неистово распихивать людей, чтобы быстрее их протиснуться вперед. И тем самым быть одним из первых счастливчиков, прорвавшихся по головам братьев и сестер внутрь храма через внезапно открывшуюся резную дверь. Какое счастье, что ему одному из первых пахнуло в лицо дымком чистейшего ладана. Его азиатский бритый затылок еще какое-то время, словно хорошо начищенный медный таз, отражал от себя свет солнечных лучей. Борису показалось, что на фоне черного дверного проема он видит некий сверкающий и переливающийся всеми цветами радуги божественный нимб, образовавшийся вокруг головы просветленного татарина. И в это время звонница на церковной колокольне отбила время полуденной молитвы.

Глава 4. Второе явление Вольдемара в церкви

Борис, будучи под большим впечатлением, оставшимся у него после бегства попа и явления странного двойника официально умершего великого магистра, вернулся на свою яхту, которая уже три года прочно стояла на приколе в антибском порту. И это несмотря на ее звучное название «Авантюра». А он, стало быть, прикалывался на ней. Да и вся жизнь его катилась куда-то к чертям собачьим, и подобно этой старой посудине тоже оказалась на приколе и обрастала день за днем несметным количеством моллюсков. А ведь еще совсем недавно он мечтал поставить эту лодку в монегаском порту, где у гражданки Монако, принцессы Жанны, была возможность недорого получить парковочное место. Но теперь, когда он так низко пал перед шармом Марго, просто физически не мог ежедневно удовлетворять обеих женщин и сделал свой выбор в пользу молодой и красивой. Да и мотаться из Канн в Монако после смерти великого магистра уже не было никакого смысла. К сожалению, погнавшись одновременно за двумя зайчихами, он ни одной из них так и не поймал, ибо Марго исчезла тогда с первыми петухами, а возвращаться к крикливой Жанне ему и самому уже не захотелось.

Неожиданно он вспомнил о Поэте Бездомном и, мысленно перелистнув в книге своей памяти, словно страницы, три года назад, оказался в бане при спортивном комплексе в Ницце, где так хорошо было порой коротать время. В то памятное утро компанию ему составила толпа знакомых русских проституток. Промерзшие на холодном ветру девчонки, отработав ночную смену, любили в клубах горячего пара обсудить свои производственные отношения с клиентами и пожаловаться на черствость своих сутенеров. Но в этот раз высокую красотку по имени Инеска сопровождал худенький татарчонок, с которым Борис был знаком еще по Иностранному легиону. Увидев в жаркой сауне влюбленных голубков, а с ними полдюжины девчат в придачу, он приветствовал их, радостно воскликнув:

– О, кого я вижу!

Но чтобы зря не грузить бедняжек, пришедших с ночной смены, он молча дождался того момента, когда они, попарившись, уйдут. И после этого бросил в спину уходящему Вадиму:

– А вас, сударь, я попрошу остаться!

Конечно, Вадиму очень не хотелось расставаться со своей новой знакомой, но он, слегка помявшись на выходе, с тяжелым сердцем вернулся и присел на скамейку рядом с бывшим однополчанином. Выдержав стойко скорбную минуту молчания, Борис задал ему вопрос:

– А известно ли тебе, мой дорогой друг, что уже четыре русских легионера из тех, что имели неосторожность зависнуть с Инеской, нынче парятся на нарах ниццевского централа? Правда, все ее бывшие хахали были мордоворотами, а ты, должно быть, из профессорских сынков будешь? Небось, отличником был?

– Да, отличником был… – тяжело вздохнул Вадим и грустно продолжил: – И в минском педе литературу студенткам преподавал. Ах, какие годы были золотые!

