Текст книги "Тройка мечей. Сборник"

Мы остановились перед огромной аркой, которая была настоящим чудом. Если я правильно поняла, она была высечена из каменной глыбы, такой огромной, что у меня в голове не укладывалось, как ее могли притащить сюда и поставить вертикально. Ее поверхность была гладкой, не считая лица, высеченного на самом верху. Глаза, расположенные высоко над нами, смотрели на тропу, по которой мы пришли. Черты его были человеческими, но столь бесстрастным было это лицо, такая отстраненность читалась во взоре, что ясно было – это не человек. Я даже не могла сказать, мужчина это или женщина. Скорее, в нем виделись признаки и того и другого. Но больше всего меня впечатлило, что этого лица, в отличие от колонн, что привели нас сюда, время не коснулось. Я не заметила ни следа эрозии.

Меч в моей руке шевельнулся почти что сам по себе и отсалютовал этому изображению. Должно быть, в нем содержалась часть той сущности, что привела нас сюда.

За аркой лежала лишь голая земля – или, скорее, песок – серебристого цвета. А на нем песком другого цвета были изображены неизвестные мне символы. Узкие тропинки, пересекающиеся под прямым углом, делили площадку на четыре одинаковые части, и в каждой был свой набор причудливых знаков.

Я двинулась к тропинке, начинавшейся сразу за проемом арки. Стоило мне шагнуть в проем, и мое тело словно закололо иголочками, а волосы шевельнулись, словно под воздействием Сил, с которыми я прежде не встречалась. Я не стала оглядываться и проверять, где там Тсали. В этот миг важным было лишь одно: добраться до центра площадки.

Воистину, здесь было Место Силы, и я никогда прежде не ощущала ничего подобного, даже в том зале, где плела свое неудавшееся заклинание Лайдан, или в тех кругах, где вершила свое зеленое чародейство Дагона.

Есть много разных видов магии. Зеленая связана с землей, со всем, что растет, и к ней же относится целительское искусство. Коричневая – с животными, братьями нашими меньшими, похожими и не похожими на нас, которых мы стремимся понять, но редко в том преуспеваем. Есть магия Желтая, Синяя, Красная, Черная. Почти о всех я что-то знала, хоть и понемногу. Но Сила, обитающая здесь, не принадлежала ни Свету, ни Тьме. Ее исток находился где-то в другом месте – либо его туда переместили. Но и того, что осталось, хватило, чтобы по пути к центру площадки мне казалось, будто я сбросила одежду и погрузилась в некую субстанцию – не жидкость и не воздух, но нечто среднее.

Я дошла до центра этой странной покрытой песком площадки. Четыре узора сходились здесь, и между ними оставалось ровно столько места, чтобы я могла встать, не задев ни одного прямоугольника. Я это – и это тоже! – знала.

Всю мою жизнь у меня не было настоящего дома, хотя благодаря доброму отношению родственников я выросла в благополучии и безопасности. Но в душе моей все равно жила тоска по какому-то иному месту, чему-то за пределами ведомой мне жизни. Поначалу мне показалось, что я нашла все это в Долине, когда леди Дагона поведала мне, кем я могу стать, если мне достанет умения и терпения последовать указанным ею путем.

Но здесь…

Я сжала меч обеими руками – пальцы одной поверх другой. И в этот миг я услышала – попыталась услышать – шепот на грани восприятия, но не смогла и чуть не закричала от гнева и разочарования.

И тогда я вскинула голову и обратила лицо к небу, все тому же серому небу, что нависало над нами с самого начала. Птицы куда-то исчезли, и даже ни единого облачка не было на этом хмуром, пугающем пространстве.

И тогда я осмелела и крикнула – даже не мысленно, вслух:

– Великий, я здесь!

Мне казалось, что сущность, которую я так страстно искала, наверняка где-то неподалеку, что я в любое мгновение могу увидеть его фигуру – ту, которую видела мысленным взором и которая была так окутана туманом, что я не смогла распознать его истинной сути. Ведь это место принадлежало Нинутре, в этом я не сомневалась. И все же…

Ответом мне было молчание. Даже невнятное бормотание голосов, так раздражавшее меня неразборчивостью, стихло. Если я действительно когда-либо прежде шла этим путем – а я теперь была уверена, что в неведомом прошлом так оно и было, – все истинные воспоминания об этом исчезли, оставив меня обездоленной и униженной.

На глаза навернулись слезы и потекли ручейками по щекам. Я отчего-то была так уверена, так цеплялась за веру в то, что я все знаю…

Я опустила глаза. Ответа не будет. Я больше не способна проникнуть в те тайны, которые так сильно влекли меня. Я посмотрела на узоры из цветного песка. Когда-то я все это знала, а теперь смогла лишь пробиться в эту загроможденную часть своего разума и ощутить – очень слабо – малую часть значения этих завитков и спиралей.

Меч в моей руке. Он был теплым, согревал меня. Клинок светился тускло-красным, словно сталь, раскаленная в огне. Жар становился все сильнее, но я не разжимала рук, лишь прикусила нижнюю губу. Я – всего лишь человек, и знание, заключенное в этом месте, не для меня.

«Нинутра…» – мысленно произнесла я, отрешившись от боли в руках. Казалось, будто они обгорели до костей, но я продолжала держать меч. Я призвала для этого свой невеликий Дар и желала получить хоть какой-нибудь ответ.

И в сознании моем прозвенел приказ, резкий и отчетливый: «Убей!»

Я развернулась на своем крохотном пятачке. Тсали не пошел следом за мной на эту площадку – нет, он остался стоять у входа в арку.

«Убей!»

Я сделала шаг, второй… Боль в обожженных ладонях могла унять лишь кровь – кровь, текущая по клинку в моих руках. Надо лишь ударить, и хлынувшая кровь зальет и погасит пламя, так жестоко карающее меня за самонадеянность, за вторжение в святилище, ныне закрытое для меня.

«Убей!»

И в этот миг Тсали исчез, а на его месте возник припавший к земле поджарый серый. Он вскинул морду и завыл, призывая стаю.

«Убей!»

Меня снова одурачили. Я осознала это, когда уже двинулась неверной походкой вперед. Потом я сделала последний шаг, но сражение в собственном разуме требовало от меня куда больше доблести.

– Я не стану откупаться кровью, Нинутра, – проговорила я и ощутила соленый привкус крови из прокушенной губы. – Мое дело – жизнь, а не смерть!

И эти слова дали мне свободу – словно ключ со скрипом провернулся в замке, давно заржавевшем от неподвижности. Я сжала меч и увидела волдыри ожогов. Они все росли, и я уже почти не могла выносить эту муку. Почти.

– Я не пролью крови друга по разуму, Нинутра!

И снова на долгий миг воцарилась тишина. Способна ли я вообще общаться с этой Силой, что некогда была столь могущественна здесь? Или ее сущность давно развеялась, оставив лишь свое слабое подобие?

И вдруг всякое давление на меня исчезло. Рукоять меча в моих руках остыла. Я не повернула головы, чтобы посмотреть, но я была уверена, что окутанное туманом существо, которое я некогда узрела в своем видении, смотрит на меня, что меня взвесили и оценили. Я ощутила лишь слабую тень удивления – первый признак эмоций, рябью пробежавший по поверхности соприкоснувшегося со мной разума.

В проеме арки не было никакого серого – там стоял Тсали и смотрел в ту сторону, откуда мы пришли. Все его тело было напряжено – он словно готов был через миг ринуться в битву.

Теперь я могла присоединиться к нему. И догадывалась, что так встревожило его. Наши преследователи осмелились последовать за нами даже сюда. Но, вопреки недавнему отвергнутому мной приказу, я по-прежнему не верила, что это место – оплот кого-то из Темных.

Я посмотрела на свои руки. Волдыри от ожогов исчезли, а с ними и боль. Но я так и держала меч. Что ж, наполняющее это святилище Присутствие оставило мне оружие.

Мы встали рядом, человек-Ящер и девушка. Тсали – с камнями на изготовку – теми, которые он подобрал по пути и сложил в поясную сумку, и я – с мечом Нинутры. И враги появились – но они пришли не по той тропе, что мы, а вынырнули из леса. Когда они выскочили на открытое место, птицы Нинутры с воплями обрушились на них. Одна из них чуть не клюнула первого из этой зловонной банды в левый глаз, но немного промахнулась. Из раны потекла кровь.

Тсали принялся швырять камни. Один из серых рухнул на землю с дырой во лбу. Другой взвыл и схватился за плечо. Я вскинула меч. С его острия сорвалась огненная плеть, сверкающая, словно энергетический хлыст. И серые попятились.

Они расступились, пропуская вперед двоих других. Один из них был в маске и плаще с капюшоном, с неестественно длинными ногтями, с плетью в руке. Он ударил, метя мне по запястью, – орудовал он плетью весьма искусно. Но я полоснула по плети мечом и рассекла ее.

Его спутник рассмеялся. Это оказалась женщина. Заслышав ее смех, серые взъярились и зарычали, словно псы, признающие в ней свою хозяйку, но ненавидящие ее.

– Ну что, служанка давно ушедшей? – произнесла вслух Лайдан. И я поняла, что она специально использовала голос вместо мысли, чтобы тонко оскорбить меня и, быть может, спровоцировать на какую-нибудь глупость. – Я смотрю, ты наконец что-то вспомнила и помчалась на поиски Силы – и обнаружила, что та исчезла? А больше ты ничего не припомнила? Например, что Повелительница Огня первой открыла собственные Ворота и куда-то ушла?

Я опешила. Отчего-то я была уверена – сама не знаю почему, – что Нинутра был одним из Великих, но считала его чародеем. Среди адептов были и женщины, и мужчины. Если «я»-внутренняя в далеком прошлом служила Нинутре, помнила я куда меньше, чем предполагала Лайдан.

– Нинутра ушла, – повторила Лайдан. – Слишком много лет ее Ворота были закрыты. Ты думаешь, твой голосишко сможет пробиться сквозь разделенные миры? А если даже и сможет – что она тебе ответит? Говорят, что она ушла своим путем, и здесь не осталось ничего, что было бы ей дорого.

Я не стала реагировать на насмешки колдуньи. Что-то мне ответило, иначе я не удержала бы меч Тени. Что-то коснулось меня, когда я стояла посреди этих узоров из разноцветного песка. Но может, это витающая здесь тень Силы Нинутры все еще способна хоть сколько-то откликнуться тому, кто умеет правильно воззвать? Этого я не знала.

И не это ли неведомое нечто вложило в мой разум слова для ответа Лайдан? Я этого не знала, но ответила:

– Ты искала меня, Лайдан, и ты меня нашла. Так давай разберемся между собою один на один.

На секунду мне показалось, что она не согласится. Кривая ухмылка так и играла на ее губах.

– Очень маленькая сестричка, – с едкой насмешкой произнесла Лайдан, – ты осмелилась бросить вызов мне?

– Если ты пожелаешь.

Ее улыбка сделалась шире.

– Договорились!

Она щелкнула пальцами, и серые отступили подальше. Но взгляды горящих глаз были прикованы к нам, и я понимала, что мне, пожалуй, не стоит надеяться, что Лайдан сможет долго их удерживать.

Колдунья извлекла из складок туманного одеяния свой черный чародейский жезл, а я крепко держала меч. Лайдан ни разу даже не взглянула на него и вообще никак не реагировала на мое оружие. И я вдруг заподозрила: а что, если Лайдан действительно его не видит?

Она указала жезлом мне в грудь. Я увидела, как ее губы шепчут какие-то слова. Их я скорее чувствовала, чем слышала, – они отдавались в моем теле мучительной болью. Я сжала меч покрепче. Его рукоять снова стала нагреваться. Я медленно повела мечом из стороны в сторону, как будто это жалкое действие могло отбить ее злое чародейство.

Я словно даже видела эти не произнесенные вслух слова – они будто превратились в зловещие стрелы и устремились к моей груди. Однако клинок моего меча засветился красным, даже еще ярче, чем прежде, и мне снова пришлось бороться с болью в сомкнутых на рукояти пальцах.

А потом Лайдан вздрогнула. Глаза ее расширились, а взгляд прикипел к моему клинку, словно она впервые его увидела.

– Нет!!!

Она швырнула свой жезл, как тренированный воин мог бы швырнуть копье.

Я видела, как он движется. Но время на несколько ударов сердца просто исчезло неизъяснимым образом. И жезл, вместо того чтобы лететь с нормальной скоростью, словно застыл в воздухе в пределах моей досягаемости. Я опустила занесенный меч Тени, хоть это движение и было для меня мучительным, и ударила по черному жезлу.

Лайдан закричала, пронзительнее и страшнее птиц Нинутры. Жезл разлетелся на куски, рассыпался на иголочки, и те вонзились в землю между нами. И из каждой вырвалась небольшая вспышка черного пламени и облачко зловония. А Лайдан стала корчиться. Ее тело извивалось, словно его скручивали чьи-то огромные руки.

Я услышала, как серые взвыли, и увидела, как они опрометью помчались прочь. Двое налетели на тропу, окаймленную колоннами, споткнулись, рухнули, проползли немного и недвижно застыли.

А Лайдан так и продолжала корчиться, извиваться и кричать…

«Убей!»

Приказ прозвучал снова, и на этот раз я не стала сопротивляться. Я метнула меч, в точности как перед этим Лайдан бросала жезл. Окутанное туманом острие вонзилось ей в горло. Колдунья рухнула, ее тело странно вытянулось – и исчезло. Не осталось ничего.

И меч Тени исчез, как перед этим жезл. Я осталась стоять с пустыми руками и смотреть на то, что я натворила, подчинившись последнему приказу. Потом Тсали мягко коснулся моей руки.

«Она умерла, но вот они, – человек-Ящер указал кивком в сторону застывших серых, – могут снова осмелеть. Или их соплеменники. Нам лучше уйти».

Я убрала его руку – таким же мягким движением, как и он сам. А потом вскинула руки и развела их в стороны. Птицы Нинутры спикировали со свинцового неба и расселись на моих руках и плечах, безмолвные, как будто так все и полагалось.

Я подумала об Имхаре как о ком-то далеком, о человеке, которого я некогда знала и которому желала добра, но с которым нас ничего больше не связывало. А потом вспомнила Йонана. И подумала с легкой печалью, что Йонан изо всех сил желал мне добра и что, если бы я протянула ему руку, он с радостью принял бы ее. Но я больше не могла этого сделать.

Возможно, Ворота, найденные Нинутрой, закрылись навеки. Но иная «я» во мне пробудилась почти полностью. Я не могла выбрать путь, который предписывали мне традиции – стать супругой Имхара. Не могла и принять все те блага, что желал бы преподнести мне Йонан. Я была собою. Но пока что я не знала, кто или что такое это «я» – или кем может стать. Но как меч Тени пылал в моих руках, так теперь пылал мой дух, пылал нестерпимым огнем желания учиться, знать, быть…

Я посмотрела на Тсали, пытаясь найти нужные слова. Но прежде, чем мне это удалось, он кивнул: «Значит, так было суждено. Ты вкусила Силу. Убедись же, что она не отравлена».

«Нет! Она чиста! – В этом я была твердо уверена, с того самого момента, как Лайдан потерпела поражение. Если б меня вела Тьма, мне бы не дозволили этого сделать. – Скажи им, что я должна учиться. И что как бы я ни изменилась, я не забыла о родственных узах – и никогда от них не отрекусь, клянусь кровью!»

Тсали ушел. Я смотрела ему вслед. А потом повернулась спиной к тушам серых. И обратилась лицом к святилищу Нинутры – птицы так и сидели на моих руках. А может, это не святилище, а школа, где можно обрести знания других времен и миров? Мне начало казаться, что я понимаю смысл некоторых цветных завитков – хотя Великая, начертавшая их, ушла давным-давно.

Берегись ястреба

Полин Гриффин, чьи советы и поддержка помогли появиться этой истории

Эсткарпом, последним бастионом Древних во времена их заката, правили Мудрые, колдуньи, обладавшие Силой – наследием своих предков. Страна оказалась зажатой между двумя врагами, новыми народами – Ализоном на севере и Карстеном на юге. На востоке лежала таинственная земля, закрытая Силой от жителей Эсткарпа, для защиты от древнего Зла. Потом из-за южного моря пришли кольдеры; они захватывали умы людей и при помощи странных машин создавали армии живых мертвецов. Они явились сюда через Ворота и твердо вознамерились править миром. Кольдеры люто ненавидели колдуний – потому что не могли одолеть их умы своими машинами.

Они захватили Горм и город сулькарцев, мореходов и давних союзников Эсткарпа. В Карстене они сделали герцога Ивиана живым мертвецом и подчинили его. И они двинулись на Эсткарп, чтобы раздавить его, как орех меж двух камней.

А потом из иного пространства и времени пришел Саймон Трегарт и поклялся колдуньям в верности. Вместе с Корисом, изгнанным из Горма, колдуньей Джелитой и Лоисой из Верлена (обрученной с герцогом Ивианом, которого она никогда не видела) Трегарт энергично принялся за дело и воодушевил страну.

Кольдеров вышвырнули обратно через Ворота, и Саймон с Джелитой запечатали их (Джелита вышла за Саймона, вопреки обычаям своего народа и потому потеряла благосклонность колдуний – но не свой Дар). А потом, поскольку герцог Ивиан умер, не оставив наследников, в Карстене вспыхнула война.

Когда Ивиан был еще жив, он по приказу кольдеров изгнал или объявил вне закона всех людей Древней расы, проживавших в герцогстве. Началась резня, повсюду творились ужасы, но некоторым удалось бежать на север, в Эсткарп, к дальней родне. Они пошли под руку Саймона, стали Стражами Границ и вместе с сокольниками охраняли перевалы.

Потом появился некий «новый человек» по имени Пагар и объединил враждующих лордов Карстена, поставив перед ними общую цель: вторжение в Эсткарп. У Эсткарпа было слишком мало войск, чтобы отбить нападение. Чтобы спасти страну, колдуньи собрали все силы и однажды ночью нанесли удар по самой земле, искорежив ее и ввергнув в хаос, перекроив даже горы. Это деяние стало известно под именем Преображение. Множество колдуний умерли оттого, что отдали слишком много магических сил, а немногие выжившие лишились большей части своего Дара, но Пагар и его армия были уничтожены.

Джелита Трегарт родила своему супругу трех детей одновременно – неслыханное доселе событие. Они еще не стали взрослыми, когда она ушла искать супруга, пропавшего во время разведывательного похода. Трое юных Трегартов крепко держались друг за друга, но сестру оторвали от них, чтобы обучать на колдунью. В ночь Преображения братья выкрали ее из заточения. Они вместе бежали на восток, и древняя преграда не остановила их, ведь они были полукровками. Так они пришли в Эскор, забытый дом, и стали бороться со Злом, всколыхнувшимся от их прихода. К ним понемногу стали стекаться вместе с родней и кланами те, кто некогда жил в Карстене, а потом стал оборонять границы, – перебираться в ту самую страну, откуда некогда бежали их предки.

Когда Пагар со своей армией сгинул в горах, Карстен охватил хаос. Лорды грызлись между собой. Искореженные горы стали пользоваться недоброй славой, и теперь лишь изгои искали там убежища. А из пробудившегося Эскора, в котором бурлила магия, туда начали пробираться странные существа.

Эсткарпом, измотанным многолетней войной – сперва с кольдерами, потом с соседями, – правил Корис из Горма. Через некоторое время к нему примкнули Джелита и Саймон Трегарт, вернувшиеся с помощью своих детей и решившие защищать запад, а не восток.

На севере одураченный кольдерами Ализон по их наущению вторгся на западный континент, где находились долины Высшего Холлака, и был разбит там наголову. Установился непрочный мир, но ализонцы часто отправлялись в набеги на юг, испытать на прочность оборону Эсткарпа, и на этой границе Корис держал основные свои силы.

Эти годы были полны опасностей; люди, лишившиеся лордов, – в особенности те, кого изгнали из Карстена, – скитались, не зная, куда податься. Некоторые осели в Эсткарпе, хоть он и не стал для них подлинным домом, другие же устраивались на службу, куда получалось.

Преображение вынудило сокольников, мрачный и смертельно опасный народ, бежать из своего Гнезда в горах и становиться моряками на сулькарских кораблях или наниматься на службу, и их прежде крепко спаянную общность разметало по свету. Их некогда великая цитадель превратилась в груду камней. Прошли годы, а большинство из них так нигде и не пустили корни. При нынешнем правлении Эсткарпу недоставало уверенности в будущем.

1

Пасмурный рассвет выдался ветреным. Ветер сорвал с крыши гостиницы шиферную плитку, швырнул во двор, и она с грохотом разлетелась на куски. Некогда Ромсгарт был крупным городом, куда съезжались купцы из дальних краев, последней эсткарпской цитаделью перед горным путем в Карстен. Теперь же старый город обветшал и не менее трети его древних каменных зданий превратились в поросшие сорняками руины. Те времена, когда город кишел приезжающими и уезжающими купцами, остались в прошлом – с тех пор два поколения успели прожить свою жизнь и умереть. Карстен? А кто сейчас поедет в Карстен по горным дорогам? Не было там никаких дорог с тех пор, как искореженные горы воздвигли преграды, известные ныне лишь изгоям, лазутчикам и бандитам – они стекались сюда издалека в поисках убежища и устраивали себе норы и логова.

Но добыча тут у них наверняка была скудной. А после трех суровых зим даже самые отъявленные бандиты вряд ли будут серьезной угрозой.

Девушка стояла у окна гостиницы, придерживала ставень – ветер так и норовил вырвать его из рук – и смотрела на еще не проснувшийся город, высунув кончик языка. Эта нервозная привычка – девушка делала так, сама того не осознавая, – выдавала ее тревогу, но не осталось никого, кому было бы дело до тревог Тирты с Ястребиного Утеса.

Множество людей, измученных годами войны, бродили вдоль разрушенной границы, безнадежно искали убежище или чем-то занимались, но держали свое дело в тайне, чтобы его не отобрали вслед за всем прочим. В этих умирающих, полуразрушенных городах путникам не задают вопросов. Жизнь, вернувшаяся в Эсткарп, сосредоточилась на севере – в плодородных землях, которые через неделю-другую начнут вспахивать, и в портах, куда приходят сулькарские корабли – это бесстрашные торговцы уже начали возвращаться на свои прежние морские маршруты.

А эта комната, где скрученный из тряпки фитиль в плошке с маслом давал больше дыма, чем света, пропиталась запахом путников – слишком много их здесь побывало, слишком мало гордости здесь сохранилось, слишком много лет прошло. Время исчеркало стены трещинами и сделало пол неровным – его толстые доски истерлись под сотнями сапог. Тирта глубоко вдохнула чистый воздух снаружи, закрыла ставни и задвинула засов. Затем быстро прошла к шаткому столу с легкостью человека, привыкшего к опасным тропам.

Там она уже второй раз после пробуждения отыскала свой кошелек, который носила на поясе под кожаной курткой и слоями тускло-коричневой одежды. Кошелек из змеиной кожи был прочным – и при этом достаточно мягким, чтобы можно было на ощупь определить его содержимое. В нем лежали деньги, собираемые медленно и мучительно. Тирте хватало одного взгляда на мозолистые руки или боли в плечах от неловкого движения, чтобы вспомнить, как ей досталось большинство этих монет. Еще там был подарок судьбы – десяток золотых дисков неправильной формы, таких старых, что все изображения давно стерлись. Для Тирты они были знаком того, что она продвигается от мечтаний к реальности.

Она тогда рубила упавшее дерево, чтобы расчистить путь плугу, и обнаружила среди вывороченных корней разбитый сосуд – и это сокровище! Ей повезло еще и в том, что она была одна. Угрюмый крестьянин, нанявший ее на время страды, повадился отправлять ее одну на самые тяжелые работы – как думала Тирта, исключительно для того, чтобы доказать, что от нее как от женщины никакого толку.

Язык Тирты снова коснулся губ. Прислуживать в доме или ходить к ручью с вальком для стирки – это не для нее. Тирта носила мужскую одежду, а на поясе у нее висел меч – хоть и настолько зазубренный и истончившийся, что девушка опасалась, как бы он не сломался в первой же стычке. На навершии все еще сохранилось столь дорогое ей изображение – голова ястреба; ястреб приоткрыл клюв, словно собираясь бросить боевой клич. Вот и все ее наследие, не считая…

Карстен. Карстен и этот сон. С тех пор как колдуньи Эсткарпа вложили всю свою магию в Преображение, заставив корчиться землю и горы, и уничтожили армию завоевателя Пагара, захватившего власть в южном герцогстве Карстен, никто не знал, что творится в горах.

Из тех обрывочных сведений, которые Тирта жадно собирала у путников – предельно осторожно, чтобы никому вдруг не стало любопытно, почему эта загорелая девица с резкими чертами лица интересуется чем-то, кроме добывания хлеба насущного, – становилось ясно, что герцогство раскололось на множество мелких, то и дело воюющих между собой владений. После Пагара ни один лорд не набрал достаточно сил, чтобы объединить герцогство заново.

Нынешнее положение дел в Карстене могло в чем-то быть ей на руку, а в чем-то помешать – уточнить она пока не могла. Отыскав золотые диски (и сочтя это знамением), девушка выяснила, что сейчас никто не решается отправиться на юг без проводника. После того как Сила колдуний перепахала горы, все прежние ориентиры исчезли. Так что пойти в одиночку не получится.

А значит, надо кого-то нанять.

Тирта надела перевязь с мечом и накинула плотный шерстяной плащ с капюшоном, подбитый заячьим мехом, – настоящая расточительность для человека с таким тощим кошельком. Но плащ был необходим для защиты от непогоды вроде воющего за стенами гостиницы ветра и для ночевок. Еще у нее был заплечный мешок, лук и колчан со стрелами. Она целый сезон училась делать их, а потом терпеливо и упорно тренировалась. Дротикомета у нее не было. Это оружие для богачей, лордов и их телохранителей или для войск самого лорда-маршала, поддерживающего сейчас в Эсткарпе закон и порядок.

В конюшне Тирту ждала невзрачная, но надежная кобылка горной породы, привычная к скудному подножному корму, с глазами навыкате и скверным характером. Но зато такую не украдут. Лошадь была такой же тощей и некрасивой, как и ее хозяйка, а черная шкура с рыжеватым отливом походила на короткие волосы, неровными прядями падавшие на лоб Тирты.

Тирта погасила мозолистыми пальцами фитиль лампы, бесшумно вышла в коридор и спустилась по истертым ступеням в общий зал, морщась от вони людей, живущих в тесноте.

Невзирая на ранний час, хозяйка гостиницы, женщина с фартуком из мешковины поверх обвисшего толстого живота, с закатанными рукавами и ручищами толщиной почти с бедро Тирты, уже возилась у очага. В одной руке она держала длинную железную ложку, а вторая была сжата в кулак – хозяйка только что ударила девушку, которая должна была следить за котлом. Сквозь прочее зловоние пробивался запах горелого, и Тирта догадалась, в чем провинилась служанка.

Но пригоревшая еда все равно оставалась едой. Тирта давно научилась не привередничать. Еда горячая и сытная? Ну и все. К тому же у нее все равно не было лишних денег, чтобы заказывать себе какое-нибудь отдельное блюдо. Девушка взяла со стола пустую деревянную миску и ложку, вырезанную из рога, – судя по виду, ее хотя бы вытерли после последней трапезы, – и подошла к очагу.

Служанка с хныканьем уползла на четвереньках подальше от хозяйки, а та принялась так энергично размешивать содержимое котла, что оно начало выплескиваться. Но теперь она переключила внимание на Тирту.

– Овсянка. Можешь еще взять кусок говядины.

Хозяйка гостиницы стрельнула в сторону Тирты маленькими глазками и тут же потеряла к ней интерес, решив, что этой постоялице без толку предлагать более разнообразную еду.

– Овсянка, – согласилась Тирта и протянула миску.

Хозяйка положила ей ровно шесть ложек с легкостью, порожденной долгой практикой и стремлением к прибыли. От миски пахло не только пригорелой крупой, но еще и плесенью – зерно зимнего помола заканчивалось. Ни кусочка бекона, ни даже лука, чтобы перебить никудышный вкус. И все-таки это была еда, за которую не нужно платить дополнительно, а энергия ей сегодня утром понадобится. И еще нужно купить припасы. Да, в горах водится дичь, а она умеет ставить силки; даже стрелы тратить не придется, если только не наткнешься на вилорога. Кроме того, она многому научилась за время жизни в деревне; сейчас, с началом весны, все пойдет в рост, появятся молодые растения, которые можно будет варить не только ради еды, но и как укрепляющее.

Осталось купить соль и еще кое-какие припасы по списку, на которые Тирта неохотно выделила деньги.

Пока девушка размеренно поглощала содержимое миски, хозяйка гостиницы то и дело посматривала на нее, явно готовясь быстро парировать любую жалобу. Тирта с самого начала знала, что эта женщина ее опасается. В этих краях Тирта казалась местным жителям чем-то странным. Женщина, странствующая, как мужчина, не имеющая постоянного жилья. Ну да, она выделялась, но ведь были же и другие путники, некоторые – не менее странные, чем она. Так что о ней посплетничают денек, а потом появится кто-нибудь другой, которого можно обсуждать и строить догадки. По эту сторону границы ей бояться нечего. А вот по ту сторону – там даже само ее лицо может стать для нее приговором, если старые истории говорят правду, а Тирта была уверена, что все эти мрачные, жестокие повествования – отнюдь не выдумка сказителей. В правление герцога Ивиана ее народ, Древнюю расу, объявили вне закона, сделали изгнанниками, преследовали, убивали, временами прежестоко – и эти времена еще не были забыты.

Те, кто бежал в Эсткарп, стали Стражами Границ и, разъезжая по испятнанной кровью тропе, сделались первой из стен, охраняющих север. Мужчины и женщины Древней расы, видевшие смерть своих близких, ничего не забыли. Меч на боку у Тирты принадлежал тем временам… Хотя бои закончились, когда сама она была еще ребенком, ростом не выше вот этого стола, ненависть не покинула ее. Люди Древней расы жили долго, если только война не забирала их до срока, а их память – еще дольше.

Другие постояльцы начали просыпаться и с громким топаньем спускаться в общий зал. Тирте показалось, что как минимум трое направляются туда же, куда и она, – на ярмарку наемников, проходившую здесь каждый год ранней весной. Одежда у них была получше, чем у Тирты, а лица покруглее, как будто тяготы конца зимы их не коснулись. Возможно, это были управляющие поместьями, которые приехали за пастухом, молочницей или, если повезет, ткачом.

Ей же нужно было совсем другое, и сюда ее привели слухи. Хотя многим воевавшим даровали землю на востоке, а многие по-прежнему состояли при лордах, которым дали клятву щита (а иные остались изгоями, потому что умели лишь грабить), здесь все еще можно было нанять обученного воина, очутившегося на мели. Лучшие из них, сохранившие совесть и не забывшие старых обычаев, могли в обмен на наем дать клятву щита.

Тирте нужен был человек, знающий горы и способный провести ее в Карстен, но при этом не изгой. И за такого человека она готова была отдать бо́льшую часть денег, удобно устроившихся у нее на бедре.