Текст книги "Тройка мечей. Сборник"

Поначалу наш новый спутник двигался рывками, как будто от долгой неподвижности у него заклинило суставы. Но постепенно его движения сделались более плавными. И я заметил, что он вертит головой по сторонам и его глаза настороженно вглядываются из-под драконьего шлема в темноту, которая так давила на нас. Лишь обнаженный клинок Ледяного Жала и камни Тсали сражались с ней.

И снова мне пришлось довериться человеку-Ящеру как проводнику: он кивал нам и петлял между клыками сталагмитов, и казалось, точно знал, куда идет. Я надеялся, что он, увернувшись тогда от грозящих ему корней-пут, проследил за Критой и ее сопровождающими, когда они ушли, бросив меня в ледяной пещере.

Урук молчал, и я тоже. Я думал, что здесь любой звук может насторожить тех, кого мы ищем, привлечь их внимание. Но я видел, как Урук принялся помахивать секирой, сперва правой рукой, потом левой, как будто одинаково хорошо мог сражаться обеими руками.

Большой Топор Вольта, который перешел к Корису из Горма – или, точнее, Корис сумел, не пострадав, взять его из рук мертвого Вольта, само же тело Вольта рассыпалось в прах, едва лишь Топор очутился в руках Кориса, – был единственный известный мне боевой топор. Подобное оружие было не в ходу ни у сулькарцев, ни у Древней расы – во всяком случае, в сохранившиеся в памяти времена. Но, глядя, с какой уверенностью этот Урук обращается со своей секирой, я не сомневался, что именно это – его излюбленное оружие, а не меч и не дротикомет.

Меня переполняли вопросы. Кто такой этот Урук? Как он очутился в ледяной темнице? Какую роль он сыграл в последние дни хаоса, охватившего Эскор после того, как адепты затеяли свои безответственные и дикие игры с Силой? Он мог и сам быть адептом, но отчего-то я был уверен, что это не так, хотя не сомневался, что некой Силой он обладает.

Мы перешли из одной огромной пещеры в другую по ходам, проделанным фасами. Здесь сильно ими воняло. Я заметил, как наш спутник взял секиру на изготовку и стал еще внимательнее осматриваться по сторонам.

Тсали снова поманил нас и повел за собой в проход. К счастью, это был не тот узкий ход, где нам пришлось ползти. Но все же он был таким узким, что по нему можно было идти лишь гуськом. Ящер пошел первым, потом Урук кивнул мне, как мог бы командир на поле боя кивнуть подчиненному ему офицеру. Указав на мой клинок, который так и продолжал светиться, он дал понять, что из-за его света я должен идти впереди.

Проход несколько раз резко повернул. Я уже даже предположить не мог, где мы находимся относительно поверхности. Потом нам пришлось перейти по каменному наросту, который перекинули как мостик через темную расщелину. Мне показалось, что снизу доносится журчание воды.

Вдруг Тсали остановился. Рука Урука легла на мое плечо безмолвным предостережением. Но каким бы слабым ни был мой слух по сравнению со слухом человека-Ящера, я расслышал какой-то шум, как и разглядел нечто серое – как будто проход выводил в какое-то более просторное и более освещенное пространство, хоть тамошний свет и был очень тусклым.

Тсали снова взмахнул рукой. Теперь нам следовало продвигаться вперед с величайшей осторожностью. Сам же он опустился на четыре конечности – Ящеры редко перемещались так в присутствии людей – и нырнул в проем. Я взял Ледяное Жало в зубы и пополз на четвереньках к свету.

Через несколько мгновений мы добрались до выхода из туннеля. Если я правильно понял, некогда это была пещера совершенно невообразимых размеров. Но когда-то давно в ее своде, выгибающемся над нашими головами, возник пролом, широкая трещина на недосягаемой высоте. И именно через эту трещину, ничтожно малую по сравнению с самим сводом, и проникал свет то ли очень пасмурного дня, то ли начинающихся сумерек. Так что он очень мало освещал то, что лежало внизу.

Это был четко распланированный город – хоть, возможно, и не очень большой. Узкие улочки шли между неказистыми постройками, стены которых были сложены из необработанных камней. Высокий человек, встав на цыпочки, мог бы дотянуться до верха такой стены. У этих сооружений не было ни крыш, ни окон, лишь по одной двери на уровне земли.

И там были фасы – в своих домах-коробках, на узких улицах. Там шла, похоже, какая-то бурная деятельность, сосредоточенная вокруг круглого здания, расположенного почти в центре этого скопления хижин без крыш. Я услышал, как рядом кто-то резко втянул воздух и чуть повернул голову. Урук, лежащий почти ничком, но сжимающий в руках рукоять своей секиры, смотрел на бурлящую внизу жизнь поселения фасов, и на лице его отражалось не любопытство и не спокойствие, а холодная, непреклонная решимость.

– Они наверняка держат девушку в башне вождя, – еле слышно прошептал он. – А вот сможем ли мы пробраться туда…

Башня вождя – это, видимо, круглое сооружение в центре. Правда, во внешнем мире я не назвал бы это башней – ведь оно было немногим выше моего роста. Впрочем, в данный момент меня больше интересовали жилища, расположенные поблизости от того места, где лежали мы.

Да, эти стены были возведены из камней. Но если напрячь зрение, было видно, что хоть эти камни и не скреплены никаким связующим раствором, выглядят стены вполне прочными. Я вспомнил, как в далеком детстве наблюдал за работой мастера-каменщика – как он клал подобную стену без раствора, выбирая с почти сверхъестественной точностью камни, идеально подходящие друг к другу.

Эти «улицы», беспорядочно рассекающие поселение, предлагали множество возможностей устроить засаду. Драться с фасами на их территории, где у них могло найтись много сюрпризов наподобие тех корней-веревок, было бы полной глупостью.

Вместо этого я принялся прикидывать прямой путь между удобными точками до того места, где, очевидно, держали Криту. Взобраться на первую стену (которая была достаточно грубой, чтобы было за что зацепиться), а потом перепрыгивать с одной стены на другую было вполне реально, главное – действовать осторожно. Лишь в одном месте прыжок потребовал бы предельных усилий – на открытом пространстве вокруг «башни».

Фасы меньше людей. Самые высокие их воины едва достали бы мне до плеча. Но их было достаточно много, чтобы навалиться кучей и сбить противника с ног – если только он не пройдет через этот потайной город по верхушкам стен. А в отчаянной ситуации на человека иногда снисходит такая уверенность в своих силах, на какую он прежде и надеяться не мог.

Я быстро объяснил, что, по моему мнению, можно сделать. Обращался я к Уруку, поскольку был уверен, что его мысленный контакт с Тсали куда надежнее моих неуклюжих жестов. Человек-Ящер зашипел, но проворно надел сеточку со светящимися камнями на шею.

Мне отчаянно не хотелось отпускать Ледяное Жало, но, чтобы попытаться выполнить мой замысел, требовались свободные руки. Так что меч пришлось убрать в ножны. Сразу стало темнее, но рукоять продолжала сиять внутренним светом, переливаясь яркими цветами.

Урук закрепил секиру на спине, так, чтобы ее можно было выхватить через плечо (он дважды проверил, правильно ли она закреплена и легко ли ее достать). Покончив с подготовкой, мы поползли вниз по склону, время от времени прижимаясь к земле, и в конце концов очутились за первой из отмеченных мною хижин-коробок.

Я слышал гортанную речь фасов, но где-то в отдалении. И хотя во время той бури в горах Долины мне пришлось нелегко, теперь я верил, что так было суждено. Я выбросил из головы все мысли о возможной неудаче.

Взобраться на стену и вправду было легко, и через несколько мгновений я уже был наверху. К счастью, стена оказалась достаточно широкой, чтобы можно было прочно поставить ногу. Тсали взлетел следом, обогнал меня и с изяществом и легкостью, присущими его народу, перепрыгнул на следующую стену. В доме под нами никого не было, но это еще не значило, что нам точно так же повезет со второй или третьей хижиной. Достаточно было, чтобы хотя бы один фас посмотрел вверх и заметил нас, и тогда…

Я решительно изгнал из разума мысли о неудаче и последовал за Тсали. Моему прыжку было далеко до изящества и легкости Ящера, но приземлился я успешно и поспешил за ним. Я не оглядывался, чтобы проверить, идет ли за нами Урук, но пару раз слышал позади его хриплое дыхание.

Мы одолели три четверти пути к нашей цели – «башне», – когда нас все-таки заметил один из обитателей дома, который мы столь бесцеремонно использовали в качестве трамплина. Пронзительный крик заставил меня вздрогнуть. Но я и не верил, что мы сумеем незаметно пересечь весь город. И я считал, что у нас по-прежнему есть шанс, если только враги не вооружены этими отвратительными корнями.

Тсали уже прыгнул на следующую стену, я снова последовал за ним. Но, должно быть, я все-таки разнервничался, хоть сам этого и не осознал, потому что потерял равновесие и чудом не свалился в комнату подо мной.

На улицах поднялся крик, но мне нужно было отрешиться от воплей фасов и сосредоточиться лишь на прорыве к тому месту, где могла находиться Крита. Я добрался до последнего дома. Передо мной теперь лежало пространство, которое я вряд ли смог бы преодолеть, не спускаясь на землю. Я увидел, как Тсали взмыл в воздух и приземлился на стену башни, но мне такой прыжок был не по силам.

Пока я колебался, меня нагнал Урук.

– Слишком далеко, – озвучил он мои мысли.

Внизу изо всех кривых улочек текли потоки фасов, скапливаясь у входа в башню. Не оставалось ничего иного, кроме как прорываться внутрь с боем. Я извлек из ножен Ледяное Жало. И клинок вспыхнул ослепительно ярко, как будто меч осознал, что мы в опасности, и пожелал подбодрить нас.

Фасы взвыли. Я не стал останавливаться, чтобы взглянуть, какое оружие грозит мне теперь. Вместо этого я прыгнул прямо в толпу. Как минимум одно тело рухнуло под моей тяжестью, но сам я удержался на ногах. Потом я взмахнул над головой сверкающим мечом. Он загудел, но свет его не погас.

Фасы с криками отхлынули прочь, заслоняя глаза руками. Потом ко мне спрыгнул Урук с секирой наготове. Его появление стало для подземных жителей еще более тяжким потрясением. Но все же они сражались. Некоторые погибли от меча или от секиры, но похоже, что сильнее всего их дух подорвал сам вид нашего оружия – а может, нас самих. Я слышал, как Урук что-то скандирует, работая секирой, но не мог разобрать слов. В этот миг меня, словно вспышка, посетило очередное видение из сна-жизни. Мы определенно уже сражались вместе прежде. И Ледяное Жало, порождение воды, сумело вырваться из земных глубин.

Мы пробились к входу в башню. Когда мы подошли к двери, изнутри вынырнул Тсали. Он пятился, не отрывая взгляда от Криты. Ящер вел ее, словно лошадь, повинующуюся исключительно под воздействием поводьев.

Лицо девушки ничего не выражало, а глаза были по-прежнему закрыты, как будто она спала. Урук шагнул к ней. Прежде чем я успел шевельнуться или возразить хоть словом, он обхватил ее стройную фигурку и закинул себе на плечо так, чтобы сохранить возможность биться правой рукой; девушка повисла на его плече, словно мертвая.

Теперь Тсали присоединился к сражению. Он выхватил из поясной сумки пригоршню какого-то порошка и швырнул его в лица окруживших нас фасов. Они закричали, роняя дубинки и копья, и схватились за глаза, как будто ослепли.

Мы не могли снова пробежать по стенам, а основная масса фасов стояла между нами и проходом, по которому мы попали в эту пещеру. Теперь командование взял на себя Урук.

– Сюда, – уверенно распорядился он, словно точно знал, что делать.

Поскольку я не мог предложить ничего лучшего, пришлось последовать за ним. Мы быстро отступили, но не по улочке, а внутрь самой башни – мне это казалось полнейшим безрассудством. Но Урук – он так и держал Криту и секиру, пока мы с Тсали остановились, изготовившись оборонять вход, – выглядел как человек, точно знающий, что он делает.

– По крайней мере, хотя бы это не изменилось, – сказал он. – Толар, держи дверь. Не думаю, что они все-таки обнаружили нижний путь.

Он положил Криту на каменный пол и с силой толкнул плечом низкий стол, стоявший в центре помещения. Стол не шелохнулся. Тогда Урук вскинул секиру и ударил по нему с такой силой, что я почти ощутил ее. От этого удара стол раскололся и развалился на куски. Урук нетерпеливо расшвырял их ногами.

Тут я услышал шипение Тсали и развернулся с мечом на изготовку к столпившимся фасам. Они принесли с собой камни и, прикрывая ими глаза, словно щитами, неумолимо продвигались вперед.

– Идем!

Тсали задержался, чтобы швырнуть в воздух последнюю пригоршню своего сильнодействующего средства. Возникшее в воздухе облачко поплыло в сторону фасов и осыпалось на них. Благодаря ему мы получили небольшую передышку. На месте стола обнаружился темный прямоугольник. Урук, так и продолжая нести Криту на плече, опустился туда по пояс.

– Скорее!

Мы с Тсали ринулись к этому отверстию и протиснулись через него, подозреваю, что мои ноги очутились где-то совсем рядом с пальцами Урука. Спуск был недолгим. Наши камни и меч давали достаточно света, чтобы разглядеть, что мы стоим перед очередным коридором, уходящим в темноту.

– Возьми ее.

Я еле успел подхватить Криту и прижать к себе. Урук поднялся по лестнице и захлопнул люк. Я услышал удары его секиры и увидел, что он загнал на место засов, который, на мой взгляд, невозможно было сломать.

– Ну что. – Я услышал, как он рассмеялся в темноте. – Похоже, человек на самом деле никогда не забывает того, что ему нужно. Теперь, Толар, который Йонан, – он спустился обратно, – перед нами лежат пути, которые были старыми еще до того, как явились фасы и испоганили эти горы. И я думаю, тут нам ничего не грозит. Ну что, идем?

Хотя Крита по-прежнему пребывала в этом своем подобии транса, Тсали мог отчасти контролировать ее. Так что, когда мы двинулись в путь по этим древним коридорам, где само время было позабыто, она шла сама. И чем дольше мы шли, тем больше она возвращалась к жизни. Когда же мы наконец добрались до последнего длинного коридора и Урук приложил ладони к стене, Крита почти очнулась и узнала меня и Тсали, а вот Урук, кажется, вызывал у нее беспокойство.

Камень, преграждавший нам путь, со скрежетом отъехал в сторону, выпуская нас на поверхность. Я огляделся, выискивая знакомые ориентиры. И увидел один прямо перед собой. Мы среди гор, обступивших Зеленую Долину. Теперь, когда мы вернулись, леди Дагона наверняка сумеет полностью исцелить Криту.

Урук подбросил свою секиру и поймал за рукоять.

– До чего же хорошо снова быть живым! – сказал он.

Мои пальцы погладили рукоять Ледяного Жала.

– Да, быть живым хорошо, – согласился я. Я все еще не знал, что за союзника я случайно раздобыл, но уже не сомневался, что это друг. И точно так же не сомневался, что могу теперь сражаться не хуже, чем любой из моей родни. А с таким мечом чего только не сделаешь! Еще никогда в жизни я не чувствовал себя так уверенно.

Часть II
Меч Проигранных Битв

В свете утра казалось, будто никакая Тень не может угрожать этой земле. Лежащая внизу чаша Зеленой Долины в лучах солнца сверкала, словно огромный самоцвет. Для нас четверых – ну или по крайней мере для троих – она несла в себе обещание гостеприимства и безопасности, насколько это было возможно в беспокойной, раздираемой бедствиями стране.

Я потянулся к Крите, позабыв на миг, что не имею права ждать от нее ничего, кроме товарищеских чувств, или, самое большее, братской приязни – ведь она была помолвлена с Имхаром, сыном моего приемного отца, лорда Хорвана. Я же был всего лишь Йонаном, почти что самым незначительным из вассалов лорда, несмотря на то что в моем детстве его леди раскрыла для меня сердце и объятия.

Но руки Криты безвольно повисли. Она не смотрела на меня. Она стояла, прикусив нижнюю губу, и медленно моргала, как человек, приходящий в себя после странного сна. Она была околдована фасами, похитившими ее для каких-то своих целей, потому что она обладала неким Даром Силы. Я понял это в тот самый миг, как увидел Криту среди обитателей подземелий, когда отправился освобождать ее. Я бы и сейчас мог, если бы пожелал, отыскать в своей поясной сумке ту грубую фигурку из глины, волос и ткани, которую тайком подложили Крите в постель, чтобы заставить ее служить каким-то их целям.

Тсали, прикасаясь к ее разуму, контролировал Криту, когда мы выбирались из владений фасов. Но теперь, на последнем отрезке нашего пути Крита, похоже, полностью пришла в себя, хотя так и не заговорила с нами.

Наконец я осмелился нарушить молчание:

– Крита.

Девушка очень медленно повернула голову и позволила посмотреть ей в глаза. Но от этого взгляда мне стало страшно – в нем не было глубины. Она по-прежнему смотрела куда-то внутрь себя, не наружу, и это был ее собственный выбор.

– Крита! – повторил я уже настойчивее, надеясь, что могу так достучаться до ее слуха, раз уж не могу дотянуться до ее разума.

Что-то шевельнулось в глубине ее глаз. Она нахмурилась, недоуменно, словно ребенок. Потом покачала головой, словно стремясь изгнать сам звук своего имени, произнесенного мною. А потом еле слышно прошептала:

– Толар…

– Нет!

Я вскинул правую руку. Это имя, явившееся из прошлого, из смертного сна, преследовало меня. Так я ощутил, как кто-то чужой шевельнулся в моем сознании, захватил власть над моим телом, когда я вернул к жизни загадочный меч, висящий ныне на моем поясе, хочу я этого или нет. Странный меч, созданный заново неведомой Силой из рукояти, которая на протяжении веков была впаяна в камень, и обломка льда, который я отломал от свода пещеры. Однако же он лежал в моей руке так, словно был создан для меня одного.

– Я Йонан! – почти закричал я.

Крита заскулила и сжалась. Тсали характерным своим стремительным рывком вклинился между нами и зашипел на меня. Четвертый наш спутник заговорил первым.

С того момента, как мы вступили в Долину, он шел последним, словно не хотел следовать по нашему пути, но поскольку других он не знал, его тянуло к нам.

Урук – но кто он такой, этот Урук? Он был пленником фасов, его на протяжении бессчетных – в понимании смертных – эпох держали заточенным в ледяной колонне в одной из их огромных пещер. Мой странный меч, который он назвал Ледяным Жалом, освободил его, когда чужак, сражавшийся со мной за мое сознание, заставил меня обрушить удар меча на эту колонну. А еще он называл меня Толаром.

Сейчас он стоял, изучающе глядя на меня из-под шлема, увенчанного драконом с глазами-самоцветами; свою огромную секиру он поставил на землю, но по-прежнему держал рукоять обеими руками. Я в ответ с вызовом взглянул на него, мне снова сделалось не по себе. Да, этот человек наверняка был древним врагом фасов. Но в нынешние неспокойные времена враг моего врага – еще не обязательно мой друг или союзник. А я, если говорить начистоту, слишком мало знал об Уруке.

– Она слишком долго пробыла под Тенью, – сказал он. – Возможно, теперь она видит яснее, чем большинство…

– Я Йонан, – мрачно сказал я и выдернул Ледяное Жало из ножен. Мне следовало бы выбросить его. Но я не смог.

– Ты держишь в руках Ледяное Жало, – сказал Урук. – Возродившись, меч принес с собой свои гисы. И они перешли к тебе, кем бы ты ни был и как бы себя ни называл. Это Великое оружие, одно из Четырех Великих оружий, и оно само выбирает себе хозяина.

Я попытался второй рукой разжать пальцы, сжимающие хрустальную рукоять. Она уже не была мутной, как тогда, когда я впервые нашел ее, а искрилась светом, вспыхнувшим в тот момент, когда клинок снова закрепился на рукояти. Но я знал, что мои усилия бесполезны. Я не хозяин, а скорее слуга этой вещи. И пока я не овладею мастерством, которого мне недостает, я не смогу…

Урук кивнул мне, и я понял, что он способен читать мои мысли, как любой обладатель Силы.

– Время – это змея, чьи кольца переплетаются бесконечно. Иногда человек может по какой-то случайности или в силу гиса соскользнуть с одного кольца, собственного, на другое. И если такое случается, ему остается лишь принять это, ибо возврата нет.

– Толар из Ха-Гарка… – Крита тоже кивнула, словно отыскала наконец ответ на какую-то загадку.

Ха-Гарк? Так назывались древние развалины неподалеку от Долины, место, настолько изъеденное временем (а может, и настолько иссеченное Тенью), что никто из ныне живущих не мог, проходя среди развалин, сказать, где здесь был дом, а где – дорога.

Говорили, будто сами горы плясали, когда рухнул этот город, и что плясали они под пение свирели, идущее из Тьмы. Даже легенды, рассказывающие об этом, дошли до нас лишь в виде обрывков.

– Я Йонан! – Я со стуком вогнал Ледяное Жало обратно в ножны. – Ха-Гарк давным-давно мертв, а жители его давно позабыты и людьми, и чудовищами!

– Так, значит, Ха-Гарк пал, – задумчиво проговорил Урук. Он перестал пристально вглядываться в меня. Теперь он смотрел на раскинувшуюся внизу Долину. – А это твоя твердыня, Толар, ставший Йонаном?

– Это твердыня народа Зеленой Долины, их союзников и нас – тех, кто пришел из-за гор.

– Это они идут вон там? – Он снял одну руку с секиры и легким движением показал вниз. И я увидел, что действительно по каменистому склону к нам поднимается небольшой отряд.

Крита вдруг вздохнула и опустилась на землю, как будто ноги перестали ее держать. А Тсали стрелой помчался навстречу отряду. Мне следовало бы пойти за ним, чтобы Крите поскорее помогли, но обнаружил, что не могу сделать ни шагу.

Мне стало страшно. Долину охраняла не только доблесть ее обитателей, но еще и древнейшие и могущественнейшие знаки Силы. И тот, на ком лежала печать Тени, не мог миновать их, если только не был адептом Тьмы.

Но я же не из Тени! Если только… Я посмотрел на Урука и стиснул зубы. Я освободил этого человека не по своей воле, но я это сделал. Если он принадлежал Тьме, то это деяние запятнало и меня.

– Ты!..

Он не дал мне завершить эту угрозу – или обвинение. Вместо ответа он прошел мимо меня, шагнул за край уступа, тут же вернулся обратно, склонился над Критой, бережно поднял ее и прижал к себе, а я так и не смог пошевельнуться.

Меня охватили страх и ярость. Теперь было ясно, что опасность Долине несет не Урук, а что-то во мне – или в мече! Однако же я извлек его рукоять из камня гор, ограждающих эту долину, принес его в самое сердце нашей твердыни, и тогда это не встретило ни малейшего сопротивления. Правда, потом мне приснился жуткий сон о том, как этому мечу пришел конец, а вместе с ним и мне – или тому, кто некогда был мной.

Тогда я дрожащими пальцами расстегнул перевязь с мечом. Я мог еще раз попытаться преодолеть преграду – так она будет иметь дело только с самим Йонаном. Возможно, если не прикасаться к мечу, у меня получится.

Похоже, я рассуждал правильно, потому что как только перевязь с мечом упали на землю, я с легкостью, как и Урук, миновал край утеса. Но сзади донеслось:

– Никто не может отказаться от предназначенной ему судьбы!

– Это мы еще посмотрим!

Я прорычал это, словно снежный барс. Меня охватила такая ярость, какую мне редко доводилось ощущать. Мне хотелось пнуть этот меч, отправить его в полет с обрыва, куда подальше. Каменный склон был испещрен расщелинами – вот пусть бы он и сгинул в какой-нибудь из них, как некогда его рукоять.

Но прежде чем я успел хотя бы шевельнуться, идущий снизу отряд добрался до нас. Леди Дагона двигалась быстро, почти так же проворно, как Тсали, и подоспела к нам первой. За ней шел лорд Килан, потом Имхар, за ним еще трое – двое из Зеленого народа и еще один человек.

Крита отстранилась от Урука с тихим радостным возгласом – будь он обращен ко мне, я приписал бы его боли от раны. Она влетела в распахнутые объятия леди Дагоны, и ее юное тело затряслось от рыданий.

Леди Дагона что-то нежно прошептала ей, и рыдания стихли. А лорд Килан и следом за ним Имхар подошли к нам с Уруком. Первым они оглядели моего спутника, но быстро перевели взгляды на меня.

Урук улыбался, но улыбка лишь приподняла уголки его губ и не коснулась настороженных глаз. Я видел, что лорд Килан тоже настороже. А вот Имхар насупился. Однако он не стал первым нарушать молчание, – кажется, не мог сообразить, что́ тут будет уместно сказать.

Первым заговорил Урук и обратился не к ним, а непосредственно к леди Дагоне.

Он вскинул секиру на уровень груди, словно бы в салюте.

– Приветствую тебя, Владычица Зеленой Долины, что некогда звалась Мерхартом!

Леди, не выпуская Криту из объятий, подняла голову и посмотрела на него так, словно могла проникнуть в самые потаенные его мысли.

– Много лет прошло с тех пор, как это название перестало звучать.

– Так я и подумал, моя госпожа. Но немало лет прошло и с тех пор, как я способен был ступать по этой земле. Не знаю, действительно ли ты – та самая, кто носил это имя, или ты произошла от нее, но в любом случае ты должна знать меня.

Леди степенно кивнула:

– Урук Секиры. Но прошли воистину бессчетные годы.

Урук пожал плечами:

– Для меня они были лишь сном. Я был пленником Тарги – его лучшей игрушкой. Так он думал. Я даже успел побывать богом – у фасов, – если только можно представить себе фасов, желающих поклоняться божеству. Но я готов предположить, что даже за эти бессчетные годы, о которых ты говоришь, наша война не прекратилась.

– Это так. Некоторое время мы жили на пустошах, выжидая, пока Тень истощится, раздираемая собственными склоками. Большинство Великих ушли. Но то, что осталось после некоторых из них, теперь разрушает землю, как грибы-паразиты – некогда здоровое дерево. И меч войны снова был поднят, чтобы собрать нас для борьбы.

Урук рассмеялся:

– Тогда, похоже, меня вовремя разбудили. Урук Секиры никогда не бежал от битвы.

Тут в разговор вмешался лорд Килан – как мне казалось, он все еще смотрел на Урука скорее подозрительно, чем благожелательно.

– Дагона, этот человек действительно на нашей стороне?

– Он – легенда, – ответила она. – А легенды…

– Не всегда соответствуют истине, – докончил вместо нее Урук. – Да, мой господин, я не принадлежу Тени. Когда-то я правил городом. Я вел войско этой провинции в битву. Теперь же я – всего лишь еще одна пара рук и голова, помнящая кое-что из древнего военного искусства, только и всего. – Он поднял секиру чуть выше. – Это – Великое оружие, одно из Четырех. А здесь, – теперь он чуть качнул секирою в сторону и кивком указал на меня, – стоит тот, кто может удержать другое такое оружие – в его руках возродилось Ледяное Жало!

Я услышал судорожный вздох леди Дагоны. Она посмотрела на меня, на брошенные мною меч и перевязь и снова на меня. Взгляд ее из изумленного быстро сделался оценивающим.

– Меч Проигранных Битв… – проговорила она.

– Да. И этот молодой лорд только что открыл первый из его секретов: он не может пройти через твои защитные руны.

– Я не желаю им владеть! – крикнул я и уже почти отшвырнул меч, как и собирался, но тут леди Дагона покачала головой.

– Ты можешь оставить его здесь, – сказала она, – но он не оставит тебя. Великое оружие само выбирает себе хозяина и со временем становится единым с ним. Но на этом мече лежит недоброе заклятие. Он предназначался для служения Свету, но во время создания в него закрался изъян. Он приносит Зло тому, кто владеет им, и делу, которому служит. Однако же, насколько нам известно, он не принадлежит Тени и ненавидит все порождения Тьмы.

– Да, – согласился Урук, – он будет приносить несчастья – до тех пор, пока не вернется к истоку. Но кто сказал, что это время еще не настало?

Я покачал головой и решительно зашагал прочь от меча.

– Пускай лежит где лежит. Нам не нужны несчастья. А я – не повелитель времени, чтобы связываться с Силой или с прошлым. Пускай валяется, пока не проржавеет насквозь и не рассыплется прахом.

И я сунул правую руку себе под мышку и зажал ее там, потому что собственное тело взбунтовалось против меня и мои пальцы, вопреки моей воле, потянулись, чтобы снова подобрать этот злосчастный клинок.