– И не говори, дружище! – Борис сочувственным голосом поддержал беседу. – Здесь, в эмиграции, и всякой лярве мы порою рады…

В последующем Борис иногда посещал Вадима на дому, чтобы курнуть трубочного табачку, раздавить пару ящичков пива и вдохновенно поговорить о величии русской поэзии. И каково было его удивление, когда этот профессорский ребенок и, казалось бы, дитя божественных муз, неожиданно предложил ему составить компанию для сопровождения двух фривольных француженок на дискотеку к развратникам – к тем самым, что меняются женами на вечер. Со слов Вадима, эти веселые девчонки, Ми-ми и Лю-лю, на пороге своих сороковников, чтобы, как говорится, не умереть дурами, решились посетить самую известную дискотеку на Лазурных берегах, где собираются свободолюбивые граждане, называемые во Франции либертанами, а в России… куда менее поэтично – свингерами. Выслушав внимательно Вадима (на тот момент еще не бездомного поэта), Борис, чуть было не захлебнувшись вином от удивления, спросил спокойно, стараясь быть непринужденным:

– А где ты этих любознательных нарыл?

– Начальник мой, его зовут Зо-зо, мне предложил составить компанию его знакомой и ее подружке! – ответил радостно Вадим.

– А что он сам? – не унимался Борис. – Странно мне все это… француз свою подружку русским отдает?

Борис слегка засомневался, но глаза его уже зажглись, и как-то на душе внезапно потеплело. И потому он больше глупых вопросов Вадиму не задал, чтобы тот не захотел подыскать себе другого компаньона.

– Так он же голубой, и потому его зовут Зо-зо. Помнишь, песню Селин Дион пела: «Зи-ги, его зовут Зи-ги…» – Вадим, явно проявляя нетерпение, стал продавливать тему.

И хотя его все еще сдерживало правильное воспитание, он уже готов был пасть в бездну бескультурья и привел последний веский аргумент:

– Соглашайся! У тебя богатый опыт либертанства!

Борис решил не строить из себя Ивана Солнцева, героя романа «Сын полка», и потому не стал вынуждать Вадика приглашать себя на ужин к столу три раза, ибо любил говаривать:

– Сексуальный голод – это вам не дядька! И тетку вам свою он точно не отдаст.

И потому он немедля согласился отвести Вадика и двух любознательных девиц на экскурсию в одно из многих заведений, которое он когда-то вместе с Юлькой посещал на Лазурных берегах. И вот они уже в одном из ресторанов Канн, прямо напротив Дворца фестивалей, известного своим всемирным сабантуем, на который съезжается известный люд, артисты и музыканты. Борис сразу отметил:

– Девочки-нимфеточки весьма сгодятся вечер провести и ночку проскакать.

Ми-ми оказалась сероглазой блондинкой с хорошей фигурой.

– Должно быть, много времени в спортзалах проводила, – оценил ее Борис.

Тогда как сладкая Лю-лю, жгучая брюнетка, в отличие от среднестатистических француженок, что красотой совсем не блещут и внешне больше походят на засушенных креветок, была свежа и хороша собой. Настолько, что вначале ужина Борис хотел прибрать ее себе. Но видя, как Вадим держался подальше от Ми-ми, решил оставить прежние идеи и не заигрывать с Лю-лю. А зря! Вадиму обе девушки по вкусу не пришлись. Но все же после ужина они отправились на дискотеку к развратникам, о чем впоследствии немного сожалели. Стоит вспомнить и небольшой казус с оплатой ужина, по окончании которого девушки стали срочно рыться в своих дамских сумочках в поисках денег, но Борис остановил их, сказав:

– Платить за дам – это долг мужчин!

– А почему ты за нас обоих говоришь? – взвизгнул возмущенный Вадим.

Борис не стал с ним спорить и, спокойно выложив на стол бумажку в сто евро, сказал просто:

– Вот я и сказал, что платить за дам – это долг мужчины!

На дискотеке либертанов было почти пусто. И лишь одну старуху, лет так под семьдесят, зажал в углу дедок. И нимфоманка, тоже пожилая, отдавалась усердно десяти оголодавшим арабам, что стояли в очереди, чтобы ее любить. Так в этот вечер Борис ушел с Ми-ми, ну а Вадим проводил Лю-лю до дома. С тех пор однополчане как-то потерялись, и только в церкви пару лет спустя их свел странный случай, но так же и развел опять на долгие года.

Борис любил, особенно в жаркую погоду, захаживать в пустынные католические церквушки, где можно было укрыться на время от солнечных лучей, посидеть на лавочке в прохладе и, поглазев по сторонам, подумать о вечном. Даже кое-где по углам мерцавшие огоньками парафиновые свечки его нисколько не раздражали. И однажды он даже подумал: «Если католики смогли перейти с воска на парафин, то почему бы им не перейти на неоновые свечи с хронометрами и тем самым снизить выброс в атмосферу углеводорода?» А вот заглядывать в православные храмы, где всегда стоял стойкий запах пережженного ладана и воска, а в глазах пестрело от обилия икон, да к тому же не было ни одной лавки, чтобы присесть усталому путнику, он не любил. И поэтому предпочитал публичную скамейку в церковном дворике, где можно было под пальмами, в тени, неплохо отдохнуть от суеты. Но в этот раз он решил войти внутрь храма, чего не делал последние шесть лет.

Внутри церкви все было, как всегда, благопристойно – старушки-эмигрантки молились, знакомый поп ходил по кругу с кадилом. Борис вообще не понимал, зачем он сюда пришел и какая нелегкая занесла его в церковь. Постояв приличия ради, он тупо, без всякого интереса поглазел по сторонам и уже было пошел к выходу, но увидел стоящего в углу двойника усопшего магистра. Дедок стоял, как тень, в своем потертом смокинге и, слегка опершись спиной о стену, видимо, о чем-то глубоко задумался, потому что даже не заметил подошедшего к нему Бориса.

– Здравствуйте, Вольдемар. Кажется, таким именем вы в прошлый раз представились мне? – сказал вполголоса Борис, чтобы не мешать церковной литургии. – Ну, а потом вы куда-то делись или растворились, а вашу трость я отнес к себе на лодку, она стоит на приколе в антибском порту – прямо напротив здания таможни, где вы можете ее всегда забрать.

Вернувшись мыслями на бренную землю, Вольдемар обрадовался, услышав, что трость его цела, и восторженно крикнул во весь голос, явно не переживая, что мешает чудесному хоровому пению русских эмигранток в лице нескольких благообразных старушек и одной девицы:

– О, Борис! И вы сюда подались? Каким вас ветром в церковь занесло?

На них уже стали строго поглядывать, и кто– то из прихожан даже зловеще зашипел: «Антихрис-с-сты, тьфу на вас!» Поэтому, чтобы не сердить напрасно добрых людей, Борис легким жестом руки предложил сопроводить экстравагантного собеседника на выход, и тот, поняв намек, легко с ним согласился. Они вышли на свежий воздух, и яркий солнечный свет ударил им в глаза, и Борис, вспомнив о вопросе Вольдемара, предпочел ответить ему вопросом на вопрос:

– А вы-то что в церкви делали? Молились?

На что Вольдемар, нисколько не смутившись, сделав задумчивое выражение лица, как-то странно ответил:

– За то время, пока я отсутствовал, жизнь на Земле так сильно изменилась – повсюду мегаполисов понастроили, люди вечно бегут куда-то сломя голову, как будто торопятся успеть на поезд. От всей этой круговерти у меня просто голова кругом идет. Тогда как в церквях за прошедшие века ничего не изменилось, все чинно и благопристойно. В общем, сплошная тишь, да гладь, да божья благодать… Здесь, в церкви, я могу, по крайней мере, дух перевести и с мыслями собраться…

У Бориса чесался язык и он, думая, что поймал своего собеседника на слове, сознательно не дав ему договорить, сходу наехал на него с вопросом:

– Вольдемар, а когда вы «отсутствовали», то где были и что делали?

Было видно, что Вольдемар немного рассердился, и в его правом глазу вначале засветился недобрый огонек, а потом как будто молния шарахнула.

– Где, где… В Караганде! В коме! – Не свойственным ему до сих пор раскатистым голосом Вольдемар выстрелил, словно из пушки, и его голос был настолько сильным, что вспугнул стаю голубей, которым сердобольная старушка разбрасывала корм.

– А чего вы кричите, в Караганде так в Караганде – и там тоже люди живут, и в Коми АО тоже не все бедствуют. А здесь-то вы что делаете, кроме того как приводите свои мысли в порядок? – Борис решил как-то смягчить разговор, который явно его стал раздражать, и, посмотрев без укора прямо в глаза своему странному собеседнику, мягким голосом поставил его на место: – Заметьте, это не я к вам в прошлый раз подкатил, но вы откуда-то на мою голову взялись, а потом так же внезапно исчезли в никуда. Вы бы хоть спасибо сказали, что я вашу трость сохранил.

– У меня просто замечательная трость! – воскликнул радостно Вольдемар. – И вам, мой друг, я несказанно благодарен! Ведь без нее я как без рук… да и мое колено третий день не дает покоя и так печально стонет.

Борис опять невольно улыбнулся, подумав о расстроенном колене, ибо таких сравнений он еще не слышал, и снова уставился на Вольдемара, пытаясь понять, с кем он вообще имеет дело. Про себя подумал: «В любом случае, мне меньше всего хотелось бы общаться с сумасшедшими. Делать такого мне до сих пор как-то не доводилось, но после того, что я натворил в автопарке, меня точно по шизе уволят». Эта мысль его расстроила окончательно, так как после того злосчастного сеанса магии от Марго не было никаких вестей, и вообще она не подавала никаких признаков жизни.

– Да! Кстати, я снова заезжал в вашу охранную контору, – радостно заявил Вольдемар, – и собственными ушами слышал, как ваш непосредственный начальник громко разговаривал по телефону с каким-то врачом, кажется, с психиатром Сержем Лунасеком из Канн. Они говорили именно о вас, мой новый друг! – Поделившись такой «радостной» новостью, Вольдемар по-дружески хлопнул Бориса по плечу и, тем самым выведя его из задумчивого состояния, предложил: – Давайте прогуляемся по парку. Я думаю, что нам есть о чем поговорить!

Борис только развел руками и нехотя ответил:

– Да я в общем-то не против пообщаться с хорошим человеком. Тем более… можно сказать, с омолодившимся двойником великого магистра, которому я так хотел помочь, но, видно, не судьба.

– А откуда вы знаете, что ваш магистр уже мертв? – резким голосом спросил Вольдемар, уставившись в упор на своего собеседника.

– Если честно, я ничего толком и не знаю, так как моя подружка Марго сбежала. Но в последний вечер она сказала мне, что магистра то вводят в искусственную кому, то опять выводят. Да и последний раз, когда я его видел, то выглядел он совсем неважно. Ну а теперь, целый месяц спустя, я могу лишь догадываться о его судьбе.

– Борис, а чего конкретно вы хотите от жизни? – Вольдемар остановился и совершенно серьезно посмотрел Борису в глаза, что совершенно не соответствовало его предыдущей клоунаде.

– Чего я хочу? Да черт его знает… Много чего хочу – так сразу не скажешь… Денег, женщину, с которой зависал уже какое-то время. Хочу вернуть ее или хотя бы знать, куда она пропала. Хороша была, чертовка! Хотя зря я на нее запал и вот теперь терзаю свою душу, и видно, что все это понапрасну. Можно сказать… хочу всего и ничего, да и что это изменит? В общем-то хотеть-то и не вредно. А зачем вам, Вольдемар, задавать такие странные вопросы, казалось бы, незнакомому человеку? Чего вы вообще от меня хотите? Ведь не я к вам первым подкатил и поэтому я вправе задать тот же вопрос, то есть что вам, Вольдемар, от меня нужно или какие виды вы имеете на мой счет?

– Совсем немного всяких видов, молодой человек! Как видите, я во французском языке ни в зуб ногой. Да и общение с местными французами меня как-то совсем не колышет. Вот, услышав ваш разговор с местным батюшкой, я и понял, что вы чего-то ищете, и я тоже в непрестанном поиске. Кто знает… может быть, вместе чего-то и отыщем. Как говорится, вместе весело шагать по просторам! – ответил Вольдемар многозначительным тоном и, увидев приближающегося к ним Зо-зо, поспешил ему навстречу и в какой-то момент, внезапно повернувшись к Борису, бросил ему на прощание: – Сегодня вечером я непременно зайду к вам в порт на лодку. Никуда не отлучайтесь, ибо нас ожидает настоящая авантюра! Не пожалеете